Штирлиц и другие

НЕОЖИДАННАЯ УДАЧА

Штирлиц проснулся, с трудом открыл глаза и, сев в постели, удивленно оглянулся.

За окном мерцал, набирая силу, блеклый рассвет. Адски болела голова, во рту был полный сушняк. Штирлиц решительно не помнил, что с ним было вчера вечером и как он попал сюда, в свой небольшой, уютный конспиративный особнячок на берегу красивейшего озера, недалеко от Бабельсберга.

Впрочем, одну деталь он вспомнил сразу, и мгновенно в его воспаленном мозгу вспыхнул один тревожный, угнетающий разум вопрос:

«Где же я его потерял, где?!»

Штирлиц с трудом вылез из мягкой, теплой постели и, зябко поеживаясь, проковылял, шатаясь, на кухню.

Там он не спеша, с большим наслаждением, выпил горячего черного кофе, в голове у него, наконец-то прояснилось, и он кое-что придумал.

Одевшись, и кое-как натянув на себя старую шинель, Штирлиц вышел на крыльцо и… не поверил своим ушам: в саду каркали вороны, причем исключительно на русском языке.

«Наверное, прилетели из России, – с теплотой и умилением подумал Штирлиц.

Спустившись в гараж, находившийся в подвале особняка, Штирлиц погрузил в багажник «Хорьха» все необходимое снаряжение и поехал к озеру. Оно находилось совсем неподалеку.

Подъехав к озеру, Штирлиц высадился на берегу. Там он, кряхтя и бормоча русские ругательства, с усилием натянул на себя утепленный водолазный костюм, надел акваланг, маску и ласты и погрузился в ледяную, обжигающую воду…

Вечером того же дня, уже в Бабельсберге, в своем коттедже, Штирлиц с наслаждением слушал по радио музыкальную программу из Москвы – концерт его любимейшей певицы Лидии Руслановой.

Выпив рюмашку своего драгоценного, любимого коньяка, он стал старательно подпевать песню «Валенки» и даже громко хлопать в ладоши. Ему было на все наплевать. Никогда еще за эти двадцать лет, что он провел вдали от Родины, ему не было так хорошо и весело.

Когда веселье Штирлица достигло своего апогея, он вдруг услышал своим чутким, натренированным слухом шум подъехавшего автомобиля. Выглянув в окно, Штирлиц разглядел в сумерках Холтоффа, вылезающего из своего старого, обшарпанного, забрызганного грязью «Мерседес-Бенца».

«Опять этого подонка принесло! – с раздражением и с ненавистю подумал Ширлиц.– Как только начинаю пить коньяк и слушать родную, любимую музыку, он тут как тут! Ведь совсем недавно схлопотал от меня бутылкой по башке, а все равно приезжает… Настырный, гад!».

Штирлиц торопливо вырубил приемник, спрятал в буфет бутылку с коньяком, вскарабкался на табуретку и снял вентиляционную решетку над камином. Там, в углублении, у него был спрятан отличный современный диктофон со сверхчувствительным встроенным микрофоном. Он всегда был наготове, включался дистанционно и мог работать от батареек несколько часов подряд. Штирлиц с трудом выпросил его у своего шефа Шелленберга, настаивая, что диктофон якобы нужен для особой агентурной работы.

С недавнего времени Штирлиц стал записывать все свои разговоры с незванными гостями для подстраховки на случай своего алиби, а также для получения нужной полезной информации.

Штирлиц включил диктофон, установил его в режим записи и закрыл решетку. Потом специальной кнопкой, скрытно установленной в столешнице камина, проверил его дистанционную работу. Диктофон функционировал отлично.

Холтофф вошел в гостиную с приветливой миной на лице, как будто между ним и Штирлицем никогда и не было никаких инцидентов. Он резко вскинул руку в фашистском приветствии, потом снял фуражку и поправил растрепанные волосы. В левой руке у него были электрические пробки, которые он по привычке вывинтил на распредщитке в коридоре.

– Добрый вечер, дружище! – приветливо встретил его Штирлиц, изобразив на лице радушную улыбку гостеприимного хозяина. – Каким попутным ветром вас ко мне занесло?

– Штирлиц, у меня есть для вас очень важная новость, – сказал Холтофф. Без приглашения он сел в кресло и оглядел комнату.

«Чтоб ты провалился на месте вместе со своими новостями! – мрачно подумал Штирлиц. – От тебя, паразит, только одни неприятности.»

– Простите, пожалуйста, что вывернул опять пробки, это у меня выработался уже условный рефлекс, – Холтофф аккуратно положил пробки на журнальный столик.

– Ничего страшного, дружище, сущие пустяки! – ласково произнес Штирлиц, а про себя усмехнулся:

«Идиот, мне теперь эти пробки по барабану – у меня аппарат работает на батарейках!»

– Штирлиц, я на вас не в обиде, – с трудом изобразив улыбку, через силу пробормотал Холтофф. – Как говорится – кто старое помянет, тому глаз вон!

«Наверное, Айсман не вовремя помянул, – вспомнил вдруг Штирлиц одноглазого коллегу Холтоффа и чуть не хохотнул вслух.

– Штирлиц, а может вы угостите меня еще разик вашим прекрасным коньяком? У вас такой превосходный коньяк…

«Ну и наглец ты, пьянь подзаборная! – с изумлением подумал по-русски Штирлиц, а вслух сказал:

– Дружище, да я бы с превеликим удовольствием, только вот мне очень жаль, коньяк у меня закончился, – соврал Штирлиц, открывая дверку бара.

Там стояли всего две граненые бутылки из темного стекла. Остальной весь запас спиртного Штирлиц заранее спрятал в гараже, чтобы не смущать и не соблазнять Холтоффа дармовой выпивкой.

– Ох, прошу прощения, Холтофф, тут, оказывается еще есть немного, – «удивился» Штирлиц. – Так и быть, дружище, в знак примирения налью вам из этой бутылки – это знаменитый французский коньяк «Наполеон», можно сказать от сердца отрываю…

Штирлиц налил в рюмку Холтоффа простой «паленый» коньяк, который он когда-то привез из Лиссабона, и часть которого он вчера случайно пролил на стол, а потом обратно собрал в бутылку путем отжимания чистой белой тряпки. Себе же плеснул самую малость своего армянского.

– Благодарю, Штирлиц, – сказал Холтофф, смакуя коньяк. – Уфф! На-

питок богов!.. Сейчас я сообщу вам кое-что очень важное… для вас. Я приехал к вам по поручению Мюллера.

Он приглашает вас к себе в управление для очень важного разговора сегодня ровно в 22 часа 00 минут. И я хочу предупредить вас лично от себя – вы по-настоящему под большим колпаком у Мюллера, Штирлиц. Если вы вдруг не придете – у вас будут большие неприятности, поверьте мне!

«Еще угрожает, подлец! – подумал рассерженный Штирлиц и вдруг ужаснулся. – Я на грани провала, они меня обложили, черт побери! Теперь мне никто не поможет, никакой Борман! Надо срочно грохнуть этого хрыча Мюллера и уходить через «окно» на швейцарской границе вместе с радисткой Кэт. Паспорта и другие документы у меня уже есть. Только надо все хорошенько обдумать.»

Все это молнией промелькнуло у него в голове.

Поговорив еще немного и выпроводив Холтоффа, Штирлиц прослушал запись разговора на диктофоне, вынул катушку с пленкой, спрятал ее в маленьком стенном сейфе за картиной, сел в кресло у камина и стал тщательно разрабатывать в голове план операции по ликвидации шефа гестапо и своего вместе с Кэт побега.

«Сегодня пятница, – подумал машинально Штирлиц, мельком взглянув на настенный календарь. И вдруг вспомнил, что недавно Шелленберг мимоходом упомянул, что по пятницам вечером и всю ночь до утра Мюллер работает с документами, попутно слушая радио Би-би-си и анализирует всю полученную информацию.

«У меня будет достаточно времени, – с удовлетворением отметил Штирлиц. – До утра Мюллера не хватятся, и я сумею за это время добраться до «окна». Только сразу ликвидировать Мюллера будет глупо, надо вначале выслушать, что он мне предъявит. Кокнуть его придется лишь в том случае, когда у меня просто не будет другого выхода. На их конспиративной квартире, где они держат Кэт, придется устроить пальбу и разгромить там все к чертовой бабушке!»

В оставшееся время до судьбоносной встречи, Штирлиц решил как следует отдохнуть и набраться сил для, может быть, своей последней схватки с ненавистным врагом.

… Ровно в 21 час 59 минут Штирлиц медленно прошел по коридору РСХА, вошел в приемную Мюллера и доложил адъютанту Шольцу о своем прибытии. Невыспавшийся, хмурый, с красными, как у кролика, глазами Шольц злобно взглянул на Штирлица и, что-то проворчав, зашел в кабинет Мюллера. Через несколько секунд он вышел и глухим голосом сказал:

– Группенфюрер просит вас зайти…

Мюллер сидел за письменным столом, правой рукой массировал затылок, как недавно учил его Штирлиц. В левой руке он держал лупу, через которую внимательно рассматривал шифровку, которую Штирлиц вчера отправил в Центр.

Штирлиц напрягся и незаметно сунул руку в правый карман галифе. Там у него лежало любимое оружие фюрера германской нации – пистолет «Вальтер» с самодельным, навинченным на ствол глушителем. Этот пистолет Штирлиц с трудом нашел сегодня рано утром на дне озера в толще ила рядом с трупом убиенного им агента Клауса. Заодно он прихватил из кармана предателя пачку

долларов, которую дал негодяю для поездки на горный курорт – не пропадать

же добру! Деньги вполне можно было обменять в Рейхсбанке.

С бьющимся, как молот, сердцем, Штирлиц снял пистолет с предохранителя.

Мюллер поднял голову, взглянул на Штирлица и довольно ухмыльнулся. В этот момент старинные, массивные часы в футляре из красного дерева, украшенного инкрустацией, стоявшие у стены, начали с грохотом и звоном отбивать время – ровно 22 часа.

«Надо же, какая точность!» – поразился самому себе Штирлиц.

– Добрый вечер, Штирлиц, вы, как всегда, пунктуальны, – хихикнул Мюллер и положил лупу на стол. – Садитесь, дружище, не стесняйтесь. – Мюллер медленно вытащил из ящика стола большой черный пистолет и положил перед собой. – Вот какая штука-то получается! Эту «пушку», ваше табельное оружие – «парабеллум» мои люди нашли сегодня утром в ресторане, под столом, на котором вчера вы так лихо отплясывали русский танец «Цыганочку», отмечая с вашей подопечной русской «пианисткой» свой день рождения. Теперь, Штирлиц, вам точно, как выражаются русские, «полный трындец»! Дело пахнет трибуналом!

«Очевидно, в кабаке кто-то нашел оружие и позвонил в гестапо, – догадался Штирлиц.

По его спине лавиной побежали зловещие мурашки.

«Вот он, настоящий провал! А может, все-таки он вызвал меня из-за одного пистолета? Сейчас все узнаю.»

– Чтой-то, батенька, вы так побледнели? – потирая руки, вновь захихикал Мюллер. —Испугались? Да ладно, Штирлиц, не мандражируйте вы так, того и гляди упадете в обморок! Ведь вы же все-таки не баба! Послушайте, я могу устроить это тухлое дело! Никто ничего не узнает, ни одна живая душа!

Штирлиц с облегчением вздохнул, вновь поставил пистолет на предохранитель, вынул руку из кармана и вопросительно взглянул на Мюллера:

– Что я для этого должен сделать, группенфюрер?

– Я хочу перевербовать вас, Штирлиц, – громко и четко произнес шеф гестапо. – Расстрелять вас мы всегда успеем. Надо еще послужить верой и правдой Рейху. Короче, я предлагаю вам стать моим агентом в этой гребаной конторе Шелленберга. Не так-то много там моих людей. А мне очень важно знать, какие пакости затевает против меня этот прощелыга – ваш красавчик шеф! Я бы мог, конечно, всадить ему «прослушку», но он периодически, каждый день проверяет свой кабинет на предмет «жучков». А вы, можно так сказать, его любимчик, чуть ли не правая рука и многое можете сделать. Поверьте, дружище, у вас просто нет другого выхода – третьего не дано!

«Никак пронесло?» – промелькнула радостная мысль в голове Штирлица. Он мгновенно состроил мрачную, унылую физиономию.

– Да, группенфюрер, вы совершенно правы, – тяжко вздохнул Штирлиц. – Моя карта точно бита. Что я должен буду делать?

– Задание у вас будет всего одно, но постоянное. Вот вам эта шикарная машинка, – Мюллер достал из стола маленький, новый блестящий диктофон и протянул Штирлицу. —Это последняя модель, шедевр нашей радиотехники с особо чувствительным микрофоном. Завтра утром на совещании у Шелленберга вы запишите каждый звук, который прозвучит в его кабинете. И будете после этого «писать» все его совещания, а также ваши разговоры с ним наедине. Если попадетесь, я отрекусь от вас, покрывать не стану. Так что надейтесь только на себя, на свою удачу!

«Что я все эти двадцать лет и делаю, – тоскливо подумал Штирлиц и, взяв диктофон, засунул его в боковой карман френча. – А ведь это «задание», штандартенфюрер, может помочь тебе в твоей основной работе, нет? Черт побери, как же я сам до этого раньше не догадался! Ведь в болтовне Шелленберга можно найти много полезной и нужной информации!»

Штирлиц поднялся и, поправив портупею, гаркнул:

– Я все понял, группенфюрер, все сделаю в лучшем виде! Разрешите идти?

– Идите, дружище. Да-а, и «пушку» свою заберите и больше не теряйте! Она вам еще, возможно, пригодится. Дерзайте и помните – поможете старику Мюллеру и Мюллер поможет вам. Хайль Гитлер!

– Зиг хайль! – Штирлиц громко щелкнул каблуками и вышел в приемную.

Шольц громко храпел, прислонившись к стене. Его фуражка валялась на полу. Штирлицу усмехнулся, поднял ее и, положив на стол, направился к выходу…

«Сегодня мне крупно повезло, такое бывает точно лишь раз в жизни, – размышлял Штирлиц в машине, лихо «рассекая» по пустынному ночному шоссе. Мельком он взглянул на диктофон Мюллера, который положил на соседнее сиденье. – Да-а, красивый аппарат, покруче моего… Ну что ж, Штирлиц, сегодня ты был в полной заднице, но тебе удалось выбраться из нее! Тебе все-таки улыбнулась Удача… Надо будет непременно выпить за нее! Хорошо еще, что этот негодяй Холтофф не успел вылакать всю мою выпивку… Ну что же, «папаша» Мюллер, наша игра продолжается!»

Дома Штирлиц вынул из-за вентиляционной решетки свой диктофон и положил на его место диктофон Мюллера.

«Пусть пока поработает на меня» – усмехнулся он, выпил рюмочку коньяка и отправился спать.

ЧУДЕСНОЕ СПАСЕНИЕ

Профессор Плейшнер проснулся в три часа ночи от каких-то громких, хлюпающих звуков, мужского, шумного кряхтения и всхлипывающего женского стона, раздававшихся за стеной соседнего номера. Плейшнер стал чутко и тревожно вслушиваться, пытаясь своим ученым мозгом понять природу, происхождение этих странных звуков. Когда он, наконец, понял, что это за звуки, он густо покраснел. Эти неприличные звуки очень покоробили его чувствительную, легкоранимую натуру.

Без сомнения, в соседнем номере какая-то страстная, влюбленная парочка с большим энтузиазмом и наслаждением предавалась плотской любви.

Плейшнер очень устал, он почти до часу ночи с упоением работал над своей новой книгой в этом небольшом номере маленького уютного отеля в Берне, куда он приехал, чтобы выполнить задание Штирлица.

Озабоченный профессор осторожно постучал своим маленьким кулачком по соседней стене. Звуки на время прекратились, явственно раздалось негромкое женское хихиканье, невнятное мужское бормотанье, и вскоре неприличные звуки вновь стали терзать тонкий слух Плейшнера, на этот раз с еще большей громкостью. Немного погодя, к ним стала примешиваться еще какая-то, тоже достаточно громкая музыка – очевидно соседи завели патефон.

Взбешенный Плейшнер вскочил с постели и, как сумасшедший, стал колотить что есть силы по стене, но назойливые звуки продолжали мучить его ранимые, воспаленные уши. Тогда он, заложив руки за спину, бормоча немецкие народные ругательства, стал быстро ходить кругами по номеру.

Плейшнеру сегодня надо было рано вставать, чтобы идти выполнять важные поручения Штирлица. Вначале он должен был отправить с Центрального почтамта зашифрованную телеграмму в Стокгольм, а затем отправиться на конспиративную квартиру, расположенную на Цветочной улице. Были еще и не

столь важные личные дела.

Вобщем, хлопот предстояло много и поэтому надо было хорошенько выс-

паться.

Вдруг мозг Плейшнера посетила оригинальная, отличная мысль. Громко и звучно хлопнув себя ладонью по лбу и обозвав вслух «болваном», он засмеялся и бросился вытаскивать из платяного шкафа свой большой, изрядно потертый чемодан.

Торопливо открыв его и немного порывшись, он достал небольшую фарфоровую статуэтку, которую приобрел в киоске на вокзале в качестве сувенира и выхватил из стоявшего на столе стакана с остатками чая чайную ложечку. Плотно прижав статуэтку к стене, за которой находились непримиримые враги, которые его так доставали, Плейшнер стал быстро постукивать по ней ложечкой. Раздался хаотичный и мелодичный звон, немного похожий на азбуку Морзе. За стеной почти сразу же все стихло.

Плейшнер, прекратив стучать, подождал немного, но за стеной по-прежнему царила тишина. Радостно засмеявшись, он запрыгнул в постель, уютно свернулся калачиком, накрылся толстым, теплым одеялом и с наслаждением уснул. Спал он без снов, как убитый.

Разбудил его рано утром прежний громкий шум за стеной. Его ненавист-

ные соседи изменили тактику. Неприличных звуков на этот раз не было слышно, зато прекрасно был слышен разговор вчерашней любвеобильной

парочки. Знакомый хриплый мужской баритон что-то быстро бубнил, вероятно «травил анекдоты», потому что его бормотание то и дело прерывалось визгливым женским смехом. Мужчина болтал на чистейшем английском языке, который Плейшнер знал неважно.

Вначале профессор некоторое время слушал, плотно прижавшись ухом к стене, пытаясь в уме перевести длинные тирады, но разобрал и понял всего лишь несколько слов. Но самое ужасное ожидало его впереди.

Внезапно голос замолчал, заскрипела иголка на патефонной пластинке, и радостно зазвучала громкая мелодия модного фокстрота.

Уснуть снова теперь уже было совсем нереально. Окончательно рассвирепев, бедный Плейшнер в одной пижаме выскочил в коридор и стал что есть мочи барабанить кулаком по двери соседей.

Музыка не перестала играть, но дверь распахнулась настежь, и на пороге показалась фигура молодого здоровенного мужика, амбала-атлета ростом под два метра. Он был в темно-синей майке и ярко-красных спортивных трусах с желтыми лампасами. В глубине комнаты, в полумраке, на широкой кровати возлежала молоденькая смазливая блондинка с пышными формами. На ней возбуждающе белели лишь одни узкие трусики.

В нос Плейшнеру ударила удушливая ядреная смесь спертого воздуха, дорогих духов и перегара.

Амбал, широко улыбаясь, и что-то лопоча на своем «инглише», схватил Плейшнера за грудки и легко, не напрягаясь, втащил его в номер. Растерянный профессор опять разобрал всего лишь несколько слов, в том числе понятное без всякого перевода слово «виски». Очевидно, здоровяк хотел его угостить. Туалетный столик возле кровати был действительно заставлен батареей разнокалиберных бутылок с яркими этикетками.

Злой и подавленный Плейшнер мгновенно вспомнил несколько энергичных английских выражений и с ужасным акцентом обрушил их на голову наглого амбала.

В то же время он стал трепыхаться в его ручищах, безрезультатно стараясь вырваться из железных тисков. Со стороны это выглядело комично и напоминало беспомощное барахтанье маленького мышонка в лапах здоровенного кота. Разбитная девица, внимательно наблюдавшая за происходящим, сучила стройными загорелыми ножками на постели и умирала от смеха. Ситуация была абсолютно нелепой. Устав вырываться из «объятий», Плейшнер смирился и с ужасом ждал развязки.

Девица вдруг поднялась с кровати, уселась в кресло, элегантно скрестив

ножки и, закурив сигарету, сказала что-то по-английски амбалу, после чего тот

сразу же выпустил профессора из своих крепких ручищ.

Затем она внезапно обратилась к Плейшнеру на немецком языке с неболь-

шим американским акцентом, вежливо выразив свои глубочайшие извинения за

недостойное поведение своего бесцеремонного друга.

Ошеломленный Плейшнер вытаращился на красотку и что-то невразуми-

тельно пробормотал.

На громкий шум и сдавленные вопли Плейшнера сбежалась чуть ли не вся

обслуга отеля во главе с коротышкой-хозяином. После недолгих переговоров

инцидент был исчерпан, скандал удалось замять.

Фамильярный здоровяк через свою подружку-переводчика тоже эмоцио-

нально выразил свои глубочайшие извинения и угостил Плейшнера настоящим американским напитком – кока-колой. Отказываться было неудобно и профессору пришлось выпить целый стакан. Распрощавшись с американскими туристами (так подумал о странной парочке Плейшнер), он вернулся в свой номер.

На самом деле это были сотрудники секретной службы, возглавляемой американским резидентом Алленом Даллесом. Они работали под прикрытием в американском посольстве в Берне.

От выпитой кока-колы у Плейшнера почему-то разыгрался зверский аппетит. Он решил позавтракать в ресторане отеля. В обеденном зале было всего несколько человек. Услужливый официант, улыбаясь, подал ему меню. Водрузив очки на нос, профессор раскрыл его и вытаращил глаза. Никогда в жизни он не видел ничего подобного – меню было красиво оформлено и изобиловало названиями экзотических блюд. Список немыслимой вкуснятины поражал любое воображение и, что совсем удивительно, цены были приемлимыми.

У Плейшнера внезапно началась истерика. Он громко захохотал и во все горло закричал: