Ноктюрн

ГЛАВА 3. ЛУКА.

Мой внутренний эфир полон помех.

Всё стало ещё хуже после того, как он вставил себе серьгу в ухо. Истекающий каждый вечер ядом отчим вообще перестал себя ограничивать в проявлениях своей мерзкой сущности. Луке казалось, что этот человек давно умер, и там, внутри, под истончающейся с каждым днём оболочкой, просто гниёт. Не может в нормальном человеческом организме вырабатываться столько злобы.

Мать Луки усиленно делала вид, что в семействе всё прекрасно. Присутствуя при их конфликтах (точнее, когда отчима неконтролируемо несло), она делала большие глаза на Луку, мол, «не нервируй», и повторяла тягучим голосом, призывая непонятно к чему: «Антоша, ну, Антоша». А потом самоустранялась, убегая на слишком частые дежурства в больницу.

Находиться с отчимом в одном помещении Луке было невыносимо. Чересчур чистоплотный дядя Антон источал едкий горько-кислый запах, от которого щипало глаза. Слова отчима Луку не задевали – «Антоша» был не в том статусе. И тот чувствовал, что не является авторитетом для пасынка, и бесился ещё больше.

– Теперь ты у нас Лукерья, – мерзко кривясь и больно дёргая за ухо с серьгой, повторял отчим. – Лукерья.

Можно было что-то сделать или не делать ничего. На результат и стиль общения это бы не повлияло. Обладающий чрезмерной эмпатией Лука поначалу пытался сдружиться с новым мужем матери. Он видел, как у неё, измученной и одинокой, появились свет и надежда во взгляде. Всё, что мог сделать 15-летний подросток с недозревшей психикой, он сделал. Но дядя Антон воспринял дружелюбие за слабость и преклонение. Лука просчитался. Из-за отсутствия самореализации ущербный 45-летний мужик нашёл способ самоутверждаться за счёт ребёнка.

Вечерами Лука ощущал себя зверьком, затаившимся в дальнем углу своей норки. Он старался сидеть тихо, собирая очередную модель самолёта, прислушивался к звукам из соседней комнаты, репликам в сторону телевизора и раздражённым вздохам.

Дядя Антон, оставаясь без присмотра матери, отбрасывал необходимость отыгрывать роль правильного мужчины. Сидя на диване, потягивал вино и ждал нужной концентрации злости внутри себя. Лука легко умел предугадать по скорости и шуршанию шагов момент, когда отчиму становилось невыносимо сдерживать яд, и тот шёл «воспитывать» пасынка.

«Воспитание» происходило в виде словесного унижения, на которое Лука старался не реагировать. Шаблонные фразы, такие как «баба», «дохлый», «пороть тебя нада» и коронное «я научу тебя быть мужиком», продвигались по крещендо, не находя сопротивления. Переход на стадию рукоприкладства всегда был ожидаем.

С чувством удовлетворения и выполненного долга отчим уходил, чтобы затихнуть на пару дней, а Лука ещё долго, пытаясь унять дрожь в руках, оставался посреди своей небезопасной комнаты. Чтобы остудить пылающую щёку, он прислонялся к холодному зеркалу, мечтая провалиться в этот другой, сумеречный мир – без звуков и душного запаха чужого гнева.

В тот вечер дядя Антон пришёл раньше. Долго стонал на кухне, создавая вокруг себя ауру невыносимости. Мать суетилась, подскакивала к нему с очередной чашкой чая, осторожно гладила его по плечу, вызывая ещё больший негатив. Из обрывков нытья и раздражённого шипения Лука понял, что отчим на работе получил ожог сетчатки глаза и теперь вынужден страдать неопределённое время, сидя на больничном. Лука похолодел. И без того отвратительное дождливое лето грозило схлопнуться мухоловкой и мучительно долго его переваривать до полного исчезновения.

Отчим, окружённый дождевой тучей, распространяя запах сырости, перебрался в гостиную.

– Антоша, вот эти капли, три раза, да, еда на плите, скажешь, Лука тебе разогреет, пока… Мать сбежала в неуютный промокший вечерний воздух. Лука подумал, что сейчас хорошо где угодно, только не здесь. И мать это тоже знает.

