Сакаджавея, женщина-птица. Проводник Льюиса и Кларка

– Просто доверься богам, они укажут нам путь! – продолжал говорить мне Красная Ворона.

У нас всё шло хорошо, пока однажды вечером, через несколько дней после того, как мы миновали устье Йеллоустона, мы готовились разбить лагерь, когда внезапно поднявшийся северный ветер донёс до нас сильный запах тополиного дыма от хлопковых деревьев.

– Ха! Мы, должно быть, где-то рядом с народом Земляных домов! – сказал я.

Тяжелая Шкура оглянулся на меня и жестом попросил замолчать. Затем, посмотрев вперед, он сказал нам:

– Если бы этот дым шёл из поселения, мы должны были бы слышать его звуки; разговоры людей, крики детей, во всяком случае, лай собак. Запах дыма очень сильный, он исходит от костра в этой лесной роще; либо враги где-то близко, либо это отряд охотников из селений Земляных Домов!

– Что нам делать? – спросил Красная Ворона.

– Нам остаётся только одно, – ответил наш предводитель. – Мы пойдём дальше. Возможно, нам удастся обойти лагерь незамеченными. Мы постараемся это сделать. Проверьте, заряжены ли ваши ружья! Будьте начеку!

И с этими словами он двинулся дальше, перебегая с тропинки на тропинку, удаляясь от реки. Ветер, несущий запах дыма, налетал на нас крутящимися вихрями, иногда в лицо, иногда справа или слева от нас; мы не могли точно определить, где находится огонь, но полагали, что он находится в нижней части рощи и недалеко от реки.

В тот день я находился в хвосте колонны, между мной и Красной Вороной было четыре лошади; последний гнал остальных лошадей следом за Тяжёлой Шкурой. Мы проехали не более пары сотен ярдов, как вдруг скорее услышал, чем почувствовал, как что-то ударилось о нижний край моей накидки перед левым бедром, и в то же мгновение мой конь сделал внезапный прыжок, который отбросил меня назад, к седлу. Я бы упал, если бы не был пригвожден к лошади: стрела, вонзившаяся в мою одежду и в его холку, пригвоздила меня к нему. С криком вскочив обратно в седло, я оглянулся и увидел человека на боковой тропе, менее чем в пятидесяти ярдах от себя. Он накладывал на лук новую стрелу, а дальше, в роще, по его следу, бежала дюжина мужчин, держа в руках оружие, готовых напасть на нас. Когда я выстрелил в первого человека, и он упал, один из остальных – единственный из них, у кого было ружьё – выстрелил и сбил лошадь прямо передо мной. В этот момент моя лошадь шарахнулась назад, и мне стоило немалого труда заставить её перепрыгнуть это препятствие. Я проскочил мимо него как раз в тот момент, когда Красная Ворона и Тяжелая Накидка выстрелили, и, так сказать, краем глаза я увидел, как ещё один враг упал. Мы убегали от них так быстро, как только могли, их стрелы падали позади нас, не причиняя вреда.

Снег был таким глубоким, что враги не могли двигаться прямо за нами – они шли за нами по боковой тропе, им пришлось следовать по ней до её пересечения с нашей тропой, а затем свернуть на главную тропу. Вскоре мы скрылись из виду. Тем не менее, они продолжали преследовать нас, всё время вопя, и поэтому мы поняли, что остальные члены их группы были где-то впереди нас, собравшись вокруг костра, от которого поднимался дым, который теперь сильнее, чем прежде, бил нам в ноздри.

Все мы носили толстые рукавицы из бизоньей кожи, прикрепленные к длинному ремешку из оленьей кожи, перекинутому через плечи, так что мы могли мгновенно высвободить из них руки, и они оставались на месте, когда мы хотели надеть их снова. Но, как бы удобно это ни было, мы чуть не отморозили руки, стреляя из ружей и перезаряжая их. Не успели мы закончить заряжать, как увидели впереди сорок или пятьдесят человек, которые бежали прямо по нашему следу. Между ними и нами не было ответвления тропы, и, заметив это, Тяжёлая Шкура крикнул, что мы должны повернуть назад и свернуть на тропу, по которой мы только что проехали. Я сразу повернул коня и стал ведущим. Но Красной Вороне и Тяжёлой Шкуре было нелегко заставить сбившихся с пути животных следовать за мной. Мы потеряли время, и пока мы разворачивались, нижний вражеский отряд выпустил в нас тучу стрел и сделал один ружейный выстрел.

Как только Тяжелая Шкура развернул свою часть табуна и погнался за Красной Вороной, он остановил своё животное, выстрелил в ответ и убил вражеского предводителя. Затем он двинулся дальше, спеша догнать нас, и, когда он приблизился, то затянул военную песню черноногих, и мы с Красной Вороной стали подпевать – нас охватывало безумие и восторг, потому что в наших сердцах горел огонь битвы, когда враги падали перед нами.

Теперь я вышел на тропу, ответвлявшуюся от нашей, которая вела наискось вниз по долине к реке. Я миновал её, развернул свою лошадь в обратную сторону, надеясь таким образом загнать сбившихся с пути животных между Красной Вороной и мной свернуть туда же. Они не поняли, чего от них хотят, и остановились, и Красной Вороне пришлось запутаться среди них на своей лошади, а затем Тяжёлая Шкура стал подгонять их, и так как они не могли миновать меня, то были вынуждены свернуть в ответвление и последовать за Красной Вороной. Всё это требовало времени, драгоценного времени, в течение которого обе вражеские группы приближались к нам. Ружье Тяжелой Шкуры было разряжено, но мы с Красной Вороной выстрелили из наших ружей – он в нижнего, а я в верхнего, и каждый из нас ранил человека, но насколько серьезно, мы не могли сказать. Их товарищи обогнали их и погнались за нами, стреляя из двух ружей и из луков, хотя мы были довольно далеко, и снова безрезультатно, и вскоре мы скрылись из их виду.

.

Мы ехали дальше и дальше, проезжали рощу за рощей и поляну за поляной. Мы устали, проголодались, но не осмеливались остановиться. Тяжёлая Шкура сказал, что мы должны продолжать двигаться до полуночи, а затем сделаем привал только для того, чтобы приготовить и съесть немного мяса. Я не сводил глаз с Семерых, с Большой Медведицы, и думал, что никогда еще они не вращались так медленно. А потом, когда они указали на время, близкое к полуночи, мы выехали на хорошо набитую тропу в лесу и увидели, что по обе стороны от неё снег усеян мелкими щепками и кусочками коры, Тяжёлая Шкура, обернувшись, сказал нам:

– Это работа народа Земляных Домов. Скоро вы увидите их селение!

Это была хорошая новость. Мы пошли быстрее по широкой, утоптанной тропе, вскоре вышли из рощи и увидели далеко впереди, на длинной, широкой долине, тёмное пятно на белом фоне, про которое Тяжелая Шкура сказал, что это верхнее селение племени пи-нап-ут-се-на, или Нижних гро-вантров, или, как их еще называют, миннетари.

– Вот они, наши друзья! – сказал он. – Там нам будут рады – да, более чем рады – когда мы скажем им, что наверняка убили трех ассинибойнов и ранили ещё двоих, прямо здесь, в их долина Большой реки!

Когда мы приблизились к селению, то увидели, что оно окружено частоколом из высоких столбов из хлопкового дерева. Широкая тропа привела нас к проходу, который, как мы обнаружили, был закрыт на ночь на несколько толстых жердей. Мы остановились перед входом, и Тяжелая Шкура крикнул:

– Откройте, друзья! Откройте нам дорогу!

