Без сомнений

Глава 8-я. Заботы

Пойди туда, пойди сюда…

И что ни шаг, круго́м беда.

Обуза в виде шныряющих по замку имперцев вызывало у герцога раздражение и сон. Доклад мага Игна́циуса и «шпика» Любека взбодрил. Правителя взбесило, что жадные бесчестные колдуны вовлекли в собственные дрязги дочурку от прошлого брака. Сердце отстукивало марш биться насмерть. Кровавой пеной в голову ползла ненависть к негодяям. К Лили́ властный господин здешних земель испытывал особую слабость. Смесь любви, вины и печали переполняли знатного синьора. Чувства мешали практичности и не давали ему сосредоточиться.

Герцогиня рожала тяжело. Ребёнок шёл ногами вперёд. Роды закончились трагичной смертью матери и травмами у девочки. Череп младенца приобрёл яйцевидную форму. Лекарь-маг исправил внешние проявления уродства. Он воссоздал природный облик. Но мозг получил глубокий вред. Развитие психики у ребёнка замедлилось. Состояние дочки, что дико походила на пылко любимую в недавнем прошлом супругу, удручало внешне невозмутимого волевого мужчину. Он корил себя, что пошёл в поводу традиций и предпочёл естественное разрешение от бремени. Доверься он велением времени, позволь достать плод через портал – и всё пошло бы иным путём!

Скрытые смешки над обликом и поступками чада ранили гордого норави́нга. Это одна из причин, почему синьор предпочёл строгий дворец в замке Скрепи́нтер и забросил шикарные хоромы в столице собственных владений. Глубоко внутри отца грела призрачная надежда, что контакт с именитыми пращурами по шажочку выправит инфантилизм. Феодальная элита общества, норави́нги оставались, как и в древности, ро́довиками. Это не мешало им, жестоко насаждать всем прочим веру в Кемле́я. Религии, чьи обряды изменяли естественный порядок вещей и ставили под прямой контроль церкви контакт с уме́ршими.

Без раздумий пренебрегая прочими родичами, Лили́ взывала к матери. Но не для единения с близкой душой или совета. А для мольбы хоть на часок воссоздать тот уют, что принцесса испытывала во чреве до рождения. О бессилии выполнить бесхитростные просьбы дочери непременно сокрушалась герцогу находящаяся в посмертии и всё ещё горячо любимая предыдущая жена при очередном единении душ. Грозный феодал ощущал себя в плену обстоятельств. Его деятельная натура разрывалась на части. Но… Он успокаивал расстроенную супругу и мечтал, что судьба расставит всё по местам.

Но в любой печали есть отдушина. До сего дня бездетная Элеонора! Прекрасная фигура! Чарующее лицо! И необузданный темперамент свернёт любого мужа в ярость страсти. Зато ни ума, ни такта. Что ещё столь забавно? Герцог получал неизъяснимую негу от обуревавшей жену неумело скрываемой ярости. Как же она надувалась, когда наблюдала, как муж балует капризную дочь?! Неприкрытая ненависть герцогини к падчерице не раздражала, а веселила склонного к риску благородного господина. Смех распирал ему грудь.

«Гнусные маги! Ни слова про собственный интерес к амулету! Решили выкрасть! И не сами! Подлецы, – руками третьих лиц», – с глухой злобой рассуждал оскорблённый в лучших чувствах родной отец Лили́. «Какие негодяи, ради своих бесчестных замыслов третируют соблазнами, мою бедную дочурку. Никто не уйдёт от возмездия! Всех причастных обязательно найду и познакомлюсь поближе…» – сипело у него изнутри.

Приказы герцога не заставили себя долго ждать:

– Следствие по смерду заморозить до отъезда имперских соглядатаев.

– Повысить уровень защиты до реакции на дрозофил.

– Наглухо опечатать все винные запасы.

– За принцессой обеспечить надзор круглосуточно.

– Выяснить личность, пребывание и состав лиходеев.

