Солнечная богиня

Пролог

…Она стояла, прислонившись спиной к мраморной колонне, и казалось, будто ее фигура тоже выточена из мрамора: воплощение древней богини – прекрасной, но равнодушной ко всем людским горестям и радостям. Солнце пряталось в складках ее длинной белой одежды, а над головой, точно нимб, вилась золотая пыль. Это была самая обыкновенная пыль, которая свойственна всем присутственным местам, но рядом с этой женщиной любая мелочь невольно приобретала иной, мистический, смысл.

Она неподвижно смотрела в большое окно, поверх зарослей лохматых пальм в кадках – куда-то вдаль, туда, где утыкалась в ярко-синее небо игла Останкинской башни.

– М-да… – сказал профессор, очнувшись, и мизинцем почесал кончик носа. – Этуаль… С какой целью, интересно, она слетела в наш грешный мир?..

– Этуаль? – растерянно переспросил его мужчина.

И мужчина, и сам профессор – почтенный, в белом халате, с раздвоенной седой бородой, массивными очками на переносице – остановились чуть ниже, у основания лестницы, от женщины их отделяли ступеней двадцать.

– «Этуаль» – звезда, выражаясь поэтическим языком, – пояснил профессор. – Очень эффектная женщина. Так вы, голубчик, утверждаете, что она даже имени своего не помнит?

– Нет, – печально ответил его собеседник. – Я потому и привел ее к вам, профессор, чтобы вы с этим разобрались… Хотя она просит, чтобы я ее называл Дезире.

– Как? Дезире? – оживился тот. – Очень любопытно… Наверное, тоже что-то из французской поэзии. Дезире, Дезире… М-да, как будто знакомое слово. А почему же вы думаете, что это не ее настоящее имя?

– Не знаю, – пожал плечами мужчина. – Оно слишком красиво, чтобы быть похожим на настоящее. Псевдоним, может быть…

– Ну да, – благосклонно кивнул профессор, оглаживая свою бороду. – Вообще интересный случай…

Женщина, не шевелясь, смотрела в окно, и ей как будто было безразлично, что внизу двое людей обсуждают ее.

– Именно – случай! – подтвердил мужчина. – Она попала ко мне совершенно случайно. Бог весть что было бы с ней, если бы я не взял ее тогда к себе. Я… просто хотел ей помочь. Вы не подумайте – я никаких таких целей перед собой не ставил!

– А я и не думаю, – благодушно проворчал профессор, снимая с плеча своего собеседника невидимую соринку.

– Она мне иногда кажется совершенно нормальным человеком. Такая спокойная, рассудительная… Говорит мало и неохотно, как будто ей лень или она не видит никакого смысла в словах. Все речи логичны и просты, в основном касаются того, что она хочет, что ей нравится, или наоборот. Ни одного лишнего слова! И еще: в ней нет агрессии, но и безудержного веселья тоже. Не сразу понимаешь, что она очень далека от этого мира. Например, мы с ней часто ходим по магазинам, пару раз заглянули в косметический салон – так вот, никого она не шокировала, персонал даже не догадался о ее состоянии! Но я-то уже понял, как мало ее связывает с окружающим миром. А потом Мануйлов рекомендовал мне вас, и я сразу же отправился сюда… Как вы думаете, профессор, что с ней такое может быть?

– Ну, я не бог, я диагноз вот так, на глазок, поставить не могу, – важно ответил профессор. – Тут необходимы серьезные исследования. Ее состояние может быть вызвано, например, черепно-мозговой травмой. Или инфекцией. Вирусной патологией. Интоксикацией. Стрессом. Да чем угодно! Я уж не говорю про наследственность!

– Но это… это можно как-то исправить? Ее можно вылечить? – с надеждой спросил мужчина.

– Сейчас лечится многое, практически все… – довольно запыхтел профессор. – Гипноз, ЭСТ, то бишь электросудорожная терапия, фармакология – нейролептики, транквилизаторы, антидепрессанты, ноотропы… Наука шагнула далеко вперед.

– Это хорошо, – внимательно выслушав профессора, пробормотал мужчина. – Я очень хочу, чтобы она однажды заговорила со мной. Не как с тенью, не как со слугой, исполняющим любую ее прихоть, а как с человеком.

– Для вас это так важно? – с интересом спросил профессор.

– Да.

Возникла небольшая пауза.

– Послушайте, голубчик, – наконец осторожно произнес профессор. – Правильно ли я вас понял?.. – Он затеребил дужку очков. – Знаете, это ведь не вполне этично, что вы воспользовались практически бессознательным состоянием вашей… вашей Дезире.

– Я знаю, – лицо у мужчины потемнело. – Я и не собираюсь оправдываться. Но она так захотела. Она жила у меня, и я ухаживал за ней, как за ребенком. Я же говорил уже – никаких таких целей я перед собой не ставил. А потом, в один прекрасный день, она зашла ко мне в комнату и… в конце концов, я тоже не каменный!

– Ее поведение в эти моменты?

– Вполне обычное. Естественное, – злясь на себя, мрачно произнес мужчина. – Она… я не знаю, как это объяснить… но для нее как будто нет ни добра, ни зла. Ее душа свободна, для нее не существует ни раскаяния, ни сожаления, ни мук совести. Она как солнце, как небо, как цветы… она – сама природа. Она захотела, чтобы я ее любил, и я не смог противиться ей. Вообще мне кажется, что это весь мир сошел с ума, лишь она одна осталась нормальной… Господи, хотел бы я чувствовать себя таким же свободным, как она!

Профессор загадочно улыбнулся, а потом изрек:

– В Древней Греции символ свободной души обозначался буквой «пси» и ассоциировался с птицей или бабочкой. Психиатрия… Кстати, голубчик, я тоже не уверен, насколько нормальны мы все, и, вполне возможно, ваша Дезире – единственный счастливый человек в этом мире. И вообще понятие нормы настолько растяжимо… Психиатрия – уникальнейшая наука! – с восторгом произнес он. – В ней соединены данные о человеке и других науках, которыми он занимался и которые создал, о вселенской печали и неистовой радости, о переживаниях любви и смерти, утратах и приобретениях, о смысле жизни, в конце концов! Но что такое душа? Она связана с чувством, мыслью, другими людьми… Душа – это абсолютная загадка! До сих пор продолжается дискуссия о том, является психиатрия наукой или искусством, ведь многое здесь зависит от личности врача. Врач – это творец. Создатель. Если он талантлив, то он способен вернуть душу из ее дальних странствий в бренное человеческое тело!

Мужчина внимательно слушал профессора, не отрывая взгляда от той, что стояла на верхних ступенях лестницы.

– Так вы любите ее? – неожиданно спросил профессор. – Эту Дезире вашу?..

– Не знаю, – вздрогнул его собеседник. – Но я не могу думать ни о чем другом, кроме нее. Я, наверное, сам спятил! – с тоской воскликнул он.

– Ну-ну, голубчик, с кем не бывает! – профессор мельком оглядел себя и отряхнул подол своего халата. – Все мы когда-то проходили через это… Кстати, Авиценна в своем «Каноне врачебной науки» описывает две причины психических расстройств – глупость и любовь.

– Похоже, так оно и есть, – усмехнулся мужчина.

– Может случиться и так, что Дезире после своего выздоровления (тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!) забудет о вас, – осторожно произнес профессор. – И вы навсегда потеряете ее любовь.

– Что?

– Да, голубчик, такое тоже случается! Пройдет болезнь, пройдет и любовь.

– Разве это обязательно? – растерянно спросил мужчина.

– Это весьма вероятно, скажем так.

– Я бы этого не хотел.

– Увы, мой друг, – наши желания не всегда зависят от нас.

В разговоре снова возникла небольшая пауза.

– Однажды мне приснился сон, – признался мужчина, – что Дезире здорова. И что она – не Дезире, а зовут ее Катя, Света или там Лена… И мы говорим о чем-то и не можем наговориться. Смеемся, целуем друг друга. Потом идем куда-то. Едем в путешествие. И все смеемся, смеемся, и такая радость переполняет меня! А потом я проснулся. И вспомнил, что ни разу не слышал ее смеха. Ни смеха, ни плача, – он сбился. – Знаете, это моя мечта – чтобы она добровольно решила остаться со мной, когда придет в себя.

В этот момент их разговор прервался – откуда-то из бокового коридора выплыла толпа студентов в белых халатах. Они шумно обсуждали что-то.

– Это деменция!

– Какая деменция, когда налицо типичное кататоническое расстройство!

– Иди к черту! Тоже мне, доктор Лектер…

– А ты алкоголик! – сердился кто-то в толпе.

– Тише, тише…

– А видели, как к Семеновой тот товарищ из десятой палаты привязался? Животики можно надорвать…

– И ничего смешного!..

– А я вам говорю, что это деменция…

Шумная толпа прошла дальше. Юные голоса эхом отзывались в широких коридорах старинного здания.

