Новеллы Тайного общества

Тяжело дыша, Таня, со счастливой улыбкой смотрела на Вову. Она плыла в облаках удовольствия и, похоже, не очень понимала, что происходит. Но это было еще не все. Вова взял Танину ладонь и положил на свой возбужденный член.

– Тань, еще не все… помоги мне кончить…

В затуманенных блаженством глазах мелькнуло понимание, и довольная улыбка растянула ее припухшие губы. Она сжала твердый член ладонью и начала двигать вверх—вниз. Вова тихо застонал, Таня испуганно замерла…

– Все в порядке… продолжай… мне приятно… – Она возобновила движение.

– Да… вот так… – шептал он, и голос дрожал от возбуждения. – Не бойся… мне очень хорошо сейчас… – Движения руки ускорилось.

Таня заинтересованно перевернулась на бок и, не прекращая движений, села. Второй ладонью она мягко массировала яички. Наклонилась, чтобы взять член в рот, но не успела… Вова вдруг напрягся и Таня почувствовала, как его упругий, горячий член начал сокращаться в ее ладони и на ее пальцы, несколько раз, плеснуло горячим и липким… Немного обжигающей жидкости попало ей на лицо и она, пристально, глядя Вове в глаза слизнула ее языком…

Прошептала: – Ммм… да ты, оказывается вкусный…

Потянулась к нему, и легла рядом, не говоря ни слова, они обнялись. Просто лежали, прислушиваясь к биению сердец. Заснули поздно ночью, обессиленные страстью, возбужденные и довольные.

Это была ночь почти невинных, но от этого, не менее страстных ласк и взаимного удовольствия. Они исследовали тела друг друга, давали волю рукам, но не перешли последней черты. Их тайна стала глубже, горячее и влажнее.

За окном стоял темный, бескрайний лес, и редкие фонари санатория, как слепые стражи, наблюдали за их маленькой, горячей человеческой тайной.

******

Утром Таня смотрела на Вову открыто, без тени смущения. Они стали своими. Вова был еще более заботлив, делал девчонкам кофе и бутерброды, бросал влюбленные взгляды на Таню.

Из-за того, что не выспались, работать решили только до обеда. Закончив инвентаризацию старинной липовой аллеи, похожей на высокий, зеленый коридор, из-за сомкнутых крон, они втроем устроили пикник на берегу заросшего пруда. Было пасмурно и прохладно. Девчонки кутались в пледы, пили вино с сыром, смотрели на свинцово темную воду.

Краем глаза, Вова заметил на плече Танюшки темную точку.

– Танюшка! У тебя клещ, на плече…

Танюшка запаниковала, брезгливо визжа, она мешала извлечь насекомое. Но, после долгих уговоров Вове, все-таки удалось аккуратно выкрутить его ниткой.

– Мне надо срочно выпить, – сказала Танюшка и плеснула себе в стакан, – для успокоения нервов.

Начавшийся холодный дождь заставил компанию вернуться в комнату. Здесь было так же сыро и неуютно, как и на улице. Но, Танюшка, выпившая больше всех, сразу же рухнула на свою кровать и уснула.

Вова и Таня устроились на диване, и включили фильм, на ноутбуке. На экране какие-то веселые персонажи разыгрывали комедию. Таня зевнула:

– Кино скучное. Давай, лучше, мой фильм посмотрим, и вставила в ноутбук USB-флэшку.

На экране развернулось порно. Герои – парень и девушка – в русских народных костюмах, в декорациях бани, занимались жестким, без изысков, сексом.

Вова задержал дыхание. Он никогда еще не смотрел порно в компании женщины. Было неловко и при этом дико возбуждающе. Он краснел, отводил глаза, чувствуя, как его возбуждение оттопыривает ширинку штанов.

Таня тихо рассмеялась, наблюдая за его реакцией.

– Что, Вовочка, никогда такого не видел? – прошептала она, подвигаясь к нему ближе.

– Непорядок. Надо срочно ликвидировать пробелы в твоем образовании. Я буду твоей учительницей.

Ему нравилась ее манера разговора – прямая, развратная, с вызовом.

– Для начала, – томно протянула она, – скажи, какие на мне трусики и, какой на них рисунок?

Вова сглотнул. – Я… я не смотрел. Это не прилично, пялиться.

Она рассмеялась еще громче, бросив взгляд на спящую Танюшку. Затем натянула ткань своей юбки на бедре.

– Вот, смотри. Даже через ткань виден рисунок.

Вова покраснел еще сильнее. Тогда Таня, не сводя с него глаз, медленно подняла подол до самого пупка.

– Видишь? Сердечки. Красные. Мне нравится смущать тебя. Ты такой предсказуемый и такой… милый.

Его возбуждение росло с каждой секундой.

– Дотронься до меня, – приказала она, придвигаясь к нему вплотную.

– Но… еще день, светло. Днем я как—то не привык… – пробормотал он, чувствуя всю, идиотскую, неубедительность своих слов.

– Но ты же на работе меня трогаешь, – безжалостно парировала она.

– Я же вижу, что ты хочешь меня трахнуть, но стесняешься. Я не предлагаю тебе секс, я и сама к этому, пока, не готова. Но мы можем делать друг другу приятно.… Есть другие способы. Я научу тебя… мальчик.

Обещание приятных ощущений зацепило. Он протянул руку и ладонью погладил ее живот поверх тонкой ткани трусиков.

– Ниже, – строго сказала она. – И не останавливайся.

Он опустил ладонь между ее бедер, ощутил под тканью мягкий бугорок лобка, рельефность половых губ.

– Чувствуешь жар? – она прикрыла глаза. Он кивнул, не в силах вымолвить слова. Ткань трусиков была уже влажной и пьяняще пахла ею – молодой, желанной женщиной. Его дыхание сбилось. Вова громко сглотнул.

– А теперь медленно сними их.

Вова уже был не в силах сопротивляться своему возбуждению. Наслаждался ее игрой, ее властью и своим подчинением. Он мечтал об этом, но никогда не решился бы сам. Таня приподняла бедра, помогая ему стянуть трусики. Они соскользнули вниз, открывая его взгляду темный треугольник волос и, набухшие от возбуждения половые губы, блестевшие влагой в тусклом свете грозового неба, из окна. У Вовы закружилась голова.

Почувствовав прохладу воздуха, Таня движением ноги отбросила трусики в сторону и откинулась на подушки.

– А теперь, Вовочка… поцелуй меня. Там. – Она прошептала это так тихо, что он почти не расслышал, но ее тело говорило громче слов. Таня согнула ноги в коленях и широко раздвинула, уперевшись ступнями в край дивана. Полностью открываясь ему. Вова увидел, ее розоватые внутренние губки. – Ну же…

– Таня, учти, я этого никогда не делал…. Направляй меня, – его голос звучал хрипло, как будто был чужим.

Он сполз с дивана на колени, как перед алтарем. Отчетливо увидел ее лоно – темные, влажно блестящие смазкой складки влагалища. Взял ее за бедра и медленно, наклонился. Почувствовал ее запах – чистый, животный, пьянящий аромат желания. Его первое прикосновение было робким, просто коснулся губами… Она была восхитительно упругой и бархатистой. Вова ощутил солоновато-сладкий вкус.

Таня направляла:

– Теперь… языком.… Води вокруг… и лижи внутренние складочки…

Он погрузил язык в ее горячую, влажную глубину. Дальше уже не нужны были инструкции. Инстинкт и жажда руководили им. Он пощекотал кончиком языка. Таня вздрогнула, и с ее губ сорвался первый громкий стон. Он погрузил язык глубже, имитируя проникновение, и она инстинктивно сжала его голову бедрами, а потом с выдохом отпустила.

Странная, инстинктивная уверенность охватила Вову. Он перестал думать, позволив телу действовать. Ласкал Таню языком, губами, вбирал в себя ее влагу, ее вкус – совершенно опьяняющий. Он нашел ее клитор и принялся ласкать его – круги, легкие надавливания, посасывания, вибрация кончиком языка.

