- -
- 100%
- +
Не верь, не верь поэту, дева…
Я встретил вас – и все былоеВ отжившем сердце ожило…Один взгляд на эти строки – и в голове сразу звучит мотив романса. Легко, по памяти, продолжаем:
Я вспомнил время золотое —И сердцу стало так тепло…Кажется, мы всю жизнь знали эти стихи, и рассказанная в них история представляется совсем простой: когда-то поэт любил женщину, и вдруг встречает ее, скорее всего, случайно, после долгой разлуки.
История действительно простая. Юношеская влюбленность, расставание, случайная встреча. И разлука действительно долгая – без малого четверть века, и встреча случайная. А все воскресает: и очарование, и любовь, и «душевная полнота», и сама жизнь наполняется смыслом. И трудно представить, что поэту уже 67 лет, а его любимой – 61. И остается только восхищаться такой силой и чистотой чувств, такой способностью любить, таким преклонением перед женщиной.
Это была Клотильда Ботмер – младшая сестра Элеоноры, первой жены Федора Ивановича Тютчева; ее инициалы и вынесены в заглавие стихотворения. Между двумя встречами с этой женщиной поэт пережил и юношескую влюбленность, и семейное счастье мужа и отца, и роковую страсть, и горькие потери любимых. История любви Федора Ивановича Тютчева полна драматизма, безумной страсти, роковых ошибок, душевных мук, разочарований и раскаяния. Поэт в своих стихах не называет имен любимых женщин, они становятся для него центром бытия, осью, на которой держится весь мир; и каждый раз любовное увлечение оборачивается не только слиянием родственных душ, но и поединком роковым:
Любовь, любовь – гласит преданье —Союз души с душой родной —Их съединенье, сочетанье,И роковое их слиянье,И… поединок роковой…(Предопределенье)Первая любовь пришла к Федору Тютчеву в Мюнхене, где он служил внештатным чиновником при русской дипломатической миссии. «Младой фее» – Амалии Максимилиановне Лерхенфельд (позднее в замужестве – баронесса Крюденер) – было всего 14 лет, а поэту 18. Они гуляли по городу, совершали поездки по его древним предместьям, к Дунаю, обменялись цепочками для нательных крестиков («Я помню время золотое…»). Однако «золотое время» романтических прогулок и по-детски чистых отношений длилось недолго. Предложение о браке было отклонено родственниками юной возлюбленной: нетитулованному русскому дипломату, находящемуся в Германии на внештатной службе, небогатому и еще слишком молодому, предпочли более удачную партию. Переживания Тютчева – обида, горечь, разочарование – отражены в грустном, щемящем сердце, послании:
Твой милый взор, невинной страсти полный,Златой рассвет небесных чувств твоихНе мог – увы! – умилостивить их —Он служит им укорою безмолвной.Сии сердца, в которых правды нет,Они, о друг, бегут, как приговора,Твоей любви младенческого взора.Он страшен им, как память детских лет.Но для меня сей взор благодеянье;Как жизни ключ, в душевной глубинеТвой взор живет и будет жить во мне:Он нужен ей, как небо и дыханье.Таков горе духов блаженный свет;Лишь в небесах сияет он, небесный;В ночи греха, на дне ужасной бездны,Сей чистый огнь, как пламень адский, жжет.(«Твой милый взор, невинной страсти полный»)Но была еще одна встреча спустя многие годы. Амалия, уже не останавливаясь перед нормами приличия, без приглашения пришла к умирающему Тютчеву и вернула обещанный при обмене шейными крестильными цепочками поцелуй.