Челядь немедленно приступила к исполнению…

Эжен уже который день слал одну партию дрозофил за другой. Крылатые шпики подробно обследовали все закоулки в Скрепи́нтере. Пути негласного посещения выстраивались в сознании пачками. Он искал сочетание двух нужных условий.

Основное – в «приземлении». Для этого нужно точно знать конфигурацию твёрдых предметов. Иначе – катастрофа! Передвинутые или новые вещички нарушат порядок. И образ в памяти у мага перестанет соответствовать, станет ложным. Кладущая коридор сквозь пространство волна силы вернётся к чародею в виде тычка и боли в области сердца, что способны нанести серьёзную травму.

И второе: наличие сверху свободного объёма, чтоб протиснуться. А влезать придётся целиком. Снять с шеи амулет у вечно бегающей девчонки чисто руками не получится. А когда спит? Тоже не подойдёт: нет уверенности, как долго. В ответственный момент возьмёт и проснётся. Второго шанса судьба для лихих дел не предоставит.

О скрытной переброске в местечко, где шмыгают мышки и тем паче люди, сто́ит забыть. Не мог же Эжен, как давеча наглый Персто́лиус, посредством холопа создать непроницаемый магический шатёр, подготовить под ним нужную обстановку и безопасно простроить коридор пространственного перемещения внутрь. Подобные чары всполошат всех колдунов твердыни. Для них созданная против разящей стали защита, что паутинка перед лошадью. Да и сам Эжен перед герцогской братией – комар под ладонью.

В суматошном быте крепости мест маловато, что не охватила суета. Вдобавок стражи цитадели работают и день и ночь как муравьи. Они заботятся, чтобы шанс у незваных гостей отсутствовал напрочь. По замку постоянно шуршат едва заметные волшебные вихри и двигают мебель. Всего на полпальца, а порталу – каюк! В «забытых» для посещения уголках непрошенных гостей ждут с явным нетерпением магические и на основе механики капканы. Одни среагируют на вес и мгновенно выдвинут острые зачарованные клинки. Других настроили на излучаемый гавва́х, и они с радостью окатят пламенем или молниями…

Прокол в мироздании колышет эфир на обоих концах. Чем шире, тем солиднее. Где не колдуют – спрятать не получится. Разве что окошечко для дрозофилы. Не спасает и то, что в точке выхода колебания слабее. Но во дворце феодала, где в быту ежеминутно ворожат? Для защиты, освещения, комфорта знатных господ…

Аж для канализации, что, как и акведук, основное отличие города от деревни. Споро и вовремя убирать нечистоты, по трубам проталкивать в реку, ниже по течению, самотёком с напорной башни не получится. Без чар крепости пришлось бы вечно вонять. 25

Специалист, а Эжен им определённо был, непременно изыщет возможность камуфлировать собственные потуги волшебства среди толпы чужих.

Годы обучения помогли упорному воришке справиться с задачей. Точки вторжения нашлись. И не одна. Но…

Никак не прорисовывался план, что соразмерно и без лишней опаски позволит проторить путь по дворцу с выходом наружу, а после и за территорию цитадели. Мешали вроде как случайности. Мушек уносило порывами ветра. Их шлёпала прыткая прислуга. Мухобойками! И уж слишком успешно – подлецы! На крохотных летунов срабатывали ловушки магов. Всё это вызывало гнев вперемежку с улыбкой: «Местные чародеи сбрендили. От излишка бдения контузило на всю голову!».

Когда же Эжен столкнулся с тем, как холопов-разведчиков хотят переподчинить, и во всех пяти парах глаз увидел холёное бритое волевое лицо местного колдуна, то понял, что его разоблачили, и сюрпризы неспроста: ведут не первый день. Сдаваться настойчивый взломщик не собирался – не мытьём так катаньем. «Раз нельзя по-тихому, сделаем по громкому», – портал на пасеку в Дероде́ре, и вместо дрозофил вокруг него вьётся рой монастырских злобных пчёл. «Поиграем?» – азарт окрасил ярким румянцем бледное лицо…

Дворец стоял на ушах. Тысячи мелких полосатых летунов-смертников заполонили комнаты. Они жалили всех подряд. Досталось и главе комиссии, Романда́нту. Этот факт тайно обрадовал подчинённых камергера: нос у него превратился в красно-сизую картофелину. Кроме крылатых насекомых, попеременно в разных покоях появлялись призраки: то зомби, то опасных чудищ… Один раз по залу приёмов26 прямо над троном величаво покружил фантом дракона… То за мебелью, то ещё где, колдовские засады фиксировали взлом. По ложной тревоге, по всем закоулкам дворца бегала стража и громыхала металлом лат. Игна́циус не успевал выскочить из одного портала, как пора открывать и лезть в следующий.

Очевидность неудач в борьбе с попытками взлома вызывала тщательно скрываемые улыбки на губах гостей замка. Имперцы официально предложили помощь. Вопрос о принятии перед герцогом не стоял. Но на сколь же неприятна необходимость объяснять отказ? Да и кому? Тем, чья злая воля маячит за спиной тех, кто терроризирует замок? «Ну уж – нет! Не жалко! Пусть лиходеи нагло наблюдают за нашими скромными потугами. Но отольются крапиве детские слёзы», – решил феодал…

Эжен сидел на зелёной траве среди безмолвных снегов и забавлялся до жгучих ко́ликов. Страх у него отсутствовал напрочь. Заклятый от таянья прозрачный кристаллик льда с записью напутствий Персто́лиуса безопасно хранится в пустом доме Софы, стародавней покровительницы проказника и грел надеждами. «Исполнитель лишь инструмент, что в чужих руках. Пусть вина бесит заказчика, а не меня!» – наивно полагал молодчик. А пока он в мыле веселил эго, силы охраны Скрепи́нтера истощались. За четыре дня беготня за раздражителями спокойствия усохла в рутину. «Пора! Каменюка ждёт» – решил продуманный террорист. «С неутомимыми пчёлками рекогносцировка пошла явно эффективней», – оценил он…

Оберегающий синьора от урона волшбой Главный маг Аланделе́йн в пьянящем угаре носился по всему отнюдь не маленькому замку. Он создавал новые сети ловушек, настраивал старые, усложнял заклятья… Но как ни парадоксально, ему приходилось осознавать, что внутри гложет одна затаённое, но жгучее желание. Всё существо чародея переполняла страсть к удаче противника. Верный присяге вассал не подыгрывал злодею. Боролся на все сто! Все планы по борьбе с во́ром им строго выверялись, просчитывалась каждая деталь. Деяния мага для поимки татя сомнений не вызывала. Зато душой он, уже два столетия как хладнокровный колдун, яро желал себе проиграть.

Игна́циус просчитал логику поведения у лиходея. Он попытался перехватить у того власть над холопами. Победа над шлющим пронырливых дрозофил удалась! Но частично. Тать извернулся и скрылся от прямого контакта. Попытка найти его пребывание успехом не увенчалось. Зато получилось считать слепок а́уры – полдела для выяснения, кто посмел позорить господские покои. Но на этом – стоп! Проверка по доступным имперским базам результата не дала. Преступник там не значился. «Негодяй не колдун, самоучка. А по грубой прикидке: изгнанный из Академии за проступки и почти готовый к службе маг», – резюмировал Игна́циус на очередном докладе герцогу.

После личного столкновения воль тать изменил тактику. Он уже не таился. Проникал нагло: насылал жалящих пчёл и пугал воображение не искушённых в магии зевак призраками монстров по всему замку. Челядь не скучала! Вызванная им суматоха служила, чтоб отвлечь внимание от истинной цели: похищения Ксинаалга́т. То, что предполагается кража, Любек и Игна́циус не сомневались. Они держали нос козырьком. Знали, что вскоре вор пожалует сам. Чтобы спровоцировать врага, защитники сымитировали усталость. И как следствие – замедлили реакцию на шалости негодяя. А сами при этом усердно готовились к встрече.

Роль солиста по козням взял на себя карлик, чьё тело стала частью волшебной ловушки. Он спрятался в идущем из спальни Лили́ потайном ходе. Дабы ауры портретов на стенах сливались по интенсивности с излучаемой от сидящего в засаде, чародей погрузил сослуживца в глубокий, летаргический сон. А пробуждение готового к схватке воина обусловил с касанием медальона. Любой, кроме принцессы, кто дотронется, тот и заставит ловушку сработать. Для успеха супротив чар маг напитал кинжал Любека под полную завязку гавва́хом гнева. Разве что редкостный силы и знаний волшебник воплотит способный противостоять такому оружию экран.

Инициативно и кропотливо исполнял долг Игна́циус. Но это никак не мешало искренне мечтать, чтобы похититель переиграл защитников владений герцога и умыкнул Ксинаалга́т. Пульс у виска бил и тихо нашёптывал, что кража амулета разрушит привилегии синьора на обладание им. А у приёмного сына Клары появится законное право самому овладеть желанным артефактом. Соблазн давил и сминал волю. Но маг не поддался. Открытый, без лишних мыслей взгляд чародея на посверкивающий в темноте клинок совмещал и гордость за труд, и печаль…

Глава 9-я. Проникновение

Удар, удар, ещё удар –

победа! Вот! Но вышел пар…

В уютной светлой комнате по паркетному полу суматошно разлеглись мягкие игрушки, от гигантских до крохотных. Посреди них под золотистым балдахином устроилась кроватка. А на ней в «ласковой» неге шёлкового белья спит Лили́. У малышки подрагивают уголки свёрнутых в мечтательную улыбку губ. Сон после обеда священен. Покой ребёнка оберегают от вездесущих пчёл две толстоватые тётушки в цветастых сарафанах. Они с мухобойками и сачками. За массивной дубовой дверью дежурят два алебардщика. Полная выкладка подсказывает, что стоят не на показ, а готовы к полноценному бою. В других концах дворца продолжается переполох, но в опочивальне принцессы – тихо.

Под кроватью скрипнуло, а затем прошуршал едва слышный глухой шорох. Одна из прислужниц Лили́, Дора нагнулась, чтоб взглянуть – ничего лишнего. Но что это? Зависшие буквально в воздухе зрачки втыкаются взглядом прямо в глаза. Женщина делает глубокий вдох и засыпает: кулём оседает на ковёр. «Что там, Дора?» – тихо, дабы не разбудить капризулю, спрашивает вторая служанка и повторяет действия первой.

Из-под кровати вылез Эжен. Он отодвинул занавесь балдахина и бросил взор на умиротворённую сном девочку. Безмятежное, свободное от гримас мирно спящее лицо принцессы умиляет естественной детской красотой. Не портят его ни спутанные чёрные волосы, кои разметались по атласной подушке, ни маленькая светло-коричневая родинка над переносицей, что расположилась ровно посреди лба. «Прости меня! Так надо!» – печально шепчет вор по найму. Руки осторожно снимают с детской шеи заветный амулет.

Девочку Эжену жаль, что нельзя сказать об усыплённой им прислуге: «Накажут дур! Кто в стойло встал, тот выбрал вожжи!». Сам он с детства сделал выбор между волей и сытостью: сбежал из монастыря. Да и потом нрав не дал ему удержаться в Академии – выгнали за своеволие. Вот и сейчас бывший студент согласных на холопью долю не жаловал. Впрочем, как и саму систему податны́х обязательств, где одни господа, а другие слуги.

В детской слева от кровати на стене – большой в человеческий рост портрет молодой женщины в буро-зелёного цвета костюме с луком в одной руке и кречетом на другой. Исполненный заботой и вниманием взгляд благородной охотницы упирается в спящую девочку. «Так это её мать! Красиво! Как живая!» – Эжен впервые обратил внимание на окружающую роскошь.