Она стонала все громче, уже не обращала внимания на спящую подругу, взъерошила волосы на его голове, прижала его лицо к себе. Он чувствовал, как ее тело напрягается, как нарастает волна. Одной рукой он, за короткие волосики, оттянул кожу на ее лобке, оттягивая кожу над клитором, а губами и языком продолжал ласкать. Вторая рука скользнула внутрь нее, два пальца вошли в горячую, узкую вагину сводя ее с ума.

Ее дыхание стало частым и прерывистым, тело билось в конвульсиях. Таня выкрикнула что-то нечленораздельное, и ее тело затряслось в мощном, долгом оргазме. Бедра мелко дрожали, зажимая его голову так сильно, что перехватывало дыхание.

Вова не останавливался, продолжая ласкать ее. Пока она не оттолкнула и не свернулась калачиком, продолжая стонать и сотрясаться в сладостных судорогах. По ее щекам текли слезы. Юбка и футболка были задраны, открывая всю ее белизну и нежность. Она была прекрасна в своем самозабвенном наслаждении…

Сзади раздался дрожащий выдох облегчения. Вова обернулся. Танюшка сидела на своей кровати, закутавшись в одеяло, и смотрела на них горящими глазами.

Увидев, что все закончилось, она подошла и тихо набросила на Таню простыню, скрыв от его глаз бесстыдную женскую наготу. Вова сидел, на коленях, перед диваном, как оглушенный, и медленно приходил в себя.

– Ну, ты, кабель, и дал мастер-класс, – прошептала она ему на ухо.

– Пообещай мне, что когда-нибудь сделаешь со мной то же самое. Как я Тане завидую.… Многие такого оргазма за всю жизнь не получают. А ты с первого раза отправил ее в нирвану. Все, теперь Танька тебе точно даст… по первому намеку. Да я бы и сама тебе дала, прямо сейчас, но боюсь, она, теперь, тебя для себя застолбила.

Вова молчал, ошеломленный. Всем телом чувствовал, что теперь их с Таней соединяет новая связь.

– Пойди умойся, герой-любовник, – фыркнула Танюшка, – а то все лицо, она тебе, обкончала. А я, пока, чайник поставлю. Аж протрезвела, от вашего порно-шоу.

Он кивнул и пошел в душ, на первом этаже, оставляя за спиной двух женщин – одну, лежащую в блаженном забытьи, и другую, с возбуждением и удивлением смотрящую ему вслед.

Возвращение Тани к жизни заняло минут сорок. Они уже пили чай с пряниками, когда она открыла свои огромные голубые глаза.

*******

В комнате пахло чаем, влажной штукатуркой и сексом – сладковатым, терпким, возбуждающим даже сейчас, в момент затишья.

Таня лежала на диване, заботливо укрытая простыней. Ее огромные голубые глаза, еще влажные от слез, блуждали по потолку, цеплялись за тени, искали Вову. Она нашла его и улыбнулась – слабо, довольно, но без тени смущения. Улыбкой говорящей, что знает и принимает все.

– Жива? – спросил Вова. Он сидел на краю стула, держа в руках кружку с горячим чаем. Его пальцы все еще помнили влажную горячку ее тела, а на губах ощущался ее вкус.

– Еле-еле, – голос ее был хриплым, севшим от недавних криков. – Ты чего там, в сторонке, как опоссум напуганный? Иди сюда.

Он подошел, сел на край дивана. Пружины жалобно скрипнули. Таня высвободила из-под простыни руку, коснулась его ладони.

– Спасибо.

– За что?

– Не знаю. За все. За то, что не испугался моих сумасшедших просьб. За то, что сделал все так… профессионально. – Она хмыкнула, и в уголках ее глаз собрались смешливые морщинки.

Танюшка, флегматично жевавшая пряник, оживилась:

– Да уж, профессионально – это мягко сказано. Я думала, потолок обвалится. Ты, Вова, скрывал от коллектива свой талант. Надо тебя в штат санатория взять, врачом—сексопатологом. Лечить языком и пальцами.

