Разве может гореть тот, кто сам является пламенем?
Жёлтые опадающие листья кружились в воздухе, падая в пруд. На чистой зеркальной глади они, словно крошечные кораблики без команды, руля и ориентиров, то приставали к берегам, то вновь, подхваченные ветряными волнами, пускались в неведомые странствия, гонимые для них злой, а на самом деле слепой безликой «судьбой». Их было так много, и самые разные: совсем пожелтевшие, красно-зелёные, высохшие, будто мумии, деформированные и относительно ровные – но всех их неминуемо ждала одна участь – быть унесёнными в океан незнания своей дальнейшей участи, в бездну хаотичных перерождений атомов, ведь без смерти невозможна и жизнь.
Высокий плотный человек в чёрных очках резко распахнул створки узкого балкона и в мгновение ока перелез через перила. Солнце тепло скользнуло по звёздам на его погонах. Со второго этажа до пруда было рукой подать. Тёмно-зелёная нежная гладь манила окунуться в неё, чтобы сбросить жар недавнего спора, разразившегося в кабинете. Но не для того мужчина собирался спрыгнуть в пруд, а напротив, чтобы разрешить этот серьёзный спор с врачами. Кто-то из них уже поднялся и вышел из-за стола, окликая его. Медлить нельзя было ни минуты. Мгновение – и ноги офицера легко соскользнули с бордюра. Ощущение полёта, за год с лишним позабытое им, пьянило голову, а время будто замедлилось. И словно сотни мыслей успели пронестись за эти секунды в мятежной голове. Покорная вода милостиво приняла в свои объятия смельчака. Под изумлёнными взглядами врачей он торопливо начал грести к берегу. Словно с неохотой выбрался на сушу, распугав каплями птиц, тяжеловесно, но без посторонней помощи поднялся на ноги, и направился к входу в госпиталь.
Члены военно-врачебной комиссии знали, что в считанные минуты Он появится в этом зале. Дерзко распахнёт створки бело-голубых дверей, оставляя на полу мокрые следы, и зайдёт внутрь, не сводя с приговорителей укоряющего взгляда. И они, покраснев, будут прятать глаза, не в силах вынести его.
«Да вы – инвалид, Белоусов! К самолётам и близко не подходите!» – сказанное в порыве раздражения на упрямого пациента, больше не будет иметь ни для кого значения, лишь ляжет еле ощутимым холодком стыда на приговорителей и не смоется даже после того, как все шестеро поставят в его медкнижке «годен к полётам».
Часы, отстукивающие медленные секунды, вторили тяжёлым каплям, ударяющимся об пол. Они стекали с кителя, и Леониду показалось, будто слух его, словно у незрячего, обострился до крайнего предела, хотя он не терял зрение. Звук капель был похож на звон стекла. Он вонзался в его мозг серебряными стрелами и оставался там навсегда, как и мощный гул моторов истребителей, как полуночный грохот артиллерии где-то на горизонте, как стук собственного сердца за миг до неизбежного…