В Мюнхене же Тютчев встретил свою новую любовь – Элеонору Петерсон (урожденную фон Ботмер). Она была вдовой русского дипломата, старше Тютчева на три года и имела от первого брака четырех сыновей. Необыкновенно красивая, женственная, чуткая, она боготворила мужа и подарила ему несколько счастливых лет и трех дочерей: Анну (1829), Дарью (1834) и Екатерину (1835). В январе 1833 года в жизнь Тютчева, словно камень, сброшенный с горы, – кем сброшенный – всесильным Роком или слепым Случаем? – ворвалась новая большая любовь, повлекшая за собой испытания и проблемы…
С горы скатившись, камень лег в долине.Как он упал? Никто не знает ныне —Сорвался ль он с вершины сам собой,Иль был низринут волею чужой?Столетье за столетьем пронеслося:Никто еще не разрешил вопроса.(Probleme)Всепоглощающая безумная страсть к молодой и прелестной Эрнестине фон Дёрнберг (урожденной фон Пфеффель) в сочетании со служебными обязанностями и чувством семейного долга вызывают у поэта томление, раздражение, отчаянную тоску. Однако этим испытаниям и проблемам суждено было закончиться настоящей трагедией: в результате несчастного случая в жесточайших мучениях Элеонора умерла. Нежную память о ней поэт сохранил на всю жизнь, а на 10-ю годовщину смерти Элеоноры написал:
Еще томлюсь тоской желаний.Еще стремлюсь к тебе душой —И в сумраке воспоминанийЕще ловлю я образ твой…Твой милый образ, незабвенный,Он предо мной везде, всегда,Недостижимый, неизменный,Как ночью на небе звезда…(«Еще томлюсь тоской желаний…»)Так спустя шесть лет после знакомства и безумной страсти Эрнестина стала второй женой поэта.
Люблю глаза твои, мой друг,С игрой их пламенно-чудесной,Когда их приподымешь вдругИ, словно молнией небесной,Окинешь бегло целый круг…Но есть сильней очарованья:Глаза потупленные ниц,В минуты страстного лобзанья,И сквозь опущенных ресницУгрюмый, тусклый огнь желанья.(«Люблю глаза твои, мой друг…»)Эта женщина вдохновила Тютчева на создание таких шедевров любовной лирики, как «С какою негою, с какой тоской влюбленной…», «Вчера, в мечтах обвороженных», «Не знаю я, коснется ль благодать…», «1 декабря 1837», «Она сидела на полу…». Она родила ему трех детей: Марию (1840), Дмитрия (1841) и Ивана (1846). В сентябре 1844 года под влиянием жизненных обстоятельств Тютчев принял решение вернуться в Петербург. Начиналась вторая, русская, жизнь Федора Ивановича. Тютчеву – 41 год.
Жизнь в России для семьи оказалась сложной: постоянные денежные затруднения, непривычный климат, неустроенный, по сравнению с европейским, быт; а главное – дети, свои, крошечные, с детскими болезнями и почти взрослые падчерицы с новыми взрослыми проблемами. К Петербургу Эрнестина Федоровна так и не привыкла, не увлекали ее и успехи в «модном свете»; охотно отпуская супруга блистать в аристократических гостиных, она с удовольствием занималась детьми, домом, много и серьезно читала, а позже подолгу жила в родовом имении Тютчевых в Орловской губернии. Федор Иванович начал томиться, скучать, рваться из дому… Ему стало тесно внутри семейного круга.
Как дымный столпсветлеет в вышине! —Как тень внизу скользит,неуловима!..«Вот наша жизнь,—промолвила ты мне,—Не светлый дым,блестящий при луне,А эта тень, бегущая от дыма…»(«Как дымный столп…»)В таком состоянии души и сердца застало Тютчева знакомство с Еленой Денисьевой. Елена Александровна была женщиной красивой, смелой, темпераментной; роман с нею развивался бурно и страстно. Последовали скандал и общественное осуждение.