Открывающая скрытый проход картина без скрипа сдвинулась с места. Из образовавшегося проёма к непрошенному гостю с кинжалом в правой руке ринулся виденный им при знакомстве с дворцом карлик. Без идиотских гримас его волевое лицо выдаёт знакомого с ратным искусством искушённого воина. В новой роли шут оделся не в балахон с бубенцами, а нацепил чернённый кольчужный доспех. «Заворожённый поди», – оценил Эжен.

«А вот тебе!» – нагло молвил похититель. Он резко приподнял правую руку и дерзко выставил поднятый средний палец. Небрежно за доли секунды соорудил вокруг себя экран-полусферу и нарочито медленно повернулся к паяцу-убийце спиной. Летящий как орёл на голубя, Любек не растерялся. Наткнувшись на препятствие, он хмуро усмехнулся. Камень в рукоятке кинжала засверкал рубиновыми тонами. На остриё стали побежали сполохи красных и оранжевых огоньков. Одно размашистое движение рассекло прозрачный барьер, что мешал добраться до недруга. Тычок: карлик нанёс сокрушительный удар врагу под левую лопатку. Клинок мягко, без чмяка вошёл внутрь.

Почувствовав слом защиты, Эжен отвлёкся от создания портала на любимую им заснеженную вершину. Он обернулся… Но среагировать не успел. Кинжал вошёл в податливое тело туда, где у большинства людей бьётся сердце. К счастью беловолосого ловкача, «мотор», разгоняющий ему кровь, выстукивал дробь пульса в иной стороне. Это и спасло искателю приключений жизнь. Клинок пробил лёгкое и на пол фаланги не дошёл до ребра на груди.

Сдержав невыносимую боль, что разрывала его изнутри, тяжело раненный любитель библиотек повернулся. Твёрдый кулак смачно приземлился карлику между глаз. Любек отлетел метра на полтора. У паяца непроизвольно брызнули слёзы. Кровь залила ему нижнюю часть лица. Оставшийся крепко зажатым в руке шута кинжал выскользнул из раны. Вылезая, Острый клинок расширил входное отверстие, чем резко усилил кровоток. В сознание Эжена вполз непроглядный туман.

«А-а-а-а!» – закричала очнувшаяся от навеянного сна Дора. От мощного удара снаружи двери упали внутрь комнаты. В проём вломились оба стражника. Любек посчитал, что раскрывать себя перед челядью не стоит ни при каких обстоятельствах. И несмотря на то, что долг наказующего перста исполнить ему до конца не удалось, он юркнул в потайной ход за портретом. Картина потихоньку вернулась на место и встала как влитая.

Эжен бросился чинить рассеянный зачарованным оружием волшебный экран. Пальцы как ватные… Справился! Успел! Стража опоздала. Об прозрачную поверхность громко застучали острия алебард. Бесполезно! Атака солдат не стоила внимания молодого мага. Зато до отчаяния беспокоила застилающая взор пелена. Она мешала проторить портал. Нить сознания то и дело ускользала. Раз за разом чётко воссоздать, куда «приземляться», Эжену шанс не выпадал. Знакомые образы интерьера дрожали и таяли. Страх отдачи в раненую грудь не позволял ему рисковать. И он выжидал.

Веки подрагивали от напряжения. Краешек глаза израненного пастуха дрозофил ухватил контур дымчатого овала. В шаге от него новые враги. И пострашнее прежних. По душу вора шёл местный колдун! Время неминуемо пошло на секунды. Отчаянье заставило пренебречь, то, чему его учили. Он презрел очень важный запрет. Истекающий кровью Эжен рванул в пустоту безбрежных просторов потустороннего. Отступая в междумирье, неудачливый похититель искренне полагал: выигрыш во времени позволит собраться и разогнать туман в голове. «Пустяк! Пара мгновений! Чётко прорисую знакомый образ и обратно в мир живых», – наивно рассчитывал он.

