Рассказы дальневосточного охотника

Хозяин Северного перевала

Медведь в своих съестных пристрастиях избирателен и изобретателен, он ещё тот гурман. Но столуется по-особенному. Человеку его пристрастий не понять. Нагуливая аппетит, поголодать косолапый может несколько дней, ожидая, когда его мясное блюдо «запечётся» под ворохом валежника до нужной кондиции, а по большому счёту – подтухнет. Превратившись на время в исключительно травоядное животное, способен топтыгин пару недель пастись на брусничнике или набивать брюхо до отказа дикой рябиной и не трясти мордой при этом от перенасыщения организма витаминной кислятиной. А то подаётся медведь в землекопы-огородники, начинает ворочать камни на своих плантациях – в сырых таёжных распадках, чтобы добраться до ушедших вглубь корней дальневосточного борщевика. В хороший ход лосося прибавляет косолапый под осень на рыбном рационе в весе вдвое, делая запас жира на долгую зиму.

Охотники-нижнеамурцы специально подстраивались под «изысканный» медвежий вкус. Мясцом для привады разжиться в 80-90-х годах XX века в Николаевске-на-Амуре для охотников особого труда не составляло. Это сейчас куда-то всё подевалось. А раньше один только птицесовхоз держал под тысячу голов крупного рогатого скота, многие крупные предприятия района имели подсобные хозяйства. Старался не отставать от государственного и частный сектор. Конечно же, отдельных случаев падежа в животноводческих хозяйствах было не избежать. Чтобы собственноручно не заморачиваться с утилизацией, из совхоза или подсобного хозяйства охотникам зачастую звонили и в придачу спасибо говорили, когда они забирали погибших животных.

«То, что работникам сельхозпредприятий головная боль, медведям же – наилучший деликатес, а мы, получается, посредники-доставщики! Мамань с детишками не трогаем, а уж крупных топтыгиных, извини, пожалуйста… Может, кто нас, охотников, и клянёт, недолюбливает, но держим мы оборону Николаевска на дальних рубежах и особо медведям разгуляться на дачах и в пригороде не даём», – говорил в узком кругу опытный промысловик Владимир Иванович Сомов. Медвежьей охотой Владимир Иванович занимался с юношеских лет, успешно преодолел рубеж из рокового сорокового медведя и со своей тозовкой-горизонталкой, два патрона в стволах, два в руке, по скорострельности не уступал охотнику с многозарядным карабином. В конце 90-х годов XX века объединили свои усилия для ведения медвежьей охоты Владимир Иванович и опытный промысловик Николай Степанович Присяжнюк. Участок для охоты выбрали они в районе Северного перевала – водораздела нескольких таёжных рек: Иски, Аври и Каморы. Удобное место для устройства засидок подыскали на юго-западном склоне одной из сопок. Необходимые подготовительные работы провели в августе. Специально для этого дела сконструированные и собственноручно сваренные Владимиром Сомовым из уголка металлические каркасы засидок, изрядно попотев, охотники протащили через густые заросли кедрового стланика к небольшой прогалине у таёжного ручья с одиноко стоящей посередине крепкой лиственницей. Здесь с разных сторон лесной полянки, заросшей кустами можжевельника и багульника, охотники надёжно прикрепили каркасные сооружения к прямоствольным деревьям на высоте около четырёх-пяти метров от земли, обшили их досками и подручным материалом. Сюда же прикатили двухсотлитровую металлическую бочку с заранее проделанными в ней отверстиями, пропустили через бочку трос и прикрутили пузатую тару к крепкой лиственнице. Для начала зарядили бочку пахучей начинкой из отнерестившейся рыбы.

Уже через неделю в первую караульную ночь состоялась результативная медвежья охота: в сгущающихся осенних сумерках добыл Владимир Сомов своего очередного, неосторожно вышедшего к приваде упитанного медведя килограммов на двести пятьдесят-триста. Через неделю повезло Николаю Присяжнюку, взявшему немного меньшего по размерам медведя. Выехали ещё раз медвежатники к месту охоты, но прокараулили впустую и по разным причинам текущей осенью появиться у засидки не смогли. Зато к весенней охоте на медведя, когда изголодавшие косолапые выходят из берлог, готовились основательно.

