Эхо

В подвальном помещении допросной воздух сырой, с привкусом извести и плесени.

Лампы под потолком с противным жужжанием окрашивают небольшую комнату в жёлтый цвет – в тон облупившейся краски и коричневатых подтёков на стенах и потолке.

Грязный линолеум с бледным рисунком из ромбов противно липнет к подошвам. Большой металлический стул с широкими кожаными ремнями завершает убранство комнаты, но выглядит здесь неуместным: слишком чистый и новый. Перед глазами всплывает картинка: зелёное кресло в стиле хай-тек на фоне прокопчённой бревенчатой стены. Откуда это?..

Из коридора несётся гулкий топот тяжёлых ботинок солдата и шарканье пленника.

– Смотри, кто у тебя сегодня на приёме, Эхо! – гремит конвоир.

Я не оглядываюсь на вошедших.

– Его поймали при зачистке сектора U, – добавляет ненужные подробности солдат, не дожидаясь ответа. Я мало разговариваю – все уже привыкли.

Мне наплевать, кто этот человек и откуда, не нужно знать ничего, кроме ответа на вопрос из белого конверта. Сегодня он звучит так: “Кто тебя прислал?”

Солдат бросает пленника на стул и грубо затягивает ремни на его груди и запястьях. Он хочет общаться и тянет время: вижу по чуть замедленным движениям рук, когда он проверяет крепления, по наклону головы, взгляду, то и дело стремящемуся к моему лицу. В конце концов солдат – невыносимо скучный и предсказуемый объект.

Оставшись, наконец, наедине с пленником, начинаю двигаться и анализировать, пока – молча, без вопросов. Моя работа не похожа на чтение мыслей. Скорее на танец, в котором движения и звуки, сплетаясь, ткут повествование.

Белые слипшиеся пряди пленника падают на лоб. Во рту кляп из грязной тряпки. Глаза завязаны чёрной материей. На скуле ссадина, губы разбиты. Одежда в бурых пятнах крови и грязи.

Он может выдать себя чем угодно: непроизвольным кивком, тиком, судорогой, рвотным позывом, тенью, промелькнувшей во взгляде, когда я сниму повязку – от меня не ускользнёт ни одна деталь. Я вытаскиваю информацию по кусочкам, из которых складывается картинка реальности. Это лучшее, что я умею. И умею лучше, чем кто-либо.

Его колени разведены, подошвы плотно прижаты к полу. Плечи не напряжены, кисти не сжаты в кулаки, дыхание спокойное – он не боится.

Зайдя за спину пленника, хмурюсь: не могу понять, что он транслирует. Почуяв меня сзади, мужчина садится прямо, делает глубокий вдох и медленно выдыхает, чуть повернув голову вбок. Это интересно: он изучает меня?

Снова встаю напротив. А потом резко хватаю его за волосы, оттягиваю голову назад и вбок, обнажая бледную шею со вздувшейся веной. И замираю. Это так… пронзительно красиво. По спине бегут мурашки.

Отвожу его голову ещё немного назад. Пленник вздрагивает, под тонкой кожей горла дёргается кадык: видимо при таком положении головы, да ещё и с кляпом во рту, ему трудно дышать. Слегка улыбаюсь и краем глаза замечаю рисунок, показавшийся из-за сползшей горловины грязной футболки. Тонкий опрокинутый полумесяц с крошечным треугольником над ним. Татуировка расположена чётко под ключицей: рожки чёрного месяца будто подпирают кость.

Память подкидывает странные фрагменты, на которых чьи-то пальцы касаются кожи вокруг точно такой же татуировки, очерчивая небольшой круг. Нос забивается терпким запахом кедровой смолы. Скулы сводит от напряжения.

Я слегка ослабляю хватку под натиском чужих воспоминаний, вторгающихся в моё сознание, и протягиваю руку, чтобы сдёрнуть повязку с глаз мужчины.

– Отсутствие чувства меры – кратчайший путь к провалу, – слышу за спиной хриплый голос и, опустив руки, делаю шаг назад, с трудом отрывая взгляд от пленника.

– Увести! – гремит капитан, и в дверях появляется знакомый солдат. Теперь он не медлит: ловко расстегивает ремни и утаскивает пленника из допросной.

На моё плечо ложится рука. Ухо щекочет щетина. Шею обдает горячее дыхание с запахом ванильного табака и крепкого кофе. Сжимаю кулаки и челюсти. Ненавижу эту часть.

– Ты мой лучший дознаватель, Эхо, – капитан отстраняется, чувствуя напряжение в моей спине. – Но в последнее время ты начала терять контроль, – он говорит спокойно, но таким тоном, что спорить не станешь.

Молчу, не сводя глаз с пустого стула. Не могу прогнать те яркие картинки, возникшие передо мной.

– На днях ты покалечила свидетеля – он теперь ни на что не годен, просто овощ! – тяжёлый вздох. – Здесь не поле боя, Эхо, ты просто добываешь сведения.

Капитан замолкает, давая мне возможность высказаться: чувствую повисшее в воздухе ожидание и продолжаю молчать.

– Возможно, это отголоски ПТСР… – капитан снова стоит рядом. – Думаю, тебе нужно отдохнуть пару дней.

Он не успевает вернуть руку на моё плечо – я уже открываю дверь, коротко кивнув. Отдых так отдых.

Надеваю спортивную форму и выхожу во двор. В морозном воздухе угадываются нотки гари и машинного масла. На углу казарменного здания, вокруг которого лежит мой беговой маршрут, к ним примешиваются запахи столовой.

Здесь всё время так: нет ничего чистого, без примесей, без двойного дна, подтекста, полутонов, намёков. Нет ничего лично твоего. Я ужасно устала от этого. Может быть, командир прав, и мне действительно стоит отдохнуть. Пытаюсь представить место, в котором хотелось бы оказаться, но не могу: перед глазами всплывают лишь унылые пустынные пейзажи за высокой бетонной стеной спецчасти.

Ускоряю темп. Возможно, если сегодня пробегу достаточно, получится быстро провалиться в сон. Было бы чертовски здорово.

– Иди ко мне, – улыбка и белые волосы, падающие на глаза.

Он протягивает руку, я вкладываю в неё свою ладонь и через мгновение оказываюсь в его объятиях. Целую в шею и обвожу кончиком указательного пальца татуировку в виде перевернутого месяца с треугольником над ним. Он касается моей ключицы в том же месте.

Просыпаюсь с дико колотящимся сердцем. Скатываюсь с кровати, выпутываясь из простыней.

Нащупываю выключатель в ванной. Лампа над зеркалом вспыхивает, в отражении появляется моё лицо со сведёнными вместе бровями. Такое… незнакомое лицо. Живот предательски подводит.

Подхожу ближе и оттягиваю горловину футболки вниз. Кожа под правой ключицей чистая, а под левой – еле заметный горизонтальный шрам, побелевший от времени. Чувствую его подушечками пальцев, как тонкий шов на гладкой материи.

Таких шрамов на моём теле несколько – последствия осколочных ранений, как мне сказали в госпитале, где я очнулась три года назад, не помня даже своего имени.

Снова касаюсь кожи под ключицей, вспоминая картинки из сна и в этот момент память возвращается. Я знаю того мужчину с татуировкой. Знаю, кто я такая.

Как странно: ведь нужно что-то почувствовать, хотя бы злость, но внутри – абсолютная пустота.

В ангаре для пленных никого не удивляет моё появление посреди ночи: у меня высший допуск, а о временном отстранении никто не знает. Дежурный безразлично протягивает ключи от камеры.

Он сидит, прислонившись к стене и свесив голову на грудь. Руки по-прежнему связаны, а вот тряпки на глазах и кляпа во рту нет.

Услышав шум, поднимает голову, встречаясь со мной взглядом. В голубых глазах под тёмными бровями – не страх и не отчаяние, которые я привыкла наблюдать во время исполнения служебных обязанностей. В них – тоска и сожаление.

Тогда-то эмоции, доселе запертые в подсознании, обрушиваются на меня. Свалившись на колени, хватаю ртом воздух. Том подползает ко мне, и я цепляюсь за его плечи, не в силах произнести ни слова.

– Я искал тебя три года, Элли, – хрипит он мне в ухо.

Мы отчаянно скрывались от военных, повстанцев, даже от красного креста. О том, что все они делают с интуитами вроде меня ходили разные слухи, и никто по доброй воле не стал бы проверять их правдивость.

Мы с Томом не были ни солдатами, ни борцами за новую власть: просто двое влюблённых, – человек и интуит, – оказавшихся не в то время не в том месте.

Они нашли нас. Забрали меня, стёрли память и превратили в машину для дознания.

Если бы лавина эмоций задержалась хоть на несколько минут, у нас мог быть шанс, но я потеряла драгоценное время.

В дверях камеры стоят двое. Курки взведены. Я закрываю глаза, прижимаясь к Тому крепче. Хотя бы умру так, как всегда хотела – с ним в один день.

Выстрел вспарывает тишину. Том обмякает в моих руках.

– Ты не виновата, Эхо, я должен был это предвидеть… – слышу откуда-то издалека голос командира. – Зачистить её! Начнём сначала…

В подвальном помещении допросной воздух сырой, с привкусом извести и плесени.

Лампы под потолком с противным жужжанием окрашивают небольшую комнату в жёлтый цвет – в тон облупившейся краски и коричневатых подтёков на стенах и потолке.

Грязный линолеум с бледным рисунком из ромбов противно липнет к подошве. Большой металлический стул с широкими кожаными ремнями завершает убранство комнаты, но выглядит здесь неуместным: слишком чистый и новый.

Зелёное кресло в стиле хай-тек на фоне прокопчённой бревенчатой стены… Я знаю, откуда это воспоминание.

Мужчина, пахнущий ванильным табаком и крепким кофе, подходит ближе и кладёт руку на моё плечо.

– Ты готова, Эхо?

Я киваю. Дважды. Он должен был заметить это, но капитан уверен в себе чуть больше, чем следовало. Нож входит в его грудь по рукоятку между третьим и четвёртым ребром. В глазах мужчины мелькает удивление.

– Эхо?.. – хрипит он. Изо рта вырываются капельки крови, смешанные со слюной.

– Это не моё имя.