Легенда о Лунной Принцессе и Черном драконе. Часть 1: Пробуждение

Глава 1. Покои дочери главного экзорциста.

Видение.

Нанаши вздрогнула и проснулась. Будто что-то раскололось, как скорлупа яйца. Её кукла лежала на скамье, а дверь в комнату была приоткрыта. Оттуда полз дым, клубился, как живой, и в нём шевелились тени. Нанаши закашлялась и испуганно вскрикнула:

– Мам! Мама!

Но мама не пришла. Нанаши встала на дрожащие ноги и заплакала:

– Ма-а-а-ма-а-а!

Угол комнаты уже горел. Трещал огонь – яркий, рыжий. Он ел деревянные балки и лизал пол, подбираясь к постели девочки. За стенами кричали люди. Один за другим их голоса гасли в ночи, словно свечи.

И тут появился человек. Высокий, закутанный в тёмную накидку, лицо в маске. Он прошёл сквозь дым, будто знал, где искать. Его глаза сверкнули жёлтым. И руки – длинные с тонкими пальцами в перстнях.

– Ты в опасности, – прошептал он, с силой притягивая Нанаши к себе. – Они хотят навредить тебе.

От страха у неё подогнулись колени. Человек подхватил её и ринулся в дверь. Сзади рухнула стена. А потом и весь дом. Но он нёс её прочь, как будто точно знал дорогу. Через снег. Через лес. Сквозь ночь.

Покои дочери главного экзорциста.

Эти видения стали посещать Нанаши каждую ночь со дня совершеннолетия. Они пугали и тревожили. Отец успокаивал, говорил, что это пройдёт. Поил её травами и совершал обряды, но ничего не помогало.

– Дочка, ты должна поесть, посмотри, как ты осунулась. Силы покинут тебя, и ты не сможешь выполнить своё предназначение, – уговаривал отец, сидя у постели с протянутой ложкой супа.

– Я не могу, ото-сан. Тошно, – отвернулась Нанаши.

Разговоры о предназначении не прекращались всю её жизнь. Отец много раз рассказывал, как спас её, а весь клан погиб в огне. Про то, что их предали мятежники, охотники за силой её рода, чтобы использовать во зло. «Они – Цукумори, – говорил отец, глядя на неё с жалостью, – никого не пощадили. Они хотят использовать тебя. Для них ты не человек».

И только он один знал, что за сила живёт в ней. Говорил, что с её помощью они освободят Древнее Благо, когда наступит нужный день. И она не подвергала сомнению слова отца, готовилась: тренировала тело, медитировала и изучала древние свитки клана Акабане, приютившего их.

– Тэтсуо-сан, с вами хочет увидеться Акабане Рю, – склонился в почтительном поклоне слуга.

Отец нахмурился и поставил миску на низкий столик.

– Я должен ненадолго покинуть тебя, дочка. Глава клана зовёт. – Его рука, украшенная перстнями, мягко легла ей на голову. – Поешь.

С тихим шорохом закрылись двери, и служанки замерли в покорной позе. Нанаши откинулась на подушку. Тонкий лучик солнца скользнул по постели – будто позвал за собой, и она протянула тонкую ладонь. Что-то смутное из детства колыхнулось внутри. Вдруг так захотелось погреться в лучах солнца, что Нанаши превозмогла слабость, поднялась и направилась к выходу из покоев. Служанки молча накинули на неё расшитый халат и прошелестели юбками вслед.

У Нанаши не было здесь друзей. Отец держал её особняком и не разрешал ни с кем сближаться. Говорил, что доверять никому нельзя. А ей так хотелось хоть с кем-нибудь подружиться, и Нанаши с завистью смотрела на игры детей клана. Из-за необычной внешности дети сторонились её. Да и она не могла подвести отца и с головой ушла в учёбу.

Во внутреннем дворе Нанаши подставила лицо солнцу, впитывая последнее тепло перед долгой зимой. Золотистые волосы рассыпались по плечам и, будто впитав солнце, слегка засветились.

В Зале Акира дневное светило отражалось от внутреннего водоёма и играло бликами по стенам и листьям растений. Маленькая Нанаши играла там с солнечными зайчиками. Истинная радость. Зачем она это вспомнила сейчас?!

Повинуясь внутреннему зову, Нанаши остановилась у дверей зала, сделала знак служанкам остаться и вошла. Сейчас ей хотелось побыть наедине с той теплотой, что дарили воспоминания из детства. Их было не так много, и Нанаши бережно перебирала их в голове, сидя в позе лотоса, пока не ушла в медитацию.

День освобождения Древнего Блага был близок – оммёдзи уже рассчитали благоприятную дату. И долг дочери главного экзорциста клана Акабане выполнить своё предназначение. Нужно набраться сил.

Дыхание медленно выравнивалось. Звуки сада утихли, словно весь мир замер вместе с ней. Привычная техника вхождения в состояние тишины сработала быстро: она провела кончиками пальцев по браслету с выгравированной мантрой, трижды прочитала её про себя, и разум начал плавно скользить внутрь.

Но там, в глубине, где прежде царили покой и ровный свет, пульсировала тревога. Медленно, как капля, набухала мысль. Слишком чужая, чтобы быть её собственной. И голос. Тонкий, едва уловимый.

«Ты не открываешь древнее. Ты будишь голодное… Он зовёт это Благом. Но в том зове – жажда… Он зовёт это светом, но внизу – дым и клыки… Ты – Ключ. И он точит когти о твою душу…»

Нанаши сжала зубы, сопротивляясь видению. Раньше она тоже их видела: призрачные деревья, исчезающие лестницы, голоса без тел. Но это было иначе. Видение, будто прорастало из самой глубины её души.

Перед ней открылось место, которого она никогда не видела – храм, окутанный туманом. В центре стояла женщина в плаще будто из рыбьей чешуи. Лицо скрыто. Только глаза небесного цвета вглядывались в душу, и бередили её.

– Ты помнишь, как пылал дом, дитя? – прошептала она. – Кто был первым, поднявшим меч?

– Ты – иллюзия, – твёрдо прошептала Нанаши. – Я знаю свою правду.

– Знаешь ли? – женщина подняла ладонь, и в ней заплясало холодное пламя. – Кто запечатал твою силу? Кто кормит тебя травами, чтобы не вспоминала?

Словно неведомый ветер прошёлся по телу. Образ отца мелькнул перед глазами: мягкие жесты, забота… и пустота в глазах в те минуты, когда он думал, что она спит.

Медитация треснула.

Нанаши резко распахнула глаза. Сердце колотилось, в ушах звенело. Лоб был мокрым от пота. Внутри заметалась мысль – тревожная, как тень на гладкой воде: а что, если это правда? Что если видения приходят не просто так?

Служанки кинулись к ней, но Нанаши подняла руку: не нужно. Надо подумать. Понять. Видения такие противоречивые. Отец не придавал этому значение, но Нанаши чувствовала, что что-то не так. Нужно найти, что скрывается в белых пятнах её памяти.

Солнце исчезло, оставив на стенах лишь мимолётные отблески былой ясности. И мир погрузился в темноту.

Утренний свет сочился сквозь бумажные перегородки и окрашивал комнату в тёплый янтарь. Сладковатый аромат нардостахиса плыл от курильницы, скрывая в себе отголоски тревоги. Нанаши задумчиво сидела у окна и мяла в пальцах край рукава простого халата. Дверь скользнула, и в комнату неспешно вошёл Тэтсуо.

Отец был, как всегда, собран. Мягкое и полное беспокойства выражение его лица она знала с детства.

– Ты не выходила к завтраку, – сказал он, присаживаясь напротив. – Служанки сказали, ты долго медитировала. Снова было видение?

Она кивнула, не отрывая ярко-синих глаз от качающейся ветки за окном.

– Что ты видела?

Молчание затянулось. Внутри у неё всё сжималось от тяжести непонимания и вины за сомнения. Но слова сами собрались на языке:

– Женщину в плаще из чешуи. Она сказала… – Нанаши повернулась и вскинула глаза. – Сказала, что ты запечатал мою силу и не даёшь мне вспомнить.

Тэтсуо не вздрогнул, не изменился в лице, но она уловила, как на мгновение дрогнуло веко.

– Искажённые видения не редкость накануне ритуала. Сила просыпается, и с ней приходят образы. Но они не всегда правдивы, – ровно ответил отец, не отводя взгляда.

– Она знала о Благе. И о пламени, которое горело… – Нанаши замялась. – Она говорила так, будто знала меня. Словно… была частью меня.

– Всё, что исходит изнутри, может быть и искрой, и дымом, – произнёс Тэтсуо. – Ты хрупка сейчас и особенно уязвима, а потому я прошу – не цепляйся за образы. Просто доверься мне, как всегда.

Он взял её руку, на которой блестел браслет и сжал.

– Я берегу тебя всю жизнь. Ты – плод любви и заботы. Не позволяй шепчущим теням посеять сомнение.

Нанаши посмотрела ему в глаза. Глубокие, спокойные – и всё же… Слишком спокойные, слишком безмятежные для того, кто слышит, что его дочь терзается тревожными видениями.

– Ото-сан, – тихо сказала она, – ты ведь не лжёшь мне?

Его улыбка не дрогнула, но ответ прозвучал чуть тише:

– Я люблю тебя, Нанаши. И всё делаю ради твоего будущего.

Он встал и прикоснулся к её волосам, как в детстве.

Отец вышел, оставив за собой запах ладана и недосказанности, а она всё сидела, глядя в утренний свет. Впервые Нанаши не почувствовала теплоты и умиротворения после визита отца. Внутри поселилось нечто пока необъяснимое. Оно было зерном. И это зерно прорастало медленно и неотвратимо.

Глава 2. Роковая встреча в Саду Шепчущих листьев.

Воздух висел прозрачен и недвижим, будто не желал нарушать уединение Нана́ши. В саду Шепчущих Листьев неспешно оголялись деревья, как опытная гейша, завораживая падением одежд. Багряные звёзды бесшумно устилали холодную землю, словно драгоценная мантия забытого императора.

Нана́ши сидела у пруда, погружённая в чтение, но взгляд её всё чаще блуждал среди теней. Неясное беспокойство внутри. Будто что-то проглядывало сквозь щель в памяти, но усилий вспомнить не хватало. С каждым днём медитации становились всё тревожнее и тяжелее.

– Погода чудесная сегодня, – мягко произнёс незнакомый голос.

Нана́ши вздрогнула. Слуга из дома старшей жрицы, молчаливый и почти незаметный. Она видела его иногда в саду, но не припоминала, чтобы он хоть раз заговорил с ней. Мужчина подошёл очень близко, но она не слышала ни шагов, ни шороха одежды.

– Я не видела, как вы подошли, – негромко сказала она, щурясь от солнца.

– Простите. Я часто прихожу сюда в Час Тишины. – Он не улыбался, и тёмные глаза были спокойны, как вода.

Мужчина медленно наклонился и протянул руку к камешку, будто хотел поправить его в композиции сэки́тэй. И в этот момент браслет на её запястье вспыхнул мягким белым светом, еле уловимым, как всполох загорающегося огня.

Глаза мужчины едва заметно сузились.

– Вы держите браслет, будто он вас тяготит.

Нанаши опустила руку. Браслет. Он и правда странно холодил запястье последние дни. Но сейчас… Он пульсировал. Не больно, а скорее в ритме её сердца… или чужого.

– Это… амулет, – сказала она осторожно. – Отец сказал, он хранит мою душу от скверны. Я не могу снять его.

– Интересный выбор слова. «Хранит», – произнёс слуга, касаясь пальцами мха. – Есть вещи, что хранят. А есть те, что запирают.

Нанаши застыла. Легкий озноб пробежал по спине. Мужчина выпрямился, но так и не повернулся к ней.

– Вы… что вы имеете в виду? – выдохнула Нанаши.

Он немного помедлил с ответом, глядя в отражение воды.

– Я лишь садовник. Иногда слушаю, как корни переговариваются под землёй. Вы слышите, как они тянутся? – И, не дожидаясь ответа, мягко поклонился. – Простите мою болтливость, госпожа. Хорошего вам дня.

Он ушёл так же бесшумно, как и появился. А браслет на её руке всё ещё пульсировал. И Нана́ши поняла, что именно проросло в её груди. Сомнение.

Сад Шепчущих Листьев затих. Ни один листок не шелохнулся. Нана́ши стояла под обветшалой ивой, закрыв глаза и пытаясь успокоить дрожь в теле. Видения из медитаций не отпускали, а теперь ещё слова этого мужчины. Кто он? Зачем заговорил с ней?

И почему браслет так странно себя ведёт?Она стиснула пальцы на запястье, ощущая холодок металла под рукавом.

Вопросов становилось всё больше. А ответов не было. Равновесие её внутреннего мира нарушилось, и не в силах больше выносить это напряжение, Нанаши направилась к покоям отца.

Перед входом Зала Семи Завес слуги в чёрных хакама склонились в поклоне.

– Господин Тэтсу́о в верхнем зале, госпожа.

– Я подожду, – ответила Нана́ши, и слуги, не переча, распахнули двери.

Отец всегда встречал у порога, заранее зная, что она идёт. Но не сегодня. Тишина встретила запахом ладана и рисовой бумаги. Старый пергамент на рабочем столе отца привлёк её взгляд. Осторожно развернула. На пожелтевшем рисунке точно в центре круга из странных символов стояла женщина в праздничной одежде совершеннолетия. И надпись. Знаки казались знакомыми, но не прочесть. Она узнала женщину из сна – те же глаза и накидка из чешуи. Кто она? И почему внутри так тревожно?

За дверью раздались шаги и голоса. И Нана́ши инстинктивно, без звука отступила в тень, за ширму и затаила дыхание. Зачем она это сделала?!

– К завершению ритуала всё готово. Осталось подождать ещё немного, – голос отца был незнакомо холоден. – Её кровь уже поёт.

– Ты уверен, что всё контролируешь, и она не догадывается? – ответил глухо голос Главы клана, жреца Акаба́не Рю.

– Нана́ши ещё ребёнок в этих вещах. И ничего не осознаёт. Достаточно пары нужных снов и несколько тёплых слов – и она сама подойдёт к черте.

«Что?! Он насылает мне сны?! Так вот почему они такие противоречивые!»

Шорох одежд и стук чайных чашек о стол.

– Не жалко? Воспитывать её столько лет, как дочь…

– Я растил не дочь. Я мастерил Ключ. И он почти готов. Когда луна станет полной, я воспользуюсь её силой и доведу древний ритуал до конца. Открою путь тому, кто был запечатан по воле её рода тысячу лет назад. Тот, Кто Кружит во Тьме Вне Времени долго ждал.

Будто проснулся. Вся её жизнь – враньё! Он не отец! Не спаситель! А охотник, который ждал, пока трофей созреет. Он растил её ради нужного часа. Слишком ласковый. Слишком убедительный…Треснула внутренняя преграда. И впервые за всё время браслет на руке обжёг кожу.

Не веря своим ушам, Нана́ши вышла из тени. Тихо, шаг за шагом. Тэтсу́о обернулся и на миг замер в замешательстве. Глаза в глаза.

– Ты… подслушала?!

– Я услышала достаточно, – голос её был резок, как рвущийся шёлк. – Значит, всё – ложь. Спасение. Любовь. Предназначение.

– Дочка…

– Не смей называть меня так! – крикнула Нана́ши, и в зрачках её что-то взорвалось. – Ты мне не отец! Ты – охотник. Только я – не трофей. Ты обернул свои слова в шёлк. А я оберну их в сталь!

Нана́ши хотелось бежать. И выть. Дико. До одури. Она развернулась и бросилась к выходу.

– Остановите её! – рявкнул Тэтсу́о.

Приказ грохнул в коридорах, как колокол. Но она уже неслась по лестницам. В груди клокотала буря. И сильнейшая боль рвала её сердце…

Глава 3. Внутренний храм. Ночь перед ритуалом.

В Зале Медитаций пахло ладаном и пеплом. Каменные стены поглощали даже шёпот, как если бы прислушивались сами боги. Старший жрец, белобровый Йошино́ри строго выговаривал Главе клана Акаба́не Рю. Их голоса были глухими, но напряжение можно было резать ножом.

– Ты не имеешь права участвовать в этом, – шептал Йошино́ри, сжимая пальцами рукоять резного посоха. – Мы дали обет. Кровью предков. Душами павших. Мы – хранители, а не слуги.

Рю отвёл взгляд. Его пальцы дрожали, и он собрал их в кулак.

– Обет с богами был заключён, чтобы хранить Печать, а не открывать её, – продолжал учитель, всё больше хмурясь. – Живой Ключ – девочка, ты сам видел, что её энергия нестабильна. Если она погибнет, печать сломается, и тьма выйдет наружу. Мы не выдержим удара. Тетсу́о убедил тебя, что его путь верен?! – в голосе старика зазвенело презрение. – Он экзорцист, не жрец. Он разрушитель. Он слеп.

Глава Рю шагнул вперёд.

– Он знает имя змея. Он нашёл источник, пока мы десятилетиями повторяли мантры в пустоте. Он – единственный, кто действует. Кто вытащит наш род из прозябания и приведёт к славе!

– Он клянётся змею, Рю! – срываясь, прокричал жрец Йошино́ри. – Он не действует. Он приносит в жертву! И ты помогаешь ему. Тот, кто должен соблюдать договор. Ты! Жрец!

Глава Рю не отвёл прямого взгляда.

– Если такова цена, пусть так.

Старик вскинул руку, словно хотел ударить, но остановился.

– Тогда пусть судят нас боги, не люди. Но если ты ошибаешься… если эта печать треснет – твоя кровь станет первой платой, – устало проговорил Йошино́ри и ушёл, не оборачиваясь.

В зале Пепельных Мантр тишина была зыбкой, как дыхание зверя в темноте. Главный экзорцист клана Акаба́не, Тэтсу́о, сидел на коленях перед чашей с пеплом. Он не шевелился. Только пепел медленно кружил по воздуху, втягиваемый дыханием.

Стук в дверь нарушил медитацию.

– Входи, – произнёс он, не открывая глаз.

Глава клана вошёл и присел рядом.

– Ты колеблешься, – спокойно сказал Тэтсу́о. Он всё ещё не смотрел на него. – Я слышал разговор с Йошино́ри.

– Он говорит: ты предаёшь завет богов. Что ты… продаёшь нас змею.

Тэтсу́о открыл глаза и медленно повернул голову к Рю. Выражение его лица было, как у человека, уставшего спорить с детьми.

– Я отдаю змею то, что уже принадлежит ему. Она его. С рожденья. С древности. Мы лишь носили её в ладонях, боясь взглянуть в глаза правде.

– Но ты называешь его по имени, – голос Рю дрогнул. – Ты служишь ему?

Тэтсу́о наклонился ближе.

– Я служу равновесию. Этой печати – конец. Мир дрожит под кожей, ты чувствуешь? То, что спит, должно проснуться. Она – проводник. Боги лгали нам.

– Но…

– Если ты боишься – не приходи. Но знай: я вскрою печать с твоим участием или без него. И если ты не на моей стороне, то будешь первым, кого поглотит мой змей.

– Твой? – вскинул брови Рю.

– Да. Я собираюсь подчинить его себе.

Тэтсу́о отвернулся и снова прикрыл глаза.

– Лучше проверь, всё ли готово. И скажи остальным, чтобы больше ни одного слова. Я не хочу молчаливого бунта накануне восхода.

