Алмазная пыль

Ми (молоденькая певица).

Вор.

Банкир.

Поэт.

Музыкант.

Горничная.

Хорошо обставленная комната гостиницы. Направо большое окно, завешенное кружевной шторой. В глубине дверь. Налево альков. Всюду сундуки, картонки, большие корзины с цветами и венки, ленты. Посреди комнаты круглый стол: накрыт ужин. За столом Ми, банкир, поэт и музыкант.

Музыкант (Ми). А по-моему, вы сегодня пели еще лучше, чем вчера. Уверяю вас.

Банкир. О? Всегда отлично! Все равно.

Поэт. Ах, я бы сказал… у вас всегда такой металлический звук и это в лучшем смысле этого слова… А сегодня ваш голос был еще метал… металлическее.

Банкир. Ха-ха! Это оттого, что он вырабатывался при посредстве презренного металла. Ха-ха-ха! О? Правда?

Ми (сидит боком на стуле, руки на спинке стула, голова опущена). Ску-учно!

Музыкант. Как может быть скучно после такого успеха? Успех окрыляет. Когда я выходил за вами на эстраду и слышал, как они там ревели от восторга, я прямо готов был заплакать от счастья. А его светлость! Вы видели, что с ним делалось? Ха-ха-ха!

Банкир. Глаз не сводил.

Поэт. Мучительно! Я не хочу! (Наивно.) Зачем это так?

Музыкант. А вы все печальны! Ну, полноте! Вы устали? Дайте ручку! (Хочет поцеловать ее руку.)

Ми (отстраняясь). Ску-учно!

Банкир. Странно! Чего же скучать! Мы приехали в самый разгар сезона. Пятьсот человек купающихся в море. Одних ревматиков более ста. И с желудочными болезнями много. Не понимаю, чего тут скучать. О?

Поэт (банкиру). Там, кажется, есть еще немного вина в бутылке? Пожалуйста. Благодарю. Ми! Я пью за ваши глаза, темные и длинные, как две ночи любви…

Банкир. О?

Музыкант. Как вы сегодня пели! Там есть еще вино? Я люблю с грушей.

Банкир. Вот зимой здесь, я полагаю, скучно. Курорт закрывается, все разъезжаются. Остается маленький гнилой городишко. Скверно!

Ми. Нет – хорошо! Я знаю. Я здесь родилась…

Банкир. О?

Музыкант. Я пью за родину Ми! Так вам здесь, значит, все знакомо?

Ми. Нет. Я восемь лет не была здесь. С тех пор все так изменилось. И курорт тогда был совсем маленький. Кургауза не было…

Музыкант. Восемь лет тому назад. Да вы тогда, верно, были совсем крошечной девочкой! Да? Позвольте вашу ручку.

Банкир. Ха-ха! Закрутил комплимент, так сейчас требует и вознаграждения! Ха-ха! А ты не давай руку, пусть не работает в кредит. Ха!

Ми. Ну, полно! Мне было уже пятнадцать лет, когда барон увез меня в город учиться петь.

Поэт. В пятнадцать лет! В пятнадцать лет! (Закрывает глаза рукой и задумывается.)

Ми. Как странно, что вдруг пригласили сюда… Как сказка.

Банкир. Ну, какая же сказка, когда это правда. О? Если правда, то, значит, уже не сказка, потому что сказка не есть правда, а есть выдумка. Правду я говорю? Нужно уметь рассуждать правильно!

Музыкант (встает и рассматривает корзину с цветами). Какая роскошь! Бездна вкусу! Это, вероятно… от его светлости?

Ми. Нет. Он мне ничего не прислал.

Музыкант. Странно! Это меня удивляет! Он так смотрел на вас…

Банкир. Смотрел, смотрел, а денег дать не хотел! Ха-ха! (Поэту.) Это как по-вашему – стихи? Видите, вам за это деньги дают, а я могу просто так, даром. Ха-ха! Смотреть смотрел, а денег дать не желал. О? Сбился! Как-то прежде лучше выходило. (Закуривает сигару и подходит к музыканту.) Все нюхаете цветы? А они не вам предназначались. Ха-ха! Я шучу.

