- -
- 100%
- +
– Мишенька! Ведь нехорошо, кормилец, как опозднишься-то! Вставай, родной!.. Эво, уж к обедням ударили! Булочка тепленькая есть!
Но вот, наконец, при помощи теплой булочки и увещаний, юный отпрыск и будущая опора семьи встал, оделся и умылся. Остается только взять книги, надеть теплое пальтишко и идти; но именно в этот-то момент гимназистом почти всегда овладевала необычайная тоска. Вчера он ложился спать, уверяя себя, что завтра встанет рано и сделает все, а сегодня (как и всегда) проспал, да и недоспал к тому же.
– Ну, ну, со Христом, снаряжайся, Мишенька!.. Вон у соседей нахлебники когда уже побежали!
– У меня, Авдотья, калоши разорвались.
– Зашила, матушка моя, зашила я калоши!
Молчание.
– Поздно уж, пора!.. Ну, Мишенька!..
– Отчего ты меня раньше не разбудила? Куда я теперь пойду? Как приду, меня сейчас накажут! – слезливо говорит гимназист.
– Ну, авось не накажут!.. Успеешь!.. коли скоренько побежишь, еще успеешь… И-их бы поскорей, поскорей побежал, глядь и поспел, и учитель похвалит. Ну-ну, Мишенька! Христос с тобой, ну, родной!
– Погоди пожалуйста, Авдотья! То не будила, а то гонит сломя голову… У меня живот болит, я вот разогнуться не могу… Куда я пойду?.. Запрут в карцер, как опоздаю, а у меня вон… дух так и спирается от боли.
– А ты побеги попроворней, разогрейся, ан он, живот-от, и пройдет!.. А уж коли очень схватит, и назад воротись. Что за беда? А как ежели сидеть-то будешь, и хуже животу-то от этого, от сиденья-то! А ты бы побег, побег молоденькими ножками… И-их, как хорошо! Авось ничего, Мишенька! Ну, родной, попробуй-кось!
– Что ты мне толкуешь, когда я отлично знаю, что у меня смерть как схватывает!
Тактика гимназиста состоит в том, чтобы протянуть время до тех пор, покуда не проснется маменька или бабушка. Тут уж у него, наверное, отыщутся заступники. Стоит только бабке или матери показаться в дверях кухни, как гимназист жалобным, слезливым голосом произносит такой потрясающий для родительского сердца монолог, результат которого – полная победа лени гимназиста.
– Она меня не разбудила, а я не успел выучить из арифметики. А третьего дня учитель арифметики посадил Егорова в карцер за одну только ошибку. Разве я виноват, что она не разбудила? Они сейчас запрут в карцер, а если из арифметики поставят единицу, тогда наказывают… А я даже вздохнуть не могу, как меня схватывает! Зачем она меня не разбудила? Разве я виноват?
И гимназист остался бы дома.
Но не подоспей на помощь лени, олицетворяемой детищем, родительская любовь, Авдотья добьется своего и выживет из кухни на улицу гимназиста, несмотря на страшные судороги в животе, которые его схватывают.
Перепробовав всевозможные кроткие меры и мягкие слова, она принимается его стыдить, усовещивать тем. что он не жалеет ни матери, ни сестер. Он большой, должен учиться, чтобы помогать семейству, а он вот вместо того не хочет учиться. Неученые бывают извозчики, лакеи, дворники. А разве приятно будет маменьке, как его никуда не примут, а возьмут да лоб забреют в солдаты? Вот тогда вспомянет, как занапрасно на живот пенял, да поздно будет.
– А в солдатах-то как? Там возьмут, поставят тебя, да и начнут палкой колотить, где ни попадя! Вот как в солдатах-то!.. А то вот у одних господ тоже вот эдак-то молодой барчук не учился, не учился, а как пришел в возраст, поглядели-поглядели на него да прислали бумагу – сослать его в каторжную работу в Сибирь, а в Сибири-то как зачали его, друга милого, пороть!
– Где моя шапка?
– А вот, милушка! Вот она!
– Ты что ж мне раньше не сказала, что она у тебя? А я искал, не нашел!.. Ежели бы я знал, я бы не искал и готовил из арифметики! А ты, вот! Зачем ты не сказала, что у тебя шапка?
– А ты не спрашивал, как спросил, так она и есть… На, красавчик, вот она!..
– Ты зачем ее смяла? Где моя арифметика?..
– А уж не знаю! Какая она из себя-то?
– Тоненькая, пестрая!
– А я сейчас…
Старуха проворно уходит и тотчас возвращается.
– Эта ли?
– Разве это арифметика? Это география! Я говорю, тоненькая, длинная и пестрая. Что за бестолковая такая!
– На-ко вот, всё что было книг принесла, выбирай любую.
– Я тебе говорю, одну книгу надо, а ты весь дом притащила? Разве это арифметика? Разве это тоненькая книга? Что ты, ослепла что ли?..
– Ну, ну, родимый, прости уж!.. Не знаю я… Коли не эти, то и еще поищу…
Гимназист умолкает. Очевидно, ненавистная арифметика найдена.
– Нашел, что ли?
– Когда ты ничего не понимаешь, так нечего тебе и спрашивать.
Кое-как гимназист, ежеминутно старавшийся ставить себе всевозможные преграды к удалению из дому, доведен, однакоже, до необходимости уйти. Он делает это с сердцем, громко хлопает дверью, и старуха после его ухода шепчет:
– Ох, грехи, грехи тяжкие! Настави его на ум, на разум, матушка, царица небесная!
Наконец просыпаются бабка и барыня, а часам к двенадцати и барышня. Первая входит в кухню бабка и басом произносит:
– Ты что не смотришь за печкой? Там уголья выпали, а ты тут толчешься, ничего не видишь?
Или что-нибудь в этом роде, но непременно выговор, замечание или, всего чаще, прямо брань.
Барыня тоже начинает с упреков и выражений неудовольствия.
– Ты, Авдотья, когда-нибудь совершенно выведешь меня из терпения! Самовар подала, а полоскательницы нет? Когда я договорюсь? Когда будет этому конец?
И вот начинается день скуки, праздности, праздного недовольства, обиженного на всё и всех ворчанья, день, весь от начала до конца переполненный призывами Авдотьи из разных углов дома. «Авдотья, где утюг? Авдотья, кажется, кто-то стучится! Авдотья! что же самовар? Авдотья! двадцать раз тебе говорят, сотри с окна воду! Авдотья, Авдотья, Авдотья!»
Идут дни, невидимка все держит на своих плечах, и «овцы без пастыря» кое-как живут на белом свете, исключительно благодаря этой невидимке.
Примечания
Печатается по изданию: Сочинения Глеба Успенского. Том третий. СПБ., 1891.
Цикл очерков «Невидимки» был составлен Успенским для третьего тома его сочинений из произведений, ранее опубликованных в других циклах. Так, очерк «Невидимка Авдотья» впервые был напечатан в журнале «Русское богатство», 1880, кн. II и V, под названием «Овцы без пастыря» в цикле «С места на место (Записки наемного человека)». Перепечатан в кн. «Власть земли. Очерки и отрывки из памятной книжки», изд. В. М. Лаврова, М., 1882 (на обложке 1883), затем включен в третий том сочинений Успенского. Очерк «Слепой певец» впервые появился в цикле «Грехи тяжкие» в журнале «Русская мысль», 1888, кн. XII. В том же цикле были опубликованы очерки о Родионе радетеле и об акушерке Анне Петровне («Русская мысль», 1889, кн. II и IV), Последний очерк, кроме того, был напечатан в книжке «Как обманывают темных людей. – Чуткое сердце», изд. В. И<кскуль>, М., 1892.
Для третьего тома сочинений Успенский объединил четыре указанных очерка в новый цикл «Невидимки», заново отредактировав текст, по которому они и воспроизводятся в настоящем издании.
Опасаясь цензуры, Успенский смягчал первоначальный текст очерков, многое переделывал, смягчая общественно-политический характер своих наблюдений и выводов. Из шести очерков цикла «Грехи тяжкие» вышло четыре, оказалось замененным и заглавие – цикл был назван «Невидимки». Но в нем попрежнему говорилось о тяжких грехах по отношению к народу, которые творят эксплуататоры всех мастей и видов, о жалкой роли интеллигенции, забывающей о простом русском человеке. С большим сочувствием Успенский рисует колоритные фигуры «радетелей о народной совести», ходатаев и заступников за трудящегося человека, оберегающих его «от притеснений «господина Купона» – капиталиста и помещика.
Сноски
1
Л-в – И. Г. Люцернов (1836–1888) – священник, преподаватель духовных учебных заведений, в конце жизни порвавший с официальной церковью и перешедший в раскол. Успенский писал о нем в статье «Деревенские раскольники».
2
«Деревенские раскольники». Ниже, в очерках «Из текущей жизни». (Прим. автора.) (В данное собрание сочинений очерк не вошел. – А. З.)
3
«Северный вестник», <1888>, № 9. Ст<атья> Щербины: «Договорные семьи>.
4
Колупаевы – ставшая нарицательным именем для обозначения Купона, купца и т. п. фамилия одного из персонажей M. E. Салтыкова-Щедрина.
5
Драма «Иванов» – произведение А. П. Чехова.
6
Из драмы «Иванов»… «Если когда-нибудь в жизни тебе встретится молодой человек, горячий, искренний, неглупый, и ты увидишь, что он любит, ненавидит и верит не так, как все, работает и надеется за десятерых, сражается с мельницами, бьется лбом о стены, если увидишь, что он взвалил на себя ношу, от которой хрустит спина и тянутся жилы, то скажи ему: не спеши расходовать свои силы на одну только молодость, побереги их для всей жизни; пьяней, возбуждайся, работай, но знай меру, иначе жестоко накажет тебя судьба!» (Действие IV, явл. IX.)
7
Действие III, явл. VI: «…Еще года нет, как я был здоров и силен, был бодр, неутомим, горяч, работал этими самыми руками, говорил так, что трогал до слез даже невежд, умел плакать, когда видел горе, возмущался, когда встречал зло. Я знал, что такое вдохновение, знал прелесть и поэзию таких ночей, когда от зари до зари сидишь за рабочим столом или тешишь свой ум мечтами. Я веровал, в будущее глядел, как в глаза родной матери… А теперь, о боже! утомился».