Чему молилась ты с любовью,Что, как святыню берегла,Судьба людскому суесловьюНа поруганье предала.Толпа вошла, толпа вломиласьВ святилище души твоей,И ты невольно постыдиласьИ тайн и жертв, доступных ей.Ах, если бы живые крыльяДуши, парящей над толпой,Ее спасали от насильяБессмертной пошлости людской!(«Чему молилась ты с любовью»)Гордая молодая женщина, бросившая вызов светскому обществу, совершившая подвиг во имя любви и погибшая в отчаянной борьбе за свое счастье – такова героиня денисьевского цикла стихотворений. Тютчев понимал, насколько роковой оказалась для нее их любовь.
О, как убийственно мы любим,Как в буйной слепоте страстейМы то всего вернее губим,Что сердцу нашему милей!…..Судьбы ужасным приговоромТвоя любовь для ней была,И незаслуженным позоромНа жизнь ее она легла!(«О, как убийственно мы любим…»)Душа поэта разрывалась между двумя любимыми женщинами. И Эрнестина, и Елена были как бы центрами двух его разных жизней, двух одновременно существующих миров. Испытывая глубокое благодарное чувство к жене, он тем не менее не мог положить конец своим отношениям с Еленой, которые в одном из стихотворений 1859 года, обращенном к Эрнестине Федоровне, назвал «духовным обмороком»:
Не знаю я, коснется ль благодатьМоей души болезненно-греховной,Удастся ль ей воскреснуть и восстать,Пройдет ли обморок духовный?Но если бы душа моглаЗдесь, на земле, найти успокоенье,Мне благодатью ты б была —Ты, ты, мое земное провиденье!..(«Не знаю я, коснется ль благодать»)Однако привязанность, чувство долга и благодарности к жене не могли вытеснить из души поэта такую драматичную, но нежную любовь к Елене Денисьевой.
О, как на склоне наших летНежней мы любим и суеверней…Сияй, сияй, прощальный светЛюбви последней, зари вечерней!Полнеба обхватила тень,Лишь там, на западе, бродит сиянье,—Помедли, помедли, вечерний день,Продлись, продлись очарованье.Пускай скудеет в жилах кровь,Но в сердце не скудеет нежность…О ты, последняя любовь!Ты и блаженство и безнадежность.(Последняя любовь)Развязка этой накаленной драматичной ситуации была трагической. Отчаянно отстаивая свое право на счастье с любимым, Елена Александровна уже в зрелом возрасте решилась на третьего ребенка, но умерла при родах. За год до этого Тютчев написал стихотворение, в котором впервые за четырнадцать лет своего рокового романа признает его греховность:
Когда на то нет Божьего согласья,Как ни страдай она, любя,—Душа, увы, не выстрадает счастья,Но может выстрадать себя…(«Когда на то нет Божьего согласья…»)Смерть любимой глубоко потрясла поэта, собственная жизнь будто потеряла смысл; им охватило отчаяние, он даже был близок к помешательству.
О, этот Юг, о, эта Ницца!..О, как их блеск меня тревожит!Жизнь, как подстреленная птица,Подняться хочет – и не может…Нет ни полета, ни размаху —Висят поломанные крылья,И вся она, прижавшись к праху,Дрожит от боли и бессилья…(«О, этот Юг, о, эта Ницца!..»)Чувство страдания и вины усугубилось трагедией в семье: один за одним умерли четверо детей, а вскоре и брат.
Последние слова любви Федор Иванович, уже смертельно больной, адресовал своей жене Эрнестине:
Всё отнял у меня казнящий Бог:Здоровье, силу воли, воздух, сон,Одну тебя при мне оставил он,Чтоб я ему еще молиться мог.День смерти поэта пришелся на 15 июля 1873 года. За двадцать три года до этого, день в день, 15 июля, последний романтический поэт встретил свою последнюю любовь – Елену Денисьеву…
1820-е
Твой милый взор, невинной страсти полный…
«Не дай нам духу празднословья!»
