Две колеи

Часть 1. Лиенбань

В одном из параллельных нам миров история шла по иному пути, нежели в нашей реальности. Там сложилось в какой-то момент единое государство в заметной части Азии – включавшее Индокитай, Японские острова и Корейский полуостров. Это государство оказалось достаточно мощным и эффективным, чтобы успешно избежать колонизации – и даже намёка на неё. Причём само оно придерживалось, скорее, политики вооружённого нейтралитета. То есть, стремления к экспансионистским действиям не наблюдалось.

Ещё характерной чертой «того» мира являлось то, что там наука и технология развивались заметно быстрее, чем в нашем. Где-то на 90 лет (конечно, не «день в день», но этого вполне достаточно). Естественно, сравнить это… до поры – было невозможно. Потому что в обоих реальностях – не знали друг о друге. До того самого дня 10 июня 1854 года, когда произошёл «переброс».

Тихоокеанские встречи

10 июня 1854 года. 9:17 утра. В трёхстах километрах к юго-западу от Окинавы. Патрульный самолёт, срочно поднятый по тревоге в связи с неясностью обстановки и исчезновением сигналов радио во внешнем мире, пошёл на снижение. Пилот решил поближе рассмотреть замеченное внизу судно…

«Уже второй парусник в этом районе. Был ещё какой-то музейный пароход. Что же такое творится? Что это за корабли?».

Тем не менее, приказ следовало выполнять – поэтому второй пилот вновь запустил бортовой фотоаппарат. Ещё через десять минут самолёт лёг на обратный курс.

11:46 утра. Эсминец, выдвинутый на разведку акватории в Южно-Китайском море, перехватил архаичного вида судно, перевозившее чай. Как заявили сами моряки, это «британский клипер, идущий из Гонконга».

Сразу возникло недопонимание. Капитан «клипера» грозил гневом некоей «королевы», а моряки Лиенбаня между собой переглядывались недоуменно. «Что за бред? Все ведь знают, что последним королём Англии был Карл I, и потом монархия не возобновлялась. Да и зачем на такой лоханке парусной грузы возить…».

В свою очередь, британцы вообще не понимали, кто именно их задержал. Непонятного вида военный корабль внушал уважение одним своим видом. «Но что это? Откуда? И что это за флаг – жёлтый (тёплый солнечный), с невероятным гербом: в центре книга, а по бокам от неё – лопата и отвёртка…».

Уже рано утром, как только рассвело, на лиенбанской авиабазе в районе Пхеньяна получили приказ «выяснить, что происходит за границами страны». Поэтому оттуда взлетело несколько самолётов-разведчиков с радиусом действия 1700 км. К полудню в распоряжении штаба были фотографии Мукдена, нескольких других точек в Маньчжурии.

К вечеру были получены фотоснимки, сделанные дальними разведчиками (с радиусом действия 2500 км) над Пекином, рядом районов Монголии, Харбином, Байкалом.

На юге вылетевший из Янгона такой же дальний разведчик сделал фото Мадраса и Бомбея, а разведчики из Пномпеня достигли Джакарты и Манилы.

В штабах Лиенбаня пришли к тому же выводу, который сформулировали для себя и экипажи самолётов: физическая география не поменялась, а вот «с цивилизацией вокруг явно что-то не то». К тому моменту поток сообщений – с границы, из результатов допросов задержанных иностранных моряков – уже позволил сформулировать верное предположение, но решили пока не делать официальных выводов, и, тем более, не объявлять публично ещё несколько часов.

За границу в разных местах отправились пешие разведгруппы – и решено было подождать их сообщений по радио, а в идеале – возвращения и обстоятельных докладов.

Тем не менее, вскоре, уже через час, высшее военное руководство потребовало срочно предоставить выводы – «всё равно, что они у вас сырые, нам нужно хоть минимально знать, что происходит, чтобы обеспечивать безопасность». Пришлось докладывать «как есть».

«Местность в мире вокруг нашей страны, насколько удалось выяснить, не изменилась. Однако существуют серьёзные отличия в технологическом и военном плане, как-то:

нет признаков военной или гражданской радиосвязи;

не замечены иностранные самолёты-разведчики;

обнаружено, что на море используются парусные и паровые суда морально устаревших конструкций;

личное оружие моряков, навигационные средства на перехваченных судах крайне примитивны, отсутствуют какие бы то ни было радиостанции;

все имеющиеся сведения – пока, к сожалению, отрывочные – о зарубежных армиях, свидетельствуют об использовании дульнозарядных или ранних казнозарядных винтовок, гладкоствольных орудий на чёрном порохе, об отсутствии механического транспорта, бронетехники, авиации».

Однако у масштабной дальней авиаразведки, предпринятой 10 июня 1854 года, был и неожиданный побочный эффект. На земле – в Китае, Индии, Индонезии, на Филиппинах, в Восточной Сибири и Монголии – пролетающие самолёты заметило огромное количество людей. Естественно, реакция была… разной.

Офицеры и гражданские начальники отправили срочные сообщения о своих наблюдениях.

Полицейские и подобные структуры были повсеместно приведены в состояние повышенной готовности, плюс – им было дано указание отслеживать слухи.

Каковых, естественно, оказалось просто неимоверное количество.

И «наступают последние времена».

И «козни демонов» (индуистских, буддийских, христианских) или «происки шайтана».

И «знамение свыше».

И т. д. на все лады.

Но и среди людей вроде бы образованных и не склонных к мистическим и необычным объяснениям, появились самые разные предположения.

Так, в среде английских офицеров в Индии распространилось мнение, что это «или наша британская опытная машина, или французская, или американская». А многие военные и чиновники на сибирских просторах полагали, что «англичане ведут разведку и готовятся напасть и с этой стороны».

С той и другой стороны

Поздно вечером 10 июня произошло срочное заседание правительства. На нём обсуждали сложившуюся ситуацию, в том числе информацию от гражданских ведомств, от транспортных организаций (в связи с нарушением обычного автомобильного и железнодорожного сообщения по периметру они одними из первых начали поднимать тревогу). Поскольку восстановление грузовых и пассажирских перевозок между частями страны (Индокитаем с одной стороны, Корейским полуостровом с другой) по суше было предметом первостепенной важности, первую из делегаций решили отправить в Пекин.

Первая делегация прибыла туда уже утром 11 июня 1854 года. Нет нужды объяснять, что приземление самолёта с ней вызвало шок и трепет. В последующие несколько часов прибывшим пришлось долго и обстоятельно объяснять, кто они такие и зачем явились. Эти объяснения сначала выслушивали с недоумением, а потом со всё более напряжённым вниманием.

Однако вскоре на переговорах была затронута тема, которая заставила на время отложить даже обсуждение транспортной проблемы. Лиенбанские представители узнали об отличиях исторического процесса от того, который был им знаком. А «принимающая сторона» сообразила: неожиданных посетителей можно будет использовать для укрепления своих позиций в мире.

Полученная информация привела правительство Лиенбаня сначала в замешательство. Потом – в состояние холодного бешенства. Особенно когда поступили сообщения «с мест» – 12 и 13 июня корабли, заходившие в китайские порты, вскоре отправляли радиограммы с подтверждением ранее полученной на переговорах информации, и с какими подтверждениями… Задержанные в море экипажи иностранных судов тоже подтвердили этот факт.

Какой-либо из европейских столиц новости о появлении неведомого государства пока ещё не достигли. Телеграфного сообщения с Индией или Китаем не было ещё. Безусловно, сам факт появления каких-то неизвестных дипломатов представители посольств заметили – трудно было не заметить прилёт самолёта. Однако информация об этом могла быть доставлена в Европу только спустя 3 месяца минимум – пока курьеры по суше или на кораблях доберутся. А тем временем события разворачивались стремительно. Тратить время на дипломатические экивоки и консультации с нейтральными странами «пришельцы» не собирались, оно было слишком дорого.

Уже 14 июня был подписан договор о взаимной обороне. В тот же день лиенбанский флот вышел в назначенные районы, а в «экстерриториальных портах», использовавшихся англичанами, были высажены воздушные десанты, взявшие всю их территорию под полный контроль.

Следует заметить, что была теоретически у англичан возможность передать сообщение из Индии за 30–40 дней. Для этого пароход должен был добраться до Суэца, где в 1854 году уже работала, пусть и не слишком стабильно, прямая телеграфная линия. Однако о случившемся узнали в Лондоне даже прежде, чем успели отправить судно со срочным уведомлением. Просто не узнали об этом ещё.

Из Гонконга в Калькутту (самый быстрый из маршрутов) пароходы в тот момент в среднем добирались за 18–25 дней. То есть о том, что «что-то не то», и суда не приходят вовремя, в Индии могли узнать не раньше 28 июня. К тому моменту сенсация в Европе уже разразилась.

14 июня 1854 года лиенбанские власти приняли решение передать военнопленных (именно такой статус имели теперь разоружённые британские моряки и военные) датчанам. Мотив был прост: «пора показать себя, но не выходить на контакт с самим Альбионом, ещё не хватало у них на побегушках быть».

Чтобы не тратить время на согласования и очередные объяснения, «кто мы такие и что нам нужно», а самолёты не обладали ещё необходимой полной дальностью, решили организовать воздушную перевозку пленных поэтапно, с выбором глухих мест в Средней Азии и далее по маршруту. На промежуточных стоянках, которые подбирали по принципу «лишь бы был ровный участок и подальше от населённых пунктов», организовали временные подобия аэродромов. Из инфраструктуры – только бочки с топливом и смазочными материалами, радиостанции, палатки и всё в таком духе. Для защиты авиатехников, пилотов и радистов от диких зверей и вероятных всё же столкновений – несколько вооружённых бойцов на каждой точке.

Всё это потребовало 12 дней – и уже 26 июня 1854 года первый самолёт, прошедший весь маршрут, высадил четырёх своих «пассажиров» на берегу километрах в 30 от Копенгагена. Пока они добрались до города, пока там что-то решали и разбирались, высылать ли полицейский отряд или нет, он уже давно заправился, используя привезённое в салоне горючее, и улетел на обратный курс.

Само путешествие для пленных оказалось настоящим шоком, и не столько физическим, сколько психологическим. Они долго чувствовали себя совершенно потерянными, и лишь спустя сутки после того как добрались до Копенгагена, когда их срочно посадили на пароход, уходивший в Халл, ощутили себя увереннее.

Датские власти, тем временем, не знали что и думать. Они, конечно, поняли, зачем пленным вручили календари за текущий 1854 год – с изображениями военных с неизвестным оружием, различных боевых машин, странного вида боевых кораблей, причём в двух экземплярах; это было п_р_е_д_у_п_р_е_ж_д_е_н_и_е. Часть датские начальники оставили себе, а часть позволили забрать уезжавшим, чтобы ознакомились с ними и в Вестминстере.

Пролёт самолёта видели и рыбаки, и жители прибрежных деревень и городков. Полиция нашла место посадки довольно быстро, но ничего, кроме следов колёс и вмятин от бочек с топливом на земле, там не было.

Как не было и понимания того, что делать, и насколько происходящее может быть опасно. Воображение начинало рисовать картины «внезапно высаживающихся в глуши тысяч вооружённых солдат»…

Как реагировать-то?

Итак, 27 июня 1854 года четверо англичан сели на пароход, а 29 – были уже «на Острове», в Гулле. И уже поздним вечером того же дня их срочно доставили в Лондон на поезде. Гулльские полицейские сначала не поверили было необыкновенному рассказу, но предъявленные «вещественные доказательства» убедили их моментально. Главную роль сыграли при этом отнюдь не календари, и не фотографии разных пейзажей и городских улиц (явно отличавшиеся от привычных «дагерротипов»), и даже не выданная пленным обувь неизвестных образцов. Особенно убедительным «аргументом» стал радиоприёмник специальной конструкции, с подробными указаниями и вспомогательными принадлежностями (несколькими комплектами аккумуляторных батарей для усилителя сигнала). Около полутора часов чиновники тупо слушали «токийские сообщения». Потом опомнились и немедленно отправили всех прибывших в столицу.

