Рамон из бродячего цирка

– Наконец ты, Бабула, съешь кабана целиком! – радовался карлик за силача.

– Ты, Рамон, тоже не теряйся, – советовал тот ему в ответ. – Когда еще такая возможность отведать баронских блюд в жизни будет? Тащи в рот все, до чего дотянешься!

– А то, что не влезет, суй в карман! – смеясь, предложил Матео.

– Да, и смотрите, чтобы никто не остался голодным! – предупредил Сериус. – Карла готовить сегодня не собирается. Она обиделась, что мы ее не взяли с собой.

– Так ты ж Анну захватил, а она не выступала, – Лала пустила шпильку. – Немудрено, что мать твоя обиделась, где сыновья почтительность и уважение?

– Я ей принесу что-нибудь лакомое, – занервничал Сериус. – А Анну я среди стражников не оставлю, слишком много их там бродит по двору. И все, как один, в нашу сторону посматривают.

– Да это они на Карлу любуются! – Бабула перевел все в шутку: мало ли какие уши были рядом в коридорах замка.

Перед ними распахнули двери, и циркачи вошли в обеденный зал. Посреди него царственно раскинулся длинный стол, щедро уставленный едой. Тарелки с овощами, фруктами и дичью – это было просто царское изобилие! После более чем скромной похлебки, которую изо дня в день ели артисты, все это казалось иллюзией, не могло быть настоящим!

Когда все уселись за стол, барон поднял приветственный кубок:

– Еще раз хочу поблагодарить вас, мои веселые гости, за праздник, который вы нам устроили сегодня! Давно к нам в замок не заглядывал бродячий народ. И я очень рад, что ваша дорога пролегла рядом с нашими стенами! Так давайте есть, пить и веселиться!

Дружно потянулись циркачи за едой и вином. Скромничать никто не стал, все уплетали за обе щеки, отъедались за долгое голодное время. Бабула ел за троих, тарелки на столе опустели быстро. Сытые и довольные, все сидели молча, оглядывая обеденный зал, в котором стены были увешаны кабаньими и оленьими головами, дожидаясь, пока и хозяин замка закончит есть.

Барон прервал затянувшееся молчание.

– А теперь, дорогие мои гости, у меня к вам предложение: я обменяю самого крепкого скакуна из моей конюшни на вашего карлика! Он мне пришелся по душе, такого весельчака у меня в замке нет. Спать будет на перине, кормить будем до отвала, да и не обидим! Решай, карлик! И тебе хорошо, и друзьям твоим выгода!

Рамон вскочил на ноги после этих слов, хотя никто этого не заметил – стол был высокий. У карлика от изумления даже пропал голос. Остальные тоже были ошарашены. Обменять своего товарища, хоть и на лучшего скакуна, никому и в голову не могло прийти!

– Ваша милость, Рамон – полноправный член нашей труппы и свободный человек, – поборов удивление, ответил Сериус. – Менять или продавать его мы не можем. Если Рамон захочет остаться по своей воле, то это его право, удерживать не станем – отпустим из цирка, правда, с большим сожалением.

Карлик от облегчения опустился обратно на свое место.

Но барон не унимался:

– А если к коню я добавлю добротную новую повозку? Не пожалеете! И в зимнюю стужу, и в осеннее ненастье над головой будут крепкие крыша и стены, а уж сколько служат повозки моего мастера – годы!

– Нет, ваша милость! – Сериус твердо поставил точку в разговоре. – Торговаться мы не будем, обижать хозяина не гоже, но продавать друзей зазорно. За пир и гостеприимство благодарим от всей души, но пора нам и честь знать!

– Ладно, – барон хитро прищурился, – ваша правда, друзей отдавать – нет хуже греха. И чтобы загладить свою вину, предлагаю заночевать вам в покоях замка. Каждому отведут по комнате, все поместятся. Поспите ночку на мягкой кровати, а завтра отправитесь в дорогу.

– Спасибо, ваша милость! – поблагодарил Сериус. – Принимаем ваше приглашение с радостью!

– Барон – как фокусник, что ни скажет – все нас удивляет! – прошептал Бабула Матео. – Его бы с собой взять, вот бы на выступлении народ изумлял!

– Без замка и богатства вряд ли он чем удивит, – возразил Матео. – Интересно, что задумал барон? Не просто так нас на ночь оставляет. Уговори Рамона ночевать в одной комнате с тобой, все спокойнее будет. Вдруг украдут нашего драгоценного карлика, раз продавать мы отказались?

– Верно, – тихонько ответил силач. – Только барону говорить не будем, пусть поищут ночью в пустой комнате, если недоброе затаили!

И циркачи ненадолго спустились во двор, подышать свежим воздухом, в ожидании, пока им приготовят комнаты для ночлега.

10

На ночь труппу поселили в роскошных покоях, предназначенных для гостей. Стены были обиты гобеленами, на кроватях богатые покрывала. Барон не бедствовал, и убранство замка производило неизгладимое впечатление. Ох, как же Лала жалела, что она не карлик! Впервые в жизни ее так разочаровывало свое тело, и не давал покоя вопрос: почему уродство привлекало барона больше, чем красота?

А что же Рамон? Ему было в диковинку ходить по мягким коврам и любоваться гобеленами, но танцевать от восторга он не собирался. Как и оставаться в замке. Быть кем-то вроде дрессированной обезьянки? Спасибо, увольте! Стать придворным шутом! Жизнь бродяги полна невзгод и лишений, зато он как вольный ветер – над ним никого нет, у него ничего нет… Только дорога перед ним, и путеводная звезда над головой.

Поэтому, повалявшись на кровати, карлик решил навестить остальных. Заглянул к Карле, она дремала в кресле у окна, представляя себя баронессой; Сериус где-то бродил – проверял, как разместились артисты, не обидели ли кого, все ли довольны. В глубине души его проверка была вызвана желанием проведать Анну, к которой Сериуса тянуло все сильнее и сильнее.

Аскар и Освальд уже спали на роскошных кроватях, Бабула у себя ждал Рамона. Матео и Лала затеяли ссору: жена хотела жить в такой роскоши и похвалила красивую комнату, а муж устроил сцену ревности и в пух и прах разносил и замок, и барона.

Карлик прошелся по замку, посмотрел на всех, кто как устроился, а после недолгих уговоров согласился составить ночную компанию силачу, намекнув, что не худо бы было запастись чем-нибудь горячительным, чтобы не скучать.

Сериус обошел всех, кроме Анны, убедился, что все довольны и никто не обижен. Оставалось проведать дрессировщицу, но сердце хозяина цирка от этой мысли заколотилось с удвоенной частотой, а на лице предательски выступил румянец.

У комнаты Анны Сериус замялся в нерешительности. Он поднял было руку, чтобы постучать, но колебался. Еще было время повернуть обратно – он боялся поспешить и все испортить.

– Не о том я думаю! – укорял себя Сериус. – Она меня знает два дня всего лишь. Какая же девушка согласится падать в объятия почти незнакомого мужчины? Ах, черт, но как хочется ее хотя бы обнять, коснуться лица, вдохнуть аромат волос!

За дверью Анны послышались тихие шаги, и не успел Сериус даже двинуться с места, как девушка вышла ему навстречу.

– Здравствуй, Сериус! Рада тебя видеть, – она опустила глаза. – Так скучно одной в этих роскошных хоромах! И боязно: незнакомый замок, полный чужих людей. Может быть, ты зайдешь на часок?

У Сериуса от такого предложения голова пошла кругом, казалось, что он окаменел и будет стоять так до утра. Анна сама решила за него: взяв за руку хозяина цирка, она, улыбаясь, потянула его за собой внутрь.

За окном стемнело, и в полумраке комнаты дрожал огонь свечей. Темные глаза Анны казались бездонным омутом. Ведьма прижалась к Сериусу горячим телом, и он, не дожидаясь объяснений, в нетерпении впился в ее пухлые губы. Жадно, страстно, до безумия сплетались их языки. Сериус слегка покусывал губы Анны, и вся его кровь пульсировала внизу живота.

Когда сил сдерживать себя уже не хватило, хозяин цирка начал стаскивать с Анны платье. Материя затрещала, и девушка, смеясь и задыхаясь, слегка оттолкнула любовника и вырвалась из его объятий.

– Подожди, нетерпеливый! Я сейчас разденусь! Ложись пока на кровать, – и нырнула за ширму в углу.

Сериус за миг сорвал с себя одежду, швырнул в сторону и сначала блаженно растянулся на мягком ложе, но тут же перевернулся на бок, лицом к заветному углу. Ожидание и шуршание платья возбуждали его все сильнее, и, чтобы сдержаться, он ногтями до боли впивался в ладони.

Анна появилась ослепительно нагая, только темнел пушок на лобке. Не стесняясь, она медленно шла по комнате, и наслаждаться этим зрелищем Сериусу мешало только желание овладеть девушкой сию же секунду.

Но едва он приподнялся ей навстречу, как, склонившись ближе, Анна коснулась лба Сериуса рукой.

– Спи! – повелительно прошептала она. – И пусть тебе снится все, что ты хочешь испытать!

Сериус рухнул на кровать, погружаясь в блаженное забытье, в глубокий сон, полный сбывающихся фантазий. Анна прилегла рядом и провела рукой по его мускулистому торсу, мечтательно разговаривая сама с собой.

– В другой раз, может быть. Людские игрушки: плотская любовь, поцелуи, страсть… Не до этого сейчас. Завтра ты проснешься в полной уверенности, что стал моим господином … и выполнишь все мои желания. И о желаниях: мне нужно свое жилище! Если поменять карлика на кибитку и лошадь, я смогу путешествовать отдельно от старухи и немой девчонки. Пожалуй, так и сделаю. Надо внушить Рамону, что он хочет остаться у барона! Ему же лучше будет, хотя, что я пекусь об удобстве какого-то карлика!

Она вскочила с постели и торопливо начала одеваться. Ночь коротка, а дел сделать нужно было много. Успеется еще отдохнуть в дороге завтра.

11

В это время Рамон и Бабула на славу угощались баронским вином. Карлик живо смекнул, что ему здесь ни в чем не будет отказа, и попросил на кухне пару бутылок хорошего вина, а к ним и закусок вдобавок. И еще пару бутылок на случай, если вдруг к нему заглянут гости.

Половину запасов приятели уговорили очень быстро. Бабула расположился на мягкой кушетке и, запивая очередной деликатес из кладовой барона, вздыхал:

– Живут же люди! Если так есть целыми днями, что еще можно желать от жизни?

– Красотку погорячее, – отвечал Рамон. – А лучше несколько, на каждый день недели новую.

– Ты гурман, не перепутаешь их ненароком?

– Не страшно, если и перепутаю, и по второму разу с ней тоже не заскучаем.

– А что, Рамон, может, останешься? Пожалеешь же потом, когда опять будем голодать и трястись по грязным дорогам. А у барона ты сытый и довольный, над головой – вон какая крыша, какие мягкие кровати!

– Бабула, а давай останемся вместе? – карлика тоже понесло. – Будем кутить и устраивать разврат? А иногда, когда я протрезвею, повеселю так и быть нового хозяина.

– Ты – мой самый лучший друг, Рамон! – полез обниматься силач.

– Не раздави меня! – пискнул полузадушенный Рамон.

– Самый лучший друг, – повторил Бабула, смахнув слезу, – но после Матео! Он тоже должен остаться с нами!

– А Лала? – вздрогнул карлик.

– Лала?! Нет, Лала не должна оставаться! Кто тогда будет выступать в цирке? А как же цирк? Нет, Рамон, и мы не можем остаться!

– Согласен, – икнул его собеседник, – мы не можем оставаться в таком случае.

– Не можем! И, знаешь, что: а переезжай жить ко мне в кибитку! Мне одному скучно! А с тобой весело! И поедем дальше с цирком! За это мы сейчас нальем и выпьем!

Посреди этой душевной минуты согласия в дверь раздался стук. Бабула, как хозяин покоев, пошел открывать и удивленно уставился на невесть откуда взявшуюся дрессировщицу.

– О! Анна! Выпьешь с нами отличного баронского вина? Мы с Рамоном только что решили уехать с цирком, а не оставаться здесь!

Ведьма посмотрела на захмелевшего Бабулу, потом перевела взгляд на веселого карлика. Тот кивнул ей и отсалютовал бокалом с вином. Анна прошла и устроилась в кресле у окна, поближе к Рамону. Он сунулся было к бутылке, чтобы налить и ей вина, но третьего бокала не оказалось. Карлик виновато развел руками.

Ведьма, прищурившись, обратилась к силачу:

– Бабула, ты не сходишь за бокалом для меня?

– Э, Анна, мне кажется, что Рамон выполнит это поручение гораздо лучше, да и встретят его как своего. А кто я, так, бродяга из цирка, меня и слушать не станут. Иди, Рамон, и захвати еще вина, дружище!

Карлик, слегка шатаясь, побрел на кухню. А Анна решила начать с того, кто имелся под рукой. Улыбаясь, она подошла к Бабуле, словно любуясь ярким гобеленом на стене за ним, и едва коснулась пальцами лба силача.

Взгляд его на секунду расфокусировался, а, когда сознание прояснилось, Бабула отхлебнул вина и веско сказал:

– Нет! Рамон должен остаться в замке! Он мой лучший друг, и должен жить как барон, – тут он всхлипнул, – даже если мы всем цирком сгинем в безвестности! Пусть хотя бы карлик ест и пьет за всех нас!

Анна согласилась:

– Да, Бабула, ты прав. Но мы не пропадем, напротив, поедем в Мелир и прославимся, и тоже будем жить в роскоши и достатке!

– Тогда зачем Рамону оставаться? – усомнился силач. – А! Он должен жить у барона! Верно!

Анна с облегчением выдохнула, внушение укрепилось в голове Бабулы накрепко: теперь он станет убеждать карлика остаться до посинения. А потом поддержит остальных, когда они согласятся на обмен.

И вдруг ведьму осенила замечательная идея: почему бы не предложить барону добавить к коню и повозке еще и запас еды? Бродячему цирку не помешает лишняя провизия в дальнюю дорогу, а весомость обмена возрастет. Осталось дождаться карлика и внушить ему, что он жаждет жить именно в замке у Готхена. Внушить крепко-накрепко, чтобы ни тени сомнения не осталось в рамоновой голове.

Шаги Рамона и даже негромкая песня послышались за дверью.

– Этот идиот разбудит весь замок, – подумала Анна. – Принесет кого-нибудь нелегкая и испортит весь план. А, все равно будет по-моему!

Карлик принес даже два бокала и целую корзину с вином и едой.

– А вдруг еще кто-нибудь заглянет, – оправдал излишек добычи он. – Не идти же мне третий раз!

– А разве тебя обидели на кухне? – невзначай поинтересовалась Анна. – Корзина набита щедро.

– Да не в этом дело, – отмахнулся от кухни карлик. – Хочется, знаешь ли, расслабиться и отдохнуть после напряженного дня: не каждый раз тебя хотят обменять на лошадь!

И, – он поднял вверх палец, – ни одна, даже лучшая лошадь, не может сравниться со мной в ценности!

Я же человек! – пьяные слезы потекли по его лицу. – Хотя все считают меня уродцем и карликом…

Изумленно Анна смотрела на потерявшего над собой контроль Рамона. Таких страстей у обычно уравновешенного карлика она не успела заметить за время, проведенное в цирке.

И жалость незаметно прокралась в сердце не знающей пощады и сочувствия ведьмы. Умный и вполне симпатичный мужчина, который так и остался мальчиком по росту, всю жизнь вынужден разделять участь диковинной зверюшки, на которую пялятся с любопытством и не воспринимают всерьез. Тот же барон Готхен решил, что может обменять коня на карлика, не спросив, хочет ли он стать придворной собачонкой или нет.

Для обычной крестьянки, хоть и получившей в свое распоряжение огромные заемные силу и власть, такие мысли были в новинку. Размышления о справедливости жизни для нее всегда оставались пустой тратой времени.

А сейчас она будто снова стала той юной и наивной девушкой, стоящей на пороге выбора: прозябать в нищете или продать душу дьяволу и получить все, что пожелает. Тогда Анна долго думала, как ей быть, прокладывая новую дорогу в своей жизни.

Когда умерли ее родители, Анне едва минуло шестнадцать лет. С младшей сестрой они остались вдвоем, лишившись крова и крыши над головой. Куда было пойти, на что жить? И девушки на время устроились помощницами в соседнем монастыре, решая для себя, принять ли обет послушания или уходить в другие края в поисках лучшей доли.

Для ее сестры Марии все было гораздо проще: жизнь делилась на черное и белое, и, хотя она осталась сиротой в пятнадцать лет, зла на людей не держала. Какое-то время девушки вместе жили при монастыре, но Анна быстро сбежала оттуда, поняв, что кем-кем, а монахиней, она быть не желает. За сестру она была спокойна: Марию в монастыре любили и не обижали. И, пожелав сестре счастья, она исчезла в один прекрасный день без следа.

Анна подалась сначала в ближайший город, но пойти в уличные девки не захотела. Судьба или злой рок привели ее на ночлег в маленький трактир, который находился неподалеку от городских ворот. А жена хозяина, оценив скромную и неказистую одежду девушки, смекнула, что нашла себе дармовую служанку взамен недавно ушедшей в другое место. Предложив для начала Анне место посудомойки, она пообещала большое жалование в будущем, а пока – койку в комнате слуг и пропитание.

Пришлось девушке мыть грязные кружки за еду и кров и мечтать уйти в другое, более приличное место, когда найдется что-то получше. Скорее всего, она сбежала бы из трактира, но как-то вечером, собирая тарелки со столов, краем уха Анна услышала разговор двух горожанок. Какие-то они были другие – уверенные в себе, высокомерные, да и одежда их выделялась среди неприметных небогатых жителей. Женщины шептались о сходке нынешней ночью, в полнолуние. Анна дослушала их до конца, запомнила место сбора и тотчас после захода солнца отправилась на тайную встречу в надежде на обретение лучшей доли и в своей жизни.

Для сходок загадочных горожанок был облюбован полуразрушенный дом в конце одной из бедных улиц на окраине города. Одна из внешних стен здания наполовину развалилась, так что Анна легко проникла внутрь, поразившись неприятному запаху, наполнявшему опустевшее жилище.

В старом заброшенном доме было пусто, и девушка без труда нашла темный уголок в единственной уцелевшей комнате, где она могла бы остаться незамеченной. Ожидание длилось бесконечно, но, в конце концов, она услышала чьи-то шаги – участники схода явились.

В огромной комнате зажгли свечи, и стало чуть светлее, Анна услышала перекличку собравшихся.

Затем звучный женский голос произнес:

– Начнем же темную мессу во имя служения Темному Господину нашему!

Нестройным хором голоса затянули молитву на непонятном языке. Мороз пробежал по коже девушки, ей хотелось и заткнуть уши, чтобы не слышать, и в тоже время терзало любопытство: что там творится? О черных мессах недомолвками толковали старухи в деревне, пугая ребятишек, это было страшно и интересно, но никто не знал на самом деле, как все это происходит.

Тем временем собравшиеся прислужницы дьявола успели допеть приветственные гимны и начертили на полу мелом пентаграмму, внутри которой принесли в жертву черного кота.       Трупик несчастного животного положили на алтарь, и старшая ведьма передала по кругу большую чашу с питьем, в которую сперва добавила пару капель кошачьей крови. Ведьмы взялись за руки и снова запели, старшая начала покачиваться и впадать в транс.

Внезапно ее затрясло, глаза широко распахнулись, и она закричала:

– Чужая! Среди нас в этих стенах чужая! Темному Повелителю нужна она! Ищите ее сестры, обшарьте каждый уголок! Горе нам, если чужая унесет наши секреты.

Анна не успела и пошевелиться, как ведьмы понеслись обыскивать дом. Старшая, пребывая в трансе, уверенно пошла к углу, где затаилась незваная гостья. И Анна выскочила навстречу опасности, не дожидаясь, пока ее вытащат силой.

Ведьма вцепилась ей в плечи и взглядом красных сверкающих глаз пронзила девушку насквозь. В голове Анны закрутился вихрь самых потаенных мыслей о мести, ненависти и неисполненных желаниях. Как будто кто-то поднял со дна все самое черное, что было в ее душе, превращая это в гремучую смесь ярости и злобы.

Старшая ведьма отпустила девушку и спросила вкрадчиво:

– Что привело тебя к нам, незнакомка? Кто открыл дорогу?

Хриплым не слушающимся ее голосом Анна ответила:

– Любопытство! Меня привело любопытство! Я подслушала разговор твоих сестер в трактире. И захотела прийти, подсмотреть, подслушать…

Ведьма продолжила допрос:

– И что ты думаешь сейчас? Я прочла в твоей душе не просто любопытство, ты хотела бы заиметь темную силу, испытать ее. У тебя так много желаний и так мало возможностей, а, став одной из нас, ты получишь все, что захочешь!

– Я видела и слышала, как проходит ваш обряд, – Анна закрыла лицо руками. – И я … боюсь! Кто этот Темный Господин? Что он потребует от меня взамен?

– Ничего особенно ценного, только твою душу после смерти. Согласись, к чему она тебе сейчас? Разве душа продлит тебе молодость, сохранит красоту на долгие годы? Даст богатства? Нет. А посмотри на нас, темных сестер: ты думаешь, мы все юные девы? Мне скоро будет шестьдесят лет, но Темный Господин дает мне силы, чтобы сохранять здоровье и отодвигать старость, – Старшая ведьма провела рукой по лицу, и на секунду ее лицо сморщилось, щеки ввалились, на Анну смотрела глубокая старуха-развалина. – Вот так я жила бы уже несколько десятков лет, а, может, и умерла бы давно от нищеты. Подумай, девочка, что ты теряешь, храня душу и веря в людского Бога. Тебя пугают церковные запреты? Ой, да видели мы этих епископов и священников в золоте и драгоценных камнях, когда их паства голодает. Они твердят о том, что нельзя нарушать заповеди, но разве сами не грешат? Наш Господин требует лишь верности ему, и у него нет запретов для нас!

Слова падали и тяжелым камнем сомнения укладывались в голове среди мятежных вопросов Анны: и, правда, почему церкви украшены золотом, а у крестьян нет денег даже на еду? И что для нее сделал Бог, кроме того, что отнял родителей и оставил вдвоем с сестрой погибать от голода? Но страх за душу, с детства взлелеянный священнослужителями, был слишком силен!

– Я хотела бы стать одной из вас, но страшусь! – призналась девушка. – Вдруг я попаду в ад после смерти?

Ведьмы дружно расхохотались диким смехом.

– А где мы теперь, как не в аду? – вкрадчиво спросила Старшая. – Оглядись вокруг: зло правит миром, богатеют мошенники и воры, законы хороши лишь для знати. Ад на земле, девочка, а рай придумали священники, чтобы управлять народом. И запугивать расплатой в следующей жизни, пообещав иллюзорный эдем за праведность и безропотность потом. Кто-нибудь видел их рай? Никто. Стоит ли игра свеч? За тебя решать только тебе. Я должна была убить чужую прямо сейчас, раз ты проникла в наши тайны и не хочешь стать одной из нас. Но Темный Господин велит дать тебе время на раздумье. Придешь сюда через три дня. Если не придешь – умрешь мучительной смертью, жалея о своей трусости. Если откажешься стать ведьмой – я отпущу тебя, хоть нам всем придется искать новое место сбора, а, может быть, и покинуть этот город. Все, уходи! Но помни – через три дня, ровно в полночь, я жду здесь.

Анна ушла с неспокойной душой. Все три дня она мучилась, решая, что ответить, что выбрать. Казалось, стоить протянуть руку – и все земные богатства твои! Но не растают ли они дымом, не станут дровами под котлом, в котором ее душу после смерти будут варить вечно? Христианская вера кричала: не смей! Земная плоть нашептывала: живи сейчас!

На третий день к вечеру в трактир ввалились пьяные королевские солдаты, чтобы продолжить гулянку. Выпив все, что было, они перебили посуду, перевернули мебель и начали гонять слуг по трактиру. Анна на кухне слушала вопли людей, сжавшись в комочек и держась поближе к задней двери во двор. Наконец стражники, привлеченные шумом, явились и забрали с собой солдат. Только тогда девушка осмелилась выглянуть из кухни: погром был ужасающий! Все в трактире оказалось заляпанным едой и кровью, стоял запах блевотины и мочи.

«А где мы теперь, как не в аду?» – вспомнила Анна слова Старшей ведьмы. В углу обеденной залы сквернословил хозяин трактира, проклинал короля и его солдатню, разнесшую все в пух и прах. Слуги переговаривались, что им повезло и они остались живы.

– Эй ты, посудомойка, что стоишь столбом? Помогай убирать остальным, – прикрикнул на Анну трактирщик. – Или ты ждешь еще взвод помощников? Так их только что вытолкали!

Девушка покачала головой и приняла решение:

– Я ухожу!

– Да?! Уходишь? Неблагодарная тварь! Чтоб ноги твоей тут больше не было, потаскуха! Подыхать будешь на пороге от голода, помоев не получишь из моего трактира! – все накопившаяся злость хозяина изливалась на беззащитную Анну. – Да я тебя сейчас излуплю так, что живого места не останется, и ты выползешь, а не выйдешь наружу!

Он схватил первое, что попалось под руку – ножку стола, и кинулся на Анну. Она заметалась по зале, навстречу ринулись другие слуги, но чудом ей удалось проскочить в распахнутую настежь дверь и сбежать!

Сердце Анны бешено билось, в голове стучало, ей хотелось не просто убить трактирщика, а медленно и извращенно мучить, мучить, мучить его, пока он не подохнет от боли!

– Я им всем еще покажу! – вертелось в ее голове, а ноги сами несли к знакомому заброшенному дому.

И бессмертная душа в этот момент не казалась ей великой ценой за власть и всемогущество. Подходила к концу жизнь крестьянки Анны. Начиналась жизнь Анны-ведьмы.

12

Пока Анна бродила в своем мире воспоминаний, Рамон и Бабула, не обращая внимания на гостью, продолжали угощаться бароновскими запасами. Но беседа не клеилась, приятели клевали носом, их явно одолевал сон.