Вороги остались в исчезнувшем Скрепи́нтере. Но опасность для жизни беглеца не исчезла, а многократно увеличилась: целые полчища сильных и жадных до тела и души живого человека кружили в поисках пищи по миру мёртвых. Обильно вытекающая из раны и плавающая в невесомости вокруг владельца кровь привлекала из восьми направлений27 алчную нечисть. Редкий по мощи маг способен создать в пустом от материи мире защитный экран: точно не маг-недоучка.

Чтоб пугать нечисть, в репертуаре у студента факультета телепортации имелся лишь один приём: разряд молнии меж ладошек. Хищному духу, что быку хворостина. Да и тот слабоват, чай не маг-воин, но лучше наличие, чем отсутствие. Дабы освободить обе руки, Эжен украденный амулет повесил на шею, чем нарушил строгий наказ Персто́лиуса. Когда под угрозой жизнь, подобные мелочи растворяются, как дождик в реке.

Готовый к встрече с хищным отребьем волшебник сосредоточился. Пусто! Портал не вытанцовывался, как и в спальне у принцессы. Ни привычная снежная вершина, ни кладовка тётушки Софы, ни винный погреб монастыря, что в Дероде́ре, не шли Эжену на ум. Не вырисовывался ни один нужный интерьер! Мысли, то расплывались, а то внезапно прерывались на мгновение беспамятством. Но, как показали дальнейшие события, эти несчастья – всего полбеды…

Первыми появилась алигло́ты – разумная на половину нечисть, что обильно снуёт по междумирью. Мелкие – размером с ладонь. Но количество окупало качество. Внешне они напоминали покрытые выцветшим прахом, не имеющей точной формы, округлые полые куски. Целая толпа таких кружила подле Эжена в мерцающем оранжевыми зарницами сумраке. Присосётся подобный шар к живой плоти – та и рассыпится в пыль, в месте, где он коснётся. Душу этой мелюзге не развоплотить – слабовата. Но получить в теле проплешины волшебнику тоже не улыбалось. Атака! Разряд развалил алигло́та на части. Но тому, всё едино. Вместо одного появлялось множество помельче. Эжен старался, но причинить вреда врагам не мог – только чуть-чуть отгонял…

Пока спасало то, что крупные жрали мелких. А до тела человека добирались единицы. Да и те отвлекались. Алигло́ты жадно хватали капельки крови, что вытекли из раны и плавали в невесомости нави. А кто из них добрался поближе, тот рвал куски из одеяния «невидимки». Оно состояло из особей мимикрирующей медузы хиронекс, что для нужд собственной скрытности поработил Эжен. Их пластичные тела с точностью повторяли контуры хозяина. И облегающий плащ с капюшоном, и рельефно обтягивающие штаны, и не мешающие жестикуляции пальцев перчатки: всё это – живые существа. Они невольно оберегали плоть поработителя. Холопы безропотно и безмолвно расставались с жизнью вместо мага.

Осыпающий молниями мелких алигло́тов беглец различил мощный гул. К нему неотвратимо спешил громадный душегуб. Кроме урона плоти, этот явно высосет досуха. Дух волшебника предстал под угрозой – не спрячешься. Безысходность попадания в нихи́ль сподвигла в деятельном воришке новые силы. Он не погрузился в ступор, а истого взмолился. Обе руки инстинктивно схватились за висящий на шее амулет. Эжен, как и любой колдун – убеждённый атеист. Но близость гибели многих превращает в верующих, пусть и ненадолго: испуганный и обессиленный недомаг не оказался исключением…

Барражирующему Оглое́ду улыбнулась удача. Перед ним вдали замаячил «плотный» живой. Главное – добраться первым. И он помчался изо всех немереных сил. Полёт бодрил. Радость от предвкушения снеди переполняла монстра. Деликатес манил гурмана, ярил и вселял жар надежды. Прошли тяжкие для него минуты ожидания. «Ха-х-ха-ха», – жертва оказалась в пределах доступности проворных щупалец. Но осторожность заставила прислушаться (зрением наш герой не обладал).