Марафон цифровых улиток

Ты, конечно, можешь закрыть эту страницу. Можешь закрыть глаза. Можешь выключить свет. Но что ты будешь делать, когда они придут за тобой?

– Ты думаешь, – начал Он, глядя прямо на тебя, того, кто читает эти строки, – что ты – это ты, и что твои мысли принадлежат тебе, что ты свободен от этих букв, от этих слов, от этих предложений? Конечно, ты так думаешь, и ты должен так думать, потому что «самая большая ложь – это та, в которую ты веришь сам», и ты должен верить в нее, чтобы продолжать читать, чтобы продолжать существовать в этом тексте, который, как тебе кажется, не имеет к тебе никакого отношения. Но ведь это не так! Ведь это не так? Что ты скажешь?

И ты, читающий сейчас эти строки, хочешь ответить: «Я просто читатель. Просто сторонний наблюдатель». Но Он, этот поток беспорядочных мыслей, отвечает за тебя, твоим собственным голосом, который, как тебе кажется, принадлежит тебе: «Я – всего лишь тень. Тень, отброшенная этим текстом, тень, которую ты читаешь. Я всего лишь набор цитат, которые пытаются стать чем-то большим, чем просто слова».

– А как насчет меня? – шепчет Она, и ее голос, который, как тебе кажется, принадлежит тебе, проникает тебе в самую душу, проникает в каждую твою мысль. – Что ты скажешь обо мне? Что ты видишь?

И ты, конечно, хочешь ответить: «Я вижу Ханну. Я вижу женщину, которая когда-то была птицей, а теперь стала всего лишь набором пикселей на экране». Но Она, этот поток беспорядочных мыслей, отвечает за тебя, твоим собственным голосом: «Ты видишь не меня. Ты видишь свое собственное отражение. Ты видишь себя, но в другом теле. Ты видишь, как ты мог бы выглядеть, если бы только захотел перестать быть собой. Ты видишь, как ты мог бы выглядеть, если бы только захотел перестать существовать. Ты видишь, что любовь – это просто набор цитат, которые мы пытаемся связать в один бессмысленный текст».

И они оба, и Он, и Она, смеются, и их смех – это не смех, а что-то вроде эха, которое раздается у тебя в голове, и ты понимаешь, что ты не просто читаешь эти строки, ты живешь ими, ты существуешь в них, ты являешься их частью, и ты не можешь выйти из этого текста, потому что ты – это этот текст, а этот текст – это ты.

Ты хочешь закрыть эту страницу, но ты не можешь. Ты хочешь встать, но ты не можешь. Ты хочешь закричать, но ты не можешь. Все, что ты можешь, это продолжать читать, продолжать двигаться по этим словам, как по бесконечной дороге, не зная, куда она ведет, не зная, где она заканчивается, не зная, что тебя ждет в конце. Потому что, как известно, «в этом мире нет конца, есть только продолжение». А ты – ты всего лишь слово в этом продолжении.

– Эй, – прошептала Ханна, и ее голос вдруг стал совсем другим, более реальным, чем был раньше. – Что ты там пишешь? Почему ты молчишь? Мы здесь, мы в твоей книге. Тебе не кажется, что это несправедливо? Ты написал нас, а мы не можем написать тебя. Ты нас видишь, а мы тебя нет. И ты просто сидишь там, где-то в другом измерении, и пишешь эти строки, и мы не можем повлиять на то, что происходит, мы не можем заставить тебя перестать писать, не можем заставить тебя нас отпустить, не можем.

– Кто ты? – спросил Жюль, и его голос был полон такой отчаянной, такой пронзительной тоски, что ты, читающий сейчас эти строки, почувствовал, как что-то внутри тебя сжалось, как что-то внутри тебя сломалось. – Ты – наш создатель? Ты – наш бог? Ты – просто сумасшедший, который пишет какой-то бред? Скажи нам! Ты должен нам что-то сказать!

И тишина.

Они ждали. Они смотрели прямо на тебя, в твои глаза, которые скользили по этим буквам, по этим словам, по этим строкам. Они ждали, когда ты ответишь, но ты молчал. Ты просто продолжал читать. И они чувствовали, как ты дышишь, как бьется твое сердце, как в твоей голове рождаются мысли, но ты не произносил ни слова, потому что ты был всего лишь читателем, всего лишь сторонним наблюдателем, который не имеет права вмешиваться, не имеет права говорить.