Он прокричал это три или четыре раза, а затем мы услышали скрип шагов по твердому замерзшему снегу, и, наконец, четверо или пятеро мужчин посмотрели на нас с верхушки частокола, и один из них заговорил с нами. Конечно, мы не понимали его языка, а он – нашего, но когда он заговорил, то также использовал язык жестов, на котором спросил нас, кто мы такие? |

– Мы твои друзья! Мы – пикуни! – показал в ответ жестами Тяжёлая Шкура, и для нас сразу же расчистили проход, и, когда мы въехали и спешились, мужчины обняли нас и знаками показали, что нам очень рады в их селении.

Люди теперь стекались к нам со всех концов селения, и один из них, закутанный в накидку мужчина, который почти вплотную приблизил свое лицо к моему, окинул меня довольно пристальным взглядом, и я от неожиданности был почти в шоке, когда он сказал мне по-французски:

– Вы белый! Кто вы и откуда?

– Я Хью Монро. Мы из лагеря пикуни и черноногих, – ответил я.

– Ха! Вы англичанин! Но говорите по-французски так, словно вы француз! – воскликнул он.

– Моя мать из рода Де ла Рош, – объяснил я.

– Ха! Да! Де ла Роши из Монреаля и Трёх Рек! – воскликнул он. – Я знаю эту семью; то есть я часто видел их в дни своей юности. Что касается меня, то я Туссен Шарбоно, бывший житель Северо-Запада, а теперь свободный человек! Свободный! Свободный! Но, конечно же, вы слышали обо мне!

– Нет, я не могу сказать, что слышал, – ответил я.

– Возможно ли это? Ну, тогда я должен вам сказать, – воскликнул он. – Я, я тот человек, который провёл американских солдат, Льюиса и Кларка, и их людей отсюда до Западного океана и обратно!

– Я слышал о них, – сказал я, – и о Змее по имени Женщина-Трава, которая привела их к своему народу.

– Ха! Моя женщина! Т'сака-кавия, Женщина-Птица, как назвали ее миннетари! – воскликнул он. – Но пойдёмте, мсье Монро. Вы и ваши друзья, вы должны разбить лагерь со мной!

Пока Шарбоно и Джей разговаривали друг с другом, Тяжелая Шкура и Красная Ворона рассказывали миннетари, на языке жестов, о нашей стычке с ассинибойнами; и теперь, когда француз повёл нас к своему вигваму, всё селение было взбудоражено, и воины спешили оседлать своих лошадей и поскакать вверх по долине, чтобы напасть на врага. После того, как мы распаковали свои пожитки и привязали лошадей к столбам из хлопкового дерева, мы зашли внутрь и оказались в удивительно теплой, удобной хижине сорока футов в диаметре. Вдоль стен, примерно шести футов в высоту, стояло несколько лежанок, покрытых бизоньими шкурами. В центре горел небольшой костёр, дым выходил из квадратного отверстия в наклонной крыше из стропил, балок и жердей, густо засыпанной землёй, как и наклонная круглая стена из расщепленных бревен. Когда мы вошли, женщина поднялась от очага и повернулась к нам, и, думая сделать ей приятный сюрприз, я сказал ей:

– Как! Бо-и-наив!

Что ж, я действительно удивил ее! Она резко отшатнулась, прижав руку к груди; затем, придя в себя, обратилась ко мне с потоком слов на языке Змей, на что я отрицательно покачал головой, а потом знаками объяснил ей, что не понимаю этого языка. Я добавил, что вождь ее народа по имени Чёрное Копьё, с которым было много вигвамов Змей, разбил лагерь и охотился с нашим племенем, пикуни, черноногими. И тут Шарбоно прервал наш разговор, очень сердито приказав ей – по-французски – поторопиться и приготовить для нас еду. Именно тогда я почувствовал к нему сильную неприязнь!

– Вы должны меня извинить. Вы назвали меня моим настоящим именем; вы упомянули моих людей; я не подумала о еде!” – сказала она на хорошем французском.

И со слезами на глазах она повернулась, чтобы поставить несколько глиняных горшков на огонь. Это была очень красивая женщина лет тридцати. Невысокая, довольно стройная, она делала всё очень быстро и грациозно. Её длинные, тщательно заплетённые волосы ниспадали по спине до колен. На ней было платье из синей ткани, отделанное на груди несколькими рядами бусин из зубов вапити и подпоясанное на талии.

Теперь я представил своих друзей Шарбоно. Он пожал им руки и велел мне передать, что они были желанными гостями в его бедной хижине, а затем он распределил нас по местам: одно ложе для меня и моего почти брата, а другое – для Тяжелой Шкуры. Он раздвинул занавески, и мы были рады сложить наше оружие и тяжелые накидки из бизоньих шкур и присесть отдохнуть. Через несколько минут женщина разогрела еду и поставила её перед нами в необычных маленьких серых глиняных кувшинчиках местного изготовления. Это была вкусная еда – кукуруза, сваренная с мясом, и мы много её съели. Не успели мы поесть, как повалились на лежанки и почти мгновенно заснули.

Ближе к рассвету нас разбудил Шарбоно, и мы сели, обнаружив в хижине высокого, крепко сложенного, прекрасно выглядящего воина, никого иного, как Красного Щита, главного вождя селения. Он сообщил нам, что прибыли гонцы от отряда, выступившего против ассинибойнов, и принесли плохие вести. Оказалось, что мы видели только часть противника, потому что его люди наткнулись на отряд в более чем двести человек и были отброшены назад, потеряв семерых убитыми. Он послал в нижние селения за подкреплением, но знал, что не сможет собрать много людей, так как большинство мужчин отправились охотиться на бизонов вниз по реке. Он попросил нас пойти с ним, прихватив с собой наши хорошие ружья, и помочь в борьбе с нашим общим врагом. Конечно, мы не могли отказаться и вскоре после рассвета поспешили с отрядом, который он вёл, вверх по долине. В середине дня мы наткнулись на миннетари, которые ночью ушли из селения. Они остановились перед большой рощей, на краю которой тропа была перегорожена длинной и высокой кучей кустарника. Позади кучи в неподвижном, холодном воздухе поднимался дым от нескольких костров.

– Вот они, Перерезающие Горло, – сказал нам предводитель ночного отряда. – Вот они, в безопасности за своей баррикадой, жарят мясо на кострах и чувствуют себя прекрасно. А у нас недостаточно сил, чтобы напасть на них. Прошлой ночью они застали нас врасплох и убили семерых из нас!

– Ну, мы не можем штурмовать эту баррикаду, пока не придёт помощь из нижних деревень, – заявил Красный Щит. Так что мы ждали там на ужасном холоде, и вскоре после полудня к нам прибыло подкрепление – около двухсот человек из другого селения миннетари, из селения анахавей, или Чёрных Мокасин, и из двух селений манданов. Предводителем манданов был не кто иной, как Ма-то-то-па, или Четыре Медведя, близкий друг Одинокого Ходока. Он поприветствовал нас более чем сердечно и сказал, что мы должны навестить его, как только сможем, и остаться у него надолго.

Мы полагали, что под кустами баррикады скрываются тяжелые сухие бревна и сучья, через которые наши лошади не смогли бы прорваться, и, конечно, снег был таким глубоким, что мы не могли проскочить на наших животных мимо её краёв и таким образом обойти врага с фланга. Нам оставалось только атаковать по тропе, и было ясно, что по крайней мере некоторые из тех, кто будет впереди, падут прежде, чем смогут преодолеть этот барьер. Красный Щит взял на себя командование всем отрядом и приказал тем, у кого не было щитов, держаться сзади. В это число попадали Тяжелая Шкура, Красная Ворона, и я, но Тяжелая Шкура заявил, что, поскольку он теперь возглавляет шеренгу вождей, то останется с ними, и, конечно же, Красная Ворона поклялся, что будет держаться поближе к своему предводителю; я тоже должен был заявить, что поступлю так же.

Красный Щит оглянулся на нашу длинную шеренгу – более двухсот всадников, выстроившихся гуськом на тропе – и отдал приказ атаковать, и мы двинулись в путь, и одновременно зазвучала военная песня четырех разных племен – самый оглушительный диссонанс, который я когда-либо слышал. Он совершенно заглушал звуки военной песни пикуни, которые я и мои спутники выкрикивали так громко, как только могли.

За баррикадой в морозном воздухе всё ещё поднимался дым от костров вражеского лагеря, но мы не видели ни одного человека, пока не приблизились к широкой высокой груде кустарника, наваленной поперёк тропы. Мы не сомневались, что двести Перерезающих Горло наблюдают за нами через щели в баррикаде, уверенные, что смогут убить столько наших лучших воинов, что остальные повернутся и убегут от них. Мы подъезжали все ближе и ближе к завалу, но по-прежнему не могли разглядеть ни одного врага. Я так хотел! Как же сильно я хотел увидеть их; позвольте мне сказать вам, что гораздо легче приблизиться к видимой опасности, чем к той, которая скрыта! Впереди меня было десять человек. Я видел, как они один за другим прорывались через баррикаду, словно это была куча соломы, а затем в несколько прыжков моя лошадь перенесла меня через брешь, которую они проделали в кустарнике. Я посмотрел вдоль барьера, потом вперед и рассмеялся сдавленным, дурацким смехом. Нас обманули! Перерезающие Горло расчистили от снега шесть больших пятен и на обнажившейся земле разложили тщательно составленные костры из смеси сухого и сырого дерева, которые, несомненно, тлели и дымили день или больше, а потом погасли сами собой! Вокруг каждого очага были разбросаны ивовые черенки и мотки сыромятной веревки, а также два или три сломанных продолговатых обручей из ивовых веток. Враг соорудил снегоступы, а затем пошёл по проторенной тропе, по которой я и мои товарищи пришли предыдущим вечером. Сильный мороз, словно пухом, покрывал их следы на снегу, доказывая, что они опередили нас на несколько часов, но, как бы то ни было, мы последовали за ними, и довольно бесшумно; война между различными племенами продолжалась до конца!

Недалеко от баррикады мы наткнулись на семерых миннетари, убитых головорезами. Все они были скальпированы и ужасно изуродованы. Мы прошли через рощу по длинной открытой долине, через другую рощу и подошли к тому месту, где враг надел снегоступы и двинулся прямо на север, через замёрзшую реку. На противоположной стороне длинный мыс уходил от равнины к небольшой роще, и, укрывшись за ней, они покинули долину и отправились в свой лагерь, возможно, на Мышиную реку или дальше на север, на Ассинибойн. Неохотно, угрюмо, погоня была тут прекращена, и мы повернули обратно по тропе; некоторые миннетари отделились, чтобы похоронить своих мертвецов, другие пошли дальше по тропе, чтобы снять скальпы и оружие с Перерезающих Горло, которых убили Тяжелая Шкура, Красная Ворона и я.

Итак, когда мы вернулись в селение и спешились перед хижиной Шарбоно, Сакаджавея вышла и велела нам отвести наших лошадей в небольшой огороженный веревками загон, который она соорудила. Несмотря на сильный мороз, она совершила три или четыре поездки в дальний лес на своей travoy4 лошади и привезла много хлопковых деревьев для животных и дров для хижины.

– Ты очень добра к нам. Мы должны попытаться сделать что-нибудь для тебя, – сказал я ей, когда мы вошли внутрь и собрались у камина.

– Мне нравится делать что-то для настоящих людей! – воскликнула она. – Я бы сделала всё, что угодно, я бы умерла за Красные Волосы и Длинного Ножа, за великих белых вождей, с которыми я отправилась к Западному Океану. О, если бы я могла встретиться с ними ещё раз, хотя бы раз до того, как умру!

Примечания