- -
- 100%
- +
Чокнулись, выпили за встречу, Сима – символически, лишь губы слегка обмочила. Но не пила она не только потому, что приехала на машине. Дело было в другом. Сима – настоящая маменькина дочка, она никогда не делала того, что не должна делать приличная девушка. Прежде чем совершить что-либо, она всегда думала о том, как к данному поступку отнеслась бы ее мама. Мама Симы умерла несколько лет назад, но до сих пор Сима руководствовалась принципом «можно-нельзя». Слово «хочу» она употребляла нечасто, правда, в отношении подруг отличалась большим демократизмом. Например, она посоветовала Алене познакомиться с загадочным мужчиной из парка, но (Алена это знала точно) сама ни за что бы так не поступила.
Алена прекрасно помнила Лидию Васильевну, маму Симы. Это была в высшей степени достойная женщина, обладающая лишь одним недостатком – ее преследовал вечный страх. Хотя, по здравому разумению, Лидия Васильевна боялась того, чего и должен бояться современный человек.
Перво-наперво природные катаклизмы. Ураган в августе тысяча девятьсот девяносто восьмого года, пронесшийся по Москве, произвел на Лидию Васильевну неизгладимое впечатление. Были же погибшие! А сколько пострадавших! С тех пор она ежедневно слушала прогноз погоды – не дай бог, снова объявят ураганное предупреждение… Даже просто сильный ветер пугал Симину маму – а ну как повалит он трухлявый тополь, да прямо на Симочкину голову (Лидия Васильевна боялась не столько за себя, сколько за свою единственную дочь)?! Но это летом, зимой же следовало опасаться гололеда. Перелом позвоночника – страшная вещь, после него можно и не встать. Перелом руки или ноги – тоже не слишком приятная перспектива… Весной не стоило ходить под крышами (сосульки! обрушение наледи!).
Еще дороги с сумасшедшими водителями. Дорог тоже следовало опасаться. Лидия Васильевна с Симой ездили только на метро, самом безопасном транспорте мира, – до тех пор, пока Симу не толкнул суетливый прохожий, прямо на глазах Лидии Васильевны. Сима в тот момент стояла недалеко от края платформы и вполне могла свалиться вниз, где:
а) Симу переехал бы подъезжающий поезд (моментальная смерть);
б) единственную дочь ударило бы током от контактного рельса (пятнадцать тысяч вольт, тоже моментальная смерть).
И тогда Лидия Васильевна волевым решением заставила Симу пересесть на машину – «Оку», оставшуюся ей от покойного брата. Разумеется, Сима ездила по городу с черепашьей скоростью, стояла подолгу на каждом светофоре, игнорируя гудки стоявших сзади автолюбителей, в гололед за руль не садилась, летом под тополями не парковалась.
Далее в списке того, чего следовало опасаться, шли маньяки и уголовные элементы. Симе следовало возвращаться домой до темноты, регулярно звонить Лидии Васильевне и оповещать ее о том, что единственная дочь жива-здорова. В лифты с незнакомыми не заходить. С чужими не разговаривать – даже с теми, кто внешне выглядел прилично (эти самые маньяки как раз под приличных и маскируются, научный факт!). Если знакомство тем не менее происходило, следовало немедленно проверить паспорт нового друга, записать его телефон и домашний адрес.
Кроме того, следовало опасаться цыган – они могли загипнотизировать и обобрать до нитки. Следовало смотреть под ноги – поскольку коммунальные службы иногда не закрывали люки. Следовало обходить стороной бомжей как разносчиков блох, вшей и туберкулеза… И вообще, заразным мог оказаться любой!
Перечислять все то, чего боялась Лидия Васильевна, можно было бесконечно, тем более что она регулярно смотрела телевизор – в основном передачи о криминале и прочих ужасах, мотивируя это тем, что «надо быть ко всему готовыми». Ужасов этих было так много вокруг, что их надо было знать все – копить в памяти, складывать, сортировать, классифицировать, дабы в один прекрасный день они не застали врасплох ее, а главное – любимую дочь, Симу.
Мама Серафимы умерла в собственной квартире, осенью, когда не было ни гололеда, ни урагана, не ломились в дверь настойчивые маньяки. Умерла во сне, в своей собственной постели, тихо и без мучений – просто оторвался какой-то тромб в мозгу. Это была в высшей степени милосердная кончина, ибо тот, кто вершил всеми судьбами, не дал Лидии Васильевне в последние мгновения ее жизни испытать надоевший страх.
Так вот, Лидии Васильевны не было, но Сима продолжала жить так, словно та незримо присутствовала рядом…
– Скоро будет моя выставка, – сказала Сима. – Придете, девчонки?
– Конечно! – энергично закивала Алена. – Обязательно! А, Любаша?
– Не знаю, – серьезно произнесла Люба. – Столько дел… Кстати, Алена Батьковна, а ты ведь со своим бывшим так и не развелась?
– Нет, – вздохнула Алена и подлила всем еще вина. – А что?
– Ничего. Так просто…
– Слушай, Аленушка, может быть, ты до сих пор надеешься помириться с Алешей? – спохватилась Сима. – Как он там поживает?
– Не знаю, – пожала плечами Алена. – Не видно и не слышно моего бывшего… Наверное, нашел кого-то.
– Зря ты так, – сурово произнесла Люба. – Он хороший мужик. Просто вы с ним не пара были.
– Конечно, зато ты ему была парой! – огрызнулась Алена.
– Ну, я или не я – это уже не имеет значения, зато вы совершенно не подходили друг другу! – упрямо повторила Люба.
Она намекала на ту давнюю историю – когда-то знакомство подруг с Алешей произошло одновременно, и первое время некая путаница присутствовала в их отношениях, пока Алеша окончательно не выбрал Алену.
– Ах, перестаньте! – замахала руками Сима. – Аленушка, лучше сыграй нам.
Алену долго уговаривать не пришлось – она села за рояль, пробежала пальцами по клавишам.
– Что сыграть-то? – хмуро спросила она.
– Что-нибудь зимнее, праздничное – да, Люб? – попросила Сима, сияя глазами.
Алена начала всем известную мелодию из «Щелкунчика» Чайковского. «Вот вам зима, вот вам праздник, вот вам ожидание чуда…» – продолжала она хмуриться. Но потом увлеклась, разыгралась – и музыка захватила ее.
Музыка заполнила всю комнату и вместе с электрическим светом вырвалась наружу, за окно – пролетела над замерзшим прудом, над пряничным новоделом, над черными деревьями, над парком. Заставила снег заискриться, закружила любителей фигурного катания, поднялась к звездам, и там – растаяла в ледяном небе.
– Ах, как хорошо… – растроганно пробормотала Сима. – Даже слов таких нет, как хорошо!
– Аленка, глупая, зачем ты свою карьеру загубила, а? – недовольно подхватила Люба.
– Перестаньте… – отмахнулась Алена.
– Я вот чего не понимаю, – сказала Сима. – Почему сами композиторы свою музыку не играют? Мне кажется, уж никто лучше их не знает, как исполнять то или иное произведение…
– Ну да, только ожившего Чайковского тут не хватало! – фыркнула Люба.
– Нет, я о нынешних композиторах… Придумывают музыку одни, а играют-то ее совершенно другие!
– Я поняла тебя, Сима, – сказала Алена. – Все просто: творец творит, артист играет. Я – артистка… Кстати, Шопен, сочинявший гениальную музыку, не в состоянии был давать концерты. Толпа его пугала, он боялся незнакомых лиц, любопытных глаз, чувствовал себя парализованным. Но это не у всех, многие композиторы очень неплохо выступают на публике.
– Слушай, а ты сама не пробовала чего-нибудь сочинить? – неожиданно спросила Сима.
– Чего-нибудь, чего-нибудь… – пробормотала Алена. – Между прочим, импровизация – это тоже сочинительство, только на публике. Я три дня в неделю занимаюсь этим!
– Ну, а сочинить симфонию или сонату – ты не пробовала? – Сима не отставала.
Люба захохотала:
– Ненормальная! Симфонию… Лучше уж пусть шлягер какой придумает… В курсе, сколько композиторы-песенники зарабатывают? А сама?
– Что – сама? – покраснела Сима.
– Много ты сама своими художествами заработала?
– Ох, мало… – вздохнула Сима. – В основном зарабатываю только тем, что рисую портреты на заказ. Да вот еще летом получила приличную сумму – мне один товарищ поручил нарисовать пейзаж для гостиной, большой такой холст – два на полтора…
– Замуж вам пора, обеим! – усмехнулась Люба, закинув ногу за ногу. Ноги у нее были длинные, сильные, с узкой длинной стопой, на большом пальце перекинутой через колено ноги болталась Аленина тапочка, смотревшаяся несколько карикатурно – у Любы был сорок третий размер. Но тем не менее она выглядела чрезвычайно женственно и пропорционально – богиня, спустившаяся с Олимпа на жиденькую московскую землю.