На следующий день, 30 июня 1854 года, удивляться пришлось уже ряду высокопоставленных военных. Но очень скоро удивление переменилось раздражением и яростью. Содержание очередных лиенбанских сообщений – на достаточно хорошем английском – было слишком вызывающе.

«Придя на помощь ограбляемой и унижаемой стране, наши войска заняли Гонконг, чтобы вернуть его законным владельцам. Флот Лиенбаня выполняет свою миссию и перехватывает часть судов по определённым причинам. Подписано соглашение о взаимной обороне с Китаем».

Несколько секунд стояла оглушительная тишина. Потом побагровевший лорд-адмирал прошипел:

– Вот варварство! Нам смеют указывать, чем и где торговать. Нас пытаются запугать. Если не врут, конечно, и Гонконг действительно захвачен, а корабли задерживаются, Британии брошён серьёзнейший вызов. И мы не можем оставить это просто так, без ответа, просто потому, что кому-то захотелось встать поперёк нашего пути!

Кто-то из присутствующих заметил:

– Значит… отзываем эскадры из Балтийского и Чёрного моря и срочно отправляем их в Китай?

– Да, чёрт побери!, – воскликнул лорд-адмирал. Какой смысл отстаивать дальние подступы к нашей жемчужине – Индии, если ей самой, вероятно, угрожает опасность! Я немедленно отправляюсь на доклад к первому лорду адмиралтейства и к военному министру.

… Впрочем, первый лорд и министр оказались куда как более флегматичны. Они указали, что если опасность для владычества в Индии и для финансов Империи действительно настолько грозна, то всё равно даже в идеальном случае эскадрам понадобится не меньше 3–4 месяцев для нового похода. И притом, добавили они, нельзя исключать, что всё это – грандиозная мистификация с целью сорвать текущие военные действия…

И всё-таки, спустя ещё несколько суток, военные руководители начали тревожиться всерьёз. С 30 июня по 3 июля 1854 года произошло несколько важных событий, которые заставили рассматривать открывшиеся факты более основательно.

Во-первых, следователи, как ни старались «поймать пленных на противоречиях», так и не смогли этого сделать. Версия с засланными агентами-дезинформаторами трещала по швам.

Во-вторых, видные инженеры и ведущие специалисты в области электрической физики однозначно заявили – они не только не могли бы воспроизвести подобный прибор, но и… не до конца представляют даже, как он работает.

В-третьих, были доставлены ещё несколько групп военнопленных – на этот раз привезённых по воздуху не в Данию, а в Германию и Швецию. Причём в Швеции самолёт до отбытия едва не был захвачен – полиции удалось среагировать довольно оперативно, поскольку площадка для приземления была выбрана слишком близко к городу. Пришёл даже официальный запрос по телеграфу от шведского правительства, в котором упоминалось, что «чины полиции и другие лица, заслуживающие доверия, во множестве наблюдали подъём неизвестной летающей машины с земли, и что ранее в море и на побережье были тысячи свидетелей того, как она пролетала туда и сюда в поисках удобного места».

Окончательно неприятный факт признали всё же нескоро. Но зато бесповоротно. 15–20 июля 1854 года добрались до Суэца на предельно возможной скорости посыльные суда, отправленные из Индии. По мере поступления телеграмм становилось ясно, что действительно, опиумная торговля прервана, и, более того, сообщение с Гонконгом и другими портами отсутствует; что к востоку от Индии, в Индокитае, находится «неизвестно кто», и, наконец, что некоторые суда, благодаря счастливой случайности избежавшие захвата в море, докладывают о военных кораблях невообразимого вида, явно не принадлежащих ни одному известному флоту. Наконец, и о том, что и с берега во многих портах видели те же корабли, а над Индией несколько раз пролетели неизвестные летательные машины.

Примерно в тот же момент тревогу начали бить и голландцы с испанцами – до них тоже добрались сообщения о наблюдавшихся воздушных разведчиках, привезённые из Джакарты и Манилы соответственно.

Между тем, уже в выпусках газет, начиная с 27-28 июня 1854 года – прежде всего в Германии, Дании, Швеции – начали появляться сообщения о неизвестных «воздушных кораблях», которые видели то там, то здесь, то в море, то на суше. Поскольку большинство очевидцев едва ли были технически подготовлены – даже на уровне середины 19 века, то в описаниях упоминалось чаще «нечто большое, шумящее, пронёсшееся в небе над головой».

Где-то с 5 июля появились и другие заметки – в тихоокеанских водах капитаны и экипажи замечали «причудливые пароходы», и, изредка, всё те же «воздушные корабли». Опять же, никаких подробностей не было… или они выглядели явно преувеличенными, продиктованными страхом и непониманием.

10–12 июля начались отрывочные сообщения про «чьё-то нападение на Гонконг». Поскольку никаких обстоятельных подробностей ни у кого не было, а поверить в воздушный десант было невозможно, учитывая фактический уровень воздухоплавания, даже самые смелые журналисты написали только пару раз о «слухах, якобы некие вражеские солдаты были забрасываемы катапультами в город». А «Панч» высмеял эти глухие сообщения по-своему, опубликовав карикатуру с казаками на невообразимо, нелепо высоких ходулях…

Наконец, 21 июля 1854 года игнорировать растущий поток сведений стало невозможно. На очередном заседании британского парламента военному министру пришлось изворачиваться, чтобы объяснить – он и вверенное ему ведомство просто не имеет возможности отправить быстро сколько-то значительные силы в Азию, чтобы отбивать (или защищать осаждённый?) Гонконг. А высшие военные руководители стали «снимать стружку» с начальников разведки, пеняя им, что те «прошляпили появление врага, о существовании которого прежде никто даже не подозревал».

После напряжённых обсуждений, в том числе в адмиралтействе, затянувшихся далеко за полночь 22 июля, решили всё же – не прерывать идущей войны, а постараться поскорее завершить её победоносно. С лейтмотивом: «показав свою силу на Чёрном море, мы сможем впечатлить любого противника; дёргаясь туда и сюда, мы ничего не добьёмся, изнурим и рассеем наши силы, и предстанем перед всем светом в глупом виде, последний босяк в трущобах Ист-Энда, любой аргентинский пастух будет над нами насмехаться».

Естественно, 22 и 23 июля уже практически вся пресса обсуждала эти новости. Никто из журналистов не располагал ещё достоверными подробностями в полной мере – потому что радиоприёмник сразу стал предметом высшей секретности, и о содержании передач, не считая «ответственных за запись на бумаге» двоих офицеров, знало только полдюжины человек; королева, военный министр, глава МИД Кларендон, премьер Абердин, первый лорд адмиралтейства и начальник военно-морской разведки. Даже инженеры, которые пытались разработать некие заменители имеющихся аккумуляторных батарей, не знали, для чего они вообще предназначены.

Однако сообщения из множества других источников невозможно было скрыть. Тем более что это было прямо связано с торговлей и мореплаванием. Не пришедшие вовремя корабли = недоставленные грузы разного рода. Недополученные доходы и даже убытки. Многие и многие судовладельцы, получатели и отправители товаров, акционеры беспокоились с каждым днём всё сильнее из-за неопределённости происходящего.

Общий тон изданий стал тревожно-озабоченным. Весёлые карикатуры и подтрунивания исчезали, как снег под лучами жаркого солнца. Все уже начинали догадываться, что «странные летающие машины» и события в Азии как-то связаны. Однако вопрос был не только, «что произошло», но и «кто за всем этим стоит».

Многие газеты ухватились за идею, которая хоть как-то связывала разрозненные факты в одно целом. Суть была проста: «Япония изобрела какие-то там необычные орудия и вылезла из своей скорлупы».

Со всем тайным произошло неизбежное…

Конечно, когда эту тему начали затрагивать в британской печати, то и в других странах не могли не отреагировать. Начиная с 24–25 июля во французских газетах, например, появились статьи в духе «неожиданная вылазка врага», «попытки отвлечь союзные армии внезапным нападением с востока» и т. д. И с обязательным рефреном – не сдадимся, одолеем и так далее.