Рю кивнул и поднялся. Когда затихли его шаги, Тэтсу́о прошептал имя. То самое. В углу зала задвигались смутные тени.

***

В каменной темнице без окон в трещине под потолком жил тонкий луч света. Он приходил каждый день в один и тот же час. Касался шершавой стены и оставлял на нёй крошечную золотую полоску. Как будто Небо знало о существовании Нана́ши и посылало весточку.

Холодный пол холодил колени. И она обнимала себя за плечи, чтобы хоть как-то согреться. Чувства уже притупились. Всё выплакано вместе с остатками веры. Осталась только тишина. Обволакивающая, вязкая.

Она думала, что страх исчезнет вместе с надеждой, но ошиблась. Страх остался. Просто стал другим.

– Я здесь заперта. И мой единственный спутник – лучик света, – прошептала она, не зная, кому говорит: себе, камню или тем, кто, возможно, слушал за стеной. – Сидя во тьме, жаждешь света. Но стоит его увидеть – начинаешь бояться, что он исчезнет. Бояться, что его кто-то отберёт.

Она прикрыла глаза. Лучик лёг на лицо. Тепло. Живое и такое уязвимое.

– Тетсу́о, ты отобрал его у меня. Мой свет… Ты лгал мне с лаской в голосе. Говорил, что любишь меня. Что я родилась, чтобы исполнить предназначение. А на самом деле ты просто ждал. Как тень, у которой нет сердца.

На стене рядом темнел знак – остался от её попыток сбежать. След крови. Тогда она ещё надеялась. Тогда внутри был крик. А теперь – пустота.

– Меня ничто не спасёт. Ни вера. Ни прошлое. Ни даже мой род. Я – последняя дверь, и ты уже держишь ключ.

Она поднялась и подошла к свету, провела пальцами по холодному камню.

– Но даже если конец неизбежен, я не позволю тебе открыть то, что должно остаться запечатанным. Я не стану дверью… Буду стеной.

Лучик света медленно исчезал. И вдалеке раздался скрежет засовов. Чужие шаги в гулком коридоре. Ритуал приближался.

Глава 4. Храм Крови на рассвете.

Храм Крови покоился в сердце горной чаши. Склоны, поросшие мхом, чернели под мрачным небом, и даже ветер здесь дышал с опаской. Тени скользили по древним камням, будто сама ночь собралась в человеческий облик. В плащах с капюшонами. Ни звука, ни шороха. Лишь серебристое мерцание браслетов на запястьях и тусклое пульсирование символов под кожей – печатей обета.

Над гладью Чёрного озера висела тяжёлая тишина. Только глухой, древний зов нарушал её. В полуразрушенном святилище танцевали шаманы в масках и ритуальных одеяниях. Их силуэты вокруг воды казались потусторонними в клубящемся тумане. В такт шагам раскачивались тела.

– Ху! Ху! Ху! – гортанные крики, всё громче, всё быстрее. Казалось, сам воздух вибрирует от этих звуков.

Тэтсу́о волочил Нана́ши, как тряпичную куклу. Она вырывалась, ноги срывались с камней, но он держал так крепко, что пальцы его сминали руку.

На возвышении у озера стоял Глава клана Акаба́не Рю, воздев руки к небу. Его лицо, покрытое чёрными знаками, ничего не выражало, а глаза светились пустотой. Изо рта вырывались гортанные звуки, вплетённые в искажённые, нечеловеческие заклинания.

– Харраа… Фуухрин… Нн-гхрааа… Сэй-раки-та… – каждое слово отзывалось в теле Нанаши сильной вибрацией.

Озеро зашевелилось. На поверхность воды, словно прорываясь из-под многовекового сна, поднялся камень. И тут же на нём вспыхнули знаки. За ним всплыл ещё один камень. И ещё. Они поднимались из глубины один за другим, образуя тропу, ведущую к центру озера, где пылала древняя печать.

Нана́ши застыла. Вот оно – место конца.

Тэтсу́о рванул её за плечо:

– Иди.