Между собой Алена и Сима считали Любу рациональной, уверенной в себе личностью, обладавшей позитивным складом ума. «Ах, Любка среди нас самая нормальная! – не раз восклицала Сима. – Хотела бы я быть такой…»
Правда, Сима не знала кое-что о Любе. А Алена знала. Одна мелочь, правда, очень несущественная, но которая каждый раз невольно вспоминалась Алене, когда она глядела на Любу. Некая нотка, которая нарушала впечатление общей гармонии…
Однажды, лет пять назад, Люба в порыве женской откровенности, столь несвойственной ей, призналась – она ничего не чувствует. Алена сначала не поняла, а потом ахнула удивленно – Люба, эта богиня, эта масса мраморной совершенной плоти, Люба с ее румянцем, черными бровями и копной густых кудрявых волос, Люба, пышущая здоровьем и уверенностью, воплощение ренессансной, щедрой красоты, – была фригидна.
«Нет, я не испытываю никакого дискомфорта, мне даже приятно, когда ко мне прикасаются – но не более того, – добавила Люба. – Пожалуй, более острое наслаждение я испытываю, когда расчесываю комариные укусы!» – умудрилась она даже пошутить.
«Наверное, ты не нашла еще такого мужчину, который был бы достоин тебя», – сказала тогда Алена – заезженный медицинский термин показался ей несовместимым с прекрасной Любовью.
И теперь, глядя на Любу, она попыталась представить того мужчину, который был бы достоин ее.
– А ты – собираешься замуж? – не выдержала, спросила Алена.
– Может быть… – ослепительно улыбнулась Люба и многозначительно прикрыла глаза. – Скоро.
– Люба! – взвизгнула Сима. – Господи, а кто он?
– Всему свое время. Потом, девочки, потом… Пока все еще достаточно неопределенно. Боюсь сглазить.
– И не говори! – взволнованно произнесла Алена. – И не надо! Мы с Серафимой потерпим… Симка, умерь свое любопытство!
– Все-все-все! – замахала руками Сима. – Я просто очень рада за тебя, Любочка…
Аленино воображение нарисовало рядом с Любой этакого Добрыню Никитича – с косой саженью в плечах и ростом не менее двух метров (в этой паре не мог жених быть ниже невесты!). Добрыня Никитич был добр, ласков и нечеловечески силен – атлет, тяжеловес, молотобоец, способный с легкостью подхватить Любу на руки, и уж его-то мужественные прикосновения играючи пробудили бы в Любе вулканы страсти! Союз Земли и Воды, громокипящие объятия Зевса и Геры…
Представив все это, Алена даже затрясла головой.
– Надо выпить, – нетвердо произнесла она. – Давайте, девочки, за нас.
– Да, за нас! – закричала Сима. – Ой, только мне не подливайте!..
Вечером подруги ушли – причем первой отбыла Сима, над которой витал призрак Лидии Васильевны, напоминавший о том, что в позднее время на улицах особо свирепствует криминал…
Люба собралась уезжать чуть позже.
Но Алена, которую продолжало мучить дурацкое любопытство, опять не выдержала и нерешительно спросила Любу, которая как раз натягивала на себя в прихожей длинную широкую дубленку, размерами своими напоминающую милицейский плащ-палатку:
– Любка…
– Что?
– Помнишь, ты мне как-то сказала…
– Ну что? Что?
– Что ты ничего не чувствуешь…
– Ну и что? – нетерпеливо закричала Люба. – Ты это к чему спрашиваешь?
Судя по тому, как быстро Люба отозвалась, значило – она до сих пор тоже держала в памяти тот давний разговор и до сих пор кляла себя за откровенность. Дружеские излияния в духе сериала «Секс в большом городе» Любе, как уже говорилось, были несвойственны.
– Что-то изменилось? – тихо спросила Алена.
Люба некоторое время молчала, глядя на подругу неподвижными ярко-карими, орехового оттенка, влажными глазами, а потом сказала:
– Не твое дело.
И ушла.
Алене стало не по себе – но не потому, что разозлила подругу. Ясно, что Люба до сих пор была холодна и даже неизвестный Добрыня Никитич не смог ей помочь…
Алена снова села за рояль, пробежала пальцами по клавишам.
«Ну, допустим, сама я тоже не образец вулканических страстей. Я самая обычная женщина, я не сгораю ежеминутно от желания. Да и к чему они, эти желания, – они хороши по молодости, а сейчас от них одна только головная боль… Но у меня они были, возможно, они у меня еще будут (при всем своем пессимизме, я надеюсь на это) – так почему же именно ей, Любке, они недоступны? Любовь без любви, один рассудок! Хотя, говорят, это обычный случай и никакой трагедии в этом нет. Вот импотенция у мужчин – это да, это действительно трагедия…»
– Господи, и о чем я только думаю?! – Алена принужденно захохотала.
«Нет, дело не в Любке… Она нормальная женщина (подумаешь, нет в ее жизни этих жалких секунд, этого так называемого высшего наслаждения!). А вот кто действительно ненормальный, так это я, при наличии всех полагающихся рефлексов. Потому что я в принципе ничего не хочу! Как там Халатов сказал – потеряла радость жизни?.. У меня не тело, у меня душа холодная, а это еще хуже!»
Алена снова захохотала – с ненавистью к себе.
Она извлекла из старенького «Шредера» несколько хаотичных, оглушительных аккордов. В потолок постучали.
«Вот он, мой герой, моя последняя страсть!» – продолжая иронизировать, она вскочила, отрезала большой кусок от своего зефирного торта. Поправила перед зеркалом прическу, схватила тарелку и понеслась по лестнице вверх, придерживая свободной рукой подол длинного платья.
Семен Владимирович незамедлительно распахнул дверь.
– Добрый вечер, Елена Петровна…
– Семен Владимирович, это вам, попробуйте! – весело произнесла Алена.
– Сами делали? – оживился старик, схватив тарелку своими цепкими лапками. – Не откажусь! Да вы заходите… Я, кстати, для того вас позвал, Елена Петровна, чтобы напомнить – не вздумайте часто поливать опунцию, у кактусов сейчас период покоя.
– Период покоя?
– Вот именно. И вообще, любые цветы не следует слишком часто поливать, потому что у них развивается прикорневая гниль, бороться с которой чрезвычайно сложно…
Он шел по коридору впереди Алены, подныривая из стороны в сторону, – маленький, сухой, с блестящей лысиной и торчащими вверх острыми ушами.
– Сейчас, Елена Петровна, я вам напишу примерный график полива, уж вы его соблюдайте…
– Обязательно, Семен Владимирович, обязательно! – истово обещала она.
* * *Неделя перед Новым годом была самой сложной.
Алена играла в «Синематеке» уже каждый вечер. Правда, утешением было то, что сегодня (а именно тридцатого декабря) она работала последний день в этом году – на завтра в ресторан были приглашены другие артисты. Целая праздничная программа, в которой Алена отказалась участвовать. Наврала Халатову, что уезжает… Конечно, никуда она не уезжала, просто неохота было смотреть на бессмысленное пьяное веселье.
В двенадцатом часу, утром, пошел снег. Алена выглянула в окно и ахнула. Деревья стояли все белые, сказочные. Да, пожалуй, за эту красоту стоило платить…
А потом она посмотрела чуть вниз и неожиданно заметила смутный силуэт на скамейке. «Он?» – удивилась Алена. Это было не Его время…
Она быстро поднесла к глазам подзорную трубу.
Но это был точно Он. Алена хорошо разглядела Его – даже пелена падающего снега не явилась помехой для цейссовской оптики.
Несколько минут она с любопытством наблюдала за Ним. Вот Он встал, кинул что-то уткам (они засуетились в своей полынье). Потом долго стоял неподвижно, повернувшись к Алене спиной, и снег медленно падал на него – целые сугробы лежали уже на плечах.
«А что, если правда сейчас подойти к нему, сказать: «А знаете, я давно за вами наблюдаю…» Просто поговорить с ним! Он не выглядит злым, да и не бывают люди под Новый год злыми, они охотно общаются – потому что в этот праздник что-то раскрывается в душе, никто ни от кого не шарахается…»
Алена ясно представила, как подходит к Нему, и ее вдруг охватил непонятный страх. «Нет. Не стоит. Боже, кому я нужна…»
Она осторожно повернула колесико, усиливая резкость.
В этот момент мужчина повернулся и посмотрел прямо на нее.
То есть он, конечно, не на нее смотрел, разглядеть Алену он никак не мог – во-первых, из-за расстояния, а во-вторых, свет в комнате не горел, а днем в неосвещенных окнах разглядеть что-то трудно.
На всякий случай Алена отодвинулась назад и спряталась за штору.
А он все смотрел. «Господи, прямо на мое окно!»
Невольно она вспомнила свой последний разговор с Симой. «Откуда он догадается, в какой квартире ты живешь? Он же не экстрасенс!» – вот что она сказала.
Алене стало совсем не по себе, она едва не выронила подзорную трубу. Выходит, Он догадался …
Происходящее ничем иным, как только мистикой, не объяснялось.
Он стряхнул снег с плеч и пошел в сторону дома (а не к дороге, как обычно). Алену уже трясло от ужаса – Он двигался явно в направлении подъезда… «Сюда? Зачем он идет сюда? Нет, он идет не ко мне…»
Алена выскочила в коридор, посмотрела на домофон. Он молчал.
Прошло несколько минут.
Алена уже почти успокоилась (войти в подъезд, не позвонив по домофону, было невозможно) и уже собиралась вернуться в комнату, как неожиданно раздался звонок в дверь. Этот звук буквально парализовал ее.
«Это Он… Нет. Не может быть! Господи, это невероятно…»
Алена, находясь в каком-то трансе, распахнула дверь – все же до последнего мгновения не веря в то, что за дверью будет стоять незнакомец из парка. Скорее всего это Семен Владимирович решил заглянуть с инспекцией – как Алена ухаживает за подаренным кактусом…
Но это был Он.
На лестничной площадке стоял мужчина, которого до того Алена разглядывала в подзорную трубу. Снег таял на его пальто, блестел на волосах прозрачными мелкими каплями. У него были зеленовато-карие глаза, розоватый румянец на скулах. Он пах снегом, свежим зимним воздухом – ну да, он же только что с улицы…
Черное длинное пальто было распахнуто, под ним – темно-серый костюм. От мысков блестящих ботинок отваливались крошки таявшего льда…
И, глядя на него, Алена окончательно запуталась – считать его красивым или нет (а рассуждения на тему мужской красоты вообще субъективны). Теперь, стоя напротив своего незнакомца, она потеряла все оценочные категории…
Впечатление было такое, будто она сильно ударилась головой, только почему-то боль от удара отсутствовала.
– Извините, – сказал мужчина. – Очень глупо с моей стороны, но я не мог удержаться…
– Что?.. – прошептала Алена, продолжая плавать в ином измерении.
– Дело в том, что я здесь жил когда-то.
– Где?..
– Здесь, в этой самой квартире.
– Вы?..
– Да, я здесь жил.
У него был самый обычный, чуть глуховатый голос, но первые мгновения смысл сказанного им ускользал от Алены. А потом – словно кто-то на сеансе гипноза хлопнул у нее перед лицом в ладоши, и она разом пришла в себя. Вновь оказалась в этой реальности.
Ничего необъяснимого не было – он жил здесь когда-то, вот потому и пришел.
– И что теперь? – вздрогнув, довольно сурово спросила она.
– Ничего, – пожал он плечами. – Я же говорю – довольно глупо с моей стороны. Просто снова хотел увидеть… – он пошевелил неопределенно пальцами, – …увидеть это все.
– Зачем?
– Не знаю. Ровно год назад я уехал отсюда, и вот… Ладно, извините. – Он сделал движение назад, но Алена инстинктивно схватила его за руку. Мягкая, чуть влажная ткань пальто…
– Стойте, – сказала она. – Я поняла вас. Проходите.
В зелено-карих глазах мелькнули интерес, удивление.
– Ей-богу, я приличный человек, не бандит, не мошенник… – с улыбкой произнес он. – Правда можно войти?
– Ну конечно! – энергично подтвердила Алена.
– Спасибо.
Он вошел, медленно оглядел прихожую, словно не понимая, что делать дальше. Алена чувствовала – он теперь сам стесняется своего поступка.
– Раздевайтесь… Нет-нет, ботинки можете не снимать!
– Я могу вам свои документы показать, – сказал он, повесив пальто на вешалку.
– Ох, да перестаньте! – замахала она руками. Покойная Лидия Васильевна, мама Симы, не одобрила бы ее легкомыслия… – Я вас в окно видела. Вы ведь сюда часто приезжаете? – полувопросительно-полуутвердительно произнесла она.
– Да, точно! – снова улыбнулся он. – Тянет сюда.
– Зачем же переехали? – улыбнулась Алена.
– Пришлось… Вы одна тут живете?
– Одна. – Она почему-то сразу же посуровела. – Вообще я тут не живу, я только снимаю эту квартиру.
– А… Да, забыл представиться – меня зовут Роман. Роман Аркадьевич Селетин. – Он привычным жестом протянул Алене визитку.
Она мельком пробежала ее глазами – Роман Аркадьевич Селетин… исполнительный директор… «Стройтехпроминтекс»… столбцы цифр – номера телефонов, факсов и прочего… То, что визитер – исполнительный директор (звучит даже как-то чересчур солидно!), немного шокировало Алену, хотя она с самого начала предполагала, что он не рядовой менеджеришка – как, например, ее братец Костя.
– «Стройтехпром…» – пробормотала она. – Это что?
– Это строительная фирма. Мы дома строим.
– А-а… – многозначительно кивнула она. – Понятно.
– А вас как зовут?
– Алена, – коротко ответила она. – Пожалуйста, проходите, смотрите, ностальгируйте…
Он усмехнулся, ничего не сказал. Первым делом отправился почему-то на кухню.
– Надо же, здесь все по-старому! – воскликнул удивленно. – Вы даже не стали ничего тут менять…
– А чего мне тут менять? Это ж не моя квартира…
Мельком она взглянула на себя в зеркало, висевшее на стене, – серьезная бледная особа с распущенными темными волосами, в темно-зеленом свитере с растянутым воротом, в потертых домашних джинсах. Уж извините, Роман Аркадьевич, мы гостей не звали…
Она вдруг почувствовала некоторое раздражение к этому Роману – за то, что не могла ему понравиться. А в том, что она не может понравиться этому лощеному господину, Алена нисколько не сомневалась. И вообще, почему она должна ему нравиться? С какой стати?! Только в новогодних мелодрамах бывают подобные повороты сюжета…
Он повернул назад, в комнату.
– Ого, рояль! – произнес он весело. – И какой… Старинный, да?
– «Шредер», – коротко ответила Алена.
– Ну, я в этом не разбираюсь… Это вы играете, да?
– Я.
Он оглядел комнату, вздохнул, потом подошел к окну.
– Да, я и забыл, что тут все как на ладони… Не удивляюсь, что вы меня так спокойно впустили.
– Это точно… – Она, сложив руки на груди, встала рядом. За окном продолжал медленно падать снег. – Дивный вид.
– Дивный… – медленно повторил он. – У меня было два варианта – или вид из окна, или квартира в центре.
– А, вы в центр перебрались! – понимающе воскликнула Алена. – Конечно, в центре удобней жить… Я вот на дорогу столько времени трачу! Кстати, а как вы вошли в подъезд?
– У меня ключи, – просто ответил он. – Но вы не бойтесь – только от подъезда ключи…
– Я не боюсь.
Они замолчали, дружно глядя в окно, словно не было ничего интереснее снегопада.
– Так вот, сюда я приезжаю отдохнуть, по старой привычке, – спохватившись, продолжил Роман. – Других мест я не знаю. Дача есть, но до нее далеко добираться, да и вообще, не люблю я дачу…
Он снова замолчал, и Алена поняла – сейчас начнет прощаться. Им больше не о чем было говорить, да и сама ситуация была настолько странной, непонятной, что невольно тяготила их обоих.
– Хотите, я вам сыграю? – неожиданно предложила она.
– На рояле? – Он повернулся к ней.
– Да. Если вы, конечно, не торопитесь.
– Я никуда не тороплюсь! – В его голосе мелькнуло удивление, интерес, даже – радость (если, конечно, Алена правильно его понимала). – Я с удовольствием вас послушаю.
Это была ее стихия – сев за рояль, Алена моментально успокоилась, стала самой собой.
– Шопен. Скерцо, – тоном ведущей произнесла она. Пальцы коснулись клавиш – призывно и ярко прозвучали два аккорда вступления. Алену учили – чтобы достичь подобного эффекта, пальцы должны заранее над клавишами принять позицию этих аккордов… Теперь надо нажать педаль. Мрачное рокотание басов переходило в стремительное движение вверх. Следующий нисходящий каскад восьмых исполнила подчеркнуто ритмично. Сделала короткую паузу. И начала следующую часть скерцо – мечтательную, грустную, которая исполнялась певучим легато, отчего широкий диапазон звучания создавал впечатление пространства, воздуха…
Селетин, стоявший спиной к окну, удивленно смотрел на Алену.
«Надеюсь, господин исполнительный директор выдержит испытание классикой!..» – мелькнула насмешливая мысль.