Хроника гнусных времен

– Тетя Нина, – затараторила Настя, – картошку чистить не нужно, мы ее запечем в масле, и дело с концом. Это же молодая картошка, зачем ее чистить! Мам, мы в кабинете почти все разобрали.

– Опять небось все выбросила, – проворчал Дмитрий Павлович. Он тер на своей терке лимон, мутный сок капал в широкую тарелку так смачно и кисло, что Кирилл сглотнул. – Юль, ты бы посмотрела, что она там наделала. Все на помойку отнесла или только частично?

– Пап, не бухти, – попросила Настя, – я жить, как вы, не могу, меня барахло во всех углах раздражает.

– Ну конечно. Тебя раздражает барахло. Очень богатая – старое барахло выбросить, новое купить.

– Пап, я нашла твою фотографию. Где тебя в пионеры принимают. Ты там толстый такой.

– Я не толстый, – возразил Дмитрий Павлович, – я упитанный.

– Ты у нас всю жизнь упитанный, – согласилась Юлия Витальевна.

– Не всю, – обиделся Дмитрий Павлович, – после армии я был очень стройный.

– Аполлон, – подтвердила тетя Нина, – от девчонок отбою не было.

– Юля, что делать с лимоном?

– Ничего. Оставь. Я засыплю сахаром.

– Будет лимонный пирог, – ни с того ни с сего громко объявил Дмитрий Павлович. – Так. Я пошел в гараж. Настя, потом поможешь мне прокачать тормоза. Я тебя тогда позову.

– Вы бы ту машину отдали Насте, – приказала тетя Нина, – у нее не машина, а гроб на колесах. Юля, почему вы не хотите отдать мамину «Волгу» Насте?

– Потому что я не стану на ней ездить, – отрезала Настя, – у нас хлеб есть?

– Нет. Сережка сходит. Или Владик съездит на своем велосипеде. Юля, Настина машина никуда не годится, а «Волга» еще вполне ничего.

– Я же не могу ее заставить!

– Можешь! Ты мать!

– Кажется, – пробормотал Кирилл, – мы когда-то это уже обсуждали.

– Можно еще разок обсудить, от нас не убудет. Кстати, тетя Александра утверждает, что вы хотели что-то украсть в ее комнате.

– Украсть? – поразился Кирилл.

– Украсть, – подтвердила Нина Павловна с удовольствием.

– Зачем тебя туда понесло? – спросил Настин отец, неожиданно переходя на «ты». – Что ты у нее в комнате забыл?

– Я ошибся дверью, – сказал Кирилл тоном раскаявшегося хулигана и двоечника, – я искал Настю и ошибся дверью.

– С тетей Александрой надо быть поаккуратней, – сказал Дмитрий Павлович, – она у нас…

– Человек сложный, – закончил за него Кирилл, – ее надо палкой вокруг дома гонять, а не осторожничать.

На него накинулись все сразу – Настя, ее родители и тетя Нина:

– Кирилл, так нельзя!

– Что это вы взялись ее воспитывать!..

– Ты бы лучше от нее подальше!

– Вы нам только проблемы создаете!

– Давайте я вам лучше прокачаю тормоза! – крикнул Кирилл в общем шуме, и все моментально смолкло.

– Пошли, – согласился Настин отец, – или лучше ты приходи минут через десять, а я пошел.

– Обед минут через сорок, – в спину ему сказала Юлия Витальевна.

– Хорошо, если часа через два, – поправила ее Нина Павловна. – Настя, найди Сергея и отправь его за хлебом. Или Владика. А Светлана пусть накрывает на стол. Кстати, где наша Муся? Она-то почему ничем не занимается?

– Она убирается в кабинете, тетя Нина. Сейчас закончит и придет.

Кирилл неслышно вышел из кухни. Ему нужно было быстро проверить предположение, которое пришло ему в голову, пока любящие родственники тихо беседовали о предстоящем семейном обеде.

Он быстро пошел по коридору, слушая, как Настя зовет Сергея, чтобы послать за хлебом, а тот отвечает, что ему не дают почитать и пусть за хлебом сходит Владик.

Владика нет, он уехал кататься на велосипеде. Тогда Света. Она тоже не может, потому что уже два часа принимает ванну, а потом еще будет укладывать волосы. Дядя Дима чинит машину, Кирилл ему помогает, а Соня возле матери, которая чуть не отправилась в мир иной.

Муся с пылесосом в руке попалась ему навстречу и бегло улыбнулась, прислушиваясь к препирательствам Сергея и Насти.

– Я могу сходить! – заговорила она уже в конце коридора.

Не семья, а черт знает что.

Усмехнувшись, Кирилл вошел в кабинет, где от чистоты легко дышалось, и ветер с залива раздувал занавески, и, присев на корточки, вытащил из книжного шкафа увесистый альбом. Некоторое время он смотрел его, потом захлопнул и сунул на место.

Все стало еще непонятней, чем было, и он не мог придумать никакого более или менее подходящего объяснения.

Он вдруг сильно забеспокоился, и в затылке стал потихоньку скапливаться тяжелый горячий свинец.

Он не знал, что делать дальше, и это было самое скверное.

Кирилл сидел в машине и по команде Настиного отца из ямы давил и отпускал тугую педаль, когда неожиданно затрезвонил мобильный, о котором Кирилл совсем позабыл.

Звонил его зам, чтобы поинтересоваться, как он проводит время в Дублине, и сообщить о том, что в питерском филиале все вроде бы налаживается.

– Какая у вас погода? – спросил зам бодро. – У нас все время тридцать градусов!

– И у нас, – неосмотрительно согласился Кирилл.

Зам помолчал – все в офисе знали, что в Дублине семнадцать и дождь, поскольку в отсутствие начальства не вылезали из Интернета, где посмотреть погоду было проще простого.

– Как вам отдыхается?

– Хорошо, спасибо. Игорь Борисович, вы маркетинговый отдел контролируете?

– Пока все в порядке.

– Что в порядке? – спросил Кирилл, раздражаясь. – Даже когда я был на месте, там никакого порядка не было! Они должны были найти все стенды и проконтролировать типографию. Это сделано?

– По-моему, да…

– По-вашему или да?

– Нажимай! – закричал из ямы Настин отец, и Кирилл послушно нажал на педаль.

Интересно, в яме слышно, о чем он разговаривает, или нет?

Зам начал что-то путано объяснять про типографию, про компьютеры, которые вчера целый день висели, про короткий день в субботу и еще про то, что начальник маркетингового отдела все должен сам знать.

– Хорошо, – подытожил Кирилл, – давайте так. Вы спросите у начальника отдела маркетинга, который все знает, а я спрошу у вас. Завтра перезвоните, пожалуйста.

Он всегда старался быть вежливым с подчиненными. Он знал совершенно точно – начальничья вежливость, особенно в определенные моменты, пугает и устрашает подчиненных куда сильнее, чем самая грубая ругань.

– Отпускай! – раздалось из ямы, и Кирилл снял ногу с педали.

– Вы меня поняли, Игорь Борисович? – спросил он в телефон и, удостоверившись, что тот все понял, попрощался.

Черт бы их всех побрал.

Работа требовала ежеминутного контроля, а у него не было человека, на которого он мог бы положиться. Замы были просто замы, никакой ответственности за судьбу фирмы они не несли и не хотели разделять ее с Кириллом. Им было и так хорошо. Зарплату он платил исправно, задачи ставил выполнимые и вполне понятные, а все остальное их не касалось. Если бы он предложил открыть филиал не в Питере, а в Курске или на Луне, они бы согласились. Если бы он прогорел, они бы не стали горевать. Ну, ошибся шеф, всякое бывает даже у таких пройдох, как он. Никто, кроме Кирