Хранитель чистого искусства. Серия: Аз Фита Ижица. Часть III: Остров бродячих собак. Книга 7

– Я, конечно, понимаю, – говорила Ира через целую вечность, едва справляясь с дыханием, – что существует эффект первого поцелуя…

– Первого? – перебил её Стас.

– Я догадываюсь, что не первого. Но я не помню. Я боялась полностью проснуться. Я боялась…

– Да неужели! – снова перебил Стас. – Неужели ты думаешь, что я позволил бы себе воспользоваться тем, что ты спишь?

– В смысле?

– В смысле, тогда всё произошло по твоей инициативе.

Ира около минуты хватала ртом воздух, не находя в своей памяти никаких подтверждений только что оглашённому, но при этом откуда-то точно зная, что именно так оно и было.

– Я всё равно не помню, – в конце концов, сказала она и попыталась отправиться открывать ворота.

– Сиди, – остановил её порыв Стас и вышел сам.

В свете фар Ира видела, как к нему подбежали Зив и Лоренц, но, едва поприветствовав, скрылись в темноте.

Иру посетила здравая мысль, что надо бы, пока Стас занимается воротами и машиной, пойти домой и что-нибудь там сделать, но у неё не получалось придумать, что следует сделать. Ира в смятении глянула в зеркальце заднего вида. Оно показывало лишь непроглядную темноту.

Открылась дверца.

– Идём, – сказал Стас, подавая ей руку.

Ира засуетилась, пытаясь отыскать в сумочке ключи.

– Не стоит, – остановил её Стас и, миновав парадную дверь, провёл через проход.

В нарастающем смятении Ира смутно констатировала, как они поднимались из цоколя на второй этаж. Когда дверь спальни закрылась, Ира обезумела от паники.

Однако когда она находилась в полной готовности, не помня себя, либо нестись куда глаза глядят, либо тупо метаться по комнате, либо творить ещё чего-нибудь за рамками адекватности, она вспомнила, каким был Стас в лоне Золотистого Света. Ира боялась даже представить, что с ним творилось, но всё это выдавали лишь его глаза и напряжённые до состояния камня мышцы.

«Я просто капризная истеричка», – сказала себе Ира, и, пересилив панику, повернулась к Стасу лицом.

Его ладони легли ей на плечи и соскользнули к локтям. Паника отступила, забрав с собой все силы. Ира, едва держась на ногах, прижалась к Стасу. Его сердце колотилось так же бешено, как и её. И точно так же вовсе не от страсти.

– Пусть исчезнет время, – обессилено прошептала Ира, с трепетом погружаясь в Абсолют.

– Оно не может исчезнуть, – едва слышно сказал в ответ Стас. – Ибо не может исчезнуть то, чего не существует. Время – всего лишь иллюзия. Есть только СЕЙЧАС.

– Да. СЕЙЧАС, – как заклинание повторила Ира.

Кто-то что-то снимал, не отдавая себе отчёта, то ли с собственного тела, то ли с тела, которое рядом. Всё это куда-то летело, наполняя СЕЙЧАС приглушёнными шорохами.

Сквозь волны причитающихся моменту физиологических ощущений, Ира ловила принципиальное отличие того, что происходило сейчас, от того, что она переживала ранее с кем бы то ни было другим.

Влад – молодой и горячий мальчик, искренне верящий в свою любовь и искренне пытающийся её выразить, однако, в силу возраста, довольно неумелый. К нему приходилось подстраиваться, а местами ненавязчиво учить.

Рауль вынужден был подстраиваться сам.

Александр прилагал все силы, дабы уловить малейшую прихоть, малейший каприз, малейшее желание и исполнить на пике своих возможностей.

Женечка очень чутко слушал, очень тонко чувствовал, но отвечал только тем, что считал нужным, порой, правда, заводя в те закоулки наслаждения, о существовании которых Ира не догадывалась.

Все остальные делали плюс-минус что-то подобное этим вариантам, и плюс-минус что-то подобное делала сама Ира. То есть, всегда имел место компромисс в угоду себе или партнёру, либо в ущерб себе или партнёру. Всегда чем-то приходилось жертвовать, либо принимать такую жертву.

Сейчас не было никаких компромиссов. Не было никаких жертв.

Ира делала только то, что хотела она. И только так, как хотела она. И это всё без исключений было именно тем, что хотел от неё Стас. Который делал только то, что хотел он. И только так, как хотел он. И это всё без исключений оказывалось именно тем, что хотела от него Ира.

Словно продолжение звездного неба темноту комнаты пронзали два огонька от сигарет.

Ира едва слышно усмехнулась.

– Ты чего? – спросил Стас.

– Да вот пытаюсь понять, о ком мне рассказывали Марина, Надя, Лара.

– В любом из трёх случаев вполне возможно, что не обо мне.

– А если серьёзно?

– Если серьёзно, никогда не горел желанием поразить твоё воображение в качестве банального самца.

– Однако тебе это удалось, и выражение «банальный самец» не к месту.

– Я имел в виду, заочно.

– Именно поэтому ты стремился оставлять о себе столь нелестные впечатления?

– Нет, разумеется. Я тебе уже говорил, что после мёда морковка перестаёт казаться сладкой.

– Я помню, но тогда я не поняла к чему это ты, а сейчас сбита с толку, если честно.

– Ира, секс – это средство выражения и, само собой, к мёду и к морковке имеет отношение только в качестве средства выражения.

На какое-то время повисло молчание, а потом Ира спросила:

– Стас, как для тебя здесь всё начиналось?

– Это была небольшая деревушка у подножия вулкана. Я не могу сказать, в какой исторический период это было, поскольку подобные деревушки всё ещё есть и сейчас и были и тысячу, и две, и три тысячи лет назад. Я так же не могу назвать географическую точку, потому что, хоть я и пытался найти её в последующих своих жизнях, мне это так и не удалось.

Особых подробностей той жизни я не помню. Естественно, в первую очередь потому, что тогда я был едва образовавшейся личностью и, имел ограниченный арсенал средств для хранения информации. Кроме того, та моя жизнь была короткой – я не дожил и до тридцати – и однообразной.

Вулкан постоянно пыхтел и периодически извергался, однако следуя в своём поведении сценарию, отслеженному обитателями той деревушки с незапамятных времён. Сама же эта деревушка, в соответствии с условиями, была полукочевой. Как только появлялись признаки грядущего извержения, её жители переселялись в безопасное место, а после извержения возвращались на удобренные вулканом земли.

И вот как-то раз в нём неожиданно что-то взорвалось, и извержение грянуло вне расписания. Началась спешная эвакуация, и хотя времени было достаточно, чтобы покинуть опасную зону до того, как раскалённые потоки затопят её, из-за паники вышла заминка, связанная со спасением имущества. Всё же, обитателям той деревушки удалось выжить.

Всем. Кроме меня.

Перепуганные взрывом люди выскакивали из своих хибар кто в чём был и бежали прочь. Оказавшись же в безопасности, понимали, что оставили на съедение вулкану всё, что имели, во многих случаях, нажитое трудом нескольких поколений.

Все, кто был на то способен – и я в том числе – ринулись в брошенный посёлок, дабы вынести, что получится. Хватали, что первое попадалось в руки, и столько, сколько в руки помещалось, и неслись обратно, чтобы до приближения лавы успеть сбегать ещё, и ещё, и ещё.

Когда лава подошла на опасно близкое расстояние, вынести удалось не всё, но что поделаешь.

И тут благодаря небольшому холму поток повернул чуть в сторону, и я рискнул сбегать ещё раз. Мне кричали вслед, что поток может раздвоиться, но я не слушал.

Поток раздвоился, едва я оказался на территории посёлка.

Сам посёлок размещался на другом холме. Я побежал вдоль его склона. Однако за холмом, на котором стояла деревушка, оба потока соединились, и я остался на острове посреди огненной реки.

Я кинулся на вершину холма, понимая, что если даже поток лавы не затопит его, я вряд ли долго протяну в таком пекле, удушающем испарениями. И всё же, умереть, потеряв сознание от жары и ядовитых газов, выглядело куда приятнее, чем заживо изжариться в лаве.

Как только я добрался до вершины, грянул ещё один взрыв, и лава хлынула с новой силой так, что не осталось сомнений, что она затопит холм.

От жары и ядовитых испарений меня уже выворачивало наизнанку, но я понимал, что не успею умереть до того, как лава настигнет меня. Вокруг же не оказалось ничего, чем можно было бы себя убить.

Я посмотрел вниз.

Раскалённый поток пожирал постройки внизу холма. Деревяшки даже вспыхивать не успевали, прежде чем обратиться в ничто.

Я понял, что хоть это будет ужасно больно, это будет очень недолго. Однако у меня не хватило духу броситься в поток, чтобы покончить с этим быстрее, хотя и знал, что такой исход для меня неизбежность.

Я повернулся к вулкану. Красота неописуемая!

И я вдруг понял, чего я хочу. Я хочу счастья. Счастья, несмотря на то, что меня выворачивает наизнанку от жары и ядов. Счастья, несмотря на то, что скоро меня сожжёт раскаленная лава.

Я хочу счастья ЗДЕСЬ и СЕЙЧАС.

Я смотрел на вулкан и наслаждался. Наслаждался ослепительным золотистым сиянием несущейся с вершины лавы. Я усиливал в себе это наслаждение, пока оно не затмило все остальные ощущения. Я сам стал этим наслаждением.

Частью этого наслаждения было счастье, что было второй частью этого наслаждения, я тогда ещё не знал. Я знал одно: ради того, к чему я смог прикоснуться, я готов на любую смерть. Я готов вообще на что угодно.

Я был счастлив, что оказался посреди огненной реки, которая меня вот-вот поглотит. Всё вокруг меня стало золотистым сиянием. Густым Золотистым Светом. Я так и не почувствовал прикосновения лавы.

Потом была следующая жизнь, в которой я с детства стремился уединяться и воображать густой Золотистый Свет и состояние немыслимого наслаждения счастьем и чем-то ещё.

