- -
- 100%
- +
С утра сильно качало. Потом обогнули какой-то мыс, и сразу стало легче, а к обеду уже все пассажиры выползли из своих кают и только делились впечатлениями.
Толстый бессарабский помещик пил сельтерскую с коньяком и, бросая кругом презрительные взгляды, рассказывал:
– Я всегда геройски переношу качку. Нужно только правильно сесть – вот так. Затем положить оба локтя на стол и стараться ни о чем не думать. Я всегда геройски переношу. Но главное – это правильно сесть.
Совет его не пользовался успехом. Все помнили, как несколько часов тому назад два дюжих лакея волокли его под руки то вверх на палубу, то вниз с палубы и он вопил не своим голосом.
– Ой, братцы, ой, где же здесь равновесие! Очевидно, правильно сесть было очень трудно. После обеда, когда жара спала, пассажиры первого класса собрались на палубе и мирно беседовали.
Герой помещик ушел отдыхать, и общество оказалось почти исключительно дамским: девять дам и один студент.
Были здесь дамы и молодые, и старые, и нарядные, и уютные, но между ними резко выделялись три, молчаливо признанные всеми «аристократками». Они были не стары и не дурны собой, одеты изящно, вели себя сдержанно и старались держаться особняком. Они и здесь сидели несколько поодаль и в общий разговор не вступали.
К группе беседующих вскоре присоединился и сам капитан.
Это был толстый весельчак, остряк и хохотало. От смеха весь трясся, пучил глаза, и в горле у него что-то щелкало.
– Эге! Да мы здесь в дамской компании! Господин студент, вы себе прогуляйтесь по верхней палубе, а мы, женщины, поболтаем.
Студент сконфузился – он был вообще совсем какой-то белоглазый и тихенький, – сделал несколько шагов и сел на соседнюю скамейку.
– Ну-с, – сказал капитан деловито, – теперь я хочу рассказать вам историйку, которая случилась с одним моим приятелем, тоже капитаном парохода.
История оказалась просто анекдотом, и довольно неприличным. Дамы немножко сконфузились, но когда одна из них, молодая купчиха, искренне засмеялась, стали смеяться и другие. Студент на соседней скамейке закрывал рот обеими ладонями.
Капитан был очень доволен. Покраснел и даже весь вспотел, точно анекдот ударил ему в голову.
– Ну-с, а теперь я вам расскажу, что произошло с одним дядюшкой, который покупал имение на имя племянницы. Это – факт! Можете смело верить.
Новый анекдот оказался таков, что дамы долгое время только руками отмахивались, а студент ушел на корму и там тихонько захрюкал.
Но сам капитан хохотал так искренне, и в горле У него так вкусно что-то щелкало, что долго крепиться было нельзя, и дамы прыснули тоже.
За рассказом о дядюшке последовала повесть о дьячке и купчихе, затем о двух старухах, о прянике, о железнодорожном зайце, об еврейке и мышеловке, все смешнее и смешнее, все забористее и забористее.
Дамы совсем расслабли от смеха, как-то распарились и осели. Смеясь, уже выговаривали не «ха-ха» и не «хи-хи», а охали и стонали, утирая слезы.
Студент сидел уже тут же и так размяк, что хохотал даже при самом начале каждого анекдота, когда еще ничего смешного и сказано не было, брал на веру.
Капитан же был один сплошной кусок мягкого, сочного, трясущегося смеха. Он весь так пропитался своими анекдотами, что они точно брызгали из него, теплые, щекотные. Да и слушать его не надо было, а только смотреть на эти прыгающие щеки, вспотевшие круглые брови, всю эту колыхающуюся искренним смехом тыкву, чтобы самому почувствовать, как вдруг щеки начинают расползаться и в груди что-то пищать – хи-ы!
После одного особенно удавшегося анекдота капитан повернулся немножко вправо и увидел компанию «аристократок». Они не смеялись. Они вполголоса сказали что-то друг другу, с недоумением пожали плечами и презрительно поджали губы.
«Жантильничают! – весело подумал капитан. – Ну погодите же! Вот я вам сейчас заверну такую штуку!»
Штука удалась на славу. Купчиху пришлось отпаивать водой. Одна из дам, обняв спинку скамейки, уперлась в нее лбом и выла, словно на могиле любимого человека.
Но те три «аристократки» только переглянулись и снова презрительно опустили глаза.
«И этого мало? Эге! – все еще весело думал капитан. – Скажите, какие святоши! Ну так я же вам расскажу про дьячка. Перестанете скромность напускать».
История с дьячком оказалась такова, что даже студент не выдержал. Он вскочил с места, уцепился за борт обеими руками и, как лошадь, рыл палубу копытом.
Одна из дам истерически визгнула по-поросячьему. Остальные плакали и сморкались, и головы у них свисли на сторону.
– Гэ-гэ! – не унимался капитан. – Вы, медам, непременно этот анекдот расскажите своим мужьям. Только не говорите, что капитан вам рассказал. Это неудобно! Это не понравится! Вы прямо скажите, что все это произошло именно с вами. Вот уж тогда наверное понравится! Факт.
Но «аристократки» даже не шевельнулись.
«Так я же вас! – взвинчивался капитан. – Какие равноапостольные хари, скажите пожалуйста! Лицемерки! Только веселье портят».
Он все-таки как-то смутился и уже без прежнего аппетита рассказал еще один анекдот.
Слушательницы все равно уже плохо понимали, в чем дело, и только тихо стонали в ответ.
Когда рассказчик смолк, «аристократки» демонстративно поднялись и скрылись в свою каюту.
Все общество несколько сконфузилось.
– Уж больно важничают! – сказала купчиха. – Добродетель свою оказывают.
– Ужасно нам нужно! – подхватила другая дама.
– И не поклонились даже! Это чтоб подчеркнуть, что им за нас совестно, что мы такие гадости слушали.
Все разошлись быстро и, скрывая друг от друга свою смущенность, перебрасывались деловыми замечаниями насчет духоты, качки и маршрутов.
Капитан пошел на мостик и, отослав помощника спать, стал у руля.
На душе у него было худо и становилось еще хуже. Никогда ничего подобного он еще не испытывал.
«Старые дуры, чертовки! – думал он. – Ну, положим, я был не прав. Зачем рассказывать такие гадости женщинам. Женщин нужно уважать, потому что из них впоследствии выходят наши матери. А я еще про дьячка!»
Стало так тошно, что пришлось выпить коньяку.
«И те тоже хороши! Квохчут, как индюшки. Интеллигентные женщины! Дома мужья, дети, а они тут всякие мерзости смакуют! И я тоже хорош! Про мышеловку при дамах! При да-а-мах! Ведь это пьяному городовому и то совестно такую гниль слушать! У-у-ф!»
Он вздыхал, томился и в первый раз в жизни испытывал угрызения совести.
– Да, мне стыдно, – говорил он себе после бессонной ночи и бутылки коньяку. – Но что же из этого? Это только доказывает, что я не свинья… Что я могу испытывать святой стыд и могу уважать женщину, из которой впоследствии получается моя мать. Нельзя быть идиотической свиньей. Если ты грязен и из тебя прут анекдоты, то смотри, перед кем ты сидишь! И раз ты оскорбил цинизмом настоящую высокую женщину, то искупи вину!
Он взял ванну, причем, вопреки обыкновению, очень Деликатно выругал матроса только скотиной и подлой Душой, одел все чистое, хотел даже надушиться, но совсем забыл, как это делается, да и совестно стало.
«Эх ты! Туда же! Еще франтовство на уме в такую-то минуту».
Побледневший и точно осунувшийся, вышел он в столовую, где все ожидали его с завтраком.
Сделав общий поклон, он решительными шагами подошел прямо к «аристократкам» и сказал:
– Сударыни! Верьте искренности! Я так подавлен тем, что позволил себе вчера! Ради Бога! Исключительно по необдуманности. Простите меня, я старый морской волк! Я грубый человек в силу привычки! Да-с! Но я понимаю, что подобный цинизм… женщина… при уважении…
– Да вы о чем? – с недоумением спросила одна из «аристократок».
– Простите! Простите, что я осмелился вчера при вас рассказывать!
Он чуть не плакал. Вчерашние хохотуньи отворачивались друг от друга, сгорая со стыда. Бессарабский герой растерянно хлопал глазами. Минута была торжественная.
– Ах, вот что! – сообразила вдруг «аристократка». – Да мы ничуть не в претензии! Просто мы были недовольны, что вы ни одного анекдота не рассказали правильно.
– Да, да! – подхватила другая. – Насчет еврейки вы весь конец перепутали. И про дьячка…
– Про дьячка, – перебила третья, – вы все испортили. Это вовсе не он был под кроватью, а сам муж. В этом-то и есть все смешное…
– Как же вы беретесь рассказывать и ничего толком не знаете! – пожурила его старшая.
Капитан повернулся, втянул голову в плечи и, весь поджавшись, как напроказивший сеттер, тихо вышел из комнаты.