- -
- 100%
- +
Фейт открыла глаза и, улыбнувшись, лениво потянулась. Сегодня суббота, можно еще поваляться в постели. Как хорошо, когда не надо никуда торопиться!
Сейчас приму душ, потом мы с Льюком позавтракаем и отправимся по магазинам – надо сделать запасы на следующую неделю. А потом…
Что будет потом, Фейт не успела придумать, привлеченная каким-то странным шумом, доносящимся из соседней комнаты. Поскольку Льюка в кровати не было, Фейт предположила, что именно он и возится в соседней комнате. Но что он там делает?
Она нехотя покинула уютную постель и вышла из спальни. Представшая ее взору картина удивила Фейт: Льюк лихорадочно, кое-как швырял свои вещи в два объемистых чемодана.
– Доброе утро, милый! – поздоровалась Фейт. – А что это ты делаешь?
Услышав ее голос, Льюк воровато оглянулся, и вид у него при этом был такой, словно его застигли на месте преступления. Однако Фейт ничего не заметила и продолжала допытываться:
– Уезжаешь в командировку? Но тогда зачем так много вещей? Почему ты не предупредил меня вчера, я помогла бы тебе собраться. – Поскольку Льюк молчал, Фейт предположила: А, наверное, позвонили только сейчас? Но я не слышала звонка…
Льюк выпрямился и оставил возню с чемоданами.
– Фейт, сядь, пожалуйста. Мне нужно тебе кое-что сказать.
Почувствовав недоброе, молодая женщина на негнущихся ногах подошла к креслу и буквально рухнула в него.
– Видишь ли, – начал Льюк, собравшись с духом, – я ухожу от тебя. Насовсем.
– Насовсем? – переспросила потрясенная Фейт. – Но, Бога ради, почему?!
– Я полюбил другую, – едва слышно признался Льюк, избегая смотреть в глаза женщине, с которой прожил пять лет. – Она замечательная, умная, красивая, у нее великолепные белокурые волосы… – Он умолк, спохватившись, что Фейт не интересуют такие подробности, а потом сказал самое главное, то, что, по его мнению, оправдывало столь неблаговидный поступок:
– Моя подруга беременна, мы решили пожениться, свадьба назначена на тридцать первое декабря.
Поначалу Фейт отказалась верить собственным ушам. Потом на смену недоверию пришло осознание неприятного факта, сменившееся ошеломлением, а затем тупой ноющей болью.
Льюк что-то сбивчиво говорил об ответственности, об обязательствах, о мужском благородстве и о правах ребенка, о незавидной участи «воскресного» папы, но Фейт уже не интересовали его виноватые объяснения. Не дослушав, она встала и побрела в спальню, где забралась в постель и с головой укрылась одеялом.
Господи, как хочется умереть!
«Думаете, возлюбленный собирается с вами расстаться? Проверьте свои подозрения: пять признаков приближающегося разрыва».
Заголовок на яркой глянцевой обложке любимого иллюстрированного журнала вызвал у Фейт легкую тошноту. Это был последний, декабрьский номер, он вышел только сегодня, и, какие бы советы там ни содержались, все они безнадежно опоздали. Жаль, что статья не появилась месяц назад. Тогда Фейт, возможно, распознала бы, что происходит с Льюком, и хоть в какой-то степени приготовилась к удару, обрушившемуся на нее в эту субботу.
Впрочем, вряд ли. В чем бы ни заключались эти пять признаков, Фейт никогда не додумалась бы примерить их на свои отношения с Льюком. Вместе они жили уже пять лет, и, хотя никто из них не настаивал на необходимости узаконить отношения – «люди, свободные духом, не должны надевать на себя кандалы», любил повторять Льюк, – ощущение стабильности давно уже стало для Фейт привычным, сделало ее совершенно слепой к тому, что происходило на самом деле.
Свободные духом! Фейт скрежетнула зубами. Вся пресловутая духовная свобода Льюка нисколько не помешала ему очертя голову броситься в омут брака с другой. Возникшая из откуда-то блондинка защелкнула на нем кандалы, именованные Гименеем, прямо-таки с оскорбительной легкостью. В результате Фейт осталась действительно свободной, хотя едва ли это можно назвать свободой духа.
А в довершение ко всему статья – в ее нынешнем положении воспринимавшаяся как утонченное издевательство. С другой стороны, ей, возможно, следует выучить эти пять признаков наизусть или даже, выписав большими буквами, повесить над кроватью и каждый вечер повторять перед сном, чтобы в следующий раз вести себя умнее. Если, конечно, этот следующий раз когда-нибудь будет.
Для женщины двадцати восьми лет от роду рынок незанятых мужчин удивительно беден, во всяком случае – мужчин, достойных внимания. Вздохнув, Фейт расплатилась с киоскером, сунула журнал в сумочку и побрела к зданию, где располагалась ее фирма.
Погруженная в невеселые мысли, она не замечала ничего вокруг. Брошена ради блондинки. Красивой, хитроумной и слегка беременной блондинки.
Беременной совсем чуть-чуть, но этого оказалось вполне достаточно. Фейт возмущенно фыркнула. Никто в наши дни не беременеет случайно. Во всяком случае – в тридцать два года. Фейт нисколько не сомневалась, что случившееся – результат тщательно продуманного плана с целью заполучить Льюка во что бы то ни стало. И сработало! Уже дату свадьбы назначили. Ровно через месяц. В канун Нового года.
С Новым годом! – мысленно поздравила себя Фейт и с горечью подумала, что ей-то его встречать придется в полном одиночестве. И, надо думать, не только этот Новый год…
В тридцать два она, возможно, тоже отчается настолько, что без зазрения совести уведет чужого мужчину. Во всяком случае, если он будет не против, как, судя по всему, не против был Льюк… Хотя с другой стороны… Как можно довериться мужчине, способному обмануть женщину, с которой живет? Размышляя, Фейт наморщила носик. Нет уж, лучше оставаться одной, решила она.
Настроение от этого не улучшилось. Под ложечкой все так же противно сосало, окружающий мир оставался все таким же странно незнакомым, враждебным и слегка расплывчатым из-за набежавших на глаза слез.
Подойдя к офису, Фейт быстро поднялась по ступенькам и резко толкнула стеклянную дверь. Больше всего ей хотелось поскорее оказаться в спокойной тишине своего кабинета и там, вдали от посторонних глаз, попытаться взять себя в руки.
– Привет! Босс у себя? – входя в приемную, спросила она Лесли Дэниелc, старательно избегая встретиться с ней глазами.
Лесли была роскошной блондинкой – секретарш с другим цветом волос Говард Харрисон не признавал, а к блондинкам Фейт с некоторых пор испытывала сильную аллергию.
Лесли приветливо улыбнулась.
– Пока нет. Судя по всему, где-то задержался.
Говард был ранней пташкой и в офисе неизменно появлялся раньше Фейт.
Однако сейчас она не столько удивилась, сколько обрадовалась этой непонятной задержке, дающей ей возможность привести себя в порядок раньше, чем желтоватые волчьи глаза босса заметят, что с ней что-то не так.
Ей определенно не хотелось унижаться, давая объяснения по поводу потекшей туши и слипшихся ресниц. Фейт решительно ткнула пальцем в кнопку лифта, всей душой надеясь, что кабинка стоит внизу.
– Как выходные? – адресуясь к ее спине, все так же жизнерадостно спросила ничего не замечающая Лесли. – Хорошо отдохнула?
Не желая вести себя откровенно грубо, Фейт слегка повернула голову и пробурчала, едва сдерживая переполнявшие ее чувства:
– Отвратительно. Сплошные неприятности.
– О-о-о… – сочувственно протянула Лесли. – Надеюсь, все образуется…
– Я тоже, – без особой надежды отозвалась Фейт.
Двери лифта наконец раскрылись. Поднявшись на этаж, который они делили с Говардом, Фейт устремилась в туалетную комнату и, только закрыв за собой ее дверь, перевела дух. Затем подошла к зеркалу, оторвала от висевшего рядом рулона изрядный кусок бумажной салфетки я принялась стирать расплывшуюся косметику.
Появиться в таком виде перед боссом она никак не могла. Личный помощник.
Говарда Харрисона должен выглядеть безукоризненно, во всем соответствуя имиджу фирмы. – Клиентуру «Харрисон Инк.» составляли люди очень богатые, привыкшие ко всему самому лучшему. Эту истину Говард вдалбливал Фейт с самого первого дня.
Она работала с ним уже два года, знала его как облупленного и уже давно приобрела иммунитет против его сарказма. Ничто не ускользало от взгляда босса, и для сохранения душевного равновесия в общении с ним она уже давно привыкла носить нечто вроде воображаемых рыцарских доспехов.
Говард был талантливым адвокатом, жутким формалистом и редким донжуаном.
Закоренелый холостяк, женщин он менял, как иные меняют носовые платки, и ни у одной не было ни малейшего шанса на что-либо большее, чем мимолетная, исключительно физическая связь.
Фейт тоже не раз заглядывалась на босса – ни одна женщина не устояла бы перед обаянием Говарда – однако обладала достаточным чувством, собственного достоинства, чтобы разрешить использовать себя в качестве развлечения, между делом, для веселого времяпрепровождения, интересовал ее мало.
Говард не увлекался женщинами, экспериментировал с ними, и чем более, неожиданные и нетривиальные результаты каждый новый эксперимент давал, тем лучше. Фейт уже успела убедиться, что порог интереса Говарда к особам противоположного пола, мягко говоря, не очень высок, поэтому женщины и следовали одна за другой с такой частотой, что она уже давно перестала стараться запомнить имя очередной пасии босса.
Правда, у них у всех было нечто общее: потрясающие внешние данные и, абсолютная готовность по первому зову броситься в объятия Говарда Харрисона.
Все, что от того требовалось, – это спокойно выбирать. Про себя Фейт называла босса не иначе как донжуаном.
От нее же требовалось с полнейшей невозмутимостью наблюдать за любовными похождениями босса, сохраняя с ним приятельские, даже дружеские, но вместе с тем чисто деловые, формальные отношения. Это Фейт поняла сразу и, видимо, только благодаря этому до сих Пор сохранила место. Пусть другие женщины становятся жертвами магического обаяния Говарда Харрисона. У нее есть Льюк.
Точнее – был.
Глаза Фейт снова наполнились слезами.
Какое-то время она рассматривала в зеркале свое отражение, рассеянно размышляя, не перекраситься ли в блондинку, затем, осознав всю запоздалую нелепость этой идеи, коротко и зло рассмеялась. Превратившись в блондинку, со своими черными, красиво изогнутыми бровями, длинными, пушистыми и тоже черными ресницами и темно-синими, почти, фиолетовыми глазами, она выглядела бы настолько глупо, насколько глупо может выглядеть только перекрашенная в блондинку эффектная брюнетка.
Кроме того, Фейт нравились ее волосы. Густые и блестящие, они тяжелой волной падали на плечи, мягко обрамляя лицо с правильными быть может, чуть резковатыми чертами. Впрочем, своим лицом Фейт также была вполне довольна.
Несколько широковатые Скулы полностью уравновешивались твердым решительным подбородком, а довольно большой рот с полными чувственными губами в этом сочетании казался удивительно пропорциональным. Нос у нее был тонким и прямым, шея – в меру длинной, а фигура, где надо – округлая, где надо поджарая, так что Фейт, ни о чем не тревожась, могла покупать любые понравившиеся фасоны.
Нет, с внешностью у меня все в порядке, удовлетворенно подумала она.
Иначе я бы здесь не работала. У Говарда Харрисона на этот счет очень строгие критерии. Ведь он не устает повторять, что его клиенты привыкли к совершенству и имеют на него полное право. В конце концов Говард был своим человеком в высших сферах и не раз выручал многих сильных мира сего дельными советами. Правда, и счета он выставлял соответствующие. Персонал фирмы должен радовать глаз клиента, любит повторять Говард.
Фейт, впрочем, ничуть не сомневалась, что не в последнюю очередь босс стремится порадовать собственный взор. Она была уверена, что Говард наслаждается, пользуясь правом формировать собственное окружение в полном соответствии с тайными и явными склонностями и велениями своей души.
Стараясь успокоиться, Фейт несколько раз глубоко вздохнула, затем извлекла из сумочки косметичку и приступила к делу, восстанавливая тот безукоризненный фасад, который и только который признавал у своих сотрудниц босс. Ей повезло, что Говард задержался сегодня, однако и дальше рассчитывать на везение не приходилось. Теперь ей следовало заставить себя выбросить из головы и Льюка, и его беременную блондинку, полностью сосредоточиться на работе и выполнять все задания Говарда с той безупречной эффективностью, с какой делала это всегда. Только так можно надеяться избежать нежелательного внимания.
Критически оглядев себя в зеркале, Фейт решила, что выглядит настолько хорошо, насколько это возможно в ее нынешнем состоянии. Она сунула косметичку обратно в сумку, вымыла руки, высушила их, затем тщательно разгладила складки на юбке своего ярко-красного льняного платья, в очередной раз подивившись тому, насколько все-таки сильно мнется льняная ткань. Однако мнется она или не мнется, а лен в этом сезоне в моде, что же касается цвета, то предполагалось, что он будет способствовать улучшению ее морального духа.
Во всяком случае, именно из этого Фейт исходила, одеваясь сегодня утром.
Да и с какой, собственно, стати дорогое платье должно пылиться в шкафу?
Фейт купила его на прошлой неделе специально для рождественской вечеринки на телевидении, где Льюк работал оператором. Теперь обстоятельства изменились, и платье можно было надеть прямо сейчас. Кроме всего прочего, существовала вероятность, что оно отвлечет внимание Говарда от внутреннего состояния помощницы.
Проходя мимо его кабинета, Фейт с удовольствием увидела, что босса все еще нет. Она даже слегка удивилась, однако долго удивляться времени не было, следовало как можно быстрее привести себя в рабочее состояние.
Сев за свой стол, Фейт сунула купленный журнал в самый нижний ящик, собираясь вернуться к злосчастным признакам когда-нибудь потом, на досуге, затем занялась разбором корреспонденции.
Она как раз заканчивала, когда из коридора донесся звук раскрывшихся дверей лифта. Фейт занервничала и начала лихорадочно продумывать варианты своего поведения при встрече с боссом.
Прежде чем пройти к себе, Говард скорее всего заглянет к ней, чтобы объяснить причину своего опоздания. Правильнее, видимо, будет, поздоровавшись, сразу перевести разговор на корреспонденцию, тем более что одно из писем содержало ряд вопросов, требовавших немедленного решения. Чем быстрее они перейдут к текущим делам, тем лучше.
Правда, у Говарда было обыкновение по понедельникам подробно расспрашивать, как Фейт провела выходные, чего сегодня ей очень хотелось избежать. О том, что случилось в эти выходные, Фейт даже думать было тяжело, не то что обсуждать с кем бы то ни было. И меньше всего ей хотелось разговаривать на эту тему с Говардом Харрисоном.
Когда дверь кабинета открылась, сердце Фейт на мгновение замерло. Ей и не требовалось смотреть на вошедшего: мысленным взором Фейт и так в мельчайших подробностях видела человека, с которым ей предстояло поздороваться спустя несколько секунд, постаравшись при этом сохранить всю возможную невозмутимость: высокий, мускулистый, полное обаяния волевое лицо, покрытое ровным загаром, приветливая улыбка, подчеркивающая чувственность красиво очерченного рта, и веселые огоньки в умных, проницательных и чуть насмешливых золотистых глазах. Седина, слегка посеребрившая темные густые вьющиеся волосы, придавала Говарду вид зрелый и солидный, хотя Фейт и знала, что боссу едва исполнилось тридцать четыре.
Фейт подозревала, что так же он будет выглядеть и через десять лет и даже через двадцать, и тогда заставляя радостно и тревожно трепетать сердца легкомысленных поклонниц. Мужская привлекательность босса в сочетании с его удивительным непостоянством всегда вызывала у Фейт легкое раздражение, за которое она сейчас ухватилась, словно за спасательный круг, поднимая глаза, чтобы наконец поздороваться.
Первое, что она увидела, был характерной формы сверток, и у Фейт от удивления на несколько секунд улетучились из головы все мысли, в том числе и относящиеся к событиям последнего злосчастного уик-энда.
Говард с ребенком на руках?!
С ребенком?!
Неожиданно в ее ушах снова зазвучал виноватый и неуверенный голое Льюка, сбивчиво объясняющего что-то об ответственности; об обязательствах, о мужском благородстве и о правах ребенка, о незавидной участи «воскресного» папы.
Говард Харрисон с ребенком на руках?
Не в силах произнести ни слова, потрясенная Фейт молча смотрела на босса.
Тот не выдержал первым.
– Ну, и как я тебе в роли счастливого отца? – ухмыляясь спросил Говард, явно довольный произведенным впечатлением.
Затем подошел к ее столу и бережно водрузил на него сверток.
– Очень хорошенький, весь в меня, правда?
На своем кресле на колесиках Фейт осторожно отъехала назад, затем встала и приблизилась к столу. Ребенок сладко спал, из-под тонкого легкого одеяльца виднелось только его действительно очень милое личико. Точно определить возраст младенца Фейт затруднялась, однако то, что перед ней не новорожденный, не сомневалась.
– Это… твой? – все еще не веря, выдавила она.
– Более-менее. – Говард ухмыльнулся еще шире, откровенно наслаждаясь ее удивлением.
Только теперь Фейт поняла, что ее разыгрывают.
– Поздравляю! – Она насмешливо изогнула брови. – А как к этому «более-менее» относится мама малыша?
– О-о-о! – Он шутливо погрозил ей пальцем. – Я давно подозревал, что ты не очень высокого мнения обо мне. И, между прочим, безо всяких на то оснований.
Как бы не так – «безо всяких оснований»! – возмутилась про себя Фейт.
Однако, сдержавшись, спокойно сказала:
– Прошу прощения. Твои личные дела меня, разумеется, никак не касаются.
– Мама Розалин верит мне безгранично, – торжественно изрек Говард.
– Как мило.
– Она знает, что может полностью на меня положиться.
– Разумеется. Рядом с тобой любая женщина чувствует себя как за каменной стеной.
Говард расхохотался.
– Теперь я вижу, что ты полностью оправилась. А вот в первый момент вид у тебя был обалдевший. По-моему, ты даже дар речи утратила.
– Тебе нравится, когда я теряю дар речи? – холодно спросила Фейт.
– А в чем тогда смысл хорошей шутки? – В глазах Говарда плясали веселые чертики.
Фейт промолчала.
Говард тяжело вздохнул и с сокрушенным видом покачал головой.
– Решила убить меня презрением. Обида до гроба?
Фейт продолжала молчать.
– Ладно, – сдался Говард. – Мама Розалин – моя сестра, Вайолетт. У нее сегодня все кувырком. Фред, мой зять, во время утренней пробежки подвернул ногу. Ей пришлось везти его в больницу, а меня на это время записали в няньки. Вайолетт заберет малышку, как только освободится.
До Фейт начало наконец доходить.
– Так это твоя племя-я-нница… – с непонятным ей самой облегчением протянула она.
– Совершенно верно. Кроме того, я ее крестный отец. – На лицо Говарда вернулась насмешливая улыбка. – Ты видишь перед собой почтенного семейного мужчину, моя дорогая.
Глядя на малышку, он некоторое время размышлял, затем снял сверток со стола и положил на диван.
– Здесь, пожалуй, будет надежнее. Не беспокойся, она очень тихая. Как уснула в машине, так и не пискнула ни разу.
Он собирается оставить ребенка со мной, поняла Фейт. Чувствуя, как к глазам снова подступают слезы, она молча смотрела на трогательно-беззащитное существо – плод любви мужчины и женщины, крошечное звено жизни, связывающее собой прошлое и будущее, вне зависимости от того, что по этому поводу думают родители. Крошечное звено, которое невозможно разорвать, – ребенок.
Только поэтому Льюк бросил меня, подумала Фейт. Только поэтому женится на другой. Все годы, что мы прожили вместе, – ничто по сравнению с ребенком.
Ребенок оправдал и объяснил все, в том числе – и измену. Ребенок, которого носила в себе хищница-блондинка… Ребенок, бывший частичкой Льюка, частичкой, без которой он не смог жить… И я не могу его за это винить, как бы больно мне сейчас ни было. У каждого ребенка есть право иметь отца.
– Сегодняшняя почта?
Фейт и не заметила, как Говард вернулся к ее столу и просматривал письма.
– Я возьму их, – сказал Говард, направляясь к своему кабинету. У самой двери он задержался и сделал жест рукой в сторону свертка. – В той сумке бутылочка с молочной смесью и несколько пеленок. Уверен, что ты справишься.
Вот так вот просто и непринужденно он перекладывает ответственность за ребенка на меня! Фейт снова почувствовала раздражение.
– Кстати, ты просто потрясающе выглядишь в этом платье, – взявшись за ручку двери, сообщил Говард. – Тебе следует чаще его надевать. Красное тебе идет, да и мне этот цвет очень нравится.
Он игриво подмигнул и скрылся в кабинете, бесшумно закрыв за собой дверь.
Раздражение Фейт переросло в бешенство. Перед ее глазами поплыли красные круги, в висках тяжело застучала красная же кровь.
Красное ему, видите ли, нравится! Ну уж нет! Я определенно не собираюсь присматривать за ребенком, к которому не имею никакого отношения! В мои обязанности это не входит. К тому же хватит с меня на сегодня напоминаний о том, чего и почему я лишилась. Пусть Говард Харрисон сам нянчится со своей племянницей. Тоже мне, «почтенный семейный мужчина»! Крестный отец!
Опустив глаза, Фейт увидела, что малышка посапывает все так же мирно и безмятежно, ничуть не подозревая о той буре эмоций, которую ее появление вызвало в душе Фейт. Рядом лежала сумка, о которой говорил Говард.
Малышка действительно очень мила, признала Фейт, тем не менее возиться с ней придется все-таки Говарду, и плевать я хотела, если даже он решит уволить меня за строптивость. Более того, если босс выкажет хоть малейшее неудовольствие по этому поводу, я сама немедленно возьму расчет.
Представив себе реакцию не привыкшего к такому поведению сотрудниц босса, Фейт зловеще улыбнулась.
Говарду Харрисону нравится красный цвет? Что ж, есть вероятность, что этот день навсегда будет вписан большими красными буквами в его календарь!
Ворвавшись в кабинет Говарда, Фейна мгновение пожалела, что в руках у нее ребенок, а не увесистая дубинка, которой можно было бы хорошенько стукнуть босса по лбу. Ее бешеность превратилось в исступление, когда она увидела хозяина кабинета вальяжно развалившимся в удобном кресле. Закинув руки за голову и водрузив ноги на широкий стол, Говард лениво созерцал панораму, открывавшуюся из огромного окна.
К работе он явно не приступал. Аккуратно разобранная Фейт почта была небрежно брошена в угол стола. Вид у Говарда был такой, словно он с удовольствием вспоминал очень приятные события минувшего уик-энда. В то время как на Фейт в эти выходные несчастья сыпались одно за другим!
Это было несправедливо.
Это было гадко, подло и вопиюще несправедливо!
Бог свидетель – я заставлю этого мужчину с уважением относиться к данным ему поручениям! – поклялась себе Фейт.
Ее неожиданное появление вызвало на лице Говарда легкое недоумение.
– Что-нибудь случилось? – озадаченно спросил он.
Не отвечая, Фейт решительно подошла к столу и положила на него сверток с младенцем. Ей очень хотелось сбросить ноги босса вниз, но она сдержалась не хотела будить малышку. Она, в конце концов, не виновата, что ее дядя оказался самодовольной и эгоистичной свиньей.
Освободившись от ноши, Фейт сделала шаг назад и вызывающе посмотрела боссу в глаза. Тот, словно зачарованный, наблюдал за странными действиями обычно выдержанной и корректной сотрудницы. Фейт такая реакция вполне устраивала.
– Этот ребенок… ты сам должен заботиться о девочке.
От волнения у нее пересохло во рту и голос звучал не так жестко и решительно, как ей хотелось. Поэтому Фейт сделала паузу, облизнула губы и повторила уже с большим натиском:
– Заботиться о своей дочери твоя сестра поручила тебе.
И улыбнулась улыбкой, способной превратить в камень даже воду. Судя по всему, улыбка сработала, так как Говард продолжал сидеть неподвижно. И безмолвно.
– Она доверяет тебе безгранично, – сладким голосом продолжала Фейт. – И это вполне естественно. Ведь ты – крестный отец девочки. И почтенный семейный мужчина.
Бросив эти слова, она испытала особенное удовольствие, которое еще больше усилилось при виде полной растерянности, отразившейся на этом обычно самоуверенном лице. Говард все так же безмолвствовал, и Фейт с воодушевлением продолжила:
– Забота о твоей племяннице не входит в мои служебные обязанности. Найми профессиональную няню, если не можешь справиться сам. А пока Розалин останется здесь.
Она резко повернулась на каблуках и с гордо поднятой головой зашагала к двери. Пусть Говард возразит хоть словом, и я найду, что сказать ему еще, с угрозой подумала Фейт.
Сзади не донеслось ни звука. Тишина сопровождала ее до самой двери, но Фейт так и не обернулась. Только оказавшись в своем кабинете, она осознала, что оставшаяся позади тишина таила в себе какой-то многозначительный, угрожающий смысл.