- -
- 100%
- +
Глава 1
Дверь не открылась. Её вынесли.
Оглушительный треск ломаемого дерева разорвал утреннюю тишину моей квартиры. Я поперхнулась кофе, и дорогая фарфоровая чашка, подарок Марка на прошлую годовщину, разлетелась на сотни осколков у моих ног. Мгновение спустя в прихожую ворвались трое. Двое в форме, один в строгом сером костюме. Тяжелые ботинки безжалостно топтали светлый паркет, на котором еще вчера вечером мы с Марком танцевали, смеясь.
– Елена Викторовна Сокольская? – голос человека в костюме был таким же серым и безжизненным, как и его одежда. Он не спрашивал, он утверждал.
Я смогла только кивнуть, чувствуя, как ледяной холод ползет вверх по позвоночнику, парализуя конечности. Мозг отказывался обрабатывать происходящее. Ограбление? Ошибка?
– Вы задержаны по подозрению в мошенничестве в особо крупном размере и подделке финансовых документов в рамках дела компании «Строй-Инновация», – отчеканил он, протягивая мне сложенный вдвое ордер.
Мои пальцы онемели. Я смотрела на черные буквы на белой бумаге, но видела лишь бессмысленную вязь. «Строй-Инновация». Наша с Марком компания. Мое детище. Моя гордость. Один из оперативников тут же прошел вглубь квартиры, к моему кабинету, и я услышала, как он громко крикнул: “Компьютер включен! Она была в системе!”
– Это какая-то чудовищная ошибка, – прошептала я, ища глазами телефон. Мне нужно позвонить Марку. Марк все уладит. Он всегда все улаживал.
– Ошибки исключены, – человек в сером кивнул одному из полицейских. – Собирайтесь.
– Я никуда не пойду, пока не поговорю с мужем! Он генеральный директор! – голос сорвался на визг. Паника, липкая и тошнотворная, подкатила к горлу.
В этот самый момент в дверном проеме, рядом с выбитым косяком, появился Марк. Мой муж. Выглядел он как всегда идеально, разве что галстука не хватало.
Но вот выражение его лица… Я никогда не забуду это выражение. Никогда. На нём не было ни шока, ни гнева, ни страха за меня. Только тяжелая усталость, и… брезгливая жалость…
– Марк! – выдохнула я, и волна облегчения чуть не сбила меня с ног. – Милый, скажи им! Скажи, что это бред!
Муж сделал шаг вперед, но остановился на безопасном расстоянии, словно боясь испачкаться.
– Лена, просто делай, что они говорят, – его голос был тихим и ровным. Слишком ровным. – Не усугубляй.
И тут я увидела ее. Ольга. Моя лучшая подруга, наш семейный юрист. Она стояла чуть позади Марка, в тени. Она не смотрела на меня. Ее взгляд был прикован к лицу следователя, и в нем читалось ледяное профессиональное участие.
Она была здесь не как подруга.
Она была на их стороне.
***
Интерлюдия
Пятью минутами ранее
Телефонный звонок застал меня с чашкой кофе в руках. Муж. Сердце радостно ёкнуло.
– Лена, слушай внимательно, нет времени, – его голос в трубке был напряженным, властным, полным тревоги. – На серверы идет DDOS-атака, мощнейшая. Я не могу пробиться к админке. Ты дома, у тебя прямой защищенный канал. Срочно садись за комп, заходи с правами суперадмина и запускай протокол “Омега-Щит”. Ты сама его писала, знаешь, что делать. Живо, Лена, иначе потеряем контракты за полгода!
Профессиональный инстинкт взял верх над личной обидой за столь приказательный тон.
– Уже бегу, – бросила я, устремляясь к своему рабочему столу.
Пальцы привычно забегали по клавиатуре. Система узнала меня. На экране всплыло диалоговое окно: “ПРОТОКОЛ АВАРИЙНОЙ ЗАЩИТЫ “ОМЕГА-ЩИТ””. Я кликнула “АКТИВИРОВАТЬ”. В трубке послышался вздох облегчения мужа.
– Есть. Запустила, – доложила я.
– Отлично. Спасибо, – коротко бросил он и повесил трубку.
***
Мир накренился и поплыл. Холодный пот выступил на лбу, пока я стояла в своей гостиной, окруженная чужими людьми.
И тут я вспомнила.
Три недели назад. Вечер, когда я нашла ту фотографию – он и Ольга в баре.
Мои рыдания, его снисходительные оправдания: “деловая встреча”, “обсуждали будущий контракт с точки зрения законов”, “не драматизируй” … А потом, посреди ночи, он разбудил меня, взволнованный. «Лена, прости, что сейчас, но нужно срочно подписать документы… Ты же мне веришь?»
Я поверила. Снова. Как часто мы закрываем глаза на предательство близких? Самообманываемся?
Следователь в сером костюме словно прочитал мои мысли. Он холодно посмотрел на меня и произнес фразу, которая стала первым кирпичом в фундаменте моего нового мира:
– Ваш муж сообщил, что вы пытались активировать протокол “Омега-Клин”, направленное на полное стирание всех данных. И только его звонок дал нам возможность вас остановить.
Полицейский шагнул ко мне, доставая наручники. Металл холодно блеснул в утреннем свете.
Я перевела взгляд с его безразличного лица на лицо Ольги, а затем на Марка. На моего мужа. Он отвел глаза.
В этот миг всё встало на свои места. Подписанные бумаги. Звонок. Выбитая дверь. Это был не просто план. Это была партитура. Идеально исполненная симфония предательства, в которой меня заставили сыграть главную партию, ведущую на эшафот.
Щелчок замка наручников на моих запястьях прозвучал оглушительно громко. Боль, обида и страх никуда не делись, но под ними, в самой глубине замерзающей души, шевельнулось что-то новое. Ненависть. Холодная, ясная, как стекло. Расчетливая.
Я подняла голову и посмотрела прямо в глаза мужу. Он вздрогнул, увидев мой взгляд. Он ожидал слез, истерики, мольбы. Но не этого.
В моих глазах он увидел чертеж.
Чертеж нового проекта. Моего проекта. Проекта по сносу. И я поняла, что доведу его до конца, даже если обломки их жизней похоронят меня под собой.
Глава 2
Путь от моей квартиры до полицейской машины стал самым длинным в моей жизни. Каждый шаг по лестничной клетке был пыткой. За приоткрытыми дверями соседских квартир я чувствовала на себе десятки любопытных, испуганных и злорадных взглядов. Разбитый косяк моей собственной двери, похожий на разинутую в безмолвном крике пасть, провожал меня, как надгробие над моей жизнью. Мир сузился до двух точек: холодного металла наручников, впивающегося в запястья, и твердой руки полицейского на моем локте, ведущего меня, как опасное животное.
В машине пахло бензином, дешевым табаком и чужим потом. Я сидела на жестком заднем сиденье, отделенная от внешнего мира решеткой и грязным стеклом. Огни вечернего города, которые я так любила наблюдать из нашего панорамного окна, теперь плыли мимо размытыми, враждебными пятнами. Каждый проспект, каждый знакомый поворот, который раньше был частью моего мира, теперь казался декорацией к чужому, страшному фильму, в котором мне отвели главную роль без моего согласия.
В голове, как заевшая пластинка, крутились два образа. Первый – рука Марка, указывающая на строчку в документе, и его голос, полный фальшивой заботы: “Ты же мне веришь?”. Второй – его лицо в дверном проеме, искаженное брезгливой жалостью. Вера и предательство. Фундамент и динамит. Я сама заложила этот динамит, поверив ему. Я сама нажала на кнопку, защищая его.
Архитектор должен предвидеть всё: нагрузку на опоры, осадку грунта, силу ветра. Я спроектировала десятки зданий, просчитав каждую мелочь. Но я не смогла просчитать глубину предательства человека, который спал со мной в одной постели. Моя главная ошибка проектирования. И теперь здание рушилось, погребая меня под обломками.
Участок встретил меня казенным равнодушием.
Скрип дверей, тусклые лампы, въевшийся запах хлорки и несбывшихся надежд. У меня отняли сумочку, телефон – последний мостик к миру, который еще утром был моим. Процедура дактилоскопии. Липкая черная краска на пальцах, которые еще вчера порхали над чертежами нового культурного центра. Фотография в фас и профиль. Камера безразлично зафиксировала мое бледное, с темными кругами под глазами лицо, но с сухими, упрямо сжатыми губами. В этот момент я впервые за последние часы почувствовала не панику, а ледяное, почти физическое оцепенение. Боль никуда не ушла, она просто сменила агрегатное состояние: из кипящей лавы превратилась в острый, холодный лед в груди.
– Адвокат вам положен по закону, – устало проговорил дежурный.
Я покачала головой. «Мой адвокат стоял там, за спиной моего мужа,» – пронеслось в голове. Ольга. Она знала все мои дела. Все мои секреты. И теперь все они были оружием в руках врага.
– Я найду адвоката сама, – отчеканила я, удивившись собственному твердому голосу.
Меня провели в небольшую комнату для допросов. Голые серые стены, металлический стол, два стула. Классика жанра. Через десять минут вошел следователь. Тот самый, в сером костюме. Он сел напротив, положил на стол тонкую папку и представился:
– Майор Белов. Веду ваше дело. – Он посмотрел на меня не зло, а скорее с профессиональным интересом, как энтомолог на редкое насекомое. – Елена Викторовна, я бы советовал вам не усложнять. У нас против вас более чем серьезные доказательства. Ваша подпись на всех ключевых документах. Экспертиза уже дала предварительное заключение – подлинная.
Он говорил спокойно, почти убаюкивающе. И это было страшнее любых криков.
– Открытые на ваше имя оффшорные счета, куда выводились деньги. Движение средств идеально совпадает по времени с подписанием вами актов о приемке фиктивных работ. Ну и вишенка на торте – сегодняшняя попытка уничтожить серверы компании. Ваш муж, к счастью, проявил бдительность.
Я смотрела на него, и во мне боролись два желания. Первое – кричать, плакать, доказывать, что все это ложь, чудовищный фарс, подстава. Рассказать ему все: про измену, про ночной разговор, про “Омега-Щит” и “Омега-Клин”. Но второе желание, рожденное тем самым льдом в груди, было сильнее. Желание молчать.
Я вдруг поняла. Мои слова бесполезны. Мои эмоции тем более. У майора Белова была история. Аккуратная, логичная, подкрепленная бумагами с подписями и печатями. История о жадной и беспринципной женщине, обманувшей доверчивого мужа и партнеров, а когда ее прижали к стене, попыталась замести следы. Любая моя попытка оправдаться будет выглядеть лишь как неумелая ложь виновного.
Марк и Ольга не просто подставили меня. Они создали для меня роль и написали к ней сценарий. И сейчас все вокруг, включая этого майора, ожидали, что я буду играть эту роль.
Я подняла глаза на Белова. Паника исчезла. На ее месте была абсолютная, звенящая пустота, готовая заполниться новым проектом.
– Майор, – произнесла я тихо, но отчетливо. – Статья пятьдесят первая Конституции. Я не буду свидетельствовать против себя. Все дальнейшие разговоры только в присутствии моего адвоката.
Белов несколько секунд смотрел на меня, и в его глазах промелькнуло удивление. Он ожидал слез и истерики, а получил холодный отпор. Он пожал плечами.
– Ваше право. У нас времени много.
Дверь камеры предварительного заключения захлопнулась с оглушительным лязгом, отрезая меня от всего мира. Я осталась одна в четырех стенах. Холодный бетон, жесткая лавка, тусклый свет. Дно. Ниже падать было некуда.
Но впервые за этот бесконечный день мой разум был кристально ясен. Эмоции выгорели дотла. Осталась только цель. Они построили для меня тюрьму из лжи, поддельных документов и предательства. Идеальное здание, без единого изъяна на первый взгляд.
Что ж.
Я архитектор. И я всегда найду несущую стену, которую нужно обрушить.
План мести составлен.
Глава 3
Ночь в камере предварительного заключения не была похожа на ночь. Это было безвременье. Тягучее, холодное, наполненное лязгом далеких замков, приглушенными голосами и запахом безнадежности. Я не спала. Я сидела на ледяной металлической лавке и проектировала. В моей голове не было больше места для слез или жалости к себе. Мой разум, натренированный годами на создание сложных и безупречных структур, теперь работал в обратном направлении. Он занимался вскрытием и анализом.
Структура их плана была почти идеальна. Марк и Ольга использовали мои же сильные стороны против меня. Мое доверие стало рычагом для получения подписей. Моя профессиональная ответственность спусковым крючком для ловушки с сервером. Моя репутация безупречного специалиста теперь придавала вес обвинениям в том, что только такой дотошный профессионал мог провернуть столь сложную аферу. Они использовали мои же чертежи, чтобы построить по ним тюрьму для меня.
К утру я пришла к первому выводу. В этой войне я не могла использовать стандартное оружие. Любой адвокат из крупной фирмы, любой известный юрист был частью мира Марка, мира больших денег, глянцевых офисов и скрытых договоренностей. Они бы действовали по протоколу, советовали бы пойти на сделку, признать часть вины. Они бы пытались починить прогнившее здание, в то время как его нужно было сносить до основания.
Мне нужен был не юрист. Мне нужен был подрывник.
И тут, в затхлом полумраке камеры, всплыло имя.
Имя из прошлого, из рассказов моего отца, тоже инженера-строителя старой закалки.
Лев Борисович Закревский.
Легенда юридического факультета, ставший «неудобным» адвокатом. Он не выигрывал громких дел, о которых писали в газетах. Он специализировался на безнадежных. Он вытаскивал людей, против которых была вся система, находя одну-единственную трещину в монолитном, казалось бы, обвинении.
Отец говорил о нем с огромным уважением: «Закревский не ищет правду, он ищет конструктивный дефект в чужой лжи».
Когда мне разрешили сделать один звонок, я не стала звонить родителям, чтобы не ввергать их в этот кошмар раньше времени. Я назвала имя и попросила следака отыскать контакты этого человека, на что через час получила раздражённый ответ с номером телефона, накарябанным на клочке бумаги:
– Запросы у вас, гражаночка, непростые. Но нашёл, вот, возьмите.
Гудки шли долго. Наконец, хриплый, прокуренный голос ответил с нескрываемым раздражением:
– Слушаю.
– Лев Борисович Закревский? – мое сердце колотилось.
– Зависит от того, кто спрашивает и зачем.
– Меня зовут Елена Сокольская. Я дочь Виктора Петровича Сокольского.
На том конце провода повисла тишина. Я слышала только тяжелое дыхание.
– Где ты, дочка Виктора? – голос стал тише, серьезнее.
– В КПЗ на Петровке. Статья сто пятьдесят девятая, часть четвертая.
Снова молчание. А потом короткое, брошенное как приказ:
– Ни с кем не разговаривай. Ничего не подписывай. Жди.
И он повесил трубку.
Через полтора часа меня снова привели в ту же комнату для допросов. Дверь открылась, и вошел он. Лев Борисович выглядел старше, чем я его представляла. Ему было под семьдесят, в потертом, но чистом твидовом пиджаке, с копной седых, непослушных волос и глазами, которые видели все. Невероятно проницательные, уставшие и в то же время полные острого, хищного ума. Он поставил на стол старый, раздутый портфель и сел напротив меня.
– Твой отец спас мою репутацию и, возможно, свободу в девяносто шестом, когда рухнул козырек на рынке, – начал он без предисловий. – Его экспертиза доказала, что виноват не архитектор, мой тогдашний клиент, а прорабы, сэкономившие на арматуре. Я в долгу перед его семьей. Рассказывай. Только факты. Без слез.
И я рассказала. Четко, последовательно, как на рабочем совещании. Я говорила о структуре компании, о распределении полномочий. О дне, когда я заподозрила мужа в измене. О ночи, когда подписала бумаги. О последнем звонке Марка. Об «Омега-Щите», который в его руках стал «Омега-Клином». Я рисовала ему словами план их предательства.
Закревский слушал не шелохнувшись, лишь изредка постукивая пальцами по столу. Он не перебивал. Когда я закончила, он долго молчал, глядя куда-то сквозь меня.
– Картина ясная, – наконец произнес он. – Идеальное преступление. Почти. Идеальных не бывает. Они совершили две ошибки. Первая – они тебя недооценили. Они думали, что ты сломаешься, впадешь в истерику, начнешь путаться в показаниях. Они не ожидали холодного анализа.
– А вторая? – спросила я.
– Вторая их ошибка, – он впервые за весь разговор усмехнулся, и в его глазах блеснул опасный огонь, – они заставили меня вылезти с моей тихой берлоги. Они этого точно не планировали.
Он встал.
– Первоочередная задача – вытащить тебя отсюда. Будем просить об освобождении под залог. Шансов мало, обвинение тяжкое. Но мы попробуем зацепиться за процессуальные нарушения при задержании. Выбитая дверь при отсутствии доказательств, что ты собиралась бежать или уничтожать улики до их прихода – это хороший крючок. Иди в камеру. Работай головой. Вспоминай всё. Любую мелочь. Любой разговор. Любой документ. Ты – главный эксперт по этому делу. Я – твой инструмент.
Когда дверь за ним закрылась, я впервые почувствовала нечто похожее на надежду. Это была не теплая, а холодная, острая надежда, как хирургический скальпель.
Заседание по мере пресечения было коротким и напряженным. Я видела в зале Ольгу, она что-то шептала представителю обвинения. Закревский говорил тихо, но веско. Он не давил на жалость. Он методично, пункт за пунктом, указывал на нарушения. Он представил суду мои безупречные характеристики, грамоты, награды. Он напирал на то, что «попытка стереть серверы» была пресечена, а значит, у следствия есть все доказательства, и держать меня под стражей для обеспечения их сохранности нет нужды.
Судья, уставшая женщина, долго листала дело. Наконец, она объявила: «Освободить под залог». Сумма была астрономической. Закревский, не моргнув глазом, сказал, что залог будет внесен.
Спустя еще несколько часов, которые показались вечностью, я стояла на ступенях здания суда. Тот же вечерний город, те же огни. Но теперь они не были враждебными. Они были полем битвы.
Закревский, застегивая свой старый пиджак, замер рядом.
– Первый шаг сделан, Елена Викторовна, – сказал он, выпуская облачко пара в холодный воздух. – Тебе нужно место, где остановиться. В твою квартиру возвращаться нельзя – это место преступления. И тебя наверняка будут пасти.
– Я знаю, куда ехать, – ответила я.
Он кивнул.
– Хорошо. Скинешь адрес сообщением. Отдохни эту ночь. А завтра начнется настоящая работа. Мы будем не защищаться. Мы будем вскрывать их план.
– Да. И бить по несущим опорам, – решительно кивнула я.
Глава 4
Такси остановилось у серой сталинской семиэтажки в районе Аэропорта. Это место не входило в модные маршруты Марка; он считал его слишком старым, слишком «советским». Для меня же оно было капсулой времени, порталом в детство. Здесь, на четвертом этаже, находилась квартира моей бабушки. После ее смерти пять лет назад мы с мужем почти не бывали тут, он лишь брезгливо предлагал «продать этот хлам и вложить деньги в дело». Я отказалась. И теперь благодарила себя же за упрямство.
Дверь поддалась не сразу, замок давно не смазывали. Воздух внутри был густым, пах старыми книгами, сухими травами и пылью. Я щелкнула выключателем. Под потолком загорелась люстра с хрустальными висюльками, бросив теплый свет на знакомую до боли обстановку: полированный сервант, тяжелые бархатные шторы, книжные полки до самого потолка. Здесь все осталось таким, каким было при бабушке.
Сбросив в прихожей туфли, стоившие как месячная зарплата в этой части Москвы, я прошла в зал и провела рукой по корешкам книг. Здесь не было модных бизнес-изданий или альбомов по современному дизайну. Здесь были тома по сопромату моего деда, классика русской литературы и старые фотоальбомы. Это было ядро моей семьи, моей личности. То, что существовало задолго до Марка.
Я была не просто совладелицей «Строй-Инновации».
Я была внучкой инженера и филолога.
И сейчас это имело решающее значение.
Пройдя на кухню, поставила на огонь старый эмалированный чайник. Ритуал был важен. Заварив крепкий чай в фаянсовой чашке с отбитым краем, села за кухонный стол. Впервые за двое суток я была в полной безопасности. И в полном одиночестве. Лед в моей груди не таял, но перестал обжигать. Он стал частью меня. Инструментом.
На следующее утро, ровно в десять, в дверь позвонили. На пороге стоял Лев Борисорисович с раздутым портфелем в одной руке и большим бумажным тубусом в другой.
– Хорошее место, – сказал он, проходя в комнату и оглядываясь. – Намоленное. Стены крепкие. Итак, Елена Викторовна, курорт окончен. С этой минуты вы – призрак. Вот, – он протянул мне маленький пакет. – Дешевый кнопочный телефон и новая сим-карта. Звонить только мне. Ваши счета арестованы, кредитки заблокированы. Вот немного наличных на первое время, – он положил на стол пачку денег. – Вернете из отсуженного.
Он раскатал на большом обеденном столе огромный лист ватмана из тубуса.
– Я привык работать по старинке. Мне нужно видеть картину целиком. Сейчас вы – мой главный свидетель и главный следователь. Ваша задача нарисовать мне карту их мира. Каждую деталь. Каждого человека.
И я начала. Сначала было трудно. Руки дрожали, когда я чертила первую схему – совет директоров. Марк. Я. Еще трое номинальных акционеров, его старых приятелей. Затем пошли отделы. Финансовый, юридический, проектный, строительный. Я рисовала квадраты и соединяла их линиями, как комнаты и коридоры в большом здании.
Закревский сидел рядом, слушал и задавал вопросы.
– Кто возглавляет финансовый?
– Станислав Громов. Человек Марка, со студенческих лет. Предан ему, как пес.
– Юридический?
– Ольга… – я запнулась.
– Понятно. Дальше. Кто имел доступ к финансовым документам, кроме Громова?
– Его заместитель и два ведущих бухгалтера.
– Имена. Характеристики. Слабости. Привычки. Долги. Любовницы. Всё, что знаете.
Я закрыла глаза, чтобы вспомнить. Не лица, а функции. Не людей, а элементы конструкции. Моя память, натренированная хранить тысячи деталей проектов, начала выдавать информацию. Я рисовала и писала. Через час весь лист ватмана был покрыт схемами, именами и пометками. Это была карта минного поля.
– Вот, – я ткнула пальцем в небольшой квадрат, примыкающий к финансовому отделу. – Павел Воронов. Молодой парень, около тридцати. Пришел к нам три года назад. Тихий, исполнительный, очень амбициозный. Около года назад Марк неожиданно повысил его до старшего бухгалтера, хотя Громов был против.
– Почему? – тут же среагировал Закревский.
– Громов говорил, что у Павла не хватает жесткости. А Марк сказал, что ему нужен «гибкий специалист для особых поручений». Я тогда не придала этому значения.
Я замолчала, вспоминая еще одну деталь.
– Примерно полгода назад я проверяла смету по объекту в «Сколково». Нашла расхождение по поставкам материалов. Небольшое, процентов на десять, но оно было. Я вызвала Павла, он принес документы. Я спросила его, почему акты подписаны задним числом. Я никогда не видела такого страха в глазах у человека. Он что-то лепетал про сбой в системе, про аврал. Громов тогда быстро вмешался, сказал, что сам разберется. И вопрос замяли.
Закревский медленно кивнул. Он подошел к ватману и обвел имя «Павел Воронов» красным маркером.
– Вот он. Первый, по которому мы ударим.
– Вы думаете, он станет говорить? – с сомнением спросила я. – Его Марк раздавит.
– Говорить – нет, – ответил адвокат. – Ломаться да. Такие, как он – не злодеи. Они трусы. Он боится Марка, но я уверен, что тюрьмы он боится еще больше. Марк его подставил так же, как и тебя, просто в меньшем масштабе. Он сделал его соучастником, чтобы держать на крючке. Нам не нужно, чтобы он дал показания против Марка. Нам нужно, чтобы он дал нам то, что спасет его собственную шкуру. Документ. Пароль. Запись.
Он посмотрел на меня своими пронзительными глазами.
– Сейчас ваша задача – составить на этого Павла полное досье. Где живет, с кем спит, где пьет кофе, о чем мечтает. Вы, как архитектор, должны узнать о нем все, вплоть до трещин в фундаменте его личности. А я подумаю, каким инструментом мы будем вскрывать эту конструкцию.
Он ушел, оставив меня в тишине квартиры, наедине с огромной картой моего рухнувшего мира. Но теперь это была не просто карта руин. Это был генеральный план предстоящей битвы. И имя первой цели было обведено красным.
Тут впервые за сутки дал о себе знать пустой желудок, он протяжно заурчал, требуя пищи. Я, взяв из пачки денег, принесённой Закревским, пару купюр, накинула плащ и вышла из дома. Пора купить продуктов, приготовить завтрак, принять душ и почувствовать себя снова человеком.
Глава 5
Вторая ночь в бабушкиной квартире была такой же бессонной, как и первая. Я лежала на старом, скрипучем диване, укрывшись колючим шерстяным пледом, и смотрела в потолок, на котором плясали тени от уличных фонарей. Тишина здесь была другой, нежели в моей квартире, на двадцать пятом этаже, когда Марка не было дома. Там она была звенящей, стерильной, давящей. Здесь живой, наполненной дыханием старого дома: тихим скрипом паркета, гудением старого холодильника «ЗиЛ», далеким шумом лифта в подъезде. Каждый звук был якорем, цепляющим меня за прошлое, за жизнь, где не было ни Марка, ни Ольги, ни той черной дыры, в которую превратилось мое настоящее.