Поэт (Ми, тихо). Скоро ли они уйдут, эти скучные люди! Ми! Дорогая! У вас золотые ресницы! У вас золотые волосы! Я брошу вас на красный шелк подушки, брошу, как горсть червонцев!.. Ми! Неужели… Вы подумайте! Вот я, как черный раб, за вами следую всюду… вдыхаю пыль ваших сандалий…

Ми. Чего? Пыль?

Поэт. И слышу только «нет»! Черное «нет» с стальными копытами. Ми! Тогда зачем же вы поете? Зачем вы поете? Тогда не смейте петь!

Ми. Вот еще! – У меня контракт!

Поэт закрывает лицо руками и так стоит.

Музыкант (вполголоса банкиру). Я счастлив, что разговор об этом букете свел нас с вами вместе… сблизил… то есть я хотел сказать, что вообще ценю… (Быстро.) Не сможете ли одолжить мне небольшую сумму на короткий срок? На самый короткий, уверяю вас!

Банкир (с досадой). Я положительно не понимаю вас, молодой человек! Это такая бестактность… Здесь, в присутствии дамы, вы позволяете себе… Нет и решительно нет. (Поспешно отходит к поэту.)

Ми (подходя к музыканту). Вы чем-то встревожены?

Музыкант. О, нет! Впрочем, все то же. Я люблю вас, Ми!

Поэт (не открывая лица). Не пойте! Я молю вас только об этом сострадании… Зачем вы поете?

Банкир. О? Когда же я пел?

Поэт (открывает лицо, удивленно озирается). Ах! Это вы! (Трет себе лоб.) Я хотел сказать вам что-то очень интересное…

Банкир. О моем пении?

Поэт. Гм… да… нет, вы можете петь… Ах, да – не можете ли вы одолжить мне до завтра пятьдесят…

Банкир. О? Дорогой мой, что же вы не сказали раньше! Я только что отдал вашему товарищу все, что имел при себе! Какая досада!

Музыкант (Ми). Хоть бы они ушли скорее: я хотел бы побыть с вами вдвоем. Вы бы спели для меня. Для меня одного, Ми!

Ми. А знаете, мне уже надоело все только петь да петь. Точно уж я не человек, а канарейка. Скучно.

Музыкант. Ми! Не говорите так. Ах, если бы вы знали! Вчера вы пели с распущенными волосами, они так колыхались, ваши волосы, как струны. Мне казалось, что они звенят и поют. Вы вся певучая, Ми! Сегодня я не буду спать всю ночь. Я напишу музыку, новый романс для вас, Ми!

Ми (указывая на поэта). На его слова?

Музыкант. Да, на его последние стихи к вам.

(садится к роялю и берет аккорды).

Горничная (входит). Там пришел из магазина посыльный. Спрашивает барышню.

Банкир. О? Что такое? Пойдем, посмотрим. Может быть, надо уплатить…

Все уходят. Тихо приоткрывается окно. Осторожно озираясь, влезает вор, подкрадывается к письменному столу, шарит, пробует открыть ящики отмычкой. Слышатся шаги и голоса возвращающихся. Вор прячется за занавеску алькова.

Ми (впереди всех. Идет к зеркалу. Держит в руках большое ожерелье из разноцветных камней). Да, это красиво!

Банкир. О? Еще бы! Вот это я понимаю! Что там цветы и всякая э… дрянь! Вот это подарок так подарок! Дай, я тебе застегну. Ты не умеешь. С такими вещами нужно уметь обращаться…

Музыкант. Бездна вкуса! Я предчувствовал, что его светлость окажется тонким знатоком!

Ми. А я не люблю драгоценностей! Я никогда ничего не ношу. Если подносят, всегда продаю.

Банкир. Ну, уж эту вещь продать не придется! Во-первых, завтра нужно непременно надеть ее на концерт. А в антракте пойти поблагодарить его светлость. Непременно! Иначе – скандал!

Музыкант. Ах, для карьеры это очень важно. Какой шик! Завтра весь город будет говорить об этом! Послезавтра вся Европа! Какой безумный успех! Они завтра взбесятся от восторга! Как будут на нее смотреть. А потом – портреты во всех газетах, описания! А я – я буду ей аккомпанировать. И на эстраде – я и она!

Поэт (тихо Ми). Он только о себе! Вечно о себе! Заметьте. О своей презренной маленькой карьере…

Банкир. Жалко, что он послезавтра уже уезжает. Может быть, еще раскошелился бы.

Ми (поэту). А вам нравится?

Поэт. Да… Ваше лицо может украсить даже бриллианты.

Музыкант. Эта фраза, кажется, уже напечатана вами?

Поэт. Что вы хотите этим сказать?

Музыкант. Только то, что сказал.

Банкир. Превосходные камни!

Поэт. Что вы хотите сказать?

Музыкант. Я сказал, что эту фразу вы говорили уже много раз при других обстоятельствах, то есть другим женщинам, а потом, может быть, даже напечатали в книге, посвященной той старой плясунье… впрочем, мы поняли друга друга.

Поэт. Плясунье? Это той, для которой вы писали свою легенду вальса?

Музыкант. Потом. Потом мы поговорим подробнее.

Поэт (пожимает плечами, подходит к банкиру). А как вы полагаете, это дорого стоит?

Банкир. Эта штучка-то? Да, как вам сказать… Я бы ее купил тысячи за две, а с его светлости содрали и все три.

Музыкант. А я буду аккомпанировать. За здоровье его светлости! Ура! (Чокается с Ми.) Но вам надо быть повеселее. Непременно надо!

Поэт (надменно). Откуда вы берете ваше «надо»? Я хотел бы знать.

Музыкант. Из своего сердца, господин поэт. Из своего сердца. Кажется, источник хороший. Ми! Вы царица этого источника. В нем вечно звенит ваше верхнее «до». Рыдает ваше глубокое «ля». Как жаль, что он не подарил вам цветов вместо этих камней. Я бы тогда мог попросить у вас один на память. А камни нельзя. (Наивно.) Ведь, правда, нельзя?

Ми снова подходит к зеркалу.

Банкир (Ми). Неужели ты не можешь выпроводить этих двух жирафов? Возмутительно! Они, кажется, расположились ночевать здесь. О? Дай, я спрячу твое ожерелье в свой чемодан. У меня замок секретный.

Ми. Оставьте меня в покое! Ведь не вы мне его подарили, так нечего вам и волноваться. Вот, назло оставлю его у себя!

Банкир. О? А на ночь нужно же снять.

Ми. И спать так и буду в нем.

Поэт. Божественно! Нет, вы всегда должны носить камни. Вы должны – понимаете?

Банкир. Я всегда это говорил. Сколько раз уговаривал. Мне самому неловко. Все знают, что я покровительствую молодой артистке, а у артистки ни одного камушка. Это мне портит кредит! Отзывается на делах. Еще подумают, что у меня нет денег. Ну, если не хочет принимать в подарок, то может просто поносить, а я потом спрячу. У меня много прекрасных вещей еще от покойной жены. От второй. Она имела свое состояние. Я понимаю, что, если женщина влюблена, то она не требует ничего, но раз уже все равно вещи есть, то уж это глупо.

Поэт. Ми влюблена! Подвиньте мне лампу. Мне холодно! (Опускает голову.)

Банкир. Электрическая лампа плохо греет. У вас верно насморк. Нужно насыпать горчицы в носки…

Поэт (ежится). Оставьте! Мне больно! Молчите! Я не могу…

Банкир. Ну, да. Это простуда. (Ми.) И почему не носить хорошие камни, настоящие камни. Я знаю, что все наши этуали[1] носят подделку. Большинство. Их теперь так ловко фабрикуют. Прямо стекло. Шлифуют алмазной пылью. Издали и не отличишь.

Поэт. Алмазной пылью?

Банкир. Ну, да. А я бы дал ей поносить настоящие. Я бы позволил репортерам освидетельствовать их хотя через лупу. Можно было бы даже пригласить оценщика. О?

Поэт. Алмазная пыль… Как это красиво. Она летит, блестит, сверкает, осыпает стекло, и оно делается бриллиантом, живым, радостным камнем… Толпа смотрит на него издали, верит его красоте и ценности. Ах, тише, тише! Не стряхните алмазную пыль! Не обнажайте тусклого стекла! Алмазная пыль! прекрасная! Я плачу!

Банкир. Вино здесь скверное, но очень крепкое! Ха-ха! Не правда ли, господин музыкант? (Подмигивает на поэта.)

