- -
- 100%
- +
Мы вошли в дом. Десятки лиц, улыбок, приветствий. Я двигался сквозь эту толпу, как ледокол, кивая знакомым, обмениваясь дежурными фразами. Алика следовала за мной, моя идеальная, молчаливая тень. Я взял с подноса проходящего официанта два бокала шампанского. Один протянул ей, другой осушил почти залпом. Мне нужен был алкоголь, чтобы выдержать эту ярмарку тщеславия.
– О, Вересаев, собственной персоной! Решил выгулять свою затворницу? – раздался рядом насмешливый женский голос.
Лера. Жена какого-то нефтяного воротилы, женщина с внешностью модели и моралью портовой шлюхи. Она была одета в нечто красное и обтягивающее, что едва ли можно было назвать платьем.
– Моя жена не затворница, Лера. Она просто избирательна в общении, – парировал я, окинув её оценивающим взглядом с головы до ног. – В отличие от некоторых.
Она ничуть не смутилась, лишь расхохоталась.
– Остёр на язык, как всегда. За это мы тебя и любим. Пойдём, я познакомлю тебя с одним интересным человеком, он как раз ищет инвестора для своего стартапа в сфере… – она понизила голос, придвинувшись ко мне и «случайно» коснувшись грудью моей руки, – …искусственного интеллекта. Очень возбуждающая тема.
Я бросил короткий взгляд на Алику. Она стояла чуть позади, и её лицо превратилось в бесстрастную маску. Она делала вид, что разглядывает картину на стене, но я видел, как побелели её пальцы, сжимающие ножку бокала.
– Почему бы и нет, – протянул я, намеренно выпуская её талию из своей руки. – Покажи мне свой… интеллект.
Я ушёл с Лерой, оставив Алику одну посреди шумной гостиной. Я не оборачивался, но спиной чувствовал её взгляд. Холодное удовлетворение наполнило меня. Операция началась. Скальпель вошёл в плоть легко и безболезненно. Для меня.
Следующий час я демонстративно её игнорировал. Я смеялся шуткам Леры, которая не отходила от меня ни на шаг. Я флиртовал с Катиной младшей сестрой, двадцатилетней студенткой с горящими глазами. Я вёл громкие разговоры о бизнесе, о политике, о спорте, находясь в центре внимания мужской компании. Я был королём этого вечера. А моя королева стояла в стороне, в компании нескольких жён, и вежливо улыбалась, делая маленькие глотки из своего так и не закончившегося бокала. Несколько раз наши взгляды встречались. В её глазах я видел целый ураган: боль, унижение, отчаяние, мольбу. И я с наслаждением выдерживал этот взгляд, пока она не отводила его первой.
Кульминация наступила, когда мы все вышли на террасу. Стас встал в центре с бокалом в руке, обнимая свою сияющую жену Катю.
– Друзья, минуточку внимания! – провозгласил он, и гомон стих. – Мы с Катюшей хотим поделиться с вами одной очень важной новостью. Наша семья… скоро станет больше! Мы ждём второго!
Терраса взорвалась аплодисментами, радостными криками и поздравлениями. Все бросились обнимать и целовать счастливую пару. Шампанское полилось рекой. Воздух загустел от эманаций чистого, незамутнённого счастья. Меня затошнило ещё сильнее.
– Ой, Катенька, какое счастье! – защебетала Лера где-то рядом. – А вы, Вересаевы, чего ждёте? Такой генофонд пропадает! Роман, ты же должен хотеть наследника для своей империи!
Вопрос был брошен в общую кучу, но все взгляды мгновенно обратились на нас. Я почувствовал, как Алика рядом со мной замерла, превратившись в ледяную статую. Она даже дышать перестала. Вот он. Момент. Идеальная подача.
Я сделал глоток виски, который успел сменить надоевшее шампанское. Медленно обвёл всех взглядом. И остановил его на своей жене. Я смотрел прямо в её огромные, полные ужаса и надежды серые глаза. Она беззвучно умоляла меня. «Пожалуйста, не надо. Пожалуйста».
И я нанёс удар.
– Наследника? – я усмехнулся, и усмешка получилась кривой и злой. – Слава богу, у нас этого нет.
Я сделал паузу, давая тишине стать оглушительной. Все замерли, чувствуя, что сейчас произойдёт что-то страшное.
– Дети – это обуза. Ответственность. Ответственность. Я к этому не готов, – я не отрывал взгляда от бледного, как полотно, лица Алики, произнося каждое слово чётко, словно вбивая гвозди в крышку гроба, – надеюсь, и ты тоже. Моё главное детище – мой бизнес. Пусть так и остаётся!
Тишина. Абсолютная, мёртвая тишина. Даже сверчки в саду, казалось, замолчали. Я видел, как это произошло. Это не было похоже на треск или взрыв. Это было похоже на то, как гаснет свет. Как будто кто-то внутри неё просто повернул выключатель. Жизнь, тепло, свет – всё ушло из её глаз. Они остались такими же огромными и серыми, но теперь они были пустыми. Как глаза той самой фарфоровой куклы, у которой вынули стеклянные зрачки. Она смотрела на меня, но не видела. Она смотрела сквозь меня.
Что-то разбилось навсегда. Я это почувствовал физически. Воздух вокруг неё стал холодным и разреженным.
Первой опомнилась Катя.
– Рома, ты что такое говоришь… Ты, наверное, выпил лишнего…
– Я никогда не пью лишнего, – отрезал я, всё ещё глядя на Алику. – Я просто честен. В отличие от большинства присутствующих.
Она медленно, очень медленно моргнула. Затем, не сказав ни слова, развернулась и пошла к выходу из дома. Её походка была странной. Деревянной, механической. Словно марионетка, у которой оборвали все нити, кроме одной, позволяющей двигаться вперёд.
– Алика! – крикнула ей вслед Катя.
Но она не обернулась.
Я допил свой виски, поставил пустой стакан на перила и смерил ошарашенных гостей холодным взглядом.
– Кажется, моя жена устала. Всем спасибо за прекрасный вечер.
Развернувшись, я пошёл следом за ней, чувствуя на спине десятки осуждающих, недоумевающих, испуганных взглядов. Мне было плевать. Внутри меня не было ни раскаяния, ни жалости. Только холодное, звенящее чувство триумфа. Я сделал это. Я сломал её.
Я нашёл её у машины. Она стояла, прислонившись лбом к холодному стеклу пассажирской двери, и её плечи мелко дрожали. Она не плакала. По крайней мере, я не слышал всхлипов. Она просто дрожала, как будто её бил озноб.
Я молча открыл машину с брелока. Она вздрогнула от резкого щелчка замков, подняла на меня свои пустые глаза, молча села в салон и отвернулась к окну.
Всю дорогу домой мы ехали в полной тишине. Но это была не та вязкая, давящая тишина, как утром. Это была тишина морга. Тишина, в которой умерло что-то живое. Она не проронила ни слова, не шелохнулась. Просто смотрела на проносящиеся мимо огни, и её отражение в стекле было похоже на призрак.
Когда мы подъехали к дому, и ворота бесшумно разъехались, я заглушил мотор.
– Мы приехали, – бросил я в тишину.
Она не ответила. Просто открыла дверь и вышла. Я смотрел ей вслед. Она шла к дому, не оглядываясь. Её идеальная причёска растрепалась, одна волна выбилась и падала на плечо. Она выглядела сломленной. Побеждённой.
Я откинулся на сиденье и закрыл глаза. Миссия выполнена. Теперь осталось только ждать. День, два, неделя. Она не выдержит. Она сбежит. И я буду свободен.
Я завёл мотор снова. Но поехал не в гараж. Я развернул машину и выехал на шоссе, в сторону города. В сторону «Метрополя». В сторону Даши. Мне нужно было отпраздновать свою победу. Заглушить эту странную, неуместную пустоту, которая вдруг образовалась внутри, там, где должно было быть ликование. Залить её шампанским, засыпать сексом, забить до смерти адреналином.
Я гнал по ночному шоссе, оставляя позади свой дом, в котором только что убил последнюю надежду своей жены. Я ещё не знал, что эта ночь станет последней. Последней ночью моей старой, понятной, выверенной жизни. Я ещё не знал, что, нажав на спусковой крючок, я выстрелил не в неё. Я выстрелил в себя. И пуля уже летела, чтобы через несколько часов разнести мой мир вдребезги.
ГЛАВА 4
РОМАН
Телефон в кармане пиджака завибрировал коротко, зло, словно раздражённый шершень, которого потревожили в его улье. Я выехал с идеальной, залитой светом подъездной дорожки дома Стаса и втопил педаль газа в пол, заставляя «Бентли» хищно взреветь и сорваться с места, оставляя позади приторный мирок чужого счастья. Я не смотрел в зеркало заднего вида. Я не хотел видеть светящиеся окна дома, где оставил её. Одну. Разрушенную. Осколок идеальной статуэтки посреди шумного праздника.
Я гнал по ночному шоссе, и рёв мотора был единственной музыкой, которую я мог сейчас выносить. Огни фонарей сливались в сплошную жёлтую линию, гипнотизировали, уносили прочь от той мёртвой, звенящей тишины, что повисла в машине после моего триумфа. Триумфа? Да, именно так. Я чувствовал себя полководцем после выигранного сражения. Жестокого, кровавого, но необходимого. Я сделал то, что должен был. Вскрыл нарыв. Провёл необходимую ампутацию, чтобы спасти весь организм – мою жизнь, мою свободу, мою империю.
Алика. Её лицо, бледное, как пергамент, её пустые, выжженные изнутри глаза… Этот образ назойливой мухой бился о лобовое стекло моего сознания, и я с силой стиснул руль, пытаясь его прогнать. Жалкая. Слабая. Она сама напросилась. Она сама превратила наш брак в эту тихую, удушающую пытку своей молчаливой покорностью, своими вечными попытками выстроить что-то живое на руинах бизнес-сделки. Я просто показал ей реальность. Жёстко, да. Но честно.
Телефон снова завибрировал. На этот раз я вытащил его из кармана. На экране светилось сообщение. Два слова, которые были антидотом от яда вины, который кто-то пытался впрыснуть мне в вены.
«Жду. Голая».
От Даши.
Я усмехнулся. Вот она, реальность. Простая, понятная, честная. Никаких полутонов, никаких скрытых смыслов и умоляющих взглядов. Только чистое, незамутнённое желание. Желание тела, власти, денег, успеха. Всё то, из чего состоял мой мир. Я свернул с шоссе, направляясь в центр города. Не домой. Нет, домой я сегодня не вернусь. Возвращаться в мавзолей к призраку собственной жены – сомнительное удовольствие. Сегодня я буду праздновать. Праздновать начало конца моего рабства.
Президентский люкс в «Метрополе» встретил меня приглушённым светом и тяжёлым, пряным ароматом духов Даши. Этот запах был её сутью – агрессивный, дорогой, заявляющий о своих правах на территорию. Он был полной противоположностью едва уловимому, цветочному аромату Алики, который всегда казался запахом не женщины, а воспоминания о ней.
Даша стояла у панорамного окна, спиной ко мне. Она не солгала. На ней не было ничего, кроме тени и миллионов огней ночного города, которые обрисовывали её точёный, идеальный силуэт. Длинные медные волосы огненной рекой струились по спине, почти доходя до ямочек на пояснице. Она не обернулась на звук закрывшейся двери, словно знала, что я буду стоять и смотреть, наслаждаясь видом. Это была часть нашей игры. Она была трофеем, который выставлял себя напоказ, а я – охотником, который пришёл забрать свою добычу.
– Ты опоздал, – её голос, низкий и хрипловатый, отразился от стекла. – Я уже успела выпить бокал шампанского без тебя. И придумать тебе наказание.
– Надеюсь, оно будет долгим и мучительным, – пророкотал я, расстёгивая пиджак и бросая его на кресло. Я медленно пошёл к ней, расслабляя узел галстука одним резким движением.
Она, наконец, обернулась. Её глаза цвета бутылочного стекла хищно блеснули в полумраке. На губах играла ленивая, уверенная улыбка победительницы. Она знала, что я приеду. Знала, что после того, как я уничтожу одну женщину, мне потребуется другая, чтобы утвердиться в своей силе.
– Рассказывай, – прошептала она, когда я подошёл вплотную. – Я хочу знать всё. Каждое слово. Хочу почувствовать её боль.
Её цинизм был лучшим афродизиаком. Не говоря ни слова, я рывком развернул её обратно к окну, прижимая её обнажённое тело к холодному стеклу. Она ахнула от неожиданности и холода, но тут же подалась назад, выгибаясь мне навстречу. Город расстилался под нами, как россыпь бриллиантов на чёрном бархате. Мы были на вершине мира, и всё, что было там, внизу, казалось мелким и незначительным.
– Вечеринка у друзей, – начал я, мой голос стал хриплым от подступившего желания. Я вдыхал аромат её волос, её кожи, и он смешивался с запахом моей власти. – Счастливые семьи. Разговоры о детях.
– Идеально, – выдохнула она, упираясь ладонями в стекло.
– Они спросили, почему у нас их нет, – продолжал я, мои руки скользили по её бёдрам, исследуя каждый изгиб. – Я посмотрел ей в глаза. И сказал, что дети – это обуза. И что моё главное детище – бизнес!..
Даша запрокинула голову, и тихий, гортанный смешок сорвался с её губ.
– Дьявол… Ты мой личный, прекрасный дьявол, Вересаев. Что было потом?
– Ничего, – мой шёпот обжигал ей ухо. – В ней просто что-то умерло. Погасло. Она превратилась в куклу. С пустыми глазами.
Я замолчал, и на мгновение образ этих пустых серых глаз снова встал передо мной. Я с силой сжал её бёдра, прогоняя наваждение.
– А потом я приехал к тебе, – закончил я жёстко.
Этого было достаточно. Всё остальное было лишним. Слова закончились, уступая место инстинктам. Это было не обладание, а стирание памяти. Не секс, а экзорцизм. Я пытался вытравить из себя образ сломленной женщины, заменив его этим горячим, податливым, стонущим телом. Каждый толчок, каждый стон, каждый укус был актом самоутверждения. Я – Роман Вересаев. Я – победитель. Я – король. И я делаю то, что хочу.
Её ногти царапали мою спину, оставляя горячие следы. Её стоны смешивались с шумом города за окном. Это была яростная, животная схватка, в которой не было ни нежности, ни любви. Только чистое, дистиллированное желание доминировать, подчинять, властвовать. Мы были двумя хищниками, празднующими удачную охоту. И нашей общей жертвой была тихая, незаметная женщина с глазами цвета талой воды, которая в этот самый момент, возможно, сидела в тёмной комнате нашего холодного дома и собирала осколки своей души. Эта мысль лишь подстёгивала, делала ощущения острее, запретнее.
Позже, обессиленные, мы лежали на сбитых шёлковых простынях. Даша принесла из мини-бара бутылку ледяного «Вдова Клико» и два бокала, но мы пили прямо из горлышка, передавая бутылку друг другу. Пузырьки шампанского щекотали нёбо и приятно кружили голову.
– Ну что, мой король, – промурлыкала Даша, устраиваясь у меня на груди и лениво перебирая пальцами волосы на моей груди. – Поздравляю с первым шагом к свободе. Теперь она долго не протянет. Сломается окончательно и уползёт зализывать раны.