Женщина у колонн шевельнулась и стала медленно спускаться по лестнице. Складки белой одежды играли у ее ног, и были видны изящные светлые ботиночки на высоких каблуках.

Ее лицо было по-прежнему спокойно и равнодушно.

Остановилась перед своим спутником.

– Я хочу уйти отсюда, – негромко произнесла она, глядя куда-то в сторону. – Мне здесь не нравится.

– Но, милая… – терпеливо начал мужчина, взяв ее за руку.

– Я хочу уйти, – повторила она. Осторожно убрала руку и пошла к выходу.

– Голубчик, так что же мы решили? – спросил профессор, с интересом наблюдая за всей этой сценой.

– Вы же видите – она не хочет! – прошептал в ответ мужчина. – Она иногда бывает такой упрямой! Но ничего, я попытаюсь ее переубедить…

– Ну-ну… – без всякого энтузиазма пробормотал тот.

– Нет, я ее уговорю, и мы к вам вернемся. Завтра же, я думаю…

Но ни завтра, ни послезавтра, ни в другой день в стенах этого старинного здания с мраморными колоннами Дезире, равно как и ее спутник, больше не появлялась.

Часть первая

Ровно в половине седьмого зашуршала приборная панель на музыкальном центре, и комнату заполнили звуки «Венского вальса».

– Только этого не хватало!.. – сонно пробормотала Оля и ощупью нашарила на прикроватной тумбочке пульт дистанционного управления. Нажала на верхнюю кнопку, и музыка мгновенно затихла.

Вчера вечером Оля забыла отключить функцию будильника и теперь расплачивалась за свою рассеянность.

Она попыталась было снова задремать, но, как часто бывает, сон не захотел возвращаться.

Было тихо – воскресенье, и лишь изредка сквозь полураскрытую форточку доносилось шуршание проезжавших мимо машин. Комната была погружена в серый сумрак – день еще не спешил сменить ночь.

– Раз, два, три, четыре, пять, шесть… – принялась Оля считать вслух. – Ну да, шесть дней. Через шесть дней я ему все скажу. Всего-то ничего осталось!

Она повернулась на другой бок, свернулась калачиком и засмеялась, обхватив плечи руками.

Еще никогда она не чувствовала подобной эйфории. Это было как… нет, пожалуй, даже таких слов не было, с помощью которых Оля могла бы объяснить творившееся с ней.

Во-первых, в следующую субботу ее жениху, Викентию Локоткову, исполнялось тридцать пять лет. Круглая дата!

О подарке Оля стала задумываться еще осенью, в конце ноября. Новая модель электробритвы? Свитер, связанный собственноручно? Чернильный прибор из мрамора с фигуркой резвящегося Купидона?.. Полный бред. В бритвах Оля не разбиралась, вязаных свитеров Викентий терпеть не мог – у него была аллергия на шерсть, а чернильный прибор ему даром был не нужен. Зачем чернила, когда есть компьютер с лазерным принтером, способным за несколько секунд распечатать любой текст?! И вообще прибор этот в сувенирном отделе ближайшего универмага стоил полторы Олиных зарплаты – всем известно, какие деньги получает нынче рядовой врач-физиотерапевт, работающий в районной поликлинике…

Оля мучилась-мучилась сомнениями, а потом поняла, что она подарит Кеше.

В том, что подарок понравится Кеше, Оля не сомневалась, ее беспокоило только одно: может быть, подарок следовало приурочить к дню их свадьбы?..

Свадьба, кстати, была намечена на третье марта (это во-вторых и в-главных), и до нее оставалось тоже всего ничего, каких-то две недели.

Она, бодрая, счастливая, выпрыгнула из постели и сразу же одной рукой схватилась за расческу, а другой – воткнула электрощипцы в сеть. Это были особые щипцы, и предназначались они не для завивки кудрей, а, наоборот, для их выпрямления. Дело в том, что у Оли были светло-русые длинные волосы, безбожно вьющиеся. С ними она сильно смахивала на пуделя – так ей казалось, да и Эмма Петровна, Кешина мама, не раз на это намекала. Поэтому Оля решительно боролась со своими кудрями.

Пока щипцы грелись, Оля расчесывала волосы. Так и есть – за ночь они успели предательски съежиться, свернуться в аккуратные спиральки…

«Интересно, а что будет потом? – вдруг подумала она, глядя в зеркало. – Как бы мне хотелось, чтобы Кеша оставался со мной в выходные! Нет, мы, наверное, будем вместе навещать Эмму Петровну…»

Эмма Петровна была неплохой женщиной. Современной, ухоженной, интересующейся искусством, с собственными оригинальными суждениями… Правда, резковата иногда… Наверное, просто еще не успела привыкнуть к Оле.