Ми. Ну, что же вы все сидите! Уходите. Я спать хочу.

Банкир. Прекрасная хозяйка намекает нам, что она утомлена.

Музыкант. Я ухожу. Простите! Спокойной ночи.

Поэт. А я уже ушел… Давно ушел и далеко, далеко.

Банкир. Прощайте, господа. А я с разрешения хозяйки выкурю еще сигару.

Ми. Нет, нет! Нельзя. Я устала. Уходите все вместе. Я позвоню прислуге, она закроет за вами двери и посветит. Внизу уже темно.

Подходит к звонку и долго звонит. Входит горничная.

Ми. Проводите их. Только всех. Не забудьте кого-нибудь на лестнице. Смотрите хорошенько! И заприте покрепче.

Банкир (искусственно смеется). Ха-ха! Это забавно! Поэт может на крыльях пролезать в дверную скважину. Заткните пробкой. Ха-ха! (Уходят.)

Ми одна перед зеркалом. Через некоторое время возвращается горничная.

Ми. Ушли? Посмотрите-ка! Хорошо? Еще бы. От его светлости.

Горничная. Вот красота! Господи! Чего только на свете нет!

Ми. Завтра поеду его благодарить, а послезавтра он уже уедет. Тогда продадим! Продадим! Накупим всякой дряни. Ты получишь новую кофточку.

Горничная. Лучше передничек. Здесь продаются такие хорошенькие! Все на вздержку и сбоку бантик.

Ми. Сбоку? Ну, ладно. Куплю передник. Только бы продать подороже.

Горничная. За этакую штуку немало денег отвалят.

Ми. Еще бы! Она, говорят, тысяч десять стоит… А может быть, и двадцать.

Горничная. Ого!

Ми. Ну, иди спать. Мне ничего не надо. Завтра уберешь.

Горничная. Спокойной ночи! (Уходит.)

Несколько минут Ми ходит по комнате, смотрится в зеркало. Затем подходит к алькову и одергивает занавесь. Вскрикивает, бежит к звонку, хочет звонить, но вор вскакивает и хватает ее за руку, зажимает ей рот и защелкивает дверь на замок. Несколько минут борются молча.

Вор. Молчи! Молчи!.. Попробуй только!.. Я тебя, подлая… Ага!.. Убью на месте!.. (Ми вдруг перестает бороться, смотрит на вора пристально, опустив руки.)

Вор. Ну, то-то! Не будь дурой! (Отпускает ее.)

Ми. Ты! Это ты!.. Нет, быть не может. Подожди… Глаза твои… Никас! Никас! Да, ну же! посмотри же на меня как следует!

Вор (удивленно). Н-нет. Я вас не знаю.

Ми. Ха-ха-ха! Ты не узнал меня? Ну, вспомни! Миленький, вспомни! Ну, взгляни на мои волосы! Волосы! Уж они-то не переменились, Никас!

Вор. А, ну тебя к чёрту! Не знаю я вас. Сказал, что не знаю.

Ми. Ну, подумай еще! Помнишь, забор на площади? Зеленый забор с калиткой. Ну? А помнишь, на нем три девчонки сидели, давно… лет восемь тому назад… Одна была Эрли, другая…

Вор. А, вот оно что! Ну, как я могу помнить всех девчонок, которые сидят на заборе! Выдумала тоже. Так вы, стало быть, сидели прежде на заборе?

Ми. Ну да! Никас, милый! Ведь я – Ми. Помнишь, долговязая Ми! У меня тогда были такие длинные ноги, а теперь я небольшая. Посмотри, Никас, видишь, какая я?

Вор. Н-да… теперь как будто ростом не вышла. Ну-с, так значит, ты теперь богатая. А мы что же, баловались вместе, что ли? Как будто я припоминаю…

Ми. Ах, нет! Ты на меня и смотреть не хотел. Ты такой был важный! Учился у слесаря. Передник носил, на голове ремешок… Дрался с самыми сильными парнями. Помнишь, на площади с сыном сапожника? Он тебе глаз подшиб. Господи, как я плакала! Кажется, как никогда в жизни!.. Знаешь, Никас, ты мне так нравился! Так нравился! Больше всех на свете. Сижу, бывало, на заборе и мечтаю: вот вырасту я большая, стану красавицей, лучше всех и богатой-богатой. Приду, или нет – приеду к тебе в карете. Ты удивишься – это кто? Это я, известная вам Ми! А ты скажешь – вы еще красивее, чем были на заборе. И… ты меня поце… Ха-ха! Вот смешно!

Вор. А ты теперь богатая?

Ми. И знаешь, когда я ехала сюда, я все думала, всю дорогу думала, неужели я увижу Никаса! Вот мы здесь уже несколько дней. Я все потихоньку бегала по улицам, искала тебя на прежних углах. Такая глупая! Точно ты так сидишь там до сих пор, это восемь-то лет! Ха-ха! Спрашивала про тебя в лавке на углу, хозяин меня не узнал, а про тебя сказал, что давно не видно. Старая прачка умерла. Прямо не знала, куда сунуться. И вдруг! Ха-ха! Ну какая я, право, счастливая! Ну, подумай только. Искала, и вдруг ты приходишь воровать прямо ко мне! Ну точно сказка! Удивительно.

Вор. Ну, чего же тут! Мало ли, где я бываю. Всегда можно встретиться. Раз как-то напоролся на агента сыскной полиции. Он, понимаешь ли, оделся купцом и валяет из себя богача. Ну-с, а я подсел к нему – то да се…

Ми. Нет, это прямо сказка! Знаешь, я бы тебе прежде никогда и не посмела всего этого рассказать про это… Ну, словом, что ты мне нравишься. Ты только подумай! Как я об этой минуте мечтала. А ведь теперь все это сбылось! Сбылось! Никас! Ну, взгляни же на меня!

Вор. Да ведь я уже смотрел же! Откуда, скажи, ты разжилась всем этим, деньжонками и прочим? А?

Ми. Ты прямо удивительный, Никас! (Смотрит на него восторженно.) Сколько я за эти годы народу перевидала! И все такие образованные, важные, знатные! Ухаживают! Любезничают! Но знаешь, Никас, нет, это правда – ни одного не было такого, как ты! Серьезно! И красивые, и молодые, и всякие, – но все не то. Какие-то манеры у них не такие, как у тебя. У тебя, Никас, замечательные манеры.

Вор. Н-да… говорят. Ну, да ладно. Скажи мне лучше, с чего ты так разжилась и за что тебе подарки дарят. Вот какие штучки. (Трогает ожерелье.)

Ми. Ах, да, ведь ты и не знаешь! Я пою. Я чудесно пою! Знаешь, они прямо плачут, когда я пою, так это у меня хорошо выходит. Они говорят, что меня нельзя не любить, что когда я пою… Слушай, Никас, я спою тебе, для тебя… Милый! Я хочу, чтоб и ты… (Подбегает к роялю.)

Вор (хватает ее за руки). Ни-ни! Одурела! Ночью горланить! Чтоб все сбежались. Вот курица! Ничего не понимаешь! Должен тебе объяснить, голубушка, что у меня со здешним хозяином нелады.

Ми. Да? Что такое?

Вор. Да так, из-за ерунды! Две шубы и золотые часы принци… пиально. Словом, нам неприятно было бы встретиться после этой размолвки.

Ми. Да он не придет сюда. Я имею право петь, когда мне вздумается.

Вор. Много ты понимаешь! Да я и сам не желаю. Ночью слушать пение – это расстраивает нервы. Я нежный.

Ми. Как жаль!

Вор подходит к столу. Берет две ложки и стучит одну о другую.

Вор. Серебро?

Ми. Нет, дрянь. (Вор бросает ложки, берет полупустую бутылку и вливает остатки себе в рот, закусывает пирожным.)

Вор. Ну-с, так значит, тебе платят за пение. Гм! И много? Кто же тебя этому научил?

Ми. Да просто я как-то пела, а старик барон услышал, спросил у бабушки, да и повез меня в город в школу. Сам-то он умер, ну, а уж они меня там выучили.

Вор (подходит к столу, трогает ящики). У тебя есть деньги? В долг мне нужно.

Ми. Ну, конечно. Сколько тебе? (Берет со стола сумочку.) Да вот бери все! Здесь – два, три… восемь!

Вор. Ты шутишь! Мне нужны большие деньги. Сколько у тебя всего? А? Всего состояния здесь с тобой?

Ми. Да вот – восемь.

Вор. Валяй дуру!

Ми. Честное слово! Импрессарио мне заплатит только по возвращении в город. А здесь все расходы взял на себя банкир. У меня больше ничего нет, Никас!

Вор. Черт! Вот вляпался! Ну, а драгоценности есть у тебя?

Ми. Ничего нет! Может быть, ты возьмешь мои платья, Никас? Ты не сердись. У меня такие дорогие платья! Ты можешь их продать. Ты все возьми, все. Оставь мне самое простенькое. Право! За них дадут много денег! Здесь таких и не видали!

Вор. Тьфу! Вот гусыня! Я пойду по базару с ее тряпками, чтобы меня сразу сцапали! Разве их можно здесь продавать? Из-за них пришлось бы тащиться черт знает куда на пароходе и где подальше. А мне некогда. Мне деньги нужны к завтрему до зарезу. Завтра большая игра. Шулер один приезжает. Ну, да ты все равно не понимаешь.

Ми. Как досадно, что именно завтра… Подождал бы несколько дней или завтра вечером. Я бы выпросила у банкира.

Вор. Ну, да, вот еще! Есть мне время ждать! Завтра потащут в казино миллионы! Я бы подмазался, подкрасился, оделся бы с иголочки – дура! Ведь я мог бы там пошнырять с полчасика, я бы состояние составил! Они, когда играют, совсем ошалевают. Как индюки. Все карманы нараспашку. Только мне в этом платье никак нельзя. И достать негде. Из-за тебя только ночь даром потерял.

Ми. Ах, не говори так. Это больно! Я все бы для тебя сделала.

Вор. Дай мне ожерелье.

Ми. Что?

Вор. Ну, да – ожерелье. У меня есть тут один человек. Он уж сам его дальше сплавит, а мне заплатит. Ну?

Ми. Ах, ожерелье! Я про него и забыла. Правда, чудное ожерелье? Это подарок его светлости! Знаешь, я совсем не гордилась, когда он мне его прислал. Мне было все равно. А вот теперь я рада. Я горжусь, что ты видишь меня такой важной персоной. Подумать только. Его светлость сам мне прислал! Это что-нибудь да значит! Теперь ты веришь мне, что я совсем особенная. Видишь, как все меня любят! И вовсе не потому, что я в моде. Ты… А я… одного тебя… Да, да, я отдам тебе ожерелье, только не сегодня. Сегодня я еще не могу. Подожди, не сердись! Видишь ли, я завтра непременно должна надеть его, когда поеду благодарить его светлость. Иначе нельзя. Понимаешь? Этикет. Вот приходи завтра ночью – я тебе его отдам. Никас! Милый! Ведь мне не жаль! Ты не подумай! Завтра, после концерта…

Вор. Она все свое! Ведь я же тебе говорю, что мне нужно будет до вечера приодеться и все.

Ми. Как же быть… Никас, ну ты подожди. Ты потом приедешь ко мне в город. Я тебе много, много дам денег… все, что у меня будет. Ты увидишь! Там так хорошо! У меня такие красивые комнаты. Вся моя жизнь блестит, как драгоценные камни. Мы вместе будем… Банкира прогоню. Я знаю, что они все с горя повесятся. Пусть! Ну, посмотри на меня! Разве я не красивая? Вот я какая! Вот мои волосы… Видишь? Один говорил, что они, как золотые струны, что они поют.

Вор. Волосы? Волосы поют? (Прыскает от смеха.) Вот врет-то! Так, значит, не даешь ожерелья? Ну, пропало мое дело.

Ми. Никас! А ты не хочешь меня хоть раз… Никас, милый! Ты и не знаешь, как нам будет хорошо в городе. Вот ты опять не смотришь на меня. (Обнимает его.) Хоть раз! Хоть один разок! Видишь, какая – я вся золотая. Ты положишь меня на красную подушку… как горсть червонцев…

Вор. Ха-ха! Вот выдумала. (Целует ее и, тихонько отстегнув ожерелье, прячет его к себе в карман.) Но, однако, мне пора! Если кто-нибудь войдет…