Политика и наука

* * *

Настроение в классной комнате какое-то натянутое. Второй день не дерутся.

Павлику не по себе. Он сидит над книгой и тихо похныкивает, глядя на лампу, подвешенную высоко «от греха подальше».

Борька, толстый, безбровый, хмурит лоб и зубрит по бумажке.

– Р. С. —Д. Р. П., Д. К. и Р. Д… Нет, не Д. К., а К. —Д., К. —Д., К. —Д.

– Хм! – хнычет Павлик. – И чего ты бесишься. Все равно все знают, что у нас в приготовительном самые трудные предметы. У нас все предметы начинаются, а у вас все только повторяют. Это всем известно.

– К. —Д., К. —Д., К. —Д., – кудахтает Борька.

– Хм! Хм! Меня завтра из батюшки спросят, а я ничего не могу выучить. Вчера спросили, я все великолепно знал, а он кол влепил.

– Р. С. —Д. Р. П., Р. С. —Д. Р. П. А что же тебя спрашивали? – с легким налетом презрения кидает Борька.

– Спросили про двунадесятые праздники. Я ему почти все назвал: Пасху назвал, Вознесенье назвал, Елку назвал, Введенье назвал, Масленицу назвал…

– Дурак! Масленица не двунадесятая. Р. С. —Д. Р. П.

– Я ему все назвал, и Илью назвал, а он…

– Перестань скулить! Р. П. С. – Р… У меня революция на носу. Большевик, меньшевик, фракция, фракция, фракция… Большевик, меньшевик…

Павлик уныло посмотрел на маленький круглый Борькин нос, на котором была революция, и захныкал дальше.

– Хм! Заповеди все знаю, а он нарочно сбивает, чтобы…

– Врешь, – неожиданно обрывает Борька. – Не можешь ты всех заповедей знать.

– Нет, знаю.

– Ну, скажи, какую знаешь.

– Все знаю. И третью знаю.

– Ну, скажи, про что в третьей говорится?

– Про родителей.

– А что про родителей?

– «Да не прелюбо да сотворите» говорится. Я все знаю. А ты ничего не знаешь, ты ерунду зубришь. Латинскую азбуку.

– Эх ты, курица! Это не латинская азбука. Это мне Паша Коромысленников записал. Это, братец ты мой, фракция, а не ерунда. Паша Коромысленников не такой человек, чтоб ерундой заниматься. Он, братец ты мой…

– А что такое фракция?

– Это, братец ты мой, тебе еще рановато знать. Вот перейдешь в следующий класс, тогда… Паша Коромысленников светлая личность!

Борька глубокомысленно хмурит то место, где должны быть брови, и, понизив голос, продолжает:

– У Паши Коромысленникова чудный револьвер! Браунинг. Великолепный! Маузеровской работы. Он несколько тысяч стоит, и то без пуль. Пули покупаются отдельно. Тоже несколько тысяч. Но мы будем сами пули лить. Своего отлива прочнее. Будем копить свинец из-под Гала-Петер. Этого, конечно, мало… Ну, да там видно будет. Мне тоже придется обзавестись оружием.

– А тебе зачем? – криво усмехается Павлик. Он уже давно почувствовал уважение к брату, но еще совестно показать это.

– Я, видишь ли, братец ты мой, сделал маленькую оплошность. Может быть, ты и не заметил, но кое-кто, наверное, намотал себе на ус. Дело в том, что я вчера за обедом брякнул во всеуслышание, что я социал-демократ. Теперь Паша Коромысленников советует мне спать с оружием. Пример Герценштейна служит ярким доказательством того, что черная сотня не пощадит никого из нас…

Павлик уже не усмехается. Глаза у него стали круглые.

– Да-с, братец ты мой, – продолжает Борька. – Дело – табак! Конечно, я мог бы, например, завтра же за обедом заявить, что я не социал-демократ, а что я принадлежу к фракции союза активных крамол, то есть борьбы (ты ведь все равно не понимаешь). Этим я бы себя спас. Но Борис Сухарев не таков, братец ты мой! Ты еще узнаешь, что такое Борис Сухарев. А теперь – засохни! Не мешай. Р. С. —Д. Р. П., Р. С. —Д. Р. П., Р. С. —Д. Р. П.

Некоторое время Павлик молча и сосредоточенно рисует чернилами рожи у себя на ногтях.

Разрисовал всю левую руку – на каждом ногте по роже. Мрачно полюбовался. Принялся за правую руку. Здесь дело не налаживалось. Павлик не умел рисовать левой рукой. Опять стало скучно. Пришлось захныкать.

– Хм… хм… Все равно хоть все на память вызубри, а он кол влепит. Я ему все Вознесенье хорошо ответил; все правильно рассказал, только заглавие спутал, сказал, что это Сретенье, а он… А Петя говорит, что если я из батюшки срежусь, так меня на второй год засадят.

– Засохни! П. П. С., П. Н. С… У меня теперь трудное пошло. П. П. С., П. Н. С…

– Из русского разбор задал, а я не могу…

– Что ты не можешь, курица?

– Не могу пустынника.

– Какого пустынника?

– Задано «Пустынник гулял в пустыне». Пустыня – имя существительное, нарицательное… А пустынник… а пустынник – глагол?

– Глагол? – задумывается Борька. – Ну, это ты, братец, того… Как же тогда второе лицо?

– Ты пустынник… – безнадежно тянет Павлик.

– Нет, это ты, братец мой, путаешь. Это так кажется, что глагол, потому что пустынник предмет воодушевленный. А ты возьми предмет невоодушевленный. Например, стол. Что такое – стол?

– Глаго-ол…

– Вот курица! Как же будущее время, если глагол?

– Столу-у, хм…

В соседней комнате часы бьют восемь. Борька в отчаянии хватается за голову.

– Сейчас чай пить позовут, а я ни в зуб ногой. Будь товарищем, спроси меня вот по этой бумажке, только не подсказывай, я сам…

Павлик берет бумажку и, мрачно насупившись, начинает:

– Что такое К. —Д.?

– Да ты не по порядку! Ты вразбивку спрашивай. По порядку и дурак скажет.

– Что такое максималисты?

– Ну, это легко. Это те, которые в Фонарном переулке. Валяй дальше!

– Что такое П. Д. Р.?

– П. Д. Р… П. Д. Р… Постой, ты, верно, не так спрашиваешь. Да, П. Д. Р. Партия демократических реформ, правей К. —Д., левей С. —Д.

– Что такое Р. С. —Д. Р. П.?

– Гм… Как?

– Р. С. —Д. Р. П.

– Ты, верно, опять спутал.

– Р. С. —Д. Р. П., – настойчиво тянет Павлик.

– Пошел к черту! Мекеке! Мекеке! Туда же, берется спрашивать. Сказано, курица – ну и молчи! Давай сюда записку!

В столовой зазвенели ложки. Сейчас позовут чай пить. Скучно Павлику и тревожно. Что-то завтра будет из батюшки… И разве пустынник наверное глагол?..

Борька отдувается и фыркает: «Фракция, фракция, фракция…»

Молодчина Борька. Хорошо быть большим и умным!