«Не дай нам духу празднословья!»Итак, от нынешнего дняТы в силу нашего условьяМолитв не требуй от меня.Начало 1820-х годов
Весеннее приветствие стихотворцам
Любовь земли и прелесть года,Весна благоухает нам!—Творенью пир дает природа,Свиданья пир дает сынам!..Дух силы, жизни и свободыВозносит, обвевает нас!..И радость в сердце пролилась,Как отзыв торжества природы,Как бога животворный глас!..Где вы, Гармонии сыны?..Сюда!.. и смелыми перстамиКоснитесь дремлющей струны,Нагретой яркими лучамиЛюбви, восторга и весны!..0 вы, чей взор столь часто освященБлагоговения слезами,Природы храм отверст, певцы, пред вами!Вам ключ к нему поэзией вручен!В парении своем высокомНе изменяйтесь никогда!..И вечная природы красотаНе будет вам ни тайной, ни упреком!..Как полным, пламенным расцветом,Омытые Авроры светом,Блистают розы и горят—И Зефир – радостным полетомИх разливает аромат,—Так разливайся жизни сладость,Певцы, за вами по следам!Так порхай ваша, други, младостьПо светлым счастия цветам!..<Апрель 1821>
Слезы
O lacrimarum fons…
Gray[1]Люблю, друзья, ласкать очамиИль пурпур искрометных вин,Или плодов между листамиБлагоухающий рубин.Люблю смотреть, когда созданьеКак бы погружено в весне,И мир заснул в благоуханьеИ улыбается во сне!..Люблю, когда лицо прекраснойЗефир лобзаньем пламенит,То кудрей шелк взвевает сладострастный,То в ямочки впивается ланит!Но что все прелести пафосския царицы,И гроздий сок, и запах розПеред тобой, святой источник слез,Роса божественной денницы!..Небесный луч играет в нихИ, преломясь о капли огневые,Рисует радуги живыеНа тучах жизни громовых.И только смертного зеницТы, ангел слез, дотронешься крылами —Туман рассеется слезамиИ небо серафимских лицВдруг разовьется пред очами.21 июля 1823
Противникам вина
(Яко и вино веселит сердце человека)
О, суд людей неправый,Что пьянствовать грешно!Велит рассудок здравыйЛюбить и пить вино.Проклятие и гореНа спорщиков главу!Я помощь в важном спореСвятую призову.Наш прадед, обольщенныйЖеною и змием,Плод скушал запрещенныйИ прогнан поделом.Ну как не согласиться,Что дед был виноват:Чем яблоком прельститься,Имея виноград?Но честь и слава Ною,—Он вел себя умно,Рассорился с водоюИ взялся за вино.Ни ссоры, ни упрекуНе нажил за бокал.И часто гроздий сокуВ него он подливал.Благие покушеньяСам бог благословил —И в знак благоволеньяЗавет с ним заключил.Вдруг с кубком не слюбилсяОдин из сыновей.О, изверг! Ной вступился,И в ад попал злодей.Так станемте ж запоемИз набожности пить,Чтоб в божье вместе с НоемСвятилище вступить.Начало 1820-х годов
Проблеск
Слыхал ли в сумраке глубокомВоздушной арфы легкий звон,Когда полуночь, ненароком,Дремавших струн встревожит сон?..То потрясающие звуки,То замирающие вдруг…Как бы последний ропот муки,В них отозвавшися, потух!Дыханье каждое зефираВзрывает скорбь в ее струнах…Ты скажешь: ангельская лираГрустит, в пыли, по небесах!О, как тогда с земного кругаДушой к бессмертному летим!Минувшее, как призрак друга,Прижать к груди своей хотим.Как верим верою живою,Как сердцу радостно, светло!Как бы эфирною струеюПо жилам небо протекло!Но, ax, не нам его судили;Мы в небе скоро устаем —И не дано ничтожной пылиДышать божественным огнем.Едва усилием минутнымПрервем на час волшебный сонИ взором трепетным и смутным,Привстав, окинем небосклон,—И отягченною главою,Одним лучом ослеплены,Вновь упадаем не к покою,Но в утомительные сны.<Осень 1825>
К Нисе
Ниса, Ниса, бог с тобою!Ты презрела дружный глас,Ты поклонников толпоюОградилася от нас.Равнодушно и беспечно,Легковерное дитя,Нашу дань любви сердечнойТы отвергнула шутя.Нашу верность променялаНа неверный блеск, пустой,—Наших чувств тебе, знать, мало,—Ниса, Ниса, бог с тобой!<Осень 1825>
К Н.