Но бесконечно это продолжаться не могло. Особенно после того, как к освещению событий подключился и печально известный Дэвид Уркварт. В своих публикациях, в присущей ему манере, согласно своей идее фикс, он вопил: «доколе наше правительство, подкупленное петербургским золотом, будет ещё и позволять подкупать аналогичным образом китайцев и японцев, чтобы они нападали на наши владения? Или недалёк день, когда Николай купит и Индию, и мы проснёмся однажды, и узнаем, что все навабы и все наши командующие служат ему, и нам там более ничего не принадлежит?».

На очередном парламентском заседании – 30 июля 1854 года – Абердин вынужден был огласить информацию о появлении неизвестной страны, чтобы утихомирить шквал обвинений со всех сторон хоть на время…

Дебаты разразились нешуточные! Одни спрашивали «и что теперь делать», другие кричали «зачем было столько скрывать», третьи требовали немедленно огласить всю информацию…

Урквартовы обвинения прекратились только совсем ненадолго, на день-два буквально, затем возобновились уже с новым лейтмотивом: «бездарное и подкупленное руководство иностранными делами допустило нападение неведомой державы, и даже сейчас всё ещё не посылает делегацию, чтобы скорее привлечь её на нашу сторону и покончить с проклятым врагом одним ударом».

После официального подтверждения в Лондоне вынуждены были дать свои скупые комментарии и все остальные европейские правительства. Турцию, конечно, заверили, что «её не бросят точно, и будут защищать до конца».

Ну а в Петербурге только-только – спустя полтора месяца – добрались наконец фельдъегерские сообщения, отправленные при первых воздушных разведках над Сибирью и Дальним Востоком 10–12 июня. Первоначально им не слишком поверили… до момента, когда 7–8 августа получили сведения о заявлении Абердина – кружным путём, через нейтральные страны.

Между тем, в Национальном комитете (правительстве) Лиенбаня 7 августа 1854 года происходило заседание – уже не паническое и экстренное, как в первые дни, а более упорядоченное. Решался вопрос: какой быть политике по отношению к внешнему миру.

Итог короткой дискуссии, окончившейся полным согласием, подвёл председатель:

– Итак, полная изоляция – невозможна. Да, мы можем технически существовать автономно или почти автономно. Но… мы уже ведь вмешались во внешние дела. Не следить за тем, что происходит в результате наших действий, было бы в высшей степени неразумно. Обладать возможностями, превосходящими всё, о чём жители иных стран могли бы только мечтать прежде, и держать их исключительно при себе, скрывать, например, давно известную нам надёжную защиту от бешенства… чем мы тогда будем, в принципе, отличаться от чванливых и жадных милордов?

Естественно, вмешиваться в войны без необходимости прямой мы, как и прежде, не станем. Но именно поэтому нам нужно как можно скорее донести и нашу точку зрения, известные нам факты, до внешнего мира. Очень важно, например, в кратчайший срок организовать в нейтральных странах демонстрацию готовящегося документального фильма о положении дел – чтобы у Британии не получилось мобилизовать общественное мнение и представить наши действия в Гонконге и на море как неспровоцированное, беспричинное насилие.

14 августа 1854 года лиенбанский самолёт – уже не с пленными, а с делегацией и всем, необходимым для показа фильма – прибыл в Берлин. Конечно, открытый визит стал настоящим фурором, однако цель была достигнута только условно. Да, довольно многие, увидевшие этот материал, были возмущены, но… правительство и влиятельные круги остались при своём мнении: как и раньше, интересы Пруссии требуют политики благосклонного нейтралитета (фактически – неявной поддержки) англо-франко-турецкого блока.

Аналогичный результат был и в Австрии, а в Сардинском королевстве даже не стали принимать другую делегацию, потому что король Виктор-Эммануил и его правительство превыше всего ставили возможность объединения Италии вокруг себя, чего невозможно было сделать без английской и/или французской поддержки.

В Дании кинопоказ вызвал куда более сильный отклик – немало ещё оставалось людей, помнивших, как британский флот громил Копенгаген в 1801 и 1807 годах. В Швеции публика отреагировала несколько сдержаннее, чем в Дании, однако в целом настроения «за нейтралитет» укрепились.