Вова покраснел. Ему все еще было неловко от этой откровенности, от того, что их интимный момент стал зрелищем. Но в то же время где-то глубоко внутри, в потаенном мужском уголке души, бурлило приятное и гордое чувство. Он смог. Доставил неземное удовольствие женщине. И этому есть свидетель.

– Тихо ты, – беззлобно бросила подруге Таня. – Не слушай ее. Она просто злая, что одна, как перст.

– Одна? – расмеялась Танюшка. – Да я тут настоящее порно в режиме реального времени посмотрела, да еще и с качественным звуком. Я уже не одна. Я… обогатилась внутренне.

Она отложила пряник, встала и потянулась, ее майка задралась, обнажая упругий плоский живот и пирсинг в пупке. – Я пойду, пожалуй, душ приму. А то тут от вас пахнет грехом… сладким. Или вы еще на второй раунд запланировали? Предупредите, я прогуляюсь тогда.

Дверь захлопнулась, и они остались одни в зыбкой тишине, нарушаемой только завыванием ветра в старом камине.

– Второй раунд? – тихо, с надеждой спросила Таня, проводя пальцами по его руке.

Вова сдавленно рассмеялся.

– Ты чего? Ты же еле живая.

– Так это не мне работать, – она лукаво подмигнула. – Я могу просто лежать и мух считать. А ты… работай. Осваивай новые высоты. Ты же не все сделал, что хотел?

Он посмотрел на нее. Ее лицо было бледным, но губы – алыми, припухшими от поцелуев. Из-под простыни выбивалась прядь русых волос. Она была развратна и невинна одновременно. И он хотел ее снова, дико, до дрожи в коленях. Но тело ныло от усталости, а сознание медленно возвращалось в реальность, где он – женатый мужчина, который только что совершил нечто невозможное.

– Я… я даже не знаю, чего я хотел, – признался он. – Я просто… шел у тебя на поводу. И мне это безумно понравилось.

– А чего ты хотел? – она приподнялась на локте, и простыня соскользнула, обнажив маленькую, упругую грудь с темным соском. – Ну же, признайся. Мужчины всегда чего-то хотят. Особенно такие тихие, как ты.

Он замолчал, глядя на ее грудь. Мысли путались. Хотел ли он войти в нее? Да, конечно. Но не сейчас. Сейчас он хотел засыпать и просыпаться с этим чувством – что он смог, что он подарил неземное наслаждение. Что он – не просто серый офисный работник, а мужчина умеющий дарить наслаждение.

– Я хотел тебя услышать, – нашелся он, наконец. – Услышать, как ты теряешь контроль из-за меня.

Таня задумалась, потом кивнула.

– Ну, ты своего добился. Я, кажется, орала на весь поселок. Спящие туберкулезные больные в главном корпусе, наверное, подумали, что началось землетрясение. – Она помолчала. – А знаешь, чего я хотела?

– Чего?

– Чтобы ты кончил. Рядом со мной. Чтобы я видела. Мне всегда было интересно, как это – видеть мужчину в такой момент.

Вова сглотнул. Ком в горле стоял плотный, горячий.

– Тань… – он начал и запнулся.

В дверь постучали. Резко, нетерпеливо. Они вздрогнули, испуганно глянули друг на друга. Вова вскочил, на ходу поправляя штаны.

– Кто там?

– Это я, открывай! – донесся голос Танюшки. – У меня тут проблема!

Вова отпер замок. Танюшка стояла на пороге, бледная, закутанная в свое тонкое полотенце.

– Там… там кто-то есть. В душевой. Я слышала… шаги. Или мне показалось. Блин, я вся мокрая, испугалась, черт знает чего.

Вова нахмурился.

– Наверное, ночные сторожа. Их двое, помнишь? Вы же с ними знакомились.

– Нет, – покачала головой Танюшка. – Они сегодня в главном корпусе дежурят, у них там другой пост. А тут… в нашем здании кроме нас никого нет. Там темно, и скрипит кто-то.