Глаза у отчима не чинились. Первая неделя грозила перетечь во вторую и, судя по всему, в третью. Днём Лука пропадал в судо-авиамодельном или бродил с фотоаппаратом по городу. Вечера подстерегали его голодными хищными химерами. Вместе с движением часовой стрелки сгущались сумерки, а запах гнева чувствовался даже на расстоянии от дома.

Придя домой, Лука обнаружил, что скучающий без контакта с миром, не имея возможности выплеснуть своё гниющее содержание, отчим устроил обыск в его комнате. Вещи были не просто разбросаны, а намеренно испорчены и поломаны. Модели самолёта, совершив свой первый и последний полёт до стены, валялись у плинтуса жалкой кучкой косточек. —Не нашёл, что искал? – холодный и спокойный тон Луки удивил диктатора в тапочках. Но он продолжил молча сидеть, ещё громче хлюпая чаем.

Лука развернулся и направился в свою комнату, мимоходом зацепив с комода в прихожей белый пузырёк с клеем, которым он скреплял части самолёта. Уже в комнате он растерянно замер. Оказалось, что в руке он держал вовсе не клей. Это были глазные капли отчима. Лука застыл. В тишине чувствуя, как маленький демон на левом плече своими ледяными пальчиками дёргает его за ухо с серёжкой и тихо-тихо хихикает.

Отчим, давно потерявший для Луки человеческий облик, не вызывал ни жалости, ни опасения. Его просто нужно было нейтрализовать. Любым способом. Поставленный на комод клей вместо глазных капель решил эту проблему только наполовину. К сожалению.

В панике дядя Антон носился по кухне, натыкаясь на мебель, ронял предметы на пол, кричал, чтобы ему вызвали скорую. Лука, включив режим норного зверька, неподвижно сидел и улыбался, наслаждаясь звуками. По телу разливалась приятная фатальная неизбежность. Нет сомнения: то, что происходит, – закономерно, логично и оправданно.

Отчим ослеп только на один глаз и стал ещё агрессивнее. Но, на удивление, безадресно. Его подозрение о том, что подмена была не случайной, породило в нём лёгкий страх. Где-то на задворках разума он фиксировал понимание, что каждый из них перешёл границу. Он – в методах «воспитания». А мелкий социопат – в методах сопротивления. И кому-то придётся притормозить.

Ночи стали ещё длиннее. Таща за собой к рассвету пьяное тело отчима, они выматывали Луку. Ложиться в постель смысла не было. Поэтому он, не раздеваясь, забирался с ногами в кресло, спасаясь от озноба пледом. Сквозь сон слышалось ворчание, шарканье и тяжкие вздохи. Пару раз сбивающиеся шаги доходили до его комнаты, застывали у двери и возвращались обратно к скрипучему дивану.

Лука задерживал вдох, медленно выдыхая по мере их удаления. Поднявшись с кресла, он шёл к зеркалу. Оттуда на него смотрел бледный незнакомец с внешностью подростка и взглядом солдата, вернувшегося с войны. В предвкушении холодного отрезвляющего прикосновения ко лбу зеркальной глади он наклонил голову. Не встретив сопротивления, голова провалилась в зазеркальную раму.

«Я…всё ещё сплю? – подумал Лука. – Главное – сейчас не проснуться». И начал перелезать через край.

Комната была похожа на его, но зеркально отражена по планировке. Логично. Предметы и мебель были чужими. Нелогично. Аккуратно ступая, Лука продвигался через вязкий воздух. Что-то прошуршало по диагонали потолка и, звякнув прищепками штор, затихло. Ковёр на стене был покрыт чем-то похожим на мох, повторяющий узор. Он дышал, пульсировал и красиво завивался, медленно растекаясь в орнаменте. Среди завитушек мха сидело существо размером с кабачок. Ассоциация с овощем была неслучайной. Это была грязно-жёлтая личинка с розовыми прожилками. Она нагло развалилась в завитке мха, отталкивая его жирным боком.

«Так. Нужно, наверное, выбираться», – сказал вслух Лука. И проснулся в кресле с затекшими ногами.

Страница 2 из трактата "liminal Obscura".

Имя сущности: Мох, или Моховой поглотитель.

Наиболее часто встречающаяся сущность. Его имя – это едва слышный, влажный звук роста, шелест тысяч микроскопических лезвий.

Место обитания: сырые подвалы, чердаки, пространства за стенами старых домов.

Облик сущности.

В состоянии покоя это просто густой, бархатистый мох поразительно яркого или, наоборот, грязно-тёмного изумрудного оттенка. Он холодный и влажный на ощупь. Когда он проявляет активность, узор из мха начинает медленно, почти незаметно для глаза, перетекать. Если прикоснуться, кажется, что под слоем мшаной плоти пульсирует что-то тёплое. Он движется не шагами, а ростом. Медленно, по миллиметру в час, он расширяет свою территорию, плетя сети по кирпичу и штукатурке. От него пахнет сырым подвалом, гниющим деревом и землёй.

Способности.

Его сила – в тихом, влажном удушье, в преобразовании всего твёрдого и прочного в рыхлую, живую труху.

1. Кислотный шёпот. Мох не просто растёт. Он выделяет едва слышимое шипение – это звук его пищеварения. Крошечные кислоты и ферменты медленно разъедают камень, бетон, дерево, ткани. Стена под ним становится мягкой, рыхлой, теряет прочность. Он не ломает – он переваривает память здания, превращая её в питательный ил.

2. Поглощение звука. В отличие от существа из радио, он не транслирует прошлое – он впитывает настоящее. Комната, где он растёт, становится невероятно тихой. Звуки в ней глохнут. Он создаёт зону мховой тишины, где слышно только биение собственного сердца – и его тихое шипение.

3. Искажение времени. Находясь рядом с ним, начинаешь чувствовать неестественную медлительность. Движения становятся вязкими, мысли – тягучими и обрывочными. Возникает ощущение, что часы идут медленнее, а сам ты становишься частью этого медленного, вечного процесса роста и распада. Он делится своим собственным восприятием времени.

4. Призыв к распаду. Он притягивает к себе и усиливает всё влажное, старое, гниющее. В его присутствии быстрее заводится плесень на хлебе, ржавеет металл, портятся книги. Он – эпицентр тихого, беззвучного упадка, естественного распада, который обычно занимает годы, но при нём ускоряется до месяцев или недель.

Воздействие на человека.

Его цель – не напугать, а ассимилировать. Превратить творение рук человеческих – дом, крепость, память, высеченную в камне – обратно в прах, в питательную среду. Он – воплощение безразличной, неостановимой силы природы, которая медленно и уверенно забирает своё обратно. Он напоминает, что любая стена временна, и единственное, что действительно вечно – это тихий, влажный зов зелени под штукатуркой.

Страница 3 из трактата "liminal Obscura".

Имя сущности: Личинка Tineola (Тинеола. Лат. – реально существующий род молей)

Оно не совсем похоже на личинку моли – оно является её лиминальной проекцией.

Место обитания: старые ковры, шерстяные ткани, войлок. Часто встречается в симбиозе с Моховым Поглотителем.

Облик сущности.

Тело: продолговатое, мягкое, сегментированное, цвета выцветшей ковровой нити – грязно-розового, желтоватого, болотного. Движение: оно не ползёт, а волнообразно перетекает по поверхности, будто не имея костей. Его движение можно отследить по изменению узора ковра под ним – орнамент на мгновение сворачивается, становясь гладким и безликим.

Взаимодействие со мхом.

Мох и Личинки находятся в симбиозе. Мох создаёт влажность и сырость, необходимые Личинке для жизни. Взамен Тинеола разрыхляет и «пережёвывает» ткань ковра, готовя питательный субстрат для разрастания мха. Их совместное присутствие можно определить по плесневелым, влажным пятнам с изменённым орнаментом.

Способности.

Его сила – в тихом, необратимом уничтожении памяти, воплощённой в вещах.

1. Бесшумная эрозия. Оно не просто ест ковёр. Оно поглощает память, вплетённую в него. Вместе с ворсинками оно уничтожает воспоминания о том, кто ползал по этому ковру в детстве, кто пролил на него вино во время праздника, о чьих разговорах он помнит. Ковёр под ним становится исторически пустым, просто куском материи.

2. Создание зон забвения. Там, где оно проползло, остаются не только проплешины. Остаются зоны эмоционального вакуума. Наступив босой ногой на такое место, человек может испытать внезапный, беспричинный провал в памяти, кратковременную дезориентацию («Что я здесь делал?»).

3. Питание вниманием. Как и другие сущности, оно питается не только материей. Его лучшая пища – человеческое безразличие. Чем дольше хозяева не замечают его присутствия, тем смелее и наглее оно становится. Оно культивирует апатию.

Воздействие на человека.