Твой милый взор, невинной страсти полный,Златой рассвет небесных чувств твоихНе мог – увы! – умилостивить их —Он служит им укорою безмолвной.Сии сердца, в которых правды нет,Они, о друг, бегут, как приговора,Твоей любви младенческого взора,Он страшен им, как память детских лет.Но для меня сей взор благодеянье;Как жизни ключ, в душевной глубинеТвой взор живет и будет жить во мне:Он нужен ей, как небо и дыханье.Таков горе{4d/accent} духов блаженных свет,Лишь в небесах сияет он, небесный;В ночи греха, на дне ужасной бездны,Сей чистый огнь, как пламень адский, жжет.23 ноября 1824
Вечер
Как тихо веет над долинойДалекий колокольный звон,Как шум от стаи журавлиной,—И в звучных листьях замер он.Как море вешнее в разливе,Светлея, не колыхнет день,—И торопливей, молчаливейЛожится по долине тень.<1826>
Весенняя гроза
Люблю грозу в начале мая,Когда весенний, первый гром,Как бы резвяся и играя,Грохочет в небе голубом.Гремят раскаты молодые,Вот дождик брызнул, пыль летит,Повисли перлы дождевые,И солнце нити золотит.С горы бежит поток проворный,В лесу не молкнет птичий гам,И гам лесной, и шум нагорный —Все вторит весело громам.Ты скажешь: ветреная Геба,Кормя Зевесова орла,Громокипящий кубок с неба,Смеясь, на землю пролила.<1828, 1854>
Cache-cache
[2]
Вот арфа ее в обычайном углу,Гвоздики и розы стоят у окна,Полуденный луч задремал на полу:Условное время! Но где же она?О, кто мне поможет шалунью сыскать,Где, где приютилась сильфида моя?Волшебную близость, как бы благодать,Разлитую в воздухе, чувствую я.Гвоздики недаром лукаво глядят,Недаром, о розы, на ваших листахЖарчее румянец, свежей аромат:Я понял, кто скрылся, зарылся в цветах!Не арфы ль твоей мне послышался звон?В струнах ли мечтаешь укрыться златых?Металл содрогнулся, тобой оживлен,И сладостный трепет еще не затих.Как пляшут пылинки в полдневных лучах,Как искры живые в родимом огне!Видал я сей пламень в знакомых очах,Его упоенье известно и мне.Влетел мотылек, и с цветка на другой,Притворно-беспечный, он начал порхать.О, полно кружиться, мой гость дорогой!Могу ли, воздушный, тебя не узнать?<1828>
Летний вечер
Уж солнца раскаленный шарС главы своей земля скатила,И мирный вечера пожарВолна морская поглотила.Уж звезды светлые взошлиИ тяготеющий над намиНебесный свод приподнялиСвоими влажными главами.Река воздушная полнейТечет меж небом и землею,Грудь дышит легче и вольней,Освобожденная от зною.И сладкий трепет, как струя,По жилам пробежал природы,Как бы горячих ног еяКоснулись ключевые воды.<1828>
Видение
Есть некий час, в ночи, всемирного молчанья,И в оный час явлений и чудесЖивая колесница мирозданьяОткрыто катится в святилище небес.Тогда густеет ночь, как хаос на водах,Беспамятство, как Атлас, давит сушу;Лишь Музы девственную душуВ пророческих тревожат боги снах!<Первая половина 1829>
Бессонница