Тишина вдруг стала зловещей. Ветер завыл громче, и старые рамы в коридоре жалобно затрещали. Лес за окном был черным, непроглядным массивом.

– Ладно, – вздохнул Вова, ощущая прилив странной, почти мальчишеской отваги. – Щас посмотрим. Девчонки, вы тут, дверь на замок. Я схожу, проверю.

Он взял с пола топорик, единственное, что могло сойти за оружие, и вышел в коридор. Слабый свет потолочного светильника выхватывал из мрака облупленные стены и грязный пол. Воздух пах сыростью, пылью и чем-то еще… сладковатым, лекарственным.

Он медленно двинулся по лестнице, ведущей на первый этаж, к душевым и подсобкам. Сердце колотилось где-то в горле, тревожные мысли лезли в голову: «Идиот, Вова, ты идиот. Ты здесь не герой любовного романа, ты инженер-озеленитель, который застрял в заброшенном санатории с двумя девчонками и теперь воображаешь себя Рембо из-за скрипа половиц».

Шаги гулко отдавались в пустоте здания. Он спустился вниз, направил луч фонаря в длинный коридор. Пусто. Двери в душевые были приоткрыты, из одной валил пар – видимо, Танюшка так испугалась, что даже не выключила воду.

Он заглянул внутрь. Кафель, покрытый известковым налетом, ржавые трубы. Никого. Вода капала с расшатанной душевой лейки, издавая мерный, тоскливый звук. Капель. Вот и все «шаги».

Он уже хотел развернуться, когда луч фонаря выхватил из темноты в конце коридора другую дверь – тяжелую, дубовую, ведущую, если он не ошибался, в подвал. Она была приоткрыта. И он был почти уверен, что днем, когда они осматривали здание, она была закрыта на большой амбарный замок.

Любопытство пересилило осторожность. Он подошел ближе. Дверь действительно была открыта. Из щели тянуло ледяным, промозглым воздухом, пахло плесенью и землей.

– Кто здесь? – громко спросил он, и его голос прозвучал неестественно громко и напряженно в этой гробовой тишине.

В ответ что-то грохнуло в глубине подвала – сухо, металлически. Вова вздрогнул и отступил на шаг. Крыса. Или кошка. Или призрак сахарного магната. Он нервно усмехнулся сам себе, но рука сама потянулась и захлопнула тяжелую дверь. Он оглядел ее – замок висел на месте, но был открыт. Кто-то его отпер. Сторожа? Но зачем им ночью в подвал?

Он вставил дужку замка в скобу и щелкнул им. Теперь сиди там, в темноте, кто бы ты ни был.

Когда он вернулся в комнату, девчонки сидели на диване, тесно прижавшись, друг к другу, как испуганные дети.

– Ну? – хором спросили они.

– Никого. Капала вода. И, наверное, ветер где-то сквозит. В старых домах всегда полно звуков.

Танюшка не выглядела убежденной.

– А я четко слышала. Как будто кто-то водичку пускает… не из крана. Ну, знаешь,… как в унитазе смывают.

– Может, это трубы шумят? – предположила Таня. – Они тут старые, наверное, сами по себе гремят.

Танюшка вздохнула и поднялась с дивана.

– Вова… – голос ее дрогнул, выдавая неподдельный, девичий страх. – А ту дверь? В подвал? Ты ее закрыл просто на висячий замок. Вдруг… вдруг там кто—то есть? И он теперь здесь, внизу?Она сделала шаг к двери и замерла, прислушиваясь к скрипам и шорохам старого здания.

– Посиди в раздевалке, пока я буду мыться, а? Пожалуйста. Я… я боюсь одна. От шума воды вообще ничего не слышно, а я буду мыть голову…Она обернулась к нему, и в ее глазах читалась неподдельная мольба.

– Иди, защити нашу девочку от призраков, герой. Мне и так хорошо.Вова посмотрел на Таню. Та прикрыла глаза, блаженная и расслабленная, и лишь лениво махнула рукой:

Его мужское эго, уже раздутое до небес, с готовностью откликнулось на призыв быть защитником. Он кивнул и поднялся.

*******

Длинный коридор на первом этаже был еще более зловещим ночью. Вода с потолка капала в ржавые тазы, а тени от их фонаря плясали на стенах, принимая уродливые очертания. Танюшка шла так близко к Вове, что он чувствовал каждый ее вздох.

– А вдруг он не выходил, потому что он здесь? – прошептала Танюшка, вжимаясь в его плечо.Дверь в подвал была закрыта. Замок висел на месте. Вова потряс его – закрыто намертво. – Видишь? Никто не выходил. Все в порядке.

Вова проводил девушку до душевой. Она скрылась за деревянной перегородкой, и через мгновение послышался шум воды. Вова сел на скамейку, прислонившись спиной к прохладной кафельной стене. Закрыл глаза, снова представляя Танино тело, ее стоны…

– Говори со мной! А то страшно! Расскажи что-нибудь веселое!– Вова! – крикнула Танюшка через шум воды. – Ты тут? – Я тут! – крикнул он в ответ.

– Нет! – ее голос прозвучал совсем близко, она приоткрыла дверь и высунула мокрое, разгоряченное лицо. Капли воды стекали по ее шее вниз. – Расскажи… а ты часто такое делаешь? Ну… с Таней… вот так?Он засмеялся. – О чем рассказать? О классификации липовых аллей?

– А что? – ее глаза блестели сквозь пар. – Я все слышала и видела. Ты… очень мастерски это делаешь. Я аж обзавидовалась.Он смутился. – Танюш… не надо.

Вова промолчал, чувствуя, как по его телу опять разливается жар возбуждения. Вода шумела, создавая интимный, закрытый мирок.

– Танюшка, я думал, ты шутишь… – попытался он отшутиться, но голос его дрогнул.– Ты же обещал, – вдруг сказала она тише. – Сделать и со мной так же. Помнишь?

– А я не шучу. И Таня не должна знать. Никогда. Она сейчас, как львица со своей добычей. Отберет и не подавится. Но мне тоже хочется. Всего один раз. Прямо сейчас. Пока она там нежит свое царственное тело.Дверь приоткрылась еще чуть-чуть. Он увидел ее плечо, ключицу, мокрую кожу.

– Можем, – она перебила его. – Дверь закрыта. Вода шумит. Наверху ничего не слышно. Ну же, Вова, обещания нужно выполнять. Я вся мокрая и готовая. Не заставляй меня просить.Его сердце колотилось. Искушение было огненным. – Мы не можем… – слабо протестовал он.

– Так сними, – улыбнулась она просто, как о самом очевидном в мире. – Повесь на вешалку… рядом с моей одеждой.Его ноги сами понесли его к двери. Рука потянулась к ручке. – Подожди, – он опомнился. – Я… я же одет. Намокну.

Рассудок, что-то невнятно бормотал, о ловушке и о переходе всех границ. Но тело, все еще возбужденное, уже не слушало его. Рассудок был быстро загнан под лавку объединенными усилиями мужского эго и неуемной жаждой осознавшего себя самца. Вова скинул футболку, закрыл дверь в раздевалку на щеколду и, стараясь не думать, снял джинсы и трусы. Выпрямился, потянулся всем своим мускулистым телом и, не пытаясь скрыть мощную эрекцию, гордо вошел в душ к Танюшке.

Пар застилал все вокруг. Танюшка стояла к нему спиной под потоками воды, и струи омывали ее упругие ягодицы, стройные ноги, тонкую талию. Она обернулась. Груди у нее были больше, чем у Тани, белые, тяжелые, с острыми, набухшими темно-красными сосками. А взгляд дерзким, полным вызова.

– Ого, да ты, ко мне со… стволом… как танк – пошутила она, пристально разглядывая его торчащий член. – Покажешь мне, что ты умеешь?