Оно не пугает явно. Его воздействие – медленное и экзистенциальное.

Тихая ностальгическая боль. Вы можете смотреть на старую семейную фотографию на фоне ковра и чувствовать не теплоту, а лёгкую, непонятную грусть, будто это воспоминание кто-то надкусил и выплюнул, лишив эмоциональной составляющей. Ощущение невидимой порчи. Постоянное, фоновое чувство, что что-то в доме не так. Не грязно, а именно испорчено, разлагается изнутри, хотя видимых причин нет. Это чувство исходит именно от ковра – молчаливого, но активного участника процесса распада.

Его цель – не навредить человеку напрямую, а превратить артефакты его жизни в прах и пыль, вернув их в исходное состояние безличной материи. Он – тихий могильщик прошлого, работающий в тандеме со мхом, который является садовником этого нового, безвременного ландшафта забвения.

ГЛАВА 4. НУЛЕВАЯ ОТМЕТКА.

Пространство между частотами – не пустота. Это комната ожидания для тех, кто верит в возобновление эфира.

Лука любил ночи, когда удавалось проваливаться в зеркальный мир. Приняв это умение за естественный ход событий, он не удивлялся и не пытался разобраться ни в причинах, ни, тем более, в последствиях. Комнаты всегда попадались разные. Пустые от людей, они были населены разными сущностями и явлениями, идентифицировать которые было в ближайших планах Луки. Он уже перебирал варианты названия своего бестиария теневой флоры и фауны.

Tenebrae Marginales (Тенебры Маргиналес)

Использование синонимов: tenebrae (тьма, мрак) + marginalis (пограничный, находящийся на краю). Пограничные, маргинальные тени.

Или вот ещё:

Umbra in Margine (Умбра ин Маргине) «Тень на краю». Кратко, ёмко и невероятно атмосферно.

В итоге в неприметной тетрадке на 120 листов на первой странице была сделана историческая запись:

Liminal Obscura (Лиминальная Обскура), где Liminal – пороговый, находящийся в промежуточном состоянии. «Пороговая тьма» или «Тьма лиминального пространства». Идеально передающая состояние «между».

Ночные прогулки не вызывали тревоги, потому что прекращались они по одному только мысленному пожеланию. И всё бы так безобидно и продолжалось, придавая неясный, но всё же смысл существованию, но случилось непредвиденное.

В одной из особо тёмных квартир Лука скорее не услышал, а почувствовал гул. Он шёл по полу и стенам, отдавался в висках, пульсируя, как биение радиоактивного подземного солнца, поднимая волоски на руках. Пахло электричеством и солёным озоном, как при выходе из отфильтрованного воздуха метро на улицу. Лука, отключив инстинкты самосохранения, двинулся на звук.

Заглянув в кладовку, отгороженную от большой комнаты шторой с тревожными яркими розами, Лука замер. Гудела дыра. Большая, метром в диаметре, с краями, как у гнилого яблока. Она дышала, выталкивая влажность. Темнота внутри дыры была не просто отсутствием света. Она была настолько плотной, что казалась плоской. Поддавшись глупому порыву, Лука протянул руку и растопырил во тьме пальцы. Они утонули в тактильно-сыром воздухе, как во рту у зевнувшего зверя. Лука подумал, что в такую дыру нужно кидать таких бесполезных людей, как отчим.

Внезапно в дыре ощутилось движение. В свете тусклой лампочки мелькнуло огромное, сложенное из хитиновых щитков, как у мокрицы, тело. Донеслось шуршание многочисленных лапок. Мозг заботливо подкинул похожий ранее виденный в энциклопедии образ: ископаемый трилобит. Этот был точно размером с корову. Существо пронеслось мимо отверстия и исчезло в туннеле, оставив на кончиках пальцев неясный след от касания: то ли слишком холодный, то ли слишком горячий. Лука выдернул руку из дыры и проснулся.

Лука нашёл себя на кресле в гнезде из подушек и пледа. Потянувшись, он вляпался рукой во что-то жёсткое и щетинистое, которое тут же сократилось под его пальцами, включив сигнал брезгливости и погнав до плеча волну ледяных мурашек. Цепляясь за плед, словно обидевшись, что его сразу не заметили, сидел хитон размером с кошку. Идентификация произошла мгновенно, слетев всё с тех же страниц энциклопедии. Его панцирные пластины нервно терлись друг о друга и шуршали.

–Блин! – сказал Лука. – И что теперь?

Хитон попытался зарыться глубже в плед. Мысли о том, как вернуть существо обратно в зеркальность, не формулировались. Ясно было, что оно каким-то образом прицепилось к руке, которой Лука необдуманно шарил в темноте кладовочной дыры. Глядя на затихшее существо, он думал, куда его поселить, как его кормить и как прятать. Взяв осторожно плед вместе с обитателем, Лука отправился в ванную. Казалось, замкнутое пространство станет более подходящим для дальнейших манипуляций.

В коридор вывалилось тело дяди Антона. Сфокусировав свой единственный глаз на пасынке, он пробурчал что-то похожее на «чего тут это ты» и потянул за край пледа. Хитон дёрнулся, прыгнул на предплечье отчима и, шустро перебирая ножками, полез к нему на плечо. Лука замер, ожидая воплей, которых не последовало.

Отчим повёл плечами, когда хитон заполз к нему под рубашку и, судя по всему, устроился между лопатками. Он его не видит? Вижу только я. Ладно. Посмотрим на реакцию матери,– размышлял Лука, возвращаясь к себе в комнату.

У вернувшейся со смены матери никаких вопросов не возникло. Отчим жаловался на головную боль и ломоту в спине. Не имея традиции совместных завтраков, Лука прошёл мимо кухни. Он слышал знакомое сухое шуршание пластин хитона. Чудесное состояние ожидания и предвкушение непрогнозируемых, но однозначно интересных последствий ускоряло ход сердца.

Отчим таял на глазах. Кожа его становилась серой и похожей на пергамент. Вспышки гнева сменились на раздражённое нытьё. Вызванный усталый врач прописал курс капельниц и тихо, не прощаясь, растворился во мраке прихожей. Находиться рядом с дядей Антоном было тревожно.

Лука уже не считал количество бессонных ночей и свои переходы в зеркало. Он, конечно, понимал, что это связано со снами, а зеркало тут вообще ни при чём. Заботливый мозг нашёл способ для хоть какого-нибудь объяснения происходящего. К тому же так перемещаться на ту сторону было вполне удобно.

Лука уже легко мог диагностировать у себя астенический синдром. Невозможность спать, есть, думать. Бездействие истощало больше, чем любое действие. Спать хотелось даже во время брожения по чужим потусторонним квартирам.

Когда он внезапно увидел спящую девушку в одной из комнат, то сначала не решался войти. Стоял на пороге, прислушиваясь к ощущениям. Местная флора и фауна замерли в ответ. Комната была уютная, с воздухом приятного тёплого оттенка. Пахло ванилью. Пройдясь до окна, Лука оглядел комнату с другого ракурса. Девушка то ли спала, то ли следила за ним из-под прикрытых ресниц. Он видел её дыхание. Появилась уверенность, что это именно она выдыхает этот знакомый ванильный запах.

Неожиданно для себя, осознав безнаказанность и неподконтрольность, он поддался порыву, забрался на кровать и прижался к спящей девушке. Всё, что ему не хватало: спокойствие и нежность, даже в таком иллюзорном виде, окутали его, прижали к кровати, запустили тёплые ладошки под футболку и погладили по спине.

«Я сплю во сне»,– подумал Лука. – «Наконец-то».

Весь день Лука тревожился. Какова вероятность снова очутиться в комнате спящей девушки? Необъяснимая связь волновала его. В этой жизни, словно в сотне прошлых. Казалось, рядом может появиться человек, способный понять и разделить происходящее. Закрывая глаза, он давал себе установку, стараясь ни о чём больше не думать и не допускать в мысли иных образов, кроме квартиры с ванильным воздухом.

Маловероятно не значит невозможно. Это была последняя связная мысль перед отключением сознания.

Страница 11 из трактата "liminal Obscura".

Имя сущности: Хитон Бездны (Chiton Abyssi, Хитон Абисси). Паразит.

Его имя – это ощущение тяжести на душе, холодная пластинка на сердце. Оно не издает звуков, но его присутствие заглушает все остальные.

Место обитания: энергетическое поле жертвы, область между лопатками, реже – солнечное сплетение.

Облик сущности.

Существо напоминает гигантского хитона размером с кошку. Его спина покрыта восемью выпуклыми, тускло-матовыми известковыми пластинами, похожими на броню древнего воина. Голова: скрыта под передним краем панциря. Оттуда может ненадолго появляться ротовой конус без глаз, но с множеством щупалец-ресничек, которые не ощупывают пространство, а дрожат, улавливая вибрации отчаяния и тревоги потенциального носителя. Движение: перемещается быстро и неотвратимо. Его пластины поскрипывают не как камень о камень, а как стиснутые зубы. Шуршание его ножек по поверхности – сухое, шелестящее, похожее на трение наждачной бумаги о кожу.

Способности.

Его физическая форма – лишь проводник. Его истинная сущность – энергетический паразит.

1. Ментальное присасывание. Он не просто цепляется к коже. Он внедряется в биополе жертвы, подключаясь к её эмоциональному и ментальному центру. Место контакта (например, между лопатками) может холодеть или, наоборот, покалывать, как онемевшая конечность.

2. Выкачивание воли. Он питается не кровью, а психической энергией, волей к жизни, мотивацией. Он методично высасывает из жертвы всё: радость от вкусной еды, интерес к хобби, желание общаться, любовь, амбиции. Он оставляет после себя лишь экзистенциальную пустоту и ощущение бессмысленности любого действия.

3. Амплификация негатива. Существо усиливает и мутирует естественные негативные мысли жертвы. Лёгкая грусть становится глубочайшей депрессией. Усталость – непреодолимой апатией. Временная неудача воспринимается как неопровержимое доказательство собственной ничтожности. Оно зомбирует человека его же собственными тёмными мыслями.

4. Невидимость для жертв. Как высокоспециализированный паразит, он остаётся невидимым и неосязаемым для всех, кроме редких сенситивов или существ из лиминальных пространств. Со стороны сама жертва просто чувствует «холодок между лопатками» или «непонятную тяжесть на душе», списывая это на возраст и усталость. Она не видит самого моллюска.

Воздействие на человека (клиническая картина) Жертва проходит стадии заражения:

1. Ангедония. Полная утрата способности чувствовать удовольствие. Еда становится безвкусной, музыка – просто шумом, любимые занятия – бессмысленной рутиной.

2. Абулия. Патологическое отсутствие воли, неспособность принимать решения и совершать целенаправленные действия. Человек может часами сидеть и смотреть в стену.

3. Апатия. Полное безразличие к себе и окружающему миру. Исчезают желания, исчезают эмоции. Наступает состояние живого трупа.

4. Экзистенциальный крах. Окончательное осознание (навязанное паразитом) своей абсолютной бесполезности и ненужности. Мир без красок, без звуков, без будущего. Именно на этой стадии приходит мысль о суициде как о единственно логичном выходе.

Цель Хитона – довести носителя до последней стадии и поглотить финальный, самый мощный выброс энергии – энергетический всплеск в момент смерти. После этого он открепляется от трупа в поисках новой жертвы или возвращается в лиминальные пространства.

Он – квинтэссенция безнадёжности, воплощённая в форме древнего моллюска. Не монстр, который разрывает плоть, а тихий убийца личности, превращающий человека в пустую, безвольную оболочку.

ГЛАВА 5. ТОЧКА СБОРКИ.

Моя аура – ошибка 404. А потом стало ясно, что это не ошибка, а приглашение создать содержимое самостоятельно.

Растрёпанная девушка сидела на кровати, держась за край одеяла, как за якорь. Лука, не делая резких движений, сполз коленями на пол и присел на согнутые ноги.

«С таким цветом волос она похожа на ведьму. Но не злую, а свободную, знающую тайну. Как в кельтских легендах, – подумал Лука. – Или это одна из прерафаэлитских картин, как у Россетти или Уотерхауса, где рыжеволосые женщины – это миф, магия, трагедия и красота». Осень, опавшие листья, костры, кора дерева, последние тёплые закаты…

– Что? – Девушка смотрела вопросительно. – Кто ты? Где это?

Тон становился всё более нервным.

Лука протянул руку ладонью вверх. Он так делал с уличными недоверчивыми собаками.

– Тихо, – сказал он тихо.

Девушка не отодвинулась, но недоверчиво произнесла:

– Ты не настоящий!

Лука усмехнулся:

– Мне тоже иногда так кажется.

– Я просто спала! Ты мой сосед?

– Возможно. Сосед сбоку. Или снизу. Геометрия тут хромает на все конечности. Я просто сюда проваливаюсь с недавнего времени. Я Лука. Живу в Москве.