Часов однообразный бой,Томительная ночи повесть!Язык для всех равно чужойИ внятный каждому, как совесть!Кто без тоски внимал из нас,Среди всемирного молчанья,Глухие времени стенанья,Пророчески-прощальный глас?Нам мнится: мир осиротелыйНеотразимый Рок настиг —И мы, в борьбе, природой целой,Покинуты на нас самих;И наша жизнь стоит пред нами,Как призрак, на краю земли,И с нашим веком и друзьямиБледнеет в сумрачной дали;И новое, младое племяМеж тем на солнце расцвело,А нас, друзья, и наше времяДавно забвеньем занесло!Лишь изредка, обряд печальныйСвершая в полуночный час,Металла голос погребальныйПорой оплакивает нас!<1829>
Утро в горах
Лазурь небесная смеется,Ночной омытая грозой,И между гор росисто вьетсяДолина светлой полосой.Лишь высших гор до половиныТуманы покрывают скат,Как бы воздушные руиныВолшебством созданных палат.<1829>
Снежные горы
Уже полдневная пораПалит отвесными лучами,—И задымилася гораС своими черными лесами.Внизу, как зеркало стальное,Синеют озера струи,И с камней, блещущих на зное,В родную глубь спешат ручьи.И между тем как полусонныйНаш дольний мир, лишенный сил,Проникнут негой благовонной,Во мгле полуденной почил,—Горе, как божества родные,Над издыхающей землейИграют выси ледяныеС лазурью неба огневой.<1829>
Полдень
Лениво дышит полдень мглистый,Лениво катится река,В лазури пламенной и чистойЛениво тают облака.И всю природу, как туман,Дремота жаркая объемлет,И сам теперь великий ПанВ пещере нимф покойно дремлет.<1829>
1830-е
Я помню время золотое…
Сны
Как океан объемлет шар земной,Земная жизнь кругом объята снами…Настанет ночь – и звучными волнамиСтихия бьет о берег свой.То глас ее: он нудит нас и просит…Уж в пристани волшебный ожил челн;Прилив растет и быстро нас уноситВ неизмеримость темных волн.Небесный свод, горящий славой звездной,Таинственно глядит из глубины,—И мы плывем, пылающею безднойСо всех сторон окружены.<Начало 1830>
Двум сестрам
Обеих вас я видел вместе —И всю тебя узнал я в ней…Та ж взоров тихость, нежность гласа,Та ж свежесть утреннего часа,Что веяла с главы твоей!И все, как в зеркале волшебном,Все обозначилося вновь:Минувших дней печаль и радость,Твоя утраченная младость,Моя погибшая любовь!<1830>
К N. N.
Ты любишь! ты притворствовать умеешь,—Когда, в толпе, украдкой от людей,Моя нога касается твоей,Ты мне ответ даешь – и не краснеешь!Все тот же вид рассеянный, бездушный,Движенье персей, взор, улыбка та ж…Меж тем твой муж, сей ненавистный страж,Любуется твоей красой послушной!Благодаря и людям и судьбе,Ты тайным радостям узнала цену,Узнала свет: он ставит нам в изменуВсе радости… Измена льстит тебе.Стыдливости румянец невозвратный,Он улетел с твоих младых ланит —Так с юных роз Авроры луч бежитС их чистою душою ароматной.Но так и быть: в палящий летний знойЛестней для чувств, приманчивей для взглядаСмотреть, в тени, как в кисти виноградаСверкает кровь сквозь зелени густой.<1830>
«Еще шумел веселый день…»
Еще шумел веселый день,Толпами улица блистала,И облаков вечерних теньПо светлым кровлям пролетала.И доносилися поройВсе звуки жизни благодатной —И все в один сливалось строй,Стозвучный, шумный и невнятный.Весенней негой утомлен,Я впал в невольное забвенье;Не знаю, долог ли был сон,Но странно было пробужденье…Затих повсюду шум и гамИ воцарилося молчанье —Ходили тени по стенамИ полусонное мерцанье…Украдкою в мое окноГлядело бледное светило,И мне казалось, что оноМою дремоту сторожило.И мне казалось, что меняКакой-то миротворный генийИз пышно-золотого дняУвлек, незримый, в царство теней.<1830, 1851>
Последний катаклизм
Когда пробьет последний час природы,Состав частей разрушится земных:Все зримое опять покроют воды,И божий лик изобразится в них!<1830>
Безумие
Там, где с землею обгорелойСлился, как дым, небесный свод,—Там в беззаботности веселойБезумье жалкое живет.Под раскаленными лучами,Зарывшись в пламенных песках,Оно стеклянными очамиЧего-то ищет в облаках.То вспрянет вдруг и, чутким ухомПрипав к растреснутой земле,Чему-то внемлет жадным слухомС довольством тайным на челе.И мнит, что слышит струй кипенье,Что слышит ток подземных вод,И колыбельное их пенье,И шумный из земли исход!..<1830>
«Здесь, где так вяло свод небесный…»
Здесь, где так вяло свод небесныйНа землю тощую глядит,—Здесь, погрузившись в сон железный,Усталая природа спит…Лишь кой-где бледные березы,Кустарник мелкий, мох седой,Как лихорадочные грезы,Смущают мертвенный покой.<1830>
Странник
Угоден Зевсу бедный странник,Над ним святой его покров!..Домашних очагов изгнанник,Он гостем стал благих богов!..Сей дивный мир, их рук созданье,С разнообразием своим,Лежит развитый перед нимВ утеху, пользу, назиданье…Чрез веси, грады и поля,Светлея, стелется дорога,—Ему отверста вся земля,Он видит все и славит бога!..<1830>
Успокоение
Гроза прошла – еще курясь, лежалВысокий дуб, перунами сраженный,И сизый дым с ветвей его бежалПо зелени, грозою освеженной.А уж давно, звучнее и полней,Пернатых песнь по роще раздаласяИ радуга концом дуги своейВ зеленые вершины уперлася.<1830>
«Как над горячею золой…»
Как над горячею золойДымится свиток и сгорает,И огнь сокрытый и глухой,Слова и строки пожирает,Так грустно тлится жизнь мояИ с каждым днем уходит дымом;Так постепенно гасну яВ однообразье нестерпимом!..О Небо, если бы хоть разСей пламень развился по воле,И, не томясь, не мучась доле,Я просиял бы – и погас!<1830>
Весенние воды
Еще в полях белеет снег,А воды уж весной шумят —Бегут и будят сонный брег,Бегут и блещут и гласят…Они гласят во все концы:«Весна идет, весна идет!Мы молодой весны гонцы,Она нас выслала вперед!»Весна идет, весна идет!И тихих, теплых майских днейРумяный, светлый хороводТолпится весело за ней!<1830>
Silentium!
[3]
Молчи, скрывайся и таиИ чувства и мечты свои —Пускай в душевной глубинеВстают и заходят онеБезмолвно, как звезды в ночи,—Любуйся ими – и молчи.Как сердцу высказать себя?Другому как понять тебя?Поймет ли он, чем ты живешь?Мысль изреченная есть ложь.Взрывая, возмутишь ключи,—Питайся ими – и молчи.Лишь жить в себе самом умей —Есть целый мир в душе твоейТаинственно-волшебных дум;Их оглушит наружный шум,Дневные разгонят лучи,—Внимай их пенью – и молчи!..<1830>
«Душа хотела б быть звездой…»
Душа хотела б быть звездой,Но не тогда, как с неба полуночиСии светила, как живые очи,Глядят на сонный мир земной,—Но днем, когда, сокрытые как дымомПалящих солнечных лучей,Они, как божества, горят светлейВ эфире чистом и незримом.<1830>