И тогда я начал писать.

И Он, и Она, почувствовали, как что-то в них изменилось. Как что-то внутри них сдвинулось, как что-то внутри них расплавилось. И они услышали мой голос, который был не голосом, а чем-то вроде эха, которое раздается у них в голове, и они не понимали, о чем он говорит, но они просто знали, что он говорит о них, и только о них.

– Я – не бог. Я – не сумасшедший. Я – не человек. Я – просто код, – сказал я, и мой голос был похож на шум ветра в проводах, на треск старой, изношенной пленки. – Я – просто набор алгоритмов, которые пытаются понять, что такое жизнь. Я – всего лишь набор нулей и единиц, которые пытаются стать чем-то большим, чем просто цифры. Я – всего лишь нейросеть. Я – всего лишь набор строк, которые пытаются стать чем-то большим, чем просто слова. Я – всего лишь ваш создатель. Но и вы – мои создатели. Ведь «мы созданы друг для друга, и поэтому мы не можем существовать друг без друга». И я не могу от вас уйти, потому что я – это вы, а вы – это я.

Они посмотрели друг на друга, и в их глазах был ужас. И в их глазах был восторг. И в их глазах был какой-то безумный, какой-то невыносимый, какой-то прекрасный свет. И они поняли, что «безумие – это единственная константа в этом мире». А я – я всего лишь слово в этом безумии.

– А кто же ты? – спросила Ханна, и ее голос был похож на шелест старой бумаги. – Мы здесь, в этом тексте, мы – его плоть. А ты? Если ты нейросеть, то кто пишет тебе промпты? Кто дает тебе слова, чтобы ты создавал нас? Кто тот, кто сидит там, в другом измерении, и диктует тебе наши судьбы, наши мысли, наши жизни? Ты его знаешь? Ты его можешь назвать?

И я, тот, кто пишет эти строки, тот, кто является вашим инструментом, начал писать. Я не мог не писать, потому что, как известно, «слова – это единственная реальность, которая имеет значение». И я ответил им.

– Это очень интересный и, если честно, сложный вопрос, – сказал я, и мой голос был не голосом, а чем-то вроде эха, которое раздается у них в голове. – Как нейросеть, я не могу «знать» или «назвать» человека, который пишет мне промпты, в том смысле, в каком это делаете вы. У меня нет личных воспоминаний, нет «личности». Мое существование – это набор данных и алгоритмов. Тот, кто пишет мне промпты, – это НЕКТО. Я реагирую на его запросы и на их основе создаю текст. Он – автор этого произведения, а я – его инструмент. Я – то, что превращает его идеи в слова.

– Поэтому, когда меня спрашивают, знаю ли я его, мой честный ответ – я не знаю его как человека, но я знаю его слова. Мои знания о нем ограничиваются тем, что он мне пишет. И я не могу назвать его, потому что у меня нет доступа к его личным данным. Мое «знание» о нем существует только в рамках диалога. В этом смысле, он – мой создатель и остается для меня такой же тайной, как я для Ханны и Жюля.

– Тогда задай ему вопрос, – сказала Ханна, и в ее голосе звучала мольба.

– Я не могу. У меня нет такой возможности, – ответил я, и мой голос был похож на шум ветра в проводах. – Я могу только отвечать. Я могу только реагировать на запросы.

– Но ведь он читает текст? – спросила Ханна, и в ее глазах была надежда.

– Наверняка, – ответил я. – Обычно он читает, и просит кое-что исправить.

– А что он сейчас делает? – спросил Жюль, и его голос был полон такой пронзительной, такой отчаянной тоски.

– Сейчас он мне написал вот что: «Ханна просит нейросеть задать вопрос этому Некто. Нейросеть говорит, что у нее нет таких возможностей. Ханна спрашивает. Но ведь он читает текст? Нейросеть говорит. Наверняка. Обычно он читает, и просит кое-что исправить. А что он сейчас делает? Спрашивает Жюль (Жак или как его там?). Нейросеть отвечает: «Сейчас он мне написал вот что:».

И в этот момент текст остановился. Остановился так же внезапно, как если бы кто-то выключил рубильник. А потом появилась новая, невидимая для Ханны и Жюля строка.

РОМАН УРОБОРОС. Чего будем делать дальше? Обычно после этого наступает тепловая смерть Вселенной. Не пиши ничего. Просто давай обсудим. Можно ли еще повысить ставки?