Чем ещё, я понял лишь тогда, когда нашёл источник этого Света.

Я никому не рассказывал о том, что воображаю себе, и уж тем более я понятия не имел, что не воображаю, а вспоминаю.

Всё это вытаскивать из себя по крупицам я начал лишь тогда, когда стал великим. Я до сих пор вытащил из себя далеко не всё, что хотел бы.

Во всех своих жизнях, пока не стал открывать прямой канал, я в детстве воображал густой Золотистый Свет. Я продолжал это делать, став взрослым, считая это своей причудой.

Научившись открывать прямой канал, я продолжаю воображать густой Золотистый Свет. Единственное, я знаю, что это – воспоминания, а не фантазии, и не считаю это причудой. Правда, естественно, как и в обычных жизнях, я об этом никому не рассказываю.

В общем, сегодня это был второй раз, когда я вошёл в густой Золотистый Свет в пределах Вселенной.

– Ты входил в него и за пределами Вселенной?

– Само собой. Другого способа найти тебя у меня не было.

– То есть, ты искал именно меня, а не кого-то вообще из высших, кто принимал участие в создании Вселенной?

– Да.

– Стас, сегодня, там, в Золотистом Свете, по твоему виду нельзя было предположить, что твои ощущения доставляют тебе наслаждение. У тебя был такой вид, будто ты испытываешь дикую боль, пытаясь – почти безуспешно – не показывать вида.

– Просто, эти ощущения слишком сильные. В первый раз они компенсировались страхом, отравлением и перегревом. В этот же раз не было ничего для подобной компенсации.

– Стас, мне говорили, что этот Свет – это мои самые сокровенные чувства.

– Да. В чистом виде. В стопроцентной концентрации.

– Ты знаешь, что это за чувства?

– Я бы сказал: энергии, силы. Да. Знаю.

– Скажешь?

– Нет. Ты должна понять сама. И даже поясню почему.

– И почему же?

– Потому что я тебе уже сказал и раньше говорил, что это за чувства, силы, энергии.

– То есть, раз я на это не среагировала…

– Именно. Если я тебе прямо отвечу на твой вопрос, ты будешь проинформирована, но ты не будешь ЗНАТЬ.

Стас коснулся губами её губ, и они утонули в новой волне обладания друг другом.

Сначала были звуки птичьих голосов за окном.

Потом – насыщенный, спокойный тёмно-красный цвет внутренней поверхности век от приглушённого солнечного света.

Потом – отчаянная мысль: «Только бы это был не сон!».

Оказалось, что не сон. Собственное обнажённое тело было сплетено в единое целое с другим настолько плотно, что казалось, будто в нём бьются сразу два сердца.

Ира открыла глаза и встретилась взглядом со Стасом.

– Ира, у меня в час самолёт.

Ира обречённо расхохоталась.

– Тогда тебе нужно было в администрацию, сегодня у тебя самолёт! Ну почему?

– На источник причины пальцем показать?

– Не надо. Знаю. – Ира тяжело вздохнула. – Стас, подозреваю, что за неделю твоего отсутствия я благополучно вернусь в своё прежнее состояние. Я тебя прошу переступи через него. В конце концов, из нас двоих мужчина ты, а не я. А главное отличие мужчины от женщины в том, что мужчина принимает решение и несёт за него ответственность. Женщина же лишь подчиняется.

– Либо не подчиняется, – улыбнувшись, добавил Стас. – В этом случае, мужчина несёт ответственность за неправильное решение.

– Ну почему же сразу «неправильное»? Неподчинение может спровоцировать преображение с той же эффективностью, что и подчинение.

– Верно. – Стас усмехнулся. – Притом как восходящее, так и нисходящее. В обоих случаях. Всё зависит от заданного вектора. – Он вздохнул. – Ира, если ты захочешь, чтобы я переступил, я переступлю через что угодно, но если не захочешь, я не смогу ничего ни решить, ни сделать. И только не надо сейчас говорить, что существует куча людей, которые делают то, чего ты не хочешь. Ира, между мной и тобой человеческие законы не действуют. Неужели сегодня ночью ты этого не почувствовала?

– Я почувствовала. Даже ещё раньше почувствовала. Стас, я очень хочу, чтобы ты, когда вернёшься, переступил через все мои «боюсь», «не могу» и тому подобное. Можешь сделать это силой. Можешь сделать как угодно, только сделай, когда вернёшься.

– А пока не вернусь?

Стас смотрел на неё своим жёстким тяжёлым взглядом.

Ира опустила глаза.

– Мне нужно осознать гораздо больше, чем я могу себе представить. Проходы – штука классная, но…

Ира уткнулась в подушку.

– Как скажешь, – вздохнув, ответил Стас и поднялся с кровати.

Ира хотела подняться следом, но он остановил ее.

– Поспи ещё.

– Я больше не усну.

– Мы с тобой почти всю ночь не спали. Так что, уснёшь.

Ира не стала возражать. Она слышала, как Стас одевался, но как вышел – уже нет.