Три монеты для Харона

Он поднял взгляд на лицо жертвы.

Рот Вейна был широко открыт, в него была грубо запихнута свернутая

долларовая купюра.

А на глазах…

На глазах лежали не монеты.

На правом глазу лежал золотой слиток. Маленький, граммов на

пятьдесят, с клеймом швейцарского банка.

На левом глазу было пусто.

– Где вторая монета? Или слиток? – спросила Карла, доставая

пистолет и оглядываясь.

Роберт осмотрел комнату. Его взгляд упал на тумбочку. Там, прижатая

хрустальным графином, лежала записка.

Он взял её через платок.

«Плата за жадность выросла, Роберт. Инфляция. Вторую часть

платы я забрал с собой. Если хочешь её получить – приходи на исповедь».

– Исповедь, – прошептал Роберт. – Собор. Третье фото.

– Он меняет правила, – сказала Карла, глядя на мертвого

аукциониста. – Раньше он оставлял монеты как дар. Теперь он забирает их

как трофей.

– Нет, – Роберт сжал кулаки. – Он ведет нас. Собор Святой

Вибианы. Там сейчас идет реконструкция. Это идеальное место для финала.

В этот момент в кармане пижамы мертвого Вейна зазвонил телефон.

Глава 7: Литургия тщеславия

Роберт, не снимая перчаток, вытащил телефон из шелкового кармана

мертвеца. Экран светился холодным светом, высвечивая имя контакта:

«Неизвестный». Никаких цифр, только пустота.

Он нажал «принять» и включил громкую связь. Но вместо голоса экран

моргнул, переключаясь в режим видеовызова.

Карла наклонилась ближе, ее дыхание сбилось.

Изображение было зернистым, снятым в режиме ночного видения.

Узкое пространство, обитая бархатом решетка сбоку.

– Это исповедальня, – прошептала она.

В кадре было лицо молодого парня – того самого, с доски фотографий

под заголовком «Тщеславие». Теперь он не выглядел как модель с обложки.

Его лицо было мокрым от слез и соплей, глаза расширены от животного

ужаса. Во рту был кляп – кусок золотой парчи.

Камера чуть отъехала назад, и в кадр попала рука в черной перчатке.

Она держала у виска парня пистолет. Старый, антикварный револьвер.

– Внимание, паства, – голос за кадром был тем же искаженным

скрежетом, что и в подвале. – Мы в прямом эфире. Нико, помаши своим

подписчикам.

Рука с револьвером толкнула парня в висок. Тот заскулил, пытаясь

отстраниться.

– Нико Валенти, – продолжил голос. – Два миллиона подписчиков.

Он учит людей, как выглядеть богатыми, не имея ни гроша. Он продает

иллюзию успеха. Фальшивое золото.

Камера дернулась.

– Роберт, ты смотришь? Это для тебя. У тебя есть двадцать

минут, чтобы добраться до собора. Если опоздаешь, Нико исповедуется в

своих грехах святому Петру лично.

Экран погас. Вызов завершился.

– Двадцать минут, – Роберт сунул телефон Вейна в свой карман. —

От Бель-Эйр до центра города в это время можно добраться за пятнадцать,

если нарушить все правила дорожного движения.

– И если у нас есть машина, способная на это, – добавила Карла. —

Мой седан остался у особняка Ван дер Ховенов. У нас нет колес.

Роберт оглядел комнату. На ночном столике, рядом с графином, лежали

ключи. Тяжелый брелок с эмблемой вставшего на дыбы жеребца.

– Вейн любил красивые вещи, – Роберт схватил ключи. – Надеюсь, его «Феррари» заправлен.

Они спустились по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.

Охранник внизу всё еще нервно переминался с ноги на ногу.

– Мистер Хейз? Всё в порядке? – начал он, но Роберт оттолкнул его

плечом.

– Вейн мертв. Вызывай копов, но не смей нас задерживать. Это дело

федерального масштаба.

Прежде чем охранник успел переварить информацию и потянуться к

кобуре, Роберт и Карла уже вылетели через парадную дверь.

В гараже, похожем на выставочный зал, стояло три машины. Роберт

нажал на кнопку брелока. Фарами моргнул винтажный серебристый

«Феррари 250 GT». Машина, которая стоила больше, чем жизнь всех

детективов участка вместе взятых.

– Вы умеете водить механику? – спросила Карла, падая на

пассажирское сиденье.

– Я водил машины еще тогда, когда автоматическая коробка считалась

роскошью для ленивых, – рыкнул Роберт, поворачивая ключ зажигания.

Двигатель взревел с благородным, хищным рыком.

Лос-Анджелес ночью – это поток огней, размазанный по черному

бархату. Роберт вел машину агрессивно, подрезая редкие такси и пролетая

на красный свет. Спидометр показывал 110 миль в час.

