Сборник лучших рассказов

Аннотация

Все рассказы «не высосаны из пальца», а написаны из интересной и содержательной жизни автора. Рассказы о трудном и голодном детстве в Сибири, детдомовские годы, друзья и подруги, сцены охоты и рыбалки, первые увлечения. Учёба в школе и техникуме. Служба в армии. Заочная учёба в институте. Сложная семейная жизнь. Многолетние занятия в юности и ветеранском возрасте бегом на длинные дистанции. Сорок пять лет работы в одной строительной организации – от разнорабочего до руководителя. Повествования о женщинах. Путешествия, журналистика и политика.

Часть рассказов взята из ранее опубликованных книг: «Сполохи юности», «От судьбы не уйдёшь», «Сибирские рассказы», «Путешествия», «О, женщины!»

Встреча с детством

Проклятье века – это спешка, и человек, стирая пот, По жизни мечется, как пешка, попав затравленно в цейтнот.

Остановись на полдороге, доверься небу, как судье,

Подумай – если не о Боге – хотя бы просто о себе.

Евгений Евтушенко.

Я собираюсь, наконец-то, в Сибирь – хочу посетить Шегарку! Прошло уже много лет, как я расстался с «детством». Даже не верю, что вновь увижу свои места. Собираюсь с волнением. Незадолго перед этим узнал из письма Дуси, которая проживала в Октябрьском с моим отцом, что у неё родился сын, и, в честь меня, его она назвала тоже Колей. Отец, оказывается, знал, что она была беременна на четвёртом месяце, но неожиданно погиб. Это меня несказанно взволновало! У меня есть ещё один брат!

Я давно собирался на Шегарку, но это событие ещё больше подхлестнуло меня. Когда вопрос с отпуском был согласован, предложил жене Тамаре:

– Тома! Едем на Шегарку! Ты знаешь, там прошло моё нелёгкое детство, а теперь ещё выяснилось, что от моего отца у тёти Дуси есть сын! Представляешь? Ещё один мой брат! Тамара говорит:

– Поезжай, поезжай один! Ты мне надоел со своей Шегаркой! Брат, Шегарка… Что ты так рвёшься туда? Может, вместо Шегарки у тебя там баба?

– Тома! Ну, какая баба? Я же уехал оттуда в шестнадцать лет!

– Да не верю я мужикам!

– Ну, веришь, не веришь – это твоё право. А я покупаю один билет на самолёт до Новосибирска.

Купил билет, и вдруг за два дня до вылета Тамара заявляет:

– Я лечу с тобой!

Что делать? Пришлось чуть перенести день вылета.

И вот мы в Новосибирске! Нахожу своего брата Николая. Ему двадцать два года, коренастый, рыжеватый, уже с залысинами, всё время улыбается, пухлые добрые губы – вылитый отец! Не наобнимаемся, не наговоримся. Он работает фрезеровщиком на каком-то крупном заводе. Живут с матерью вдвоём в двухкомнатной малосемейке.

Тётя Дуся плачет, хлопочет, радуется.

Решили ехать на Шегарку втроём. Коле дали отпуск на несколько дней. С горем- пополам добираемся до Пихтовки. Дороги ужасные! От Пихтовки находим ГАЗ-51, едущий во Вдовино в пятом часу вечера. Тома сидит в кабине. Мы с Колей выпили по стакану водки – счастливые, радостные. Машину кидает из стороны в сторону. Стоим в кузове, держась за кабину. Начал накрапывать дождь. Накрылись брезентом. До самой Пономарёвки нет ни одного селения – всё обезлюдело! В Пономарёвке всего с полсотни дворов. До самого Вдовино тоже нет ни одного посёлка! Вдруг мелькнула узенькая речка. Неужели это Шегарка? Ведь она была полноводной рекой! Показались первые избы Вдовино. Я захожусь от волнения! Что-то кричу Коле. Показываю, угадываю, чьи это избы! Останавливаемся около избы Рогачевых, расплатились с шофёром. Её изба такая же. Стоит на виду у моста через Шегарку. Стучим в ворота. Выходит Рогачева – бывшая заведующая почтой. Громко спрашивает:

– Кто вы такие? Что вам надо?

Объясняю им:

– Я сын Анны Филипповны Угловой, прачки детдома и поварихи бывшей больницы, а со мной жена и брат. Жили мы здесь десять лет. Вижу – нашей улицы нет! На этом берегу только один ваш дом. Прошу у вас разрешения несколько дней заночевать. Я заплачу!

Рогачева долго соображает, громко говорит:

– А – а – а! Сын Углихи? Это, которая хромая? Помню, помню. Как мать, жива?

– Жива, здорова. Собирается тоже приехать к вам со мной. Я всё разведаю и обязательно привезу мать. Очень она хочет увидеть ещё раз эти места!

Пустили нас на ночёвку. Я дал сразу Рогачевой денег. Она принесла молодой картошки, огурцов, молока, творога. Начали готовить ужин. Уже смеркалось, и начался небольшой дождь. Я весь в нетерпении, дрожу от возбуждения. Крикнул:

– Ужинайте без меня! Я побегу посмотреть все родные места!

Тамара запротестовала:

– Куда ты? Насмотришься завтра. Да и что здесь смотреть? Глухомань…

Я уже не слушал её. Побежал на свою бывшую улицу, которую когда-то назвал Болотной и написал об этом на листе фанеры, прибив его к воротам. Домов нет. Чуть видная затравеневшая дорога ведёт к Силаевскому омуту. Необыкновенное счастье охватило меня! Подбежал к месту, где был наш дом. Его я узнал по высоченной конопле и крапиве, росшей на этом месте. Хожу, ломая коноплю, вспоминаю, наклоняюсь к земле, что-то разыскиваю. Напряжение нервной системы достигает апогея. Затем начал искать, где была ветла со скворечником и колодец. Увидел – есть небольшое углубление от колодца, заросшее высокой травой! Лихорадочно разгребаю траву около колодца. Нашёл кусочек корня ракиты! Нервы не выдержали – заплакал. Тщательно отломал кусок корня и сунул за пазуху. Этот побелевший от времени кусочек корня ракиты и по сей день лежит на моей тумбочке в спальне! Перед сном беру всегда его в руки и целую.

Вскочил, плачу. Слёзы смешивались с каплями дождя. Счастье, волнение, горечь, слёзы радости и печали, трепет сердца, калейдоскоп мгновенных воспоминаний, сладостный стон в груди – всё смешалось в эти минуты!

– «Господи! Боже! Неужели я здесь? Какое счастье выпало мне! Бог сберёг меня и вот я здесь! Мама, брат, отчим, детдомовские и школьные друзья, детство – моё милое детство: всё мгновенно вспомнилось и охватило ознобом моё тело! Я весь дрожал от нетерпения, уже громко плакал, затем упал на траву и глухо зарыдал, катался по мокрой траве, раскинув руки. Господи! Я выжил, я здесь – на родине своего детства! Какое непередаваемое чувство!2

Шатаясь, как пьяный, еле поднялся с земли и побежал к Шегарке. Она значительно сузилась и обмелела. Забежал по колено в воду, упал на лилии, громко кричу и плачу:

– Здравствуй речка моего детства! Милая Шегарка! Я здесь! Слава тебе Боже!

Со мной творилось что-то невероятное. Я понял, что сейчас просто могу умереть от счастья, от разрыва сердца, от мучительного и сладостного волнения!

Побежал к телятнику, где мы замерзали две зимы и умирали с голода. Его, конечно, нет. Здесь со мной случился просто припадок! Заорал, заревел, упал на землю, неистово бил кулаками и царапал раскисший от дождя чернозём. Весь грязный, мокрый, что-то кричал, поднимая руки к небу.

Глухо рыдая, поднялся и побежал к тому мимо месту, где стояли дома моих друзей – Вовки Жигульского и Кости Чадаева. Кругом пустота! Вот место, где был детдом. Упал на землю, обнял её и зарыдал ещё больше! Дождь усилился. Я весь мокрый, грязный – катаюсь и реву белугой, забыв, что я мужчина. Всё тело сотрясалось и дрожало в ознобе:

– «А может Бог сохранил меня и привёл опять сюда, чтобы всё-таки здесь умереть? Сердце может не выдержать такого волнения. Ну и что? Я достаточно пожил, и умереть здесь – это счастье!»

Долго лежал на родной мне земле и плакал, успокаиваясь. Дождь уже вовсю хлестал прохладными струями по телу, лицу, но я не чувствовал холода.

Чуть отошёл, бегу к больнице, интернату – кругом заросли чертополоха и крапивы.

Успокоился постепенно только тогда, когда услышал крики. Это разыскивали меня жена и Коля. Я медленно пошёл к Рогачевым. Встретила встревоженная Тома:

– Коля! Что с тобой? Ты почему весь в грязи? Ты что, плакал? Что плакать-то? Сам говорил – холод, голод, чуть не помер здесь. Что жалеть-то? Где ты так долго был? Уже первый час ночи. Посмотри на себя – на кого ты похож? Господи! Весь в грязи, мокрый. Ты же простынешь.

Опустошенный, я молчал. Во дворе помылся под рукомойником, переодел сухую одежду, не стал ужинать, лёг на полу спать.

На следующий день пошли с Колей к Силаевскому омуту, а затем на Косари. Тамара никуда не хотела идти:

– Что здесь смотреть? Разруха, покосившиеся избы, всё заросло высокой травой. Ты столько рассказывал об этих местах, а ничего здесь особенного нет. На улице тучи комаров и овода, я лучше дома посижу. Нечего здесь прохлаждаться. Завтра уедем.

Она осталась проводить время в бесконечных женских разговорах с Рогачевой, а мы весь день прошагали вдоль берега Шегарки до Косарей, Жирновки и назад. Несколько раз купались в омутах. В тёплой воде цвета крепкого чая повсюду заросли лилий. Не хотелось вылезать из любимой речки. Прошли мимо зарослей черёмухи. Она поспела, и мы с полчаса лакомились ей, пока на языках не образовалась корка. Сразу за Вдовино мы зашли в льняное поле. Красота необыкновенная! Васильки в высоком и чистом льне горели синими огоньками.

В Жирновке было всего три дома. Каркали десятки ворон на высоких тополях. Глухо шумел ветер в лесу и зарослях высокой конопли. Стаи скворцов вперемежку, чёрные и серые, носились на полях. Это уже вывелись молодые скворцы и старые их обучали. Я не мог оторвать глаз от них. Скворцов всё время преследовали ястребы. Кричали в полях перепела, в лесу вели свой счёт кукушки. Чибисы жалобно стонали и бестолково мотались, падая в траву. Где – то в заливных лугах настойчиво крякал бекас. Всё, всё, как в детстве! Я не скрывал слёз от Коли. Постоянно, ломая высокую траву, подходили к берегу. Высматривал щук, но они уже не стояли в щучьей траве. Лишь дважды мы любовались небольшими щурятами. Даже пытался их силить травинкой, но они сорвались. Несколько раз забегали в кусты, надеясь вспугнуть зайцев. Ели поспевшую кислицу. В колках малины, росшей кустами, задержались надолго. Над полями летало много коршунов и ястребов. Над нами всё время барражировали на одном месте ворожейки.

Какое счастье! Я на Шегарке! Мы не обращали внимания на тучи комаров и паутов. Быстро потемнело, и комары сменились мошкой. Множество сов низко летали над нами и шарахались прямо в ноги к нам. Откуда их столько?

Уже затемно пришли домой. Тома мрачнее тучи:

– Какого чёрта! Что тут можно смотреть? Завтра утром мы уезжаем.

– Тома! Ты мне испортила весь праздник. Я так мечтал об этом. Зачем ты тогда приехала? Завтра мы пойдём на Уголки на весь день. Пойдём с нами. Увидишь, как там красиво!

– Никуда ты не пойдёшь! Хватит! Завтра уедем!

– Тома! Ты здесь не дала мне покоя, и в Новосибирске не дашь? Я же должен найти и посетить друзей детства, живущих здесь – Костю и Ирку Чадаевых, Талика Нестерова, Лерку Аюкову и Верку Марченко.

– Даже не думай! Сразу уедем! Мне надоело! Лучше бы мы в санаторий поехали. Привёз на край земли. Кругом нищета.

Я давно понял, что спорить с женой бесполезно. Когда она заводилась, а это было с периодичностью три дня, то надо было уступать. Я давно решил для себя эту проблему – воспитаю сыновей до совершеннолетия и уйду от неё! Надо скрипеть зубами, но не допустить безотцовщины, в которой я пробыл всё детство! Дети не должны страдать из-за нас! Но и… с другой стороны, разве можно жить всё время под пятой?

Мне стало ясно, что завтра надо уезжать. Думаю:

– «Ладно. Что делать? Не буду позориться перед чужими людьми, не будем же скандалить. Приеду с матерью сюда через два-три года. Насмотрюсь, намотаюсь вволю.

Все рано улеглись спать. А мне не до сна.

Вспоминаю, как провёл день, вспоминаю Шегарку, поля, птиц, каждый кустик. Волнение не спадает. В сенцах тихо беру керосиновую лампу и с несколькими листами бумаги и карандашом иду в баню Рогачевой, которая стоит на самом берегу Шегарки. Сочиняю стихотворение:

Детство

По траве пройду на закате дня.

Детство попрошу – позови меня!

Позови меня, вновь верни к себе!

Голод и Шегарка – всё в моей судьбе.

По траве пройду, окунусь во ржи.

Милой речке детства улыбнусь в тиши.

Только вновь и вновь буду повторять:

Детство – позови! Позови опять!

Детство отозвалось васильками в льнах,

Голосом бекаса в заливных лугах.

Счёт ведёт кукушка – сколько лет мне жить.

И Шегарка та же – вечно речке быть!

Но тоскливо плачет чибис у реки:

«Не вернется детство – ты его не жди!»

Всё ж упрямо буду вновь я повторять:

«Детство, позови, позови опять!»

Утром сели в прицеп трактора, отправлявшегося в Пономарёвку. В кабине рядом с трактористом сидит местная женщина. Мы втроём расположились в прицепе. В Пономарёвке был небольшой аэродром с грунтовой взлётной полосой. Погода наладилась, и в село должен был прилететь самолёт из Новосибирска. Наконец, показалась Пономарёвка.

Прилетел небольшой самолёт. Через два часа взлетаем. В окне мелькнула последний раз узенькая полоска милой Шегарки. Я не могу насмотреться на родные мне поля, болота, перелески. Затем пошла сплошная тайга.

Прилетаем в Новосибирск. Тётя Дуся, радостная, взволнованная, спрашивает:

– Коля! Почему так быстро приехали? Ты же хотел побывать на могилке папы в Октябрьском? Там, говорят, живёт одна семья и дорога ещё сохранилась.

– Да какое там, тетя Дуся! Во Вдовино не всё, как следует, посмотрел. Томе ничего не понравилось там. Торопила, ругалась. Теперь скоро приеду обязательно опять к вам с мамой. Вот тогда и на могилке отца побываю.

Школьная любовь

Наша школа – семилетка. Из всех девчонок в классе мне давно, ещё с детдома, приглянулась Нина Суворова. Это была тихая, но не застенчивая, красивая девчонка с «греческо – еврейским» симпатичным личиком. Её чёрные – со сливу, глаза были необычайно красивы, чистое белое лицо, прямой носик, округлый женственный подбородочек, тёмные волнистые волосы до плеч. На маленькой ладной фигурке всё было к месту. Сапожки осенью и весной, белые пимы зимой, сарафанчик, яркая кофточка.

Одевалась она значительно лучше нас и со вкусом. И чем дальше шли годы – тем больше она нравилась мне! Третий, четвёртый классы, вот уже седьмой, а моя симпатия к этой девочке разгоралась год от года сильнее и сильнее. Это была первая в жизни любовь! Сколько часов, дней, ночей передумал о ней, сколько мыслей, дум передумано, и вздыханий, и даже слёз мальчишеских, и драк за неё или просто для неё, чтобы внимание обратила! А песен, сколько разных нежных песен мной пропето! И в каждом слове этих песен – всё о нас двоих, всё о ней, единственной!

Вспоминаю несколько случаев.

Купались на речке Шегарке все вместе – и ребята, и девчонки. Я полюбил ныряние, т. к. заметил, что дыхалка у меня была отменная – я мог продержаться больше всех под водой. Нырнёшь (знаю, что за тобой наблюдают многие, в том числе и Нина Суворова), перебираешь руками по вязкому дну, а ногами молотишь изо всей силы. В ушах звенит, но гонишь усталость и наваливающуюся тяжесть в груди. Быстрее, быстрее и вот уже отталкиваешься ногами, так как головой врезаешься в кочку на противоположном берегу, и всплываешь, жадно хватанув воздух.

– Ого! Как далеко! Перенырнул всю реку! Вот это да! Молодец, Колька!

Это кричит Нина Суворова – и для меня нет лучшей похвалы! Ведь только из-за неё старался и чуть не задохнулся.

Четвёртый класс окончил с похвальной грамотой – на одни пятёрки!

Выпускной день. Из чёрной тарелки репродуктора на столбе (только что в деревню провели свет и радио) доносились весёлые песни. Было радостно на душе и немножко грустно – прощались с интернатскими ребятами. Кто уходил на лето в другие деревни, а кто и навсегда. Заиграл патефон. Некоторые взрослые начали танцевать, а мы с учителями пошли гурьбой гулять за деревню. Рвали черёмуху и букеты цветов. Все девчонки были в венках, а Нине Суворовой он особенно шёл к её лицу. Чудесный памятный день! Мы шли по зелёной траве, взявшись за руки, и пели песню «Каким ты был, таким ты и остался». Недавно прошёл фильм «Кубанские казаки». Все просто влюбились в его героев, фильм очень понравился всем, а песни сразу разучили наизусть.

– 1950 год. В большом зале идёт Новогодний концерт. Смех, гвалт, веселье. Периодически почтальон с бородой из пакли на «тройке лошадей с бубенцами» (трое малышей в упряжке) бегает по кругу вокруг ёлки, а затем останавливается, разворачивает треугольники поздравительных писем и громко зачитывает. Мне так хочется, чтобы и меня кто-нибудь поздравил, но… нет! В основном поздравляют девчонок с Новым Годом и желают хорошей учёбы. Вижу счастливую Нину Суворову. Бегу в учительскую. Там на столе лежат для писем – записок несколько чистых тетрадей и три чернильницы с ручками. Торопливо пишу, чтобы не увидели. Бросаю его в деревянный почтовый ящик. Жду, не дождусь, когда почтальон зачитает моё письмо. И вот он громко читает:

– «Нине Суворовой.

Ба, да тут любовная лирика! Слушайте.

Где-то там тоскливый чибис пролетает ввысь. Нина, милая дивчина, жду и жду – ты отзовись!»

Немного растерянно, почтальон вызывает Нину Суворову к ёлке. Та, вспыхнув, убегает из зала, мельком бросив взгляд на меня. Почтальон оценил ситуацию:

– А где же этот прекрасный рыцарь? Ну! Выходи, молодой человек! Не бойся! Ты же просто молодец!

Я прячусь за спиной матери и отчима. Думаю, многие догадались, но пощадили меня. Почтальон, видно, тоже понял, и начал зачитывать другие письма.

– Зима снежная и долгая, морозы, метели, охота, зимняя рыбалка. Незабвенные вечера с песнями, частушками, танцами, игры в прятки, лыжи и коньки, игры со взятием снежных крепостей – всё занимало нас, всё было интересно! Дни летели незаметно!

О последней игре надо сказать особо. Снежная крепость была построена у нас за оградой, где весной было болото. Высокий полутораметровый вал с двумя башнями – бойницами, а перед ним яма-ров. Стены длиной до десяти метров, толстые, неоднократно политы водой. Всё сделано на совесть: крепость крепка, заледенела и сверкала на солнце. Можно было только, дружно взявшись за руки, с разбегу пробить брешь в стене. Одному и нечего было думать! Когда закончили сооружение снежной крепости, самая бойкая Ирка Чадаева распорядилась:

– В крепости будут только одни девчонки. Края стены не штурмовать – только середину! Только через ров! А уж кто сбоку подумает проникнуть – того сразу отстраняем от игры! Еврейские штучки здесь не пройдут! Кто честно взял приступом крепость, тот действует, как в кино или книгах. Девчонки в его власти!

Это всем подходило, это было честно! Особенно нас привлекала последняя Иркина фраза. Трудно было заполучить девчонок в плен! Мы не раз убеждались, что взять приступом крепость не так легко. Девчонки из-за стен ловко бьют, слепят снежками (а они перед игрой их много заготавливали), а на скользкую стену тоже нелегко взобраться. На нашу крепость приходили играть пол деревни – такая она была великолепная! Не раз и не два крепость было не узнать. Как Мамай прошёл! Но мы опять накатывали, восстанавливали стены, ещё больше поливали, леденили их неприступные бока, вызывая азарт и ярость нападающих. Но зато как сладка была победа! Мы знали, что взяв штурмом крепость, население её наше! Забывались многочисленные ушибы, синяки, ссадины, ледяной холод за воротом до брюха от снежков. Девчонок мы валили в снег, щекотали, валяли, мяли. А кое-кто из старших ребят в сумерках, в снежной пыли, тискали и пытались целовать визжащих девчонок. И вообще, было приятно повозиться, побороться с девчонками! До поздней ночи стоял шум, смех, визг у нашей крепости! Ну и, естественно, штурмовал я стену всегда в том месте, где в амбразуре мелькало личико Нины Суворовой.

– В школе я сидел на две парты дальше за Ниной Суворовой. Идёт урок, а я не слышу – любуюсь Ниной. Всё мне нравится в ней! Она сидит за партой с Леркой Аюковой вполоборота ко мне и тоже не слушает. О чём-то перешёптывается с худенькой, курносой и веснущатой Леркой. Вот черноглазая Нина лукаво улыбается, поглядывая на Вовку Жигульского или бойкого остроглазого Борьку Перепелицу. На меня – ноль внимания! Выглянувший луч света пробился через окно и осветил на её шее завитушки волос, аккуратненькую мочку уха, скользнул по её крепкой и ладной фигурке.

Мне хочется с Ниной подружиться и провожать её из школы. Хочется, чтобы она меня выделила и обратила на меня внимание, но как это сделать? Решаю:

– «Надо побороть на перемене своих соперников так, чтобы Нина видела. Гордого и заносчивого Вовку-то я поборю, а вот Борьке, пожалуй, уступлю. Хотя, правда, с Борькой ещё по-настоящему не боролся. Всё больше увиливаю, когда он наскакивает. Чего боюсь – сам не знаю. Надо при ней повалить Вовку, а затем разделаться и с Борькой. Только постараться изо всех сил – и я его посрамлю перед ней! Вот тогда она и обратит на меня внимание – это факт! Подумаешь, красавцы! Решение проблемы найдено!»

На ближайшей перемене, видя краем глаза Нину, заедаюсь:

– Вовка! Давай бороться! Что? Не хочешь? Слабак! Эх, ты – тухляк!

Вовка рассвирепел и кинулся на меня. Раз и другой раз опрокинул его на пол. Мелькнуло заинтересованное лицо Нинки. Ура! Видела всё! Расхорохорился:

– Борька! А ты чего боишься? Давай бороться!

Коренастый Борька был сильнее многих и это всех заинтересовало. Сразу образовался круг. Нина тут же. Ну, всё! Нельзя упустить момент! Мы завозились в коридоре, кряхтели, приподнимая друг друга за обтянувшиеся штаны и так и сяк. Чувствую – не могу повалить на пол Борьку! Все кричат, подзадоривают, слышу даже Нины голос. Она болеет за меня – другого случая не будет! Откуда силы взялись – начал наступать, теснить растерявшегося Борьку. Ну! Чуть-чуть ещё! Ноги дрожат от перенапряжения. Последний раз мотаю Борьку и он, наконец, валится! Но в этот момент кто-то бьёт мне подножку, и я сам лечу на пол. И Борька уже на мне! Какой позор – наоборот всё получилось! Снизу беспомощно вижу, как все расходятся – уже звонок. Ору:

– Это нечестно! Кто-то дал мне подножку!

Запыхавшийся Борька, поправляя штаны и рубаху, устало отвечает:

– Да тебе это показалось! Всё честно – я сильнее!

Последним захожу в класс, ищу глазами Нину – она отворачивается. И в тот же миг встречаюсь с радостными глазами Вовки. Ага! Как это я сразу не догадался – кто дал мне подножку?

И в этот, и на следующий день крутился после уроков около Нины, но она как будто не замечает меня. А в душе моей что творится! Меня, как назло, тянет к ней, хочется поговорить с ней о чём-нибудь серьёзном, хочется просто рядом пройти с ней. Червячок сосёт, тревожит меня, и я решаю проводить её из школы. После спевки нахожу её – она уже одета и выходит с Леркой. Догоняю их, и не нахожу сил, смелости идти рядом. Так и доходим до дома Нины. Впереди они, а я плетусь в трёх шагах сзади. Останавливаются у избы – смотрят на меня. На лице моём, конечно, видна растерянность, страх и отчаяние. Обе прыскают и разбегаются в разные стороны.

А любовь к Нине прямо сжигает меня! Третий день не сплю, не ем! Мать заметила, расспрашивает меня, что болит? Я уклончиво отвечаю, что всё нормально.

Бреду из школы по глубокому снегу, ничего не видя, а в глазах розовощёкая симпатичная Нина Суворова. Не замечаю, как вслух бормочу:

– Что делать? Что делать? Нет, не любит она меня! Утопиться, что ли?

В сердцах бросаю сумку с тетрадками в сугроб на взгорке около избы Силаевых.

– Эге! Ты что это – малец? Как это утопиться? Кто же это не любит тебя так?

Вздрагиваю от неожиданности – испуганно оборачиваюсь: это рядом вышагивает и посмеивается в усы белорус Кадол в подшитых валенках. Сразу прихожу в себя, подхватываю сумку и бегу домой.

И вдруг дома приходит идея. Выпрашиваю, вымаливаю у матери два рубля:

– Мама! Хочешь, чтобы я не болел? Ни о чём не спрашивай. Я когда-нибудь всю правду расскажу. Если дашь два рубля, вот увидишь, выздоровею!

Мать верила во все приметы и сама частенько гадала. Она сразу поверила мне и дала два рубля. Бегу в магазин, покупаю целое богатство: двести граммов конфет – подушечек, обсыпанных сахаром. Дома вырываю из тетрадки два чистых, в клеточку, листа, пересыпаю конфеты в них и тщательно завёртываю. На лицевой стороне большими печатными буквами, чтобы не узнали по почерку, пишу: