Слегка за тридцать: Бывшие. Право на счастье

ГЛАВА 2

АННА ВОРОНЦОВА (СОЛЬЦЕВА)

Цифры не лгут. В этом их кристальная прелесть и их беспощадная жестокость. Они – скелет мира, выверенная до сотых долей процента, неприкрытая правда, лишённая всей этой эмоциональной шелухи, в которую люди так любят кутать свои промахи и предательства. В отличие от людей, которые лгут постоянно, ежеминутно: словами, бездействием, молчанием, лицемерными взглядами. Мой мир всегда был построен на цифрах. Чётких, предсказуемых, послушных моей воле. Я могла заставить их петь, складываясь в симфонию квартальной прибыли, или кричать благим матом, обнажая финансовые дыры и серые схемы конкурентов.

Сегодня цифры на шести моих мониторах пели о триумфе. Акции «Vector-Z» ползли вверх с упорством одержимого альпиниста, штурмующего Эверест в непогоду. Наш новый алгоритм предиктивного анализа рвал рынок, как голодный питбуль – плюшевого мишку. Наш. Я мысленно усмехнулась этому короткому, но такому лживому слову. Конечно, наш. Игорь писал гениальный, запутанный, как клубок змей, код, а я превращала его гениальную абракадабру в хрустящие пачки купюр, растущие активы и довольное урчание инвесторов. Мы были идеальным тандемом. Две стороны одной медали. Мозг и деньги. Инь и ян цифровой вселенной, где богом был тот, у кого сервер мощнее и финансовый рычаг длиннее.

Мой кабинет на двадцать пятом этаже стеклянного колосса «Vector-Z-Tower» был моей крепостью, моим персональным Олимпом. Панорамное окно во всю стену открывало вид на суетливую, задыхающуюся в пробках Москву, которая отсюда, с высоты птичьего полёта, казалась всего лишь сложной, но упорядоченной микросхемой под увеличительным стеклом. Я обожала это ощущение власти и контроля. Я видела город, а он меня – нет. Я была серым кардиналом в этом царстве стекла, бетона и больших денег, и меня это более чем устраивало. В отличие от Игоря, который обожал светиться на обложках Forbes с идиотскими заголовками вроде «Гений, изменивший будущее», я предпочитала оставаться в тени. В тени лучше видно истинное положение дел. И гораздо удобнее считать деньги, особенно те, что не должны попадать в официальные отчёты.

Тихий, мелодичный звонок интеркома вырвал меня из созерцания этой финансовой симфонии на экране. Голос секретарши Игоря, Лидочки, прозвучал приторно-сладко, как сироп от кашля, от которого мгновенно першит в горле и хочется запить его чем-то очень крепким.

– Анна Андреевна, Игорь Станиславович просит вас срочно зайти в большую переговорную. Весь совет директоров уже в сборе.

Я нахмурилась, откинувшись в кресле из белоснежной кожи Nappa, которое стоило как подержанный автомобиль. Странно. Внеплановый сбор совета директоров, о котором финансовый директор узнаёт последним? Это было не просто нарушением корпоративного протокола, который я сама же и писала. Это было вопиющим дурновкусием. Игорь, при всей его гениальной социопатии и эмоциональном диапазоне как у тостера, такие вещи понимал. Обычно он предупреждал меня за сутки, чтобы я подготовила нужные отчёты, выверила каждую цифру и была готова парировать любые каверзные вопросы от наших вечно голодных инвесторов, нюхом чующих любую слабину.

– Лида, будьте добры, уточните повестку дня, – мой голос прозвучал ровно и холодно, как всегда. Эмоции – непозволительная роскошь. В бизнесе за них расплачиваешься акциями, а иногда и всей компанией.

– Простите, Анна Андреевна, мне не сообщили, – пролепетала девушка, и я почти физически ощутила её растерянное пожатие плечами на том конце провода. – Сказали лишь, что это чрезвычайно важно и касается новой стратегии развития.

Внутри шевельнулось неприятное, липкое предчувствие, похожее на прикосновение медузы. Я его решительно проигнорировала. Предчувствия – это иррационально, сбой в системе. А я верила только цифрам, фактам и выверенным прогнозам. Поправив идеально сидящий на мне брючный костюм цвета штормового неба от Brioni, я бросила последний взгляд на графики. Что ж, раз «чрезвычайно важно», значит, речь пойдёт либо о новом, крупном раунде инвестиций, либо о враждебном поглощении мелкого, но перспективного стартапа. В любом случае, без меня они и шагу не ступят. Я была не просто финансовым сердцем этой компании, я была её кровеносной системой, её позвоночником и, чёрт возьми, её стальными яйцами.

Коридор, ведущий к переговорной, был похож на футуристический тоннель – матовое стекло, холодный диодный свет, беззвучно скользящие двери с сенсорным управлением. Сотрудники, попадавшиеся мне навстречу, опускали глаза. Слишком почтительно. Слишком… виновато? Я снова отмахнулась от дурных мыслей. Паранойя. Профессиональная деформация. Когда постоянно ищешь подвох в цифрах, начинаешь видеть его и в людях.

Дверь в переговорную открылась передо мной сама, словно приглашая на эшафот. За огромным столом из чёрного вулканического стекла уже сидели все. Пятеро мужчин в одинаково дорогих костюмах – наш совет директоров, которых я знала как облупленных. Семён Маркович, вечно потеющий и трусливый, но с мёртвой хваткой, когда дело касалось его дивидендов. Братья Одинцовы, наглые выскочки из девяностых, не до конца отмывшие свой первоначальный капитал, но отчаянно пытающиеся казаться аристократами. И остальные – безликая массовка, всегда голосующая так, как скажет Игорь. Их жадность, их амбиции, их тайные страхи – всё это было отражено в финансовых документах, которые я держала в своей голове, как в швейцарском банке.

Во главе стола, разумеется, сидел Игорь. Мой муж. Вечный подросток в дизайнерском худи, которое стоило больше, чем средняя зарплата в этой стране, и кроссовках, за которые иной коллекционер продал бы душу. Его лицо, обычно выражавшее лишь скуку или гениальное озарение, было непроницаемо, как забрало рыцарского шлема.

Но не он привлёк моё внимание. Рядом с ним, на месте, которое по негласному правилу всегда, все эти годы, принадлежало мне, сидела девушка. Юная, свежая, с пухлыми, явно подкачанными губами и огромными глазами, в которых плескался восторженный идиотизм выпускницы курсов по личностному росту. На ней было обтягивающее розовое платье, которое, казалось, вот-вот лопнет от натуги на её силиконовой груди третьего размера. Я знала её. Ева. Наша новая SMM-щица, которую Игорь нанял месяц назад, заявив, что нам нужен «свежий взгляд на диджитал-пространство». Она ворковала что-то ему на ухо, кокетливо поправляя белокурый локон, а он, мой муж, который ненавидел, когда к нему прикасаются, и вздрагивал, если я случайно касалась его руки, благосклонно кивал.

Холодок предчувствия превратился в ледяной ком, застрявший где-то в солнечном сплетении. Я молча прошла к столу и остановилась, глядя на Еву выжидающе, не мигая.

– Кажется, вы заняли моё место, – проронила я, и в наступившей мёртвой тишине мой голос прозвучал, как треск ломающегося льда.

Девушка вздрогнула, как напуганная лань, и испуганно посмотрела на Игоря. Он медленно, словно делая мне одолжение, поднял на меня глаза. Пустые, холодные глаза программиста, смотрящего на устаревший, неоптимизированный код.

– Присаживайся, Аня. Вон там, с краю, есть свободное кресло, – бросил он, лениво махнув рукой в сторону самого дальнего конца стола, места для стажёров и провинившихся.

Я не сдвинулась с места. Я смотрела на него, на неё, на трусливо отводящих взгляды членов совета директоров, которые вдруг страшно заинтересовались своими дорогими часами. Пазл начал складываться. Отвратительный, уродливый, пошлый пазл.

– Игорь, что здесь происходит? – я всё ещё пыталась сохранить лицо, апеллировать к логике, к здравому смыслу. – Если это какой-то идиотский розыгрыш, то он крайне неуместен. У нас через три дня встреча с азиатскими инвесторами, и я ещё не закончила презентацию.

– Встречи не будет, – его голос был ровным и безжизненным, будто он зачитывал сводку погоды. – Точнее, она будет. Но вести её будет Ева. Она теперь наш новый вице-президент по коммуникациям и стратегическому развитию.

Воздух в моих лёгких закончился. Вице-президент? Эта кукла, которая на собеседовании путала дебет с кредитом и на полном серьёзе считала, что EBITDA – это порода собак? Я рассмеялась. Коротко, зло, без капли веселья. Смех застрял в горле, как осколок стекла.

– Ты серьёзно? Игорь, мы можем обсудить твои… увлечения, – я выразительно, с головы до ног, окинула взглядом девицу, которая вжала голову в плечи, – в другом месте. Но не надо смешивать личное и бизнес. Ты ставишь под удар всё, что мы строили пятнадцать лет.

– Мы? – он впервые чуть приподнял бровь, изображая искреннее удивление. – Аня, не будь такой наивной. «Vector-Z» – это мой проект. Мой код, мои идеи. Ты была… – он на секунду задумался, подбирая слово, как будто решал, каким именно ножом меня пырнуть, – хорошим финансовым менеджером. Не более.

Каждое его слово было обдуманным, выверенным ударом под дых. Он не просто предавал меня как жену. Он обесценивал меня как профессионала, как партнёра. Он стирал пятнадцать лет моей жизни, моей работы, моих бессонных ночей, проведённых над отчётами и бизнес-планами, пока он «ловил вдохновение», играя в приставку.

– Хорошим… менеджером? – прошипела я, наклонившись над столом и уперевшись костяшками пальцев в холодное стекло. Мой голос опустился до опасного шёпота. – Я вытащила эту компанию из долговой ямы, когда твои «гениальные идеи» чуть не привели нас к банкротству! Я договаривалась с банками, когда они хотели отобрать у нас всё, вплоть до офисных стульев! Я находила инвесторов, я отбивалась от налоговой, я рвала глотки конкурентам! Я построила эту чёртову империю, пока ты играл в бога в своей цифровой песочнице! – чеканила я каждое слово, словно заколачивала гвозди в крышку его гроба.

Члены совета директоров съёжились в креслах, делая вид, что изучают узоры на стеклянной столешнице. Они всё знали. Они помнили. Но молчали. Потому что их акции, их бонусы, их тёплые места зависели от него, а не от меня. По документам я не владела ничем. Глупая, наивная ошибка, совершённая по любви и слепому доверию пятнадцать лет назад. Я верила ему. Верила в «нас». Какая же я была идиотка.

– Эмоции, Аня. Я же всегда говорил, что это твой главный недостаток, – Игорь вздохнул с деланым, театральным сожалением. Ева тут же сочувственно погладила его по руке. – Именно поэтому я и собрал сегодня совет. В связи с новой стратегией развития компании и оптимизацией управленческих процессов, должность финансового директора упраздняется.

Он произнёс это так буднично, так обыденно, будто сообщал, что в корпоративной столовой сегодня на обед рыба.

Тишина. Густая, вязкая, оглушающая. Я смотрела на него и не узнавала. Нет, я узнавала. Это был тот самый Игорь, который мог неделями не разговаривать со мной, потому что был поглощён кодом. Тот самый, который забыл про день рождения нашего сына, потому что у него был «сложный дебаггинг». Просто раньше его холодная, аутичная отстранённость была направлена на внешний мир. А теперь её острие развернулось против меня.

– Ты… что? – переспросила я, хотя прекрасно всё поняла с первого раза. Мне просто нужно было выиграть секунду, чтобы собрать себя по частям.

– Твоя должность упразднена, – повторил он медленно, как для умственно отсталой. – Функции финансового контроля будут переданы на аутсорс. Так эффективнее. Мы больше не нуждаемся в твоих услугах, Анна.

Ева рядом с ним едва заметно, торжествующе улыбнулась. Улыбкой победительницы. Я посмотрела в её пустые глаза и всё поняла. Она была не просто любовницей. Она была функцией. Новой, улучшенной версией «жены». Моложе, сговорчивее, без лишних амбиций и дурацких претензий на общее прошлое. Идеальный аксессуар для гения.

– Понятно, – выдохнула я. Внутри бушевал ледяной пожар, но снаружи я была спокойна, как айсберг. Я не доставлю им этого удовольствия. Я не буду кричать, плакать или бить посуду. Это не мой стиль. – В таком случае, мне нужно зайти в кабинет, забрать личные вещи.

– Не стоит беспокоиться, – Игорь кивнул на дверь, и только сейчас я увидела двух амбалов из нашей службы безопасности, которые стояли там всё это время. – Ребята уже всё собрали в коробку. Они проводят тебя до выхода. Чтобы избежать… недоразумений.

Это было последней каплей. Публичная порка. Унижение, доведённое до абсолюта. Меня, построившую эту чёртову компанию, вышвыривали из неё, как провинившуюся школьницу, под конвоем.

Я обвела ледяным взглядом всех присутствующих. Мужчин, с которыми заключала многомиллионные сделки, с которыми пила виски после удачных переговоров, с которыми отбивалась от рейдерских атак. Ни один не поднял на меня глаз. Предатели. Трусы. Стадо.

– Хорошо, – мой голос не дрогнул. Я развернулась и пошла к выходу. Спину я держала так прямо, будто проглотила арматурный стержень. Каждый мой шаг на высоких каблуках отдавался гулким эхом в моей голове. Шаг – пятнадцать лет жизни. Шаг – бессонные ночи. Шаг – сын, который почти не видел отца. Шаг – вера в то, что мы команда.

Охранники, два молчаливых шкафа, двинулись за мной. Молчаливые тени. Я шла по коридору, мимо стеклянных стен офисов, где сидели мои подчинённые. Они видели. Все видели. Кто-то отворачивался, кто-то смотрел с плохо скрытой жалостью, кто-то – с откровенным злорадством. Я чувствовала их взгляды на своей спине, как клеймо. В холле у лифта один из охранников протянул мне картонную коробку. В ней лежали мои вещи: фотография Кирилла в рамке, моя любимая кружка с надписью «Королева чёртового всего», пара книг по финансовому анализу и маленький кактус, который я сама вырастила из семечка. Моя жизнь, упакованная в дешёвый картон.

– Спасибо, дальше я сама, – бросила я, вырвав у него коробку.

Лифт нёс меня вниз, и с каждым этажом я чувствовала, как рушится мой мир. Небоскрёб, который я считала своим домом, своей крепостью, своим детищем, выплюнул меня на тротуар, как ненужный мусор.

До дома я добиралась на такси, тупо глядя в окно на проплывающий мимо город. Он больше не казался мне упорядоченной микросхемой. Он был хаотичным, враждебным, чужим. Шок начал отступать, уступая место холодной, звенящей, как натянутая струна, ярости. Ярость была знакомым и комфортным чувством. Она была конструктивна. Она была как чистая, концентрированная энергия, которую можно было направить в нужное русло. И я уже знала, каким будет это русло.

Квартира встретила меня звенящей тишиной. Слишком правильной, слишком стерильной. Когда-то я называла это порядком, теперь – отсутствием жизни. Игорь почти не бывал здесь в последнее время. Теперь я понимала, почему. На диване в гостиной, свернувшись в огромный пушистый клубок цвета мокрого асфальта, спал Сарказм. Наш мейн-кун. Точнее, мой. Игорь его терпеть не мог, называя «бесполезным источником шерсти и аллергенов». Кот приоткрыл один янтарный глаз, лениво окинул меня взглядом, не обнаружил в моём запахе ничего криминального, и, демонстративно зевнув, снова заснул. Его королевское невозмутимость немного успокаивала. В его мире ничего не изменилось.

Я прошла в комнату сына. Кирилл сидел за компьютером, в наушниках, полностью погружённый в свой мир. Ему было пятнадцать. Сложный, колючий, язвительный возраст. Он унаследовал мой острый ум и игоревский талант к технологиям. И мой сарказм, конечно же. Я молча постояла в дверях, глядя на его сосредоточенный профиль. Как ему всё это объяснить? Что отец, его кумир, гений кода, оказался обыкновенным, банальным предателем?

Кирилл, словно почувствовав мой взгляд, снял наушники и обернулся.

– О, ты сегодня рано, – заметил он, скользнув взглядом по коробке в моих руках. Его брови чуть сошлись на переносице. В свои пятнадцать он был наблюдательнее многих взрослых. – Сократили рабочий день за ударный труд?

– Можно и так сказать, – солгала я, пытаясь изобразить улыбку. Получилось, должно быть, отвратительно. – Голова разболелась.

– Ясно, – протянул он, не сводя с меня внимательного, взрослого взгляда. Он не поверил ни единому моему слову. Но не стал допытываться. Мой сын. Он всегда чувствовал, когда нужно промолчать. – Тогда закажем пиццу? Ту, с двойным сыром и пепперони, которую отец терпеть не может, потому что она «нарушает его кето-диету».

В его предложении было столько молчаливой поддержки, столько тонкого понимания, что к горлу подкатил ком. Я кивнула, не в силах вымолвить ни слова.

Пока мы ждали курьера, я разбирала коробку. Выставила на стол фотографию Кирилла, кружку, кактус. Остальное – ежедневники, ручки, бумаги – свалила в мусорное ведро. Прошлое. Архив. Сжечь.

Мы ели пиццу прямо из коробки, сидя на диване. Сарказм тут же материализовался рядом, гипнотизируя кусок с пепперони взглядом удава, готовящегося к броску.

– Он звонил? – вдруг спросил Кирилл, откусывая огромный кусок.

– Кто? – я сделала вид, что не поняла.

– Отец, – уточнил он с лёгким нажимом. – Он обычно бесится, когда ты уходишь с работы раньше него. Говорит, что это «нарушает корпоративную синергию».

Я вздохнула. Дальше врать было бессмысленно и глупо.

– Меня уволили, Кир, – произнесла я тихо, глядя на кота, который всё-таки умудрился стащить кружок колбасы и теперь с чавканьем его поглощал.

Кирилл замер с куском пиццы на полпути ко рту. Он медленно опустил его обратно в коробку.

– В смысле… уволили? – переспросил он так, будто я сообщила, что Земля на самом деле квадратная. – Тебя? Финансового директора? Это же… невозможно. Ты же и есть «Vector-Z».

– Моя должность упразднена, – отчеканила я, повторяя слова Игоря. Сейчас они звучали ещё абсурднее. – За ненадобностью.

Сын смотрел на меня несколько долгих секунд, анализируя информацию. Его лицо, обычно по-подростковому насмешливое, стало серьёзным и жёстким. В нём проступили черты, которых я раньше не замечала. Черты мужчины.

– Это из-за неё? – спросил он тихо, без вопросительной интонации, словно констатировал факт.

Я удивлённо подняла на него глаза.

– Кого «неё»?

– Ну, этой… новой прошивки. Силиконовой. Которую он притащил в офис месяц назад, – пояснил Кирилл с холодным презрением. – Я видел её фотки в его закрытом инстаграме. Она лайкает каждый его пост через три секунды после публикации. У неё там вместо мозгов, наверное, чип с автолайкером. Он, видимо, решил обновить не только софт, но и железо.

Я не знала, смеяться мне или плакать. Мой ребёнок, мой маленький гений, видел и понимал гораздо больше, чем я предполагала.

– Да, – коротко подтвердила я. – Похоже, что из-за неё.

Он помолчал, переваривая это. Потом поднялся, подошёл ко мне и сел рядом. Совсем близко. Неуклюже, по-мальчишески, обнял меня за плечи. Его объятия были тонкими, но на удивление крепкими. От него пахло пиццей, озоном от монитора и чем-то ещё, неуловимо родным. И в этот момент вся моя броня, вся моя холодная ярость, весь мой напускной цинизм дали трещину. Я прижалась к нему, уткнувшись лицом в его футболку с изображением какой-то анимешной героини, и впервые за весь этот кошмарный день позволила себе почувствовать боль. Не унижение, не злость, а острую, режущую боль предательства.

Я не плакала. Слёзы – это вода. Бесполезный расход ресурсов. Я просто сидела, вцепившись в своего сына, как в спасательный круг в ледяном океане. Он молча гладил меня по волосам. И эта неловкая, молчаливая поддержка была для меня важнее тысячи слов. Она была настоящей. Она была тем, ради чего стоило жить и бороться.

– Он ещё пожалеет об этом, мам, – вдруг произнёс Кирилл тихо, но с такой стальной уверенностью в голосе, что я подняла голову и посмотрела на него. В его глазах горел холодный, недетский огонь. – Очень сильно пожалеет. Обещаю. Я могу обнулить его настройки. Для начала – удалённо отформатировать все его девайсы. А потом… потом можно и до серверов компании добраться.