Карла держалась за ручку над дверью так, что побелели костяшки

пальцев, но её другая рука работала с телефоном Вейна.

– Я отслеживаю сигнал трансляции! – кричала она, перекрывая рев

мотора. – Он стримит это не в обычный интернет. Это закрытый канал в

DarkNet. «Красная комната». Там уже тысячи зрителей. Они делают ставки.

– Ставки на что? – Роберт перестроился из крайнего левого ряда в

правый, чудом избежав столкновения с мусоровозом.

– На то, какую монету он использует. И выживет ли жертва.

– Люди больны, – сплюнул Роберт.

– Это вуайеризм смерти. Роберт, собор Святой Вибианы сейчас на

реконструкции, там должны быть строительные леса. Главный вход, скорее

всего, заблокирован. Нам нужно искать служебный вход с восточной

стороны, где была ризница.

– Откуда ты знаешь планировку?

– Я скачала архитектурные планы города, пока мы ехали в такси. Я

всегда готовлюсь, Роберт.

Они влетели в центр города. Небоскребы нависали над ними темными

громадами. Собор Святой Вибианы, старый и величественный, стоял в

окружении строительных заборов. Бывшая резиденция архиепископа теперь

напоминала раненого зверя, закованного в металл лесов.

Роберт резко затормозил, оставив на асфальте черные полосы резины.

Машина замерла в сантиметре от сетчатого забора.

– Десять минут прошло, – сказал он, вылезая из машины. – У нас

есть время.

– Не будьте так уверены, – Карла показала ему экран телефона.

На стриме что-то происходило. Маньяк снял кляп с Нико. Парень

рыдал, захлебываясь словами.

– Я… я все врал! – кричал он в камеру. – У меня нет виллы! Я

арендую её почасово! Часы – реплика! Машины не мои! Я никто!

Пожалуйста, отпустите!

Голос Харона прозвучал мягко, почти по-отцовски:

– Признание – это первый шаг, Нико. Но тщеславие требует платы.

Ты хотел, чтобы на тебя смотрели миллионы? Теперь они смотрят. Твоя

аудитория никогда не была такой большой.

В кадре появилась рука. На ладони лежала монета. Огромная, золотая, с

грубыми краями.

–

Солид

византийского

императора

Юстиниана,

–

прокомментировала Карла на бегу. – Эпоха расцвета. Эпоха гордыни.

Роберт выбил замок на калитке выстрелом. Они побежали через двор, заваленный мешками с цементом и арматурой.

– Главный неф впереди! – крикнула Карла.

Внутри собора царил полумрак. Свет пробивался только через дыры в

крыше, затянутые полиэтиленом, который хлопал на ветру, создавая звук, похожий на удары крыльев огромной птицы.

Посреди огромного пустого зала, где раньше стояли скамьи для

молящихся, теперь возвышалась одинокая деревянная будка исповедальни.

Вокруг неё были расставлены прожекторы на штативах, направленные

внутрь.

– Нико! – закричал Роберт, поднимая пистолет. – Полиция!

Из динамиков, расставленных по залу (убийца любил театральные

эффекты), раздался смех.

– Ты опоздал, детектив. Литургия уже началась.

Роберт и Карла бросились к будке. Но стоило им пересечь линию

алтаря, как пол под ногами дрогнул.

– Растяжка! – крикнул Роберт, толкая Карлу в сторону.

Он сам едва успел упасть, когда с высоты строительных лесов, прямо

на то место, где они стояли секунду назад, рухнула связка металлических

труб. Грохот был оглушительным. Пыль поднялась столбом.

Роберт закашлялся, выбираясь из-под обломков.

– Карла?!

– Я цела! – отозвалась она откуда-то из-за колонны. – Идите к будке!

Роберт рванул вперед, перепрыгивая через трубы. Он подбежал к

исповедальне и распахнул дверцу.

Нико Валенти сидел там, привязанный к сиденью скотчем. Его голова

была запрокинута назад.

На обоих глазах лежали тяжелые золотые монеты.

Из горла торчала рукоятка антикварного стилета. Крови почти не было

– сердце остановилось мгновенно.

Роберт замер, тяжело дыша. Он опоздал. Снова.

– Красиво, не правда ли? – голос раздался не из динамиков, а совсем

рядом. Сверху.

Роберт резко поднял голову и направил луч фонаря на хоры – балкон

для певчих над входом.

Там, в свете прожектора, стояла фигура. Высокий человек в длинном

прорезиненном плаще и в маске. Это была не лыжная маска. Это была маска

чумного доктора – с длинным изогнутым клювом, сделанная из черной

кожи. Глазницы маски были закрыты темными стеклами.

Он держал в руке что-то блестящее.

– Ты! – крикнул Роберт, и эхо подхватило его крик. – Спускайся

сюда, трус!

Человек в маске наклонил голову набок, как птица.

– Трус? Я единственный здесь, кто честен, Роберт. Я лишь взимаю

долги, о которых люди забыли. Твоя жена была первой, кто понял суть

сделки.

– Не смей говорить о ней! – Роберт выстрелил.

Пуля высекла искры из каменных перил в сантиметре от фигуры.

Убийца даже не шелохнулся.

– Ты полон гнева, детектив. Это хорошо. Гнев – это топливо. Но у

нас остался еще один грешник. Самый важный.

Фигура указала рукой в перчатке на Роберта.

– Ты сам.

Убийца разжал пальцы, и блестящий предмет полетел вниз. Он

ударился о каменный пол и покатился к ногам Роберта с мелодичным

звоном.

Это была не монета.

Это было обручальное кольцо.

Кольцо Элис.

Роберт упал на колени, хватая кольцо дрожащими руками. Внутри была

гравировка: «Навсегда. Р. и Э.».

Он сжал его в кулаке так сильно, что золото врезалось в кожу. Когда он

снова поднял взгляд на балкон, там уже никого не было. Лишь колыхалась

черная портьера.

Карла подбежала к нему, держась за ушибленное плечо.

– Он ушел через крышу! Я видела трос!

Роберт медленно поднялся. В его глазах больше не было ни

алкогольного тумана, ни усталости. Там была только ледяная пустота.

– Пусть бежит, – тихо сказал он. – Теперь я знаю, кто он.

– Вы узнали его?

– Нет. Но я узнал его стиль. Он носит маску чумного доктора не для

устрашения. Он носит её, потому что считает себя врачом. Он думает, что

город болен, а мы – вирус.

Роберт разжал кулак и посмотрел на кольцо.

– Он отдал мне самое дорогое, что у него было из моей жизни. Это

значит, что он готовится к финалу. Он очищает счета перед последней

сделкой.

– Куда он пойдет дальше? – спросила Карла, глядя на труп Нико.

– У нас остался один адрес, который мы не проверили. Фотография

здания была подписана «Искупление». Мы думали, это собор. Но посмотри

на архитектуру на фото внимательнее, Карла.

Она достала телефон, открыла фото.

– Арки… готические окна… Похоже на собор, да. Но… – она

приблизила изображение. – Здесь решетки на окнах. И колючая проволока.

– Это не церковь, – сказал Роберт. – Это тюрьма. Старая тюрьма

Линкольн-Хайтс. Заброшенная в 60-х. Место, где казнили людей.

– Зачем ему тюрьма?

– Потому что там, в подвале, находилась газовая камера. Место, где

государство платило смертью за преступления. Идеальный храм для

Харона.

Глава 8: Ковчег для проклятых

Сирены приближались со всех сторон, сплетаясь в воющую сеть, готовую накрыть район собора. Роберт знал этот звук слишком хорошо —

это звук системы, которая всегда опаздывает.

– Уходим, – бросил он, хватая Карлу за локоть. – Если мы останемся

давать показания, мы застрянем здесь до утра. А Харон ждать не будет.

Они выбежали через тот же пролом в заборе, через который вошли.

Серебристый «Феррари» Джулиана Вейна стоял там, где они его бросили, похожий на космический корабль, приземлившийся на свалке. Роберт

прыгнул за руль, Карла – на пассажирское. Двигатель взревел, заглушая

полицейские сирены, и машина сорвалась с места, оставляя за собой облако

цементной пыли.

Роберт вел машину жестко, направляя её к реке Лос-Анджелес, в

индустриальную зону, где тени были длиннее, а свидетелей меньше.

– Тюрьма Линкольн-Хайтс, – нарушила молчание Карла. Она всё еще

дрожала, но уже стучала пальцами по экрану телефона. – Она закрыта с

1965 года. Сейчас там иногда снимают кино или водят экскурсии для

любителей привидений.

– Идеальное место, – кивнул Роберт. – Огромная, пустая бетонная

коробка в стиле ар-деко. Там толстые стены, отличная акустика и, что самое

важное, полная изоляция. Никто не услышит криков.

Он бросил быстрый взгляд на Карлу. Она держала в руках обручальное

кольцо Элис, которое убийца сбросил с балкона.

– Проверь его, – глухо сказал Роберт.

– На что?

– На всё. На микрочипы, на яд, на скрытые надписи. Он ничего не

делает просто так. Это не жест доброй воли. Это часть игры.

Карла включила фонарик на телефоне и поднесла кольцо к глазам, используя камеру как макро-объектив.

– Гравировка стандартная, – пробормотала она. – Но… внутри

ободка есть что-то еще. Нацарапано недавно. Очень грубо.

– Читай.

– «Veniat regnum tuum».

– «Да приидет царствие твое», – перевел Роберт. – Строка из «Отче

наш». Он действительно считает себя мессией. Или карающей десницей

Бога.

– Роберт, – голос Карлы стал серьезнее. – Я пробила историю

тюрьмы Линкольн-Хайтс. В 50-х там был скандал, известный как «Кровавое

Рождество», когда полицейские избили семерых заключенных. Но меня

заинтересовало другое. В архивах есть запись о смерти заключенного в 1938

году. Самоубийство в одиночной камере.

– И кто это был?

– Артур Ван дер Ховен.

Роберт резко крутанул руль, входя в поворот. Шины взвизгнули.

– Тот самый пропавший миллионер?

– Да. Официально он «исчез». Но, судя по тюремным записям, его

арестовали под чужим именем за… – Карла запнулась. – За ритуальные

убийства бездомных. Его семья использовала всё свое влияние и деньги, чтобы скрыть этот факт. Они подкупили начальника тюрьмы, изменили

записи и объявили Артура пропавшим без вести, чтобы избежать скандала.

Он умер в камере №404.

– Значит, наш «Харон» – это потомок, – процедил Роберт. – Он

вернулся туда, где умер его предок. Он хочет закончить то, что начал Артур.

Ритуал.

– «Царствие твое», – повторила Карла. – Он строит свое царство.

Царство золота и смерти. И вы, Роберт… вы последний элемент. Вы – тот, кто должен засвидетельствовать его коронацию.

Они подъехали к району Линкольн-Хайтс. Улицы здесь были

пустынными, освещенными тусклыми желтыми фонарями. Здание тюрьмы

возвышалось над рекой как мрачный монумент ушедшей эпохе. Пять этажей

бетона, узкие окна-бойницы, облупившаяся краска цвета запекшейся крови.

Вокруг здания был высокий забор с колючей проволокой. Ворота были

закрыты, но цепь, державшая створки, была перерезана.

Роберт заглушил двигатель за квартал до ворот, спрятав яркий

«Феррари» в переулке за мусорными баками.

– Дальше пешком, – сказал он, проверяя пистолет. В магазине

оставалось всего четыре патрона. Запасной обоймы не было – он

расстрелял её в особняке.

– У меня семь патронов, – отозвалась Карла, проверяя свой «Глок».

– Итого одиннадцать выстрелов на двоих. Против маньяка, который

готовился к этому годами.

– Нам нужна только одна пуля, если она попадет в цель.

Они подошли к тюрьме. Тишина здесь была другой, нежели в особняке.

Там она была сырой и затхлой, здесь – звенящей, напряженной. Здание

словно дышало.

– Главный вход заминирован, я уверен, – прошептал Роберт. – Мы

не пойдем через парадную дверь.

– Есть пожарная лестница с северной стороны, – Карла указала на

ржавую конструкцию, змеящуюся по стене. – Она ведет на крышу и на

третий этаж.

– Третий этаж – это административный блок. Камеры начинаются

ниже.

Они перелезли через забор в том месте, где сетка проржавела и отошла

от столба. Роберт двигался первым, Карла следовала за ним след в след.

Когда они добрались до пожарной лестницы, Роберт остановился. На

первой ступеньке лежал предмет.

Золотая монета.

– Хлебные крошки, – скривился он. – Он приглашает нас подняться.

Они начали подъем. Металл жалобно скрипел под ногами, ветер с реки

трепал полы плаща Роберта. С высоты третьего этажа город казался далеким

и равнодушным морем огней.

Роберт осторожно толкнул дверь, ведущую внутрь. Она была открыта.

Они вошли в длинный коридор с облупившимися зелеными стенами.

Пол был усыпан мусором: старыми газетами, битым стеклом, шприцами.

Но поверх всего этого, прямо по центру коридора, была нарисована

линия. Золотой краской из баллончика.

Линия вела вглубь здания.

– Идите по желтой кирпичной дороге, – нервно усмехнулась Карла.

– Только в конце нас ждет не волшебник, – ответил Роберт.

Они шли молча, стараясь не шуметь, хотя понимали, что это

бессмысленно. Везде были расставлены камеры – маленькие, беспроводные, мигающие красными огоньками в темноте.

Вдруг в динамиках системы оповещения, которые молчали полвека, раздался треск, а затем заиграла музыка.

Это была опера. Верди. «Реквием». Dies Irae – «День гнева».

Грохочущая, мощная музыка заполнила коридоры, отражаясь от

бетонных стен, создавая какофонию звука.

– Он глушит нас! – крикнул Роберт, чтобы Карла услышала его. —

Мы не услышим его шагов!

– Он хочет дезориентировать нас!

Они дошли до конца коридора, где находилась лестничная клетка.

Золотая линия на полу указывала вниз. В подвал. Туда, где когда-то держали