Она не сдвинулась, заворожённо глядя на горящие знаки. Он толкнул сильнее и зарычал:

– Иди-и!

Ритуальный крик шаманов рвался к небу:

– Ху! Ху! Ху! Ху!

Нана́ши стояла на краю воды. Перед ней – дорога к смерти, за спиной – воплощение человеческого зла. А внутри – ужас.

Тэтсу́о рванул нож из-за пояса и разрезал путы на её запястьях. Верёвки спали, оставив на коже красные следы. А голоса шаманов зазвучали ещё громче и ритмичнее.

– Иди, – снова повторил Тетсу́о хриплым голосом и втолкнул её на тропу.

Как только ступня Нана́ши коснулась первого камня – печать ожила. Раздался треск, будто рассекли само небо. Из центра печати серебряной плетью метнулась энергия. Тэтсу́о не успел убрать руку, и его ладонь тут же обожгло. Вспыхнула сине-красная вспышка, и он отшатнулся, стиснув пальцы.

Слепящая, зловещая, магическая волна захватила тело Нана́ши и потащила вперёд, к сияющему знаку в самом сердце озера. Тропа дрожала под ней, каждый камень вибрировал. И когда она оказалась в центре, печать взорвалась сиянием. Древний камень под ней раскалился. И ноги к нему словно приросли.

Акаба́не Рю взревел. В его голосе звучал экстаз и почти священное безумие:

– Тот, Кто Кружит во Тьме Вне Времени, пробудись!

***

Тени стояли на границе святилища, сливаясь с камнем и не переступая черту.

– Энергия стала плотнее. Он пробуждается, – голос негромкий, как дыхание.

– Мы не будем вмешиваться до разрыва печати. Жрецов слишком много. Погибнем и не спасём Живой Ключ.

– Она страдает.

– Это цена. Без боли не откроется путь.

– Если она не выдержит?

– Тогда всё было зря. Но мы – Стражи, и сделаем то, что должны.

Кулак мужчины сжался. Браслет заискрил – откликнулся на зов Ключа. Тяжёлый взгляд скользил по храму, где уже бились в экстазе шаманы.

– А если мы не успеем? – юный голос не скрывал тревогу.

– Тогда запечатаем то, что останется. Мы дали клятву. – Во взгляде ни страха, ни гнева. Только долг.

В воздухе пронёсся еле слышный звон, словно дрожь капель на поверхности воды. Стражи исчезли, как мираж, рассыпавшись в пространстве, чтобы появиться в самом сердце магического шторма.

***

Энергия печати вонзалась в тело Нана́ши, как тысячи клинков. Она кричала, но голос тонул в ритмах древнего заклятья. Тело выгнулось. Сердце рвало грудь и ломало рёбра. Но она помнила своё обещание и сопротивлялась всем естеством. Сил оставалось всё меньше. Казалось – это предел…

Но боль вдруг исчезла. И в голове возник голос. Тёмный. Вкрадчивый. Чужой.

– Не с-смей сопротивляться моей воле… Впусти энергию печати в своё с-сердце… Выпус-сти меня-а… И всё кончитс-ся-а…

Голос обволакивал, ломая волю. Так хотелось прекратить эти мучения…

Печать под ней треснула. Камень задрожал. Ноги подкосились и Нана́ши рухнула.

В ту же секунду вода в озере заколыхалась. И из глубины поднялся огромный змей. Его чешуя мерцала зелёным и чёрным, как нефрит. Он был беззвучен. Лишь воздух зашипел, когда он вдохнул – медленно, глубоко.

Шаманы замерли в священном трепете, устремив на него десятки взглядов. Змей приблизился к Акаба́не Рю и втянул ноздрями воздух.

– Вкус-сно пахнеш-шь. Тебя сожру первым, – прошипел змей.

Он распахнул пасть и втянул энергию. Тело обмякло, осело, осыпалось, будто оболочка, из которой ушла жизнь. Вслед за ним остальные жрецы были скормлены змею. Один за другим.