Путешествие по Восточному Саяну

На стоянку мы вернулись с последними лучами солнца, которое медленно скатывалось за острый скальный гребень. Лагерь встретил нас запахом дымка и готовящегося ужина. И несмотря на то, что вокруг бесстыдно шныряли десятки наглых бурундуков, наша еда осталась в неприкосновенности. Возможно, сыграла роль щедрая дань, оставленная предыдущими группами неподалёку – целая гора печенек и хлеба, которую зверьки методично растаскивали по своим норкам, готовясь к ночи.

Следующий день мы с самого начала решили сделать более расслабленным. Восхождение было нашей главной целью, и чтобы дойти, нужно было уметь вовремя остановиться.

Утро 7 мая встретило нас чистейшей лазурью неба и щедрым, почти летним солнцем. Воздух, ещё ночью колючий от мороза, теперь днем стал теплым и мягким. Решили прогуляться налегке – вниз, к мосту через Белый Иркут.

Дорога, знакомая по вчерашнему заходу, преобразилась до неузнаваемости. Под лучами солнца снег осел, стал рыхлым и влажным, похрустывая под ботинками уже не ледяной коркой, а мокрой крупой. Со склонов бежали десятки ручьёв, сливаясь в более мощные потоки, которые с весёлым упрямством пропиливали себе дорогу в снегу к чёрной воде Иркута.

Сам Белый Иркут кипел и дымился на солнце. Лёд по краям реки активно таял, откалываясь тяжёлыми прозрачными пластами и с глухим рокотом уходя под воду. Гул реки, приглушённый зимой, теперь наполнял ущелье мощным, низким гулом – звуком пробуждающейся жизни.

– Смотри-ка, – сказал я, останавливаясь и указывая спутнице на огромную сосульку, свисавшую с ветки кедра. Она таяла, и с её острия падала идеальная, сверкающая на солнце капля. – Природный дистиллятор. Питьевой фонтанчик для альпинистов.

Она рассмеялась: – Только попробуй подставь флягу. Мы до вечера одну эту каплю соберём. Лучше кофе сварю на стоянке. – Договорились, – кивнул я, и мы, не торопясь, побрели обратно, грея лица под майским солнцем.

После обеда, когда солнце перекатилось на западную сторону неба, нас потянуло вверх. Не на сложный маршрут, а просто на гребень, что нависал над нашей палаткой. Формально – за сагаан дали, целебным рододендроном. Но на самом деле – просто чтобы увидеть всё это сверху.

Подъём был недолгим, но дыхание сбивалось не от крутизны, а от открывающихся видов. С каждым шагом мир вокруг разворачивался, как гигантская панорамная карта.

И вот мы на гребне. Ветер, невидимый внизу, здесь гулял свободно, обдувая разгорячённые лица ледяным, но приятным дыханием вершин.

– Ого… – это было всё, что я смог выдохнуть.

Отсюда, как на ладони, лежала вся долина. Там, внизу, петляла уже почти родная тропа вдоль бурного Мугувека. Я водил пальцем по воздуху, повторяя её изгибы: – Смотри, вот мы шли вчера, вот обходили тот самый крутой участок, а вон там, видишь, где снежник сползает? Это наша сегодняшняя утренняя прогулка.

Но самое гипнотическое зрелище было впереди. Верховья Белого Иркута терялись где-то в сизой дымке меж заснеженных пиков. А прямо напротив, по ту сторону долины, сверкали на солнце ледопады Мугувека – застывшие белые реки, которые мы завтра надеялись покорить. Они казались такими близкими, что до них можно было дотянуться рукой, и одновременно бесконечно далёкими, и неприступными.

Я обернулся и увидел нашу палатку – крошечный пятнышко красной ткани в огромном царстве камня, льда и неба. Возле неё клубился дымок от нашего костра. Было странно и трепетно осознавать, что этот маленький островок тепла и нашего быта – единственное во всём этом величии.

Мы молча сидели на камнях, заваренный в термосе чай с сагаан дали пах дымком и хвоей. Горы не требовали слов. Они требовали просто смотреть и чувствовать.

– Завтра идём? – тихо спросила она, не отрывая взгляда от ледопадов. – Идём, – так же тихо ответил я. – Если они позволят. Погода в горах— единственный настоящий хозяин. Все наши планы были лишь предположением, робкой просьбой, обращённой к ветру и облакам. Но глядя на бездонную синеву над головой, так хотелось верить, что завтрашний день будет таким же ясным и решительным.

Мы спустились к стоянке затемно, унося в себе эту тишину, это спокойствие и огромную, пронзительную красоту, которая должна была стать нашей опорой для завтрашнего восхождения.

Утро 8 мая не предвещало ничего хорошего. Проснулась я еще затемно, в шестом часу, от порыва ветра, шумно хлопнувшего по стенке палатки. Вылезла наружу – и тут же съежилась от холода. Небо было затянуто сплошной, молочного цвета пеленой, низкие облака цеплялись за вершины хребтов. Холодный, пронизывающий ветер гулял по долине, выгибая спины одиноких кедров и свистя в ушах. Погода не просто не радовала – она откровенно угрожала.

А ведь сегодня был день «Икс». День, ради которого мы сюда и приехали – восхождения на пик. По моим расчетам, на подъем и спуск требовалось не меньше десяти часов. Чтобы успеть до темноты, выходить нужно было строго до девяти утра. На часах – шесть. На размышления оставалось еще три часа.

Время текло мучительно медленно. Я пила горячий чай, вглядываясь в серую мглу, но ветер лишь крепчал, и небо не собиралось менять свой гнев на милость. Внутри меня развернулась настоящая битва. Разум, подкрепленный трезвым расчетом, твердил: «Рисковать нельзя. Холод, ветер, возможная пурга на гребне – это чистое безумие». Но другая часть – упрямая, амбициозная – шептала: «Другие же идут! Смотри!»

И правда, несмотря на непогоду, вверх по тропе, сгибаясь под тяжестью рюкзаков и ледорубов, уже тянулись цепочки туристов. Их яркие куртки были единственными пятнами цвета в этом монохромном мире. Они шли молча, сосредоточенно, и их решимость давила на меня, заставляя чувствовать себя слабой и нерешительной.

Аргументов «за» и «против» было ровно поровну. Ситуация зашла в пат. Нужен был третейский суд.

– Паш, я пойду к соседям, – объявила я, кивая в сторону аккуратно стоящей палатки поодаль. – У них вид опытный. Послушаю, что они думают о погоде.

Глубоко внутри уже созрело тихое, но настойчивое желание получить индульгенцию на отдых. Ужасно не хотелось лезть навстречу ледяному ветру и слепящему снегу.

Соседи, двое мужчин с обветренными, серьезными лицами, как раз завтракали у примуса.

– Здравствуйте! – крикнула я, чтобы перекрыть шум ветра. – Не подскажете, как вам прогноз на сегодня? Стоит лезть?

Старший из них, с седой щетиной и мудрыми глазами, посмотрел на меня, затем на свинцовое небо.

– Девушка, мы тут не первый год. Такая погода на гребне – это лотерея, – сказал он, растягивая слово. – Может, пронесет, а может и накрыть так, что мало не покажется. У вас группа? Опыт есть?

– Одна, – честно призналась я. – Опыт есть, но не огромный.

Он переглянулся с напарником, и тот молча покачал головой.

– Я бы на вашем месте подождал до завтра. Резервный день ведь есть? Завтра, глядишь, разгуляется. Сегодняшние группы – они с гидами, на свой страх и риск. А одной – не советую. Геройство – это последнее дело в горах.

Точно! Именно это я и хотела услышать. Чувство колоссального облегчения тут же разлилось по телу теплой волной, смывая напряжение последних часов.

– Спасибо вам огромное! – выдохнула я уже почти с улыбкой. – Вы мне очень помогли. Удачного вам дня!

– И вам! – кивнули они.

Я практически летела обратно к своей палатке.

– Всё, принято решение! – объявила я Павлу. – Сегодня мы отдыхаем. Завтра штурмуем!

Оставшуюся часть утра я провела в блаженном ничегонеделании. Ветер теперь казался не врагом, а просто фоном. Я расслабленно наблюдала, как у нашего лагеря суетятся бурундуки, деловито перетаскивая в норки припрятанные запасы, а по ветвям кедра лихо скакала пушистая белка, возмущенно цокая на всю долину.

К полудню небо, словно в насмешку над моими утренними терзаниями, начало чуть проясняться. Свинцовый цвет сменился на просто серый, и даже на несколько минут выглянуло бледное солнце. Правда, ветер менять свое мнение не собирался и продолжал дуть с прежней силой.

– Сидеть же целый день не годится, – сказал Павел. – Давай сходим прогуляться вверх по ущелью Белого Иркута. И заодно я покажу тебе, как правильно обращаться с ледорубом. А то ты с ним ходишь, как английская леди с зонти-тростью.

Мы двинулись в путь без тяжелых рюкзаков, налегке. Вверх, в сторону перевала Контрастов, шли по самому руслу реки, которое представляло собой сплошной голубоватый лед. Здесь-то я и прошла свой первый практикум. Павел показывал, как правильно ставить ногу на льду, как «отрабатывать» падение с помощью ледоруба, как вырубать ступени. Ледоруб в моих руках наконец-то превратился из бесполезного аксессуара в инструмент, чувственный и живой.

Обратно возвращались уже не по льду, а по высокому правому берегу, по едва заметной тропе, петляющей сквозь сказочный лиственно-кедровый лес. И вот мы увидели Их.

Два исполинских кедра стояли рядом, словно стражи долины. Одному из них, судя по стволу было лет двести, если не все триста. Его кора была глубоким рельефом времени и непогод. А на соседнем, чуть поменьше (всего-то лет этак 180), кто-то «заботливой» рукой прибил гвоздями обычную бумажку, уже почти истлевшую от влаги, с информацией о дереве. Смотрелось это как акт самого дикого варварства – прибить гвоздь к живому патриарху, простоявшему две сотни лет.

Под сенью великанов располагалась идеальная ровная площадка для маленького лагеря. «Вот бы тут пожить с недельку, – подумала я. – Слушать только шелест ветра в хвое и шум реки внизу».

Еще одно потрясающее место ждало нас на мысу, где Белый Иркут сливался с бурным Мугувеком. На высоком берегу кто-то вырезал из стволов деревянные скульптуры – абстрактные, загадочные лица. Может, это был авторский полет фантазии одинокого художника, а может, в этих закрученных линиях угадывались герои древних бурятских сказаний, охраняющие эти перевалы.

К вечеру долина ожила. Вниз, к лагерю, потянулись уставшие, но счастливые группы туристов. Они шли медленно, с просветленными лицами, и в их походке читалась благородная усталость победителей.

– Смотри, – тронул меня за локоть Павел, – наши соседи вернулись.

Точно, мимо прошли те самые двое, с которыми я советовалась утром. Мы обменялись с ними понимающими улыбками и молчаливым приветственным жестом.

А чуть позже вернулись и другие наши соседи по поляне – отец лет шестидесяти восьми и двое его взрослых сыновей, которым Павел утром одолжил наши запасные ледорубы. Шли они аж за полночь, при свете фонарей, еле переставляя ноги. Но глаза их горели.

– Ну что? – спросил Павел. —Поднялись! – выдохнул старший, и его лицо расплылось в широкой, мальчишеской улыбке. – Ветер наверху – мама не горюй! Но мы смогли. Спасибо за снарягу!

Смотря на них, я не чувствовала ни капли зависти. Только уважение. И тихую, твердую уверенность в своем решении. Их геройство – для них, мое – для меня. А мое геройство было в том, чтобы уметь ждать. Завтра будет мой день.

Утро девятого мая, словно по заказу кинорежиссёра, было ясным, тихим и по-настоящему праздничным. Воздух, холодный и прозрачный, звенел в груди с каждой порцией вдыхаемого воздуха. Пока мы с Павлом собирали рюкзаки и натягивали гетры, с юго-запада, точно по расписанию, потянулись легкие, перистые облака. Я только обрадовалась – солнце в горах коварно, и теперь оно не будет так немилосердно палить.

Первая, уже знакомая часть пути до озера прошла легко и бодро. Ночной мороз сковал снежную целину, и сапоги уверенно хрустели по насту, почти не проваливаясь. Лес постепенно редел, открывая виды на заснеженные склоны.

Повозиться пришлось перед последним рывком – курумником, ведущим к озеру. За два предыдущих тёплых дня ручей Мугувек, берущий здесь своё начало, значительно распух и возмужал. Если в прошлый раз его можно было перешагнуть, то теперь это был полноценный водный поток.

– Ну и дела, – я уперла руки в бока, разглядывая предательски поблескивающую наледью воду. – Это уже не ручей, а река. В прошлый раз тут был ручеёк, а теперь – форсируй, дай бог память, через Енисей.

Павел, подойдя сзади, свистнул: —Ширина метра полтора, не меньше. Прыжком не возьмёшь. Попробовать вброд?

Я уже опередила его. – Не советую. Я у берега провалилась – по колено, а дальше, гляди, и глубже. Под этой наледью не поймёшь, куда ступишь.

Пришлось побродить вдоль извилистых берегов, высматривая подходящее сужение. Ветер с озера, не встречая преград на курумнике, гулял на полную катушку, пробирая до костей даже сквозь мембранную ткань. Чтобы передохнуть и дождаться Павла, я забралась на крупный валун, ища хоть какую-то защиту от ледяного потока. Небо тем временем постепенно затягивалось плотной облачной крышкой, теряя свою утреннюю синеву.

Павел нагнал меня, легко перепрыгивая с камня на камень, будто гравитация для него – не более чем рекомендация.

– Нашёл обход? – крикнул он, едва запыхавшись. – Вроде там, за тем углом, пошире, но мельче! – ответила я, спрыгивая с валуна.

Взобравшись к озеру, мы надеялись найти затишье для короткого привала. Открывшаяся картина впечатлила: озеро, ещё частично скованное льдом, лежало в чаше, как огромное зеркало, в которое смотрелись суровые скалы. Было любопытно поглядеть, как же устроились те ребята, что пару дней назад шли сюда с тяжёлыми рюкзаками, планируя ставить лагерь.

Вглядевшись, я указала Павлу на противоположный берег: – Смотри, палатки прямо на снегу, на самом продуве. Никаких ветрозащитных стенок, не говоря уж о снежных пещерах. Те, старые, так и стоят нетронутыми.

Павел скептически хмыкнул: – Ну, ребята явно не ищут лёгких путей. Или просто морозоустойчивые.

Отсюда, снизу, до вершины казалось рукой подать. Крутые снежные взлёты, уходящие вверх, будоражили азарт. Но иллюзия близости была обманчива. Снег местами уже стал рыхлым, хоть и сухим. Идти по натоптанной колее было гиблым делом – проваливаешься по колено на каждом шагу. Пришлось искать свой путь рядом, где снег ещё не успел подтаять.

Первый крутой подъём дался тяжело, но мы его взяли, обогнав по пути двух ребят, неспешно поднимавшихся с ледорубами. А впереди, на финишном взлёте, уже маячила группа, спускавшаяся навстречу.

Мы с Павлом притормозили, уступая им дорогу. И в этот момент я увидела нечто. Со стороны спускающихся, весело подпрыгивая на снежных буграх и кочках, вниз по склону летела ярко-красная каска. Она скакала, как мячик, совершенно бесхозная и радостная.

– Осторожно! Каска! – крикнул кто-то сверху.

Я невольно проследила за её полётом. Сначала её понесло в сторону, мимо нас, но затем траектория стала меняться.

– Эй, красавица, иди сюда! – смеясь, скомандовала я ей, протягивая руку.

Невероятно, но она будто послушалась. Сделав последний эффектный прыжок, каска вильнула и приземлилась прямо в метре от меня. Мне оставалось сделать лишь шаг влево и подхватить её.

– Вот это точность! – рассмеялся Павел. – Тебе прямо на пас!

Через несколько минут на нас нагнала запыхавшаяся девушка с широко распахнутыми глазами. – Вы не видели… мою каску? Я упустила, она укатила…

Я с торжествующим видом протянула ей трофей. – Вам эту? Прискакала прямо в руки. Видимо, очень хотела к вам вернуться.

– Ой, спасибо огромное! – на её лице расцвела улыбка облегчения. – Я уже думала, она сейчас до самого ледника укатится и прощай!

Вернув беглянку хозяйке, мы двинулись дальше. Теперь путь радовал вытоптанными ступенями – работать ногами стало куда легче после самостоятельного тропления. Подъём пошёл бодрее, в ритме, который я люблю больше всего: медленно, но без остановок, по-шерповски. Каждый шаг приближал к цели, и даже набегающие облака не могли испортить праздничного настроения.

Вершина манила, казалась такой близкой, что вот-вот можно коснуться рукой неба. С каждым шагом по заснеженному гребню панорама вокруг разворачивалась во всю свою невероятную ширь. Финальный рывок облегчали провешенные предыдущими группами перила – верёвочные поручни, вмёрзшие в лёд и уходящие в молочно-белую пелену над нами.

Я остановилась, чтобы перевести дух. Отсюда, с этой высоты, уже открывался вид на то, ради чего всё затевалось: бескрайние монгольские равнины, уходящие в дымку горизонта, и бирюзовое пятно озера Хубсугул – брата-близнеца нашего Байкала. Дух захватывало.

Изначальный план был прост: дождаться на гребне Павла, моего напарника. Но ледяной ветер, гуляющий по хребту, выл всё яростнее. Он не обжигал, а скорее выхолащивал всё тепло, пробираясь под одежду и к коже. С монгольской стороны накатывалась сплошная серая стена облачности, безжалостно пожирая видимость.

А зачем тогда лезть на эту верхотуру, как не затем, чтобы окинуть взглядом не туманные дали? – пронеслось в голове.

Я вглядывалась вниз, в зигзаги тропы, но Павла не было видно. Лишь две цветные точки – двое ребят – неспешно продвигались вверх. Ждать означало потерять и без того ускользающую красоту. Решение пришло мгновенно: идти на штурм, пока вершина ещё что-то показывает, а не просто молчит в белой мгле.

Подъём по перилам оказался несложным, почти механическим делом. И вот он, Мунку-Сардык. Ветер, свистящий между скальными зубьями, лёгкая снежная крупа и… ошеломляющие виды, то открывающиеся, то скрывающиеся в разрывах туч. Я достала из рюкзака несколько разноцветных флажков-лунгта, привезённых из Непала. «Небесные кони». Повязала их на камни, и мантры, написанные на флажках, тут же взметнулись и запели на ветру, унося молитвы в небеса.

Но хмарь сгущалась стремительно, красота таяла на глазах. Я сдержала обещание – в Монголию без Павла не пошла. Осмотрелась и забилась за небольшую скальную стенку, где ветер был не так яростен. Натянула на себя всё тёплое, что было: пуховку, балаклаву, штормовку. Руки дрожали не столько от холода, сколько от нервного напряжения. Достала горелку, примус и принялась кипятить снег на чай. Ритуал привычных действий немного успокоил нервы.

Минут через сорок на вершине, запыхавшиеся и довольные, появились те двое ребят.

– Ого! А мы думали, тут никого нет! – крикнул один из них, едва переведя дух.

– Я вас внизу обогнала, – улыбнулась я. – Не видели моего напарника? Павел, в синей куртке?

– Нет, не встречали. Но мы не одни, вон, смотрите, – парень махнул рукой в сторону соседней вершины Крылья Советов, где виднелась группа из четырёх человек.

Пока мы говорили, Монголия окончательно разъярилась. Подуло с новой силой, снег посыпался гуще.

– Мы, пожалуй, вниз собираемся, – сказал второй, поправляя рюкзак. – Погода портится.

– Ребята, огромная просьба! – взмолилась я. – Если встретите Павла, передайте, что я его жду тут ещё минут тридцать-сорок, не больше. Потом сама пойду вниз. Погода, мол, совсем не айс.

– Передадим, обязательно! – кивнул первый. Они уже были готовы тронуться в путь, но один обернулся: – А вам не страшно тут одной оставаться? Метель же начинается.

Внутри всё сжалось в ледяной ком. Моя старая знакомая – снегобоязнь – повизгивала и умоляла ломить вниз со всей возможной скоростью. Но внешне я изобразила героически уверенную и мужественную физиономию.

– Да нормально пока! – бодро ответила я. – Чай попью, погреюсь. Спасибо вам!

Они ушли, их фигуры быстро растворились в молоке. А минут через пять на вершину обрушился настоящий снежный фронт. Видимость упала до пары метров. Ветер завыл так, что стало по-настоящему страшно. Сидеть в этой белой ловушке одной, надеясь, что напарник вот-вот появится, было верхом легкомыслия.

«Всё, испытывать судьбу не буду», – решила я и начала быстрый, но аккуратный спуск.

Чем ниже я спускалась, тем слабее становился ветер и реже снежные заряды. Мир обретал формы и краски. И скоро в разрывах облаков я разглядела внизу двух знакомых ребят и… ещё одну фигуру в синей куртке. Павел!

– Паш! – крикнула я, ускоряя шаг.

Он обернулся, его лицо выразило облегчение.

– Я уже забеспокоился! Наверху, наверное, жесть?

– Полная! – выдохнула я, подходя. – Я тебя ждала, но там такая метель началась… Ребята передали?

– Передали. Молодцы. Но смотри, – он указал пальцем на небо.

Я подняла голову. В серой мгле, словно разорванная завеса, начинала проглядывать робкая голубизна. Снег почти прекратился.

– Решай, – сказал Павел. – Если хочешь, идём наверх. Посмотрим по дороге.

В его присутствии моя снегобоязнь куда-то испарилась, уступая место азарту и любопытству. Мы пошли наверх. Теперь я могла не бороться со страхом, а наслаждаться сюрреалистичной красотой: вихри снежной пыли, позёмка, серебристая взвесь в воздухе, в которой играло пробивающееся солнце. Это было чертовски красиво.

К тому времени, как мы вышли на вершину, небо расчистилось основательно. Вид был совершенно иным, нежели час назад – больше ясной лазури, чистых красок и солнца, подсвечивающего бескрайние просторы Монголии.

И кроме нас на вершине была та самая группа из четырёх человек. Оказалось, это они прошли траверсом с Крыльев Советов прямо в самое пекло метели.

– Ребят, вы сильны! – не удержалась я.

– Нормально прошли! – засмеялся один из них. – Зато теперь есть что вспомнить!

Конечно же, мы с Павлом не удержались и сходили в Монголию – углубились метров на двадцать по гребню. С этой стороны Мунку-Сардык выглядел удивительно простым и пологим. Но самое сильное ощущение было не в этом. Когда смотришь с этой пограничной черты на расстилающиеся внизу монгольские равнины, возникает полная иллюзия, что стоишь на вершине гигантской крепостной стены. Настолько внезапно и обрывисто заканчиваются здесь Саяны, уступая место бескрайней земле кочевников. Стоишь одной ногой в России, другой – в Монголии, а перед тобой – весь мир.

Напиться и надышаться этой красотой и волей было невозможно. Казалось, время застыло на вершине, замедлив свой бег под давлением бескрайнего неба и молчаливых пиков. Но часы в рюкзаке тикали неумолимо, и солнце неуклонно катилось к западным хребтам. Пришлось заставить себя сделать первый шаг на спуск.

Ветер, наш верный спутник, будто почувствовал наше решение и тут же сменил гнев на милость. Из лютого врага, пытавшегося сорвать нас с гребня, он превратился в надёжного попутчика. Он наподдавал в спину, окутывая мерцающими серебристыми облаками снежной пыли, подгоняя и одновременно создавая волшебное, почти инопланетное зрелище.

– Смотри, Павел! – крикнула я, оглядываясь на идущего следом. – Кажется, ветер решил нас проводить с почестями! Снежный салют!

Павел, натянув капюшон, лишь одобрительно хмыкнул, экономя силы, но его глаза улыбались. Мы шли уже не так торопясь, как на подъёме, позволяя себе роскошь оглядываться. Пару раз устраивали короткие привалы, чтобы глотнуть горячего чая из термоса и разломить плитку горького шоколада. Он таял во рту, смешиваясь с холодным воздухом и чувством полного, выстраданного счастья.

Саяны в предзакатном свете были пронзительно прекрасны. Солнце, скатываясь к горизонту, работало не грубыми масляными мазками, а тонкими, по-акварельному полупрозрачными лессировками. Оно растекалось по небу бледной охрой, розовым марсом и сиреневой дымкой, а его пятна на разноцветных скалах – зелёных, рыжих, бурых – казались живыми и трепетными.

Но красота в горах часто идет рука об руку с опасностью. Облачность, сначала лишь лёгкая дымка на горизонте, сгущалась-сгущалась и до сгущалась до сплошной свинцовой пелены. Первые осторожные снежинки закружились в воздухе уже на подходе к базовому лагерю.

– Ну вот, начинается, – констатировал Павел, сбрасывая рюкзак на утоптанный снег. – Как раз вовремя успели.

Я вспомнила, как при первом своём подъёме заметила внизу, гораздо ниже нашей группы, ещё одну пару. Они шли от озера, и я уже мысленно готовилась к новым соседям на вершине. Но, похоже, те люди были опытнее и осторожнее нас. Они внимательно следили за небом и, оценив портящуюся погоду, благоразумно развернулись. В тот день мы с Мунку-Сардыка спускались последними.

Точного времени я не засекала, но по своим прикидкам путь наверх занял у меня около четырёх с половиной часов чистого ходового времени. Цифра, которая потом будет красоваться в дневнике, но за которой стояли века подъёма и целая жизнь.

К нашему возвращению лагерь опустел. Все соседи-туристы, чьи разноцветные палатки ещё утром яркими пятнами выделялись на снегу, уже свернулись и ушли вниз. Царили тишина и покой, такие густые, что их, казалось, можно было потрогать рукой. Только потрескивание примуса нарушало величественное безмолвие.

А ночью повалил снег. Мелкий, настырный, он шуршал по тенту нашей палатки, то приостанавливаясь, словно прислушиваясь, то усиливаясь вновь. Этот убаюкивающий, монотонный звук сопровождал нас почти до самого утра, напоминая, что мы – всего лишь маленькие гости в этом суровом царстве скал и льда.

Выбравшись из палатки на следующее утро, мы обнаружили, что царство это преподнесло нам прощальный подарок. Как сказал поэт: «Мороз и солнце; день чудесный!». Воздух искрился и звенел от холода, а солнце слепило глаза, отражаясь от идеально белого, нетронутого снега. Поэтичность картины слегка нарушали лишь наши ботинки, выставленные с вечера в предбанник палатки. Они стояли, покрытые толстой ледяной глазурью, словно экспонаты из музея современного искусства.