Викентий обожал мать. Он был хорошим сыном и потому все свободное время старался посвятить Эмме Петровне…

Потом Оля валялась на диване и смотрела утренние передачи по телевизору. Как надо правильно готовить индейку, какие небывалые ощущения приносят занятия дайвингом у берегов Кубы, сколь удачно сделал перепланировку в своей квартире известный артист…

Оля смотрела, но на самом деле мысли ее были где-то далеко.

Она видела совсем другое. Лето, цветущий луг. Как говорит тетя Агния – разнотравье. Гудят пчелы. Солнце. Очень много солнца!

И по траве, неуверенно ступая, идет крошечная толстенькая девочка в белой панамке, из-под которой выбиваются легчайшие, словно пух, светлые кудри.

«Дуня-Дуня-Дунечка! – зовет ее Оля. – Иди ко мне! Ну, скорей, иди к маме…»

Дуня радостно взвизгивает и ковыляет ей навстречу. Потом падает и ревет от испуга и досады. Оля тут же ее подхватывает, целует, прижимает к себе. «Моя девочка, моя самая сладкая девочка!» Сколько солнца, сколько цветов…

«Может, будет мальчик, – подумала Оля, встряхнувшись. – Вообще мне все равно, кто будет. Только пусть будет! Хотя, конечно, лучше бы Дунечка…»

И это был ее подарок жениху. Три месяца, три долгих месяца с начала зимы она терпела, для того чтобы сделать ему столь потрясающий подарок! Для того чтобы сказать коронную фразу: «Мой милый, ты скоро станешь отцом!»

«Ребенок родится в конце этого лета. Где-нибудь в конце августа, начале сентября. А через год, ровно к следующему лету – пойдет. Ножками… Мы отправимся с Кешей и Эммой Петровной на дачу. Солнце, цветы! Эмма Петровна без памяти полюбит Дунечку (или мальчика, если родится мальчик). Тетя Агния тоже обрадуется! К нам в гости будет приезжать Римма…»

Оля не успела дорисовать сладостную картину грядущих перемен, как запищал ее сотовый телефон, забившийся под диванные подушки. Разумеется, Оля забыла вчера выключить и сотовый!

«Приличные люди в выходные не звонят раньше одиннадцати, если заранее не было оговорено», – как-то обронила Эмма Петровна.

«Римма» – горела на дисплее надпись. Оно и немудрено – Римму воспитанной девушкой назвать было трудно. Стоило только ее вспомнить, как вот она – тут как тут…

– Журавлева, ты? Не спишь? Ну слава богу, я к тебе сейчас приеду! – завопила Римма. – У меня тут такое… Нет, ты не представляешь!

– Ладно, жду, – покорно вздохнула Оля. Спорить с подругой было бесполезно. Римма была очень обидчивым человеком, и отказывать ей в визите без всякого повода значило потерять Римму навсегда.

Оля сварила кофе, подогрела в микроволновке булочки, намазала их смородиновым джемом.

Римма прибыла через десять минут.

– Холод собачий, – пожаловалась она. – Печка в машине сломалась. Хорошо хоть пробок не было… Ты одна?

– Да, Кеша у Эммы Петровны. Проходи на кухню.

Римме, как и Оле, было тридцать четыре.

Но Римма была девушкой высокой, крупной, невероятно энергичной, с неуемной жаждой разрушения. Свои ярко-рыжие короткие волосы она нещадно пережигала «химией». «Похожа на продавщицу советских времен», – как-то брезгливо отозвалась о ее внешности Эмма Петровна.

А Римма, в свою очередь, осуждала Олю за то, что та «портит такие потрясающие кудри», распрямляя их, и за глаза называла Эмму Петровну «змеюкой».

– С Протасовым поссорилась, – мстительно произнесла Римма, с размаху плюхаясь на табуретку и не глядя придвигая к себе блюдо с булочками. – С чем это, с вишней?..

– Нет, смородина.

– …он обещал, что мы с ним поедем за подарком к твоей свадьбе, а сам квасил всю ночь со своими дружками из автосервиса! – раздраженно продолжила Римма. – Вот сволочь… Знает ведь, что я в следующие выходные дежурю! А в будни я куда поеду?!

– Ох уж эти подарки… – вздохнула Оля. Она придвинула к себе чашку с кофе, понюхала его и отодвинула. – Знаешь, Римка, не забивай ты себе этим голову. Можешь приходить к нам на свадьбу без подарка, я не обижусь.

– Нет, я так не могу… – запыхтела подруга, с недоверием вертя перед собой булочку. Потом откусила сразу половину. – Да и дело тут вовсе не в подарке, а в том, что Протасов – скотина и ни в грош меня не ставит. Знаешь, любая другая девушка его давным-давно бы послала, только я, дурочка, его терплю! Даже Клименко ко мне так не относился. Ты помнишь Клименко?..

Римма, несмотря на внушительную комплекцию и взрывной темперамент, пользовалась успехом у мужского пола. Она была настоящей русской Кармен…

В цветастом шерстяном платье, с искусственной розой на плече, Римма восседала на табурете и жаловалась на жизнь.

– …тоже тот еще тип! Мечтал, чтобы я бросила работу и вышла за него замуж! Ну, Клименко, который из ГИБДД, лысый, с усами до плеч!

– Да, помню я его…

– А если я не хочу замуж? Если я не хочу детей? – Римма звучно отхлебнула кофе из чашки.

– Совсем? – уточнила Оля.

– Ну, не совсем… Когда-нибудь потом я совершу этот подвиг, но только не сейчас. Я ведь так думаю, что у нас еще лет десять в запасе есть, а? – Римма хитро подмигнула подруге.

– У тебя есть.

– А ты что? На особом положении? – усмехнулась Римма. – Послушай, если твой Викентий начнет требовать, чтобы ты родила наследника, ты ему скажи…

– Поздно, – улыбнувшись, покачала Оля головой.

– Что поздно? – побледнела Римма. – Он уже требует, да?

– Он ничего не требует, но… – Оля взяла подругу за руку и пристально посмотрела ей в глаза. – Дай мне слово, Римка, что будешь молчать как рыба.

– Даю… – выдохнула та.

– Я бы ни за что не призналась, но ты сама начала… В общем, это будет моим подарком Кеше. На день рождения. Я ему скажу…

– Нет! – ахнула Римма и схватилась за голову.

– Да.

– Сколько?

– Уже три месяца, – с гордостью произнесла Оля.

– Три месяца… – застонала Римма. Потом нагнулась и заглянула под стол. Пристально изучила Олин живот. – Ты уверена?

– Абсолютно.

– А как будто незаметно… – с сомнением пробормотала Римма. – Ну все, теперь мать меня убьет.

Оля не всегда понимала логику своей подруги.

– За что?

– Как же, ты была последней из моих подруг, кто еще без потомства. Да еще не замужем… А теперь ты и замужем будешь, и с ребенком… Я останусь совсем одна!

– Ну и что?

– Как что? Мать скажет, что я белая ворона, старая дева и все такое…

– Римка, теперь другое время, – попыталась успокоить ее Оля. – Совершенно другие настроения в обществе…

– А моей матери наплевать на все эти настроения! – закричала Римма. – Ты не представляешь, Журавлева, как ты меня подвела!

– Римма, умоляю, это сюрприз… Кеша не должен узнать раньше следующей субботы!

– Да не узнает он! – огрызнулась Римма. – Ты свинья, Журавлева. Тихой сапой, понимаешь…

Оля смотрела на свою лучшую подругу и не знала, плакать ей или смеяться. Римма с гневным видом снова набросилась на булочки и, угрожающе хлюпая, стала запивать их кофе.

– Я надеялась, что ты меня поздравишь… – печально вздохнула Оля.

– Поздравляю, – буркнула Римма.

– Почему ты злишься?

– Потому что ты теперь меня бросишь. У тебя будет муж, семья… А я кто? Да что за день сегодня такой ужасный… – Римма за спиной поймала край оконной занавески и промокнула им глаза.

– Какая ты глупая.

– Сама ты глупая. Ладно, я тебя поздравляю, – хмуро буркнула Римма и пухлой рукой потрепала Олю по плечу. – А что, Локотков твой правда до сих пор еще ничего не знает? Неужели даже не догадывается?..

– Нет.

– А токсикоз? Тебя не тошнит? – с интересом спросила Римма, постепенно успокаиваясь.

– Нет. И вообще я прекрасно себя чувствую…

– Как назовете?

– Ребенка? Если будет мальчик, то я пока не знаю, – честно призналась Оля. – А если девочка, то я бы очень хотела назвать ее Дуней.

– Как? – вытаращила Римма блестящие карие глаза – они, и без того выпуклые, стали неестественно круглыми. – Дуня? Это что ж за имя такое?

– Авдотья. Дуня, Дунечка…

– Какой кошмар… – заявила Римма. – Впрочем, это сейчас модно. Сейчас полно всяких старинных имен – Фекла, Марфа, Пелагея… Если ты не возьмешь меня в крестные матери, я на тебя по гроб жизни обижусь.

– Я как раз думала именно о тебе, – дипломатично заявила Оля.

У Риммы окончательно улучшилось настроение.

– Договорились!

Оля подлила ей еще кофе.

– Боюсь я за тебя, – вдруг призналась Римма. – Она ж тебя сожрет.

– Кто? – засмеялась Оля.

– Да эта Эмма Петровна. Змеюка она самая настоящая!

– Перестань… – с досадой отмахнулась Оля.

– Я, между прочим, прошлой осенью слышала, как она меня коровой назвала, – сердито произнесла Римма.

– Римма…

– Да что ты все меня одергиваешь! А со Степаном Андреевичем они тебя будут знакомить? – тут же с любопытством спросила подруга.

– Не знаю. Может быть. Вот кого я действительно боюсь… – шепотом призналась Оля.

– Брось! Он же совсем старик! Руина… Сколько ему?

– Восемьдесят два года.

– Наверняка он давно в маразме!

– Нет, мне Кеша о нем много рассказывал – старик еще о-го-го! До сих пор пишет книги, делами всякими занимается…

– Он богат? – шепотом спросила Римма.

– Очень. Когда Союз писателей развалился (а он там был кем-то одним из главных), то многое к своим рукам прибрал – ну, то, что раньше принадлежало его ведомству. Ресторан, особняк какой-то старинный, еще что-то… Теперь все сдает в аренду. Потом, у него есть собственные виноградники в Алазанской долине – кстати, очень выгодное вложение капиталов.

– Виноградники? – с сомнением переспросила Римма.

– Ну да! Настоящее вино – оно же на вес золота.

– М-да…

– Еще у него акции, ценные бумаги. Дом еще, то есть вилла, где-то на Лазурном Берегу. Счет в каком-то известном швейцарском банке. Мне Викентий про это рассказывал. Да, чуть не забыла! – спохватилась Оля. – Ему же до сих пор огромные гонорары платят и у нас, и на Западе.

– Сумел перестроиться старик, – кивнула Римма. – Раньше советский строй восхвалял, теперь всякие политические разоблачения делает…

– Кажется, он до сих пор машину сам водит, – добавила Оля. – У него джип.

– Нехило… – завороженно протянула Римма. – Если он помрет, то все это достанется тебе?

– Да почему же мне? – засмеялась Оля.

– Ну как же, ты будешь женой Викентия, а Викентий – его единственный внук! Сын-то помер…

– У Степана Андреевича есть еще один сын. Правда, они разругались лет двадцать назад в пух и прах!

– Если разругались, то он ему ничего не оставит! Я же говорю, ты будешь настоящей новой русской! – с энтузиазмом воскликнула Римма. – Старик наверняка отписал все наследство внуку.

– Он не родной внук.

– Да-а? – разочарованно протянула Римма.

– Старший сын Степана Андреевича, Георгий Степанович, женился на Эмме Петровне, а у Эммы Петровны уже был Викентий – от первого брака. Георгий Степанович его усыновил, дал свою фамилию.

– Усыновил? Официально? – Римма наморщила лоб. – Усыновленные дети, между прочим, приравниваются к родным. У них те же самые права, насколько я помню Гражданский кодекс… Все равно твоему Кеше все достанется! – Римма счастливо засмеялась.

– Но есть еще племянники, кажется… – вспомнила Оля. – У Кеши есть двоюродный брат, Иван.

– Это уже вторая очередь наследования, – веско произнесла Римма. – Или даже третья, не помню точно.

– Как мне все это надоело! – с досадой воскликнула Оля. – Вот и Кеша с Эммой Петровной постоянно этот вопрос мусолят – по закону или по завещанию наследство будут делить…

– А разве ты не хочешь быть богатой?

– Хочу.

– Так в чем же дело?

– Не знаю, – пожала плечами Оля. – Пускай сами разбираются, я в их семейные дела не собираюсь лезть. Что будет, то будет… И вообще Викентий не бедный человек, зарабатывает прилично. Мне кажется, по-настоящему богатые люди – это там нефтяные магнаты, банкиры всякие… Степан Андреевич на их фоне так, средний класс.