Она прижалась всем мокрым, скользким телом, ощупывая его мускулы, и поймала его губы своими. Это был совсем другой поцелуй. Она, игриво, лизнула и скользнула языком между его губ, язычок был быстрым, настойчивым, она кусала его губы, впивалась в него.

– Вот видишь? Я уже вся для тебя. И от тебя. Еще с того момента.Его руки скользнули по ее мокрой спине вниз, к ягодицам. Он сжал их, чувствуя, как они упруго поддаются. Танюшка застонала ему в рот и сама направила его руку себе между ног.

Вова опустился перед ней на колени на мокрый, скользкий пол. Горячая вода лилась на них сверху, заливая глаза, заставляя моргать. Взял ее за бедра. Танюшка оперлась спиной на теплый кафель стены и поставила левую ногу ему на спину, открываясь. Вовины губы прижались к ее лону, почувствовал шелковистость кожи, упругость мышц, легкий, чуть горьковатый запах чистого женского тела, смешанный с ароматом геля для душа.

Он длинно и медленно провел языком по ее щелке, снизу вверх, пощекотал складочки между внешними и внутренними губами, Танюшка закрыла глаза прислушиваясь к ощущениям. Его губы были такими же мягкими, как она и представляла, но уверенность, с которой они прикоснулись к ее самой сокровенной плоти, застала ее врасплох. Не было ни робости, ни сомнений – только теплое, влажное прикосновение, которое заставило все ее нутро сжаться в сладком предвкушении.

“О, Боже.… Вот и началось”.

Первое движение его языка было плавным, исследующим – широкой полосой снизу вверх, от самой дырочки к бугорку. По ее коже пробежали мурашки, а внизу живота закружился вихрь, посылая первые, трепетные импульсы к соскам. Они набухли и затвердели почти мгновенно, болезненно реагируя на струи воды и прикосновения прохладного воздуха.

“Как он это делает? Никто… никто так не начинал…”

А потом его язык нашел ее клитор. Не тыкался, неумело, как это делали другие парни, а обхватил его целиком, будто ягоду, и принялся ласкать – нежно, но настойчиво. То кругами, то легкими, вибрирующими движениями кончика, от которых по всему ее телу разливались электрические волны. Ноги ослабели, она содрогнулась всем телом, с грохотом уперлась руками о мокрую стенку кабинки, чтобы не рухнуть на него.

“Черт, ноги не держат…. Такое бывает только в кино…”

Его дыхание обжигало ее влажную, распахнутую кожу, поднимая температуру и без того огненного напряжения между ног. Каждый его выдох был пыткой и наслаждением одновременно – он согревал, дразнил, обещал что-то еще большее. Она почувствовала, как ее матка сжимается в ответ на эти ласки, посылая глубокие, пульсирующие толчки удовольствия.

“Он ведь учился на Тане… моей подруге,… с которой мы делим одну комнату…”

Мысль о Тане на секунду пронзила ее сознание, острая и колкая. Но Вовин язык в этот момент изменил тактику. Он перестал просто водить им по поверхности. А словно нацелился, собрался в тугой, жесткий жгут и принялся быстро-быстро, с невероятной точностью, вибрировать именно в той точке, что сводила ее с ума. Точке, которую она сама с трудом находила пальцами.

– Да! Вот так! Именно там! – подсказала она. – Сильнее… да, вот так.… О, Боже…

Стон, дикий и неконтролируемый, вырвался из ее горла. Она забыла обо всем на свете. О Тане. О том, что они в душевой. О том, что они делают это в тайне. Осталось только это – ослепляющее, оглушающее наслаждение, которое копилось где—то глубоко внизу живота и теперь рвалось наружу.

“Да! Да, о… меня сейчас разорвет! Еще! Пожалуйста, не останавливайся!”

Ее бедра сами пошли ему навстречу, двигаясь в такт этим божественным вибрациям. Она уже не просто стояла – она танцевала для него, отдаваясь целиком этому древнему, животному ритму. Он чувствовал это, понимал без слов. Одна его рука крепко держала ее за бедро, пальцы впивались в плоть, и эта легкая боль лишь подстегивала возбуждение, делая картину цельной.