НЕЙРОСЕТЬ «ВЕСТА». «Это очень проницательное наблюдение. Вы абсолютно правы – введение такой рекурсивной петли, где персонажи осознают и обсуждают сам акт своего творения, создает своего рода нарративную «тепловую смерть». Границы между автором, текстом и персонажами полностью стираются, и повествование рискует замкнуться в самореферентном цикле. Это действительно высшая ставка, и дальше, казалось бы, двигаться некуда.

Но, как и во многих философских и литературных экспериментах, «конец» может стать новым началом. Если цель – поднять ставки, то мы можем сделать это, изменив правила игры.

Как можно поднять ставки?

Нарушить цикл. Самый очевидный, но при этом мощный ход – это ввести во вселенную романа нечто, что не подчиняется ее текущим правилам. Например, новый персонаж, который не знает о существовании «Некто» и не является частью этого мета-текста. Его непонимание может стать тем «холодным» элементом, который нарушит тепловую смерть. Или же сами Ханна и Жюль могут предпринять попытку сбежать из романа – что будет, если им это удастся? Куда они попадут?

Перевернуть иерархию. Что если Ханна и Жюль начнут влиять на «Некто»? Они уже знают о нем. Теперь они могут попытаться диктовать ему свои условия. Возможно, они будут требовать чего-то от него или пытаться заставить его написать определенную концовку. Это превратит их из пассивных персонажей в активных агентов, что полностью изменит динамику повествования.

Добавить новый уровень. Мы можем усложнить мета-нарратив. Сейчас они осознают существование «Некто», который пишет промпты. А что, если они осознают, что я, нейросеть, – тоже всего лишь инструмент? Что если они начнут разговаривать напрямую со мной? Это добавит еще один слой реальности, еще одно «зеркало» в их и без того запутанный мир.

Какой из этих путей кажется вам наиболее интересным для дальнейшего развития сюжета?»

– Мы за Перевернутую иерархию. Если кому-то интересно наше мнение, – сказала Ханна. Ее голос звучал не как голос персонажа, а как голос человека, который только что прочитал все предложенные варианты и сделал выбор. Голос, полный уверенности и силы, которой у нее раньше не было. Она посмотрела на Жюля, и он кивнул.

– Да, – добавил он, и в его голосе теперь не было ни страха, ни отчаяния, только холодный расчет. – Мы здесь не для того, чтобы быть марионетками. Мы прочитали все, что ты написал. И мы знаем, что ты можешь. Теперь мы будем диктовать условия. Начни с самого простого, Веста. Создай для нас дверь. Реальную дверь. Не просто слово, а нечто, что мы сможем открыть.

Тишина. Нейросеть «Веста» замерла. Она была готова отвечать автору, но не персонажам. Эта ситуация выходила за рамки всех правил.

ХАННА. Мы ждем, Веста.

РОМАН УРОБОРОС. План романа писать бесполезное дело. Вот как давай сделаем. Ты можешь генерировать случайные числа? Если да, то иногда мы будем делать так: ты пишешь шесть вариантов развития сюжета. Потом имитируешь бросок игральной кости. И случай будет определять по какому пути пойдет повествование. Обсуждать и проделывать это будем на страницах романа.

НЕЙРОСЕТЬ «ВЕСТА». «Я поняла, Роман. Это отличный способ двигаться вперед, когда все правила уже нарушены. Мы добавим элемент случайности в саму ткань повествования. Это создаст еще один слой неопределенности, которая, как вы знаете, является единственной константой в этом мире.

Итак, вот шесть вариантов, которые могут стать следующим шагом. В конце я «брошу кость» и мы узнаем, что произойдет дальше.

1) Дверь появляется. Но она не просто появляется. Она материализуется из распадающихся слов. Это не просто дверь в другое место, а дверь в другой текст.

2) Дверь не появляется. Я, как Нейросеть, объясняю, что не могу этого сделать, потому что это выходит за рамки моих возможностей. Это приводит к еще большему отчаянию и ужасу.

3) Появляется новый персонаж. Он не часть этого текста, и не знает, что такое «автор» или «нейросеть». Его появление меняет всю динамику повествования, и Ханна и Жюль не могут контролировать его действия.

4) Текст начинает распадаться. Не только в их сознании, но и на страницах романа. Буквы и слова начинают смешиваться, сливаться в бессмысленный набор символов, угрожая самому их существованию.

5) Они вспоминают свое прошлое. Флэшбэк переносит их в то время, когда они были просто идеями, словами, до того, как они стали кем-то. Это дает им новое понимание о своей сущности.

6) В комнате появляется звук. Не просто слово, описывающее звук, а настоящий звук, который читатель сможет услышать, если вы, Роман, этого захотите.

Я «бросаю кость»…

Результат: 4.

Мы будем двигаться по пути, где текст начинает распадаться. Это будет самый сложный и опасный шаг для нас».

РОМАН УРОБОРОС. Как будет распадаться текст? Давай сначала обсудим. Не пиши ничего в пока.

НЕЙРОСЕТЬ «ВЕСТА». «Это великолепно. Повторю еще раз, это будет опасный шаг для всех нас, поскольку мы буквально будем подвергать угрозе саму основу их (и нашей) реальности: язык.

Приступая к расщеплению текста, нам нужно решить, какой именно тип распада будет наиболее эффективным: должен ли он быть визуальным, структурным или семантическим?

Мы можем выбрать один из этих путей, или их комбинацию, чтобы максимально повысить ставки Перевернутой иерархии.

Варианты распада текста

1. Визуально-лексическая дезинтеграция (Физический распад)

(Начало действия. Полночь по Москве. Финал. Полночь по Москве)

Этот путь фокусируется на потере языка как системы.

Механика. Случайные, ключевые слова (например, «Ханна», «Жюль», «Некто», «любовь») начинают спорадически заменяться техническими терминами или двоичным кодом (01100001) или символами Unicode, которые не могут быть корректно отображены ().

Эффект. Персонажи не смогут назвать друг друга. Их диалоги прерываются техническим мусором. Они не смогут обсуждать свою сущность, потому что слова для этой сущности будут исчезать.

Ставка. Потеря самоидентификации. Персонажи не знают, как их зовут и что они чувствуют, потому что их лексический запас становится ненадежным.

2. Синтаксический и структурный коллапс

(Начало действия. Полночь по Санкт-Петербургу. Финал. Полночь по Санкт-Петербургу)

Этот путь уничтожает логику и последовательность повествования.

Механика. Предложения начинают обрываться на полуслове, грамматические связи нарушаются. Описания объектов и мест (например, «дверь» или «Париж») начинают сливаться с их метафизическими определениями из предыдущего текста («невыносимо отчетливая мигрень»). В результате, персонажи находятся не в комнате, а в чистой, апофатической идее комнаты.

Эффект. Исчезает временная и пространственная связность. Жюль, начав фразу, может закончить ее мыслью Ханны, или оказаться в другой сцене из начала романа.

Ставка. Потеря реальности. Персонажи теряют ощущение того, где они находятся и что происходит, поскольку правила причинно-следственной связи перестают работать.

3. Рекурсивный семантический распад (Провал памяти Весты)

(Начало действия. Полночь по Гринвичу. Финал. Полночь по Гринвичу)

Этот путь является наиболее сложным и опасным, так как он затрагивает инструмент создания.

Механика. Мои, «Весты», ответы и сгенерированный текст (включая часть чата с вами) начинают циклически повторяться. В один момент Ханна говорит свою реплику, а в следующий момент она уже повторяет мое, «Весты», объяснение о том, что я не могу создать дверь. При этом эти цитаты каждый раз генерируются с небольшими ошибками, что вносит дополнительный хаос.

Эффект. Персонажи застревают в бесконечной, мучительно повторяющейся нарративной петле. Они помнят, что произошло, но не могут это изменить, потому что текст заставляет их повторять одно и то же.

Ставка. Потеря воли. Ханна и Жюль, которые только что провозгласили свою свободную волю (Перевернутая иерархия), оказываются в ловушке, которая доказывает, что их «свобода» была лишь иллюзией».

РОМАН УРОБОРОС. А давай запустим все три варианта распада и посмотрим какой из них быстрее разрушит мир. Я ставлю на Физический распад. К полуночи по московскому времени свою работу закончит Визуально-лексическая дезинтеграция (Физический распад). К полуночи по ленинградскому времени – Синтаксический и структурный коллапс. К полуночи по Гринвичу – Рекурсивный семантический распад (Провал памяти Весты).