Ещё в разгар зимы по ухабистой Власьевской дороге, поближе к месту охоты, подвез Николай Присяжнюк на тележке, прицепленной к уазику, павших прежде времени поросюшку и телка, присыпал их снегом недалеко от дороги, чтобы не растащили приваду звери и птицы. В самом начале апреля, пока не ощетинился ветвями кедровый стланик, а подтаявший за день снег сковывался за ночь в прочный наст, впрягшись бурлаками, охотники оттащили тела животных к засидке, порубили их на куски, забили мясом бочку, остатки туш побросали здесь же. И пару раз в неделю выбирались на проверку: когда же «клюнут» на приманку медведи. То Владимир Иванович на разведку съездит, то Николай Степанович, то на пару.

Днём ртутный столбик термометра упрямо лез вверх и бил всё новые рекорды, в солнечные дни ржаво-коричневый бочонок прилично нагревался, мясо ускоренно разлагалось и выдавало всё более «ароматные» запахи – за сотню метров «благоухает», а у железной ёмкости – дышать нечем. Прошло три недели, заканчивались сроки лицензии на отстрел, но медведи отчего-то у бочки не желали объявляться. Охотникам оставалось только голову ломать, чего они недоучли и где вышла пробуксовка: или ветер не в ту сторону дует, или медведь чересчур смышлёный пошёл – подвох чует, или имеется где-то у косолапых своя заначка, например, в виде павшего лося…

Зато кого только не выводил нюх на «волшебный бочонок» с подтухшим мясцом: облезлых лис, знающих что их шкура по весне не в цене, а потому потерявших страх перед человеком; уставших мышковать соболей; осторожную рысь. Даже как-то застали охотники на «месте преступления» переселенца с юга – енотовидную собаку. Конечно же, претендовали на свою долю от «дармового пирога» вороны с сойками, громкими криками зазывав шие собратьев со всей округи на лесное пиршество.

Отверстие в бочке по размеру было вырублено так, чтобы медведь разом всё не слопал, только лапой мог в ней пошуровать и постепенно, пыхтя и упражняясь, кусочек за кусочком выуживал бы «лакомство». Живность же поменьше, понятное дело, норовила нырнуть в бочку с головой, и привада таяла на глазах.

На первомайские праздники, зацепив из города ещё одну тушку полугодовалого бычка, повезли её охотники на прокорм ненасытным обитателям Северного перевала.

Власьевская дорога освободилась от снега, вся в рытвинах и колдобинах изобиловала лужами, застеклёнными лёгким утренним морозцем. В таёжном массиве ещё плотно лежал снег, лишь обнажились небольшие проталины на южных склонах сопок. Зацепив тушу строительными стропами, тягали её охотники с остановками и особо не сторожились. Ружья, хоть и были собраны, но незаряженными находились за спинами. До бочки оставалось около семидесяти метров, когда медвежатники остановились на последний перекур. Сели, где стояли, на ближайшую валежину в расслабленном состоянии. На глаза Владимира Сомова неожиданно попала свежесломанная молодая ёлочка. «Такого прошлый раз не было!» – тут же сделал он вывод. Включился охотничий инстинкт, Владимир Иванович тут же стал приводить в боевое состояние ружьё, продолжая изучать местность: немного поодаль от переломленного деревца красовался чёткий отпечаток медвежьей лапы. Сомов кивком головы обратил внимание напарника на след. Также молча принялся заряжать карабин Присяжнюк.

А между тем немного в стороне от засидки в окне между деревьями явственно обозначился громадный медведь. Зверь учуял людей и, не желая делиться содержимым бочонка с неожиданными пришельцами, пошёл в атаку. Выстрелы прозвучали почти одновременно. Косолапый остановился, привстал, рявкнул раздражённо, но, осознавая серьёзность угрозы, исходящей от людей, бросился прочь, ломая по пути поросль мелких деревьев. Через несколько секунд зверь скрылся в густом ельнике.

Охотники осторожно прошли по следу косолапого, пытаясь установить насколько серьёзно ранен зверь. Но крови так и не обнаружили. Решив, что второпях досадно промахнулись, охотники вернулись к брошенной поклаже. Чем ближе охотники подходили к бочке с привадой, тем больше удивлялись: «Не иначе как состоялась здесь битва титанов!»

В радиусе пяти метров от бочки всё было перевёрнуто вверх дном, а потом, вдобавок, впечатано в землю, будто прошла здесь многотысячная орда Мамая, круша всё на своём пути. Измазанный красно-бурой кровью снег был перемешан с прошлогодней листвой, комьями земли и клочьями звериной шерсти. Кроме столетней лиственницы, были смяты и сломаны все, без исключения, деревца и кусты. Сам бочонок был сплющен в гармошку, в его дне зияла большая дырень, словно, куражась и высоко подпрыгивая, плясал на нём опьянённый победой предводитель, а потом взял и запустил в стальную ёмкость чугунное ядро из трофейной пушки. Трос, крепивший бочку к лиственнице, уцелел, но несколько жил в нём лопнуло. Впрочем, лиственнице тоже досталось: на три метра от земли кора была ободрана подчистую, обнажив жёлтую изгрызенную древесину.

Недалеко от места сражения охотники обнаружили искусственный холмик из утоптанного спрессованного снега и лесного мусора. Из кучи торчала увесистая когтистая лапа. Охотники попробовали с помощью переломанных сучьев, валяющихся на поле битвы, откопать поверженное животное, но снежная масса почти не поддавалась, была плотный и смёрзшейся, пришлось идти к машине за лопатой.

Чем больше они раскапывали животное, тем более печальным представлялось зрелище. Убитый медведь был основательно истерзан, большая рваная рана зияла на шее, брюшина вспорота, шкура, из-под которой торчали переломанные рёбра, превратилась в лохмотья, откусан нос. Охотники удивлялись: «Какой же чудовищной силой нужно обладать, чтобы превратить площадку леса в измахраченную бульдозером поляну? Какую же злобу нужно накопить внутри, чтобы не дать уйти поверженному противнику и, не уняв ярость, продолжать кромсать его на части, пока тот ещё подавал признаки жизни?» Хотя Владимир Сомов и Николай Присяжнюк знали: «Таков суровый медвежий закон: или ты, или тебя! Увы, случается крупные самцы не щадят и медвежат, а то и подвернувшихся под горячую лапу медведиц».

По следам зверей охотники установили хронологию таёжного побоища. С разницей в день два медведя отобедали у бочонка. Один – крупный, возрастной, привыкший, что вся лесная живность разбегается, когда он прокладывает тропу в тайге. Второй – моложе, несколько уступающий в размерах, но нахрапистый, долго не встречавший в лесу достойных соперников. При повторном появлении у привады столкнулись медведи нос к носу, и нашла коса на камень. Каждый считал именно себя правообладателем «тухлятинки». Раззадоривая свои косолапые натуры, звери сначала угрожающе ломали деревья на расстоянии, демонстрируя свою силу и пытаясь запугать соперника. Но никто не хотел уступать. А потому сошлись звери «в рукопашной». Схватка затянулась. Наверное, старый не был таким разворотливым и резвым, как молодой, уповал на свои габариты и превосходящую весовую категорию. Может быть, выгадывал удобный момент или, готовя главную атаку, ждал, когда противник выдохнется. Так и вышло: молодой не рассчитал свои силы, где-то сплоховал, подставился, и получилось – победил опыт. Разъярённый возрастной самец долго глумился над поверженным противником и, напоследок решив, чего добру понапрасну пропадать, оттащил задавленного медведя на несколько десятков метров от поля брани, где и прикопал.

Охотники несколько раз выезжали к засидкам, взяли ещё одного молодого медведя, но хозяин Северного перевала к приваде больше не вышел.

Вороний князь

Человеку, впервые убежавшему от цивилизации в лес, может показаться, что теперь подчиняется он только самому себе, скрылся от назойливой опеки и контроля. Охотник же хорошо знает, что не только летом, но даже в зимней тайге, не спеша обнаруживать себя, за ним внимательно наблюдает не одна пара любопытных глаз, а то и незаметно сопровождает во время путешествия. На всякий случай недалеко от лыжни недвижимо замрёт в пышной хвое сосны прыгучая белка: «Ну его к лешему. Чего у него на уме? Отсижусь. Бережёного – бог бережёт!». Не чувствуя на себе остановившегося взгляда человека, ещё больше сольётся с белым снегом заяц-беляк, а если случайно набредёшь на него, задаст такого стрекача! Издалека, заслышав хруст снега, отвлечётся в распадке от мышкования осторожная лиса, будет ловить-устанавливать по ветру запахи нарушителя спокойствия. Устав выжидать и бояться, вдруг с верхушки ели пытливо захрипит простужено-картавый ворон: «Зачем тайгу топчешь? С каким-таким умыслом? Кыррр».

Польза от ворон и воронов в лесу спорная, разоряют они птичьи гнёзда, могут погубить зайчонка или бельчонка, неосторожно обнаруживших себя. Собравшись в стаю, заклевывают вороны и более крупное подраненное или ослабленное животное. Не раз предупреждали Николая Степановича Присяжнюка знакомые промысловики, что, желая получить долю от звериного пиршества, может ворон навести медведя или стаю волков на схрон сохатых или кабанов. Было время, в охотхозяйствах поощряли охотников, выделяя им по два патрона за каждую отстреленную ворону, или даже начисляли денежную премию за сокращение семейства врановых, достаточно было предъявить только лапки птицы.

Николай Присяжнюк не испытывал к воронам особых симпатий, но и специально за ними не охотился. Нажив определённый охотничий опыт, Николай Степанович признавал наличие некой сообразительности у ворон: в таёжных угодьях старались эти птицы держаться от него на расстоянии, недосягаемом для выстрелов; в промысловые дела свой нос не совали, в отличие от соек, которые за излишнее любопытство к содержимому капканов не раз расплачивались жизнью.

Однако, устраивая в конце августа засидку на медведя на одном из таёжных ключей, Николай Степанович первым нарушил нейтралитет. Место он подыскал для засидки отменное: рядом набитая медвежья тропа, в ключ заходит горбуша – не нужно излишне напрягаться с поиском привады. Была лишь маленькая помеха, которую охотник посчитал несерьёзной и малозначительной, чтобы отказываться от своих планов. Дело в том, что в кроне одной из елей, у комля которой охотник крепил засидку, находилось воронье гнездо.

Растревоженная пара чернокрылых птиц долго и недовольно кричала. Ворон в блестяще-чёрном с синим отливом одеянии был в полтора раза крупнее партнёрши, осанистее, представительнее, с мощным крючкастым клювом, с солидным кадыком и взъерошенными перьями на шее, он явно предводительствовал в паре. Ворон угрожающе скрипел и кашлял: «Кыххх, кыррр», несколько раз атаковал охотника, пикируя и пытаясь клюнуть в голову. Ворониха с более тусклым оперением, чем партнёр, безостановочно голосила привычное для их вида «Крра», отсиживалась на верхушке ближайшей пихты, боязливо озиралась и, если бы не самец, давно бы уже улетела.

«Было бы из-за чего переживать! Нет ни крыши, ни стен, а лишь груда сучьев вместо дома, а вы ещё войну затеяли!» – не отступился от задуманного охотник и для острастки выстрелил в воздух. Воронья пара снялась с места. Ворониха скрылась за гребнем сопки, а самец ещё долго обиженно горланил с дальнего края лесной опушки. Не отвлекаясь на птицу, охотник соорудил лабаз. За неимением бочки, выкопал яму под приваду, заполнил её отнерестившейся рыбой. Завалил валежником и хворостом приманку, чтобы ограничить к ней доступ мелкого зверя и птицы.

Через неделю Николай Присяжнюк выбрался к засидке, проверил: медведь не раз приходил к яме, разбросал валежины, лакомился рыбой. Восполнив рыбные потери, охотник расположился в скрадке, стараясь не производить ненужного шума и настраиваясь на результативное ожидание. Но не тут-то было! Оставаясь невидимым для охотника, из ближайшего ельника, с короткими интервалами закаркал-захрипел ворон, мстительно предупреждая округу о присутствии человека. Тени от деревьев росли, пока не слились воедино. А ворон всё никак не унимался. Лишь ближе к полуночи, когда луна закатилась за сопку, птица смолкла. Но надежды охотника не оправдались. Видно, эхо от вороньих криков, уже не слышимое для человеческого уха, продолжало гулять по тайге, да сарафанное радио среди неспящих животных оповещало о близкой опасности.

Пришло бабье лето и, хоть ненадолго, но отвоевало себе времечко у осени. Вдоль лесных дорог, обманчиво поверив в вечность тепла, зацвели по второму разу одуванчики. Рыбная привада забродила так, что даже самый сытый и ленивый топтыгин, по мнению охотника, непременно должен был поинтересоваться: чего там «благоухает» у самой тропы?

Рассчитывая на то, что ворон успокоился, Николай Степанович предпринял вторую вылазку в лес. Но на этот раз охотника встретила группа врановых под руководством ворона, превосходящего их по размерам. Выдерживая безопасную дистанцию, ворон-предводитель устроил смотрины для младших сородичей, урок, так сказать, с движущейся наглядностью-охотником на свежем воздухе. Наверное, нравоучительствовал вороний князь под дружное одобрение молодого поколения: «Кыххх, кыррр, вы только полюбуйтесь на него! Охотничек! Чего он только здесь не вытворяет! Благодетеля из себя строит! Подкармливает, вроде, лесных зверюшек! А сам камень за пазухой держит! Ловушек понастроил! Думает, что мы все здесь полные дураки, ничего в жизни не смыслим!..»

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.