– Она должна, – я смотрел в высокий потолок, чувствуя, как адреналин медленно отступает, оставляя после себя приятную усталость и звенящую пустоту. – Другого выхода у неё нет.
– Конечно, нет, милый. Ты не оставил ей выбора, – она приподнялась на локте и заглянула мне в глаза. В её взгляде плескался триумф. – Скоро всё это закончится. И мы сможем быть вместе. По-настоящему. Без оглядки на твою бледную тень.
Я ничего не ответил, лишь притянул её к себе и поцеловал. «Вместе по-настоящему». Забавно. Я не думал о нас с ней в таких категориях. Она была идеальной любовницей, великолепным аксессуаром, умным и циничным партнёром по игре. Но женой? Нет. Место жены в моей системе координат было проклятым. Но сейчас я не хотел об этом думать. Сейчас я хотел наслаждаться моментом.
Я чувствовал себя всемогущим. Свободным. Словно сбросил с плеч невидимый, но невероятно тяжёлый груз, который тащил три года. Груз чужих ожиданий, навязанных обязательств, молчаливых укоров в серых глазах. Сегодня я разрубил этот узел. Одним ударом. И теперь впереди была только чистая, ясная дорога. Моя дорога.
Я провёл с Дашей ещё несколько часов. Мы говорили о бизнесе, о моих планах поглощения компании Марка Арнольдовича. Она слушала, затаив дыхание, задавала умные, точные вопросы. Она была в теме. Она была частью моего мира, в отличие от Алики, которая жила в какой-то своей выдуманной вселенной из книг и грёз.
Уже под утро, когда небо на востоке начало светлеть, я поднялся.
– Мне пора, – бросил я, натягивая брюки.
– Уже? – лениво протянула Даша, нежась в постели. – Останься. Закажем завтрак в номер.
– Не могу. Нужно появиться дома. Сохранить видимость приличий. Хотя бы на пару дней.
– Как скажешь, повелитель, – она улыбнулась. – Позвони, когда твоя пташка вылетит из клетки. Мы должны будем это отпраздновать. По-королевски.
Я наклонился и поцеловал её в губы – коротко, властно.
– Обязательно.
Выйдя из отеля на свежий, прохладный утренний воздух, я сделал глубокий вдох. Город просыпался. Дворники мели тротуары, первые машины выезжали на опустевшие за ночь улицы. Я чувствовал себя заново родившимся. Полным сил, энергии и планов. Я выиграл все битвы. Уничтожил конкурента, поставил на место жену, провёл ночь с великолепной любовницей. Я был на вершине своей игры. Абсолютный, неоспоримый король этого мира.
Сев в машину, я поехал домой. Я представлял себе, что увижу. Заплаканную, раздавленную Алику, которая будет собирать вещи. Или, что ещё лучше, уже пустую комнату и прощальную записку, полную слёз и обвинений. Я был готов к любому из этих сценариев. Я был готов к финальному акту этой пьесы.
Я ехал домой за своим главным призом – за тишиной и свободой.
Я ещё не знал, что свобода иногда выглядит как выжженная пустыня. А тишина, которую я так жаждал, окажется оглушительной, как вой сирены над руинами моей собственной жизни. Я ехал домой, уверенный в своей победе, не подозревая, что война только что закончилась моим полным и безоговорочным поражением. Просто поле боя было ещё скрыто утренним туманом.
ГЛАВА 5
РОМАН
Победа пахла шампанским, дорогим парфюмом Даши и сексом на сороковом этаже с видом на просыпающийся город. Этот запах, въевшийся в ткань моего костюма и кожу, был эликсиром власти, топливом для моего эго. Я гнал по утренним, почти пустым улицам, и рёв мотора «Бентли» был гимном моей свободе. Каждая светофорная вышка, каждый фасад здания, каждая спешащая на работу фигурка человека за окном казались декорациями в моём личном спектакле, где я был и режиссёром, и главным героем, только что с блеском отыгравшим финальную сцену.
Сломай свою куколку.
Слова Даши, поначалу показавшиеся мне циничной игрой, оказались гениальной стратегией. Простой, изящной и убийственно эффективной. Я сделал это. Я вонзил скальпель в самое сердце её наивной веры, произвёл точную, выверенную ампутацию наших фальшивых отношений. Больше не будет этих умоляющих взглядов, этих жалких попыток создать семью там, где был лишь расчёт, этих тихих укоров, которыми она наполняла воздух нашего дома. Я вырезал эту опухоль. И теперь чувствовал пьянящую лёгкость, какую, должно быть, чувствует пациент, избавившийся от хронической боли.
Автоматические ворота бесшумно разъехались передо мной, словно челюсти услужливого зверя, впуская меня в мои владения. Дом. Мой стеклянный саркофаг, мой памятник успеху, встретил меня идеальной, неживой тишиной. Я заглушил мотор в просторном гараже, и наступившая тишина показалась неестественной, вакуумной. Обычно в это время я слышал приглушённые звуки из кухни – тихий звон посуды, шум кофемашины. Алика всегда вставала с рассветом. Её внутренняя программа «идеальной жены» работала без сбоев. Но сегодня дом был мёртв.
Хорошо. Очень хорошо. Значит, она в своей комнате. Плачет. Собирает вещи. Готовится к капитуляции. Я предвкушал эту сцену. Её слёзы, её сломленный вид – всё это будет моей наградой, финальным аккордом в этой затянувшейся пьесе.
Мои шаги по полированному мрамору холла отдавались гулким, раскатистым эхом, словно я шёл по пустому собору. Воздух был неподвижен и прохладен. Ни запаха кофе, ни аромата свежей выпечки, которую она иногда зачем-то пекла по утрам. Только холодный, стерильный запах моего дома.
На широкой лестнице, ведущей на второй этаж, я увидел его. Он сидел на верхней ступеньке, идеально неподвижный, как изваяние египетского бога Анубиса. Тихон. Её пушистое чудовище, её молчаливый телохранитель. Он не спал. Его огромные, янтарно-зелёные глаза смотрели на меня не мигая. И в его взгляде не было привычной ненависти или презрения. Было что-то другое. Что-то новое и тревожное. Спокойное, тяжёлое знание. Словно он был свидетелем чего-то, чего я ещё не знал, и уже вынес свой приговор.
– Ну что, чудовище, твоя хозяйка устроила истерику? – усмехнулся я, останавливаясь у подножия лестницы. – Не волнуйся, я не выгоню тебя на улицу. Будешь ловить мышей в подвале. Если найдёшь.
Кот не удостоил меня даже шипением. Он медленно, с царственным достоинством моргнул, затем плавно поднялся, повернулся ко мне своим пушистым задом и бесшумно удалился вглубь коридора второго этажа. Это было хуже, чем агрессия. Это было полное, абсолютное безразличие. Словно я перестал существовать для него как угроза или даже как объект для ненависти. Я стал пустым местом.
Странное, неприятное чувство шевельнулось внутри. Я отбросил его, списав на усталость и остатки алкоголя в крови. Поднявшись наверх, я прямиком направился к нашей спальне. Дверь была приоткрыта. Я толкнул её и вошёл.
Комната была в идеальном порядке. Кровать заправлена с такой безупречной аккуратностью, словно на ней никто и не спал. Ни скомканной салфетки, ни брошенной на кресло одежды. Никаких следов слёз, истерики или спешных сборов. Ничего. Воздух был неподвижен, как в склепе.
– Алика? – позвал я, скорее по инерции. Голос прозвучал глухо.
Ответом была всё та же звенящая, давящая на уши тишина.
Раздражение начало закипать во мне. Что за игры? Она прячется? Пытается вызвать у меня чувство вины? Я рывком распахнул дверь в ванную. Пусто. Идеально чисто. Её бесчисленные баночки с кремами, флакончики с сыворотками, которые всегда занимали половину столешницы, исчезли. На их месте зияла девственно чистая поверхность белого мрамора.
Холодок пробежал по моей спине. Нехороший, липкий холодок.
Я вернулся в спальню и подошёл к гардеробной. Это была не комната, а целый зал, разделённый на две половины – мою и её. Моя была забита рядами костюмов от Kiton и Brioni, стойками с обувью, ящиками с аксессуарами. Я распахнул створки её половины.
И замер.
Её половина гардеробной была не просто пуста. Она была стерильна. Десятки, сотни пустых вешалок из сандалового дерева висели ровными рядами, как рёбра гигантского скелета. Пустые полки, где раньше лежали стопки кашемировых свитеров. Пустые ячейки, где стояли её туфли и сапоги. Пустые выдвижные ящики, обитые бархатом, где хранились её украшения. Исчезло всё. Каждая блузка, каждая юбка, каждое платье. Даже домашние тапочки. Словно здесь никогда и не было женщины. Словно её жизнь в этом доме просто стёрли ластиком.
Единственное, что осталось, – это её запах. Едва уловимый, призрачный аромат цветов и чистоты, который, казалось, въелся в само дерево. Я стоял посреди этой стерильной пустоты, и тишина в ушах превратилась в оглушительный вой.
Это была не истерика. Не женский каприз. Это была операция. Тщательно спланированная, молниеносно проведённая операция по эвакуации. Пока я праздновал свою победу с Дашей, моя «сломленная куколка» действовала. Тихо, методично, безжалостно. Она не просто ушла. Она вырезала себя из этого дома, из моей жизни, не оставив ни единой ниточки.
Я медленно вышел из гардеробной, чувствуя, как ноги становятся ватными. Мой взгляд упал на её прикроватную тумбочку. На идеально гладкой поверхности лежал одинокий белый листок, сложенный вдвое.
Записка.
Руки слегка дрожали, когда я взял её. Бумага была плотной, дорогой. Я развернул её. Внутри, выведенные её идеальным, каллиграфическим, абсолютно бесстрастным почерком, были всего четыре слова. Ни обвинений, ни проклятий, ни слёзных мольб. Просто констатация факта.
«Ты свободен. Не ищи меня. Никогда».
Я перечитал эти слова. Потом ещё раз. И ещё. Они не менялись. Холодные, отточенные, как лезвие гильотины. И в этой холодности было больше презрения, чем в самом громком скандале.
А потом меня прорвало. Я рассмеялся. Сухой, трескучий, нервный смех вырвался из моей груди. Он заполнил пустую комнату, отражаясь от стен. Я смеялся, потому что это было идеально. Просто идеально! Она сделала именно то, чего я хотел. Она ушла. Сама. Без скандалов, без адвокатов, без вмешательства её всемогущего папаши. Она просто исчезла. Подарила мне свободу на блюдечке с голубой каёмочкой.
– Идеально! – выдохнул я, когда приступ смеха прошёл. – Браво, Алика! Лучший подарок, который ты мне когда-либо делала!
Я прошёл к бару, который стоял в углу спальни, и плеснул себе в стакан щедрую порцию восемнадцатилетнего виски. Лёд мне был не нужен. Мне нужно было обжечь горло, отпраздновать. Я поднял стакан, глядя на её пустую половину кровати.
– За свободу! – провозгласил я в пустоту и залпом осушил стакан.
Огонь прокатился по венам, разгоняя остатки тревоги и возвращая пьянящее чувство контроля. Я победил. Да, её уход был не таким, как я представлял. Не побег в слезах, а холодное, расчётливое исчезновение. Но какая разница? Результат был тот же. Я свободен.
Я подошёл к кровати и рухнул на неё, раскинув руки. Простыни на её стороне были холодными, как лёд. Я перекатился на её место, вдыхая остатки её запаха. Теперь это всё моё. Вся кровать. Вся комната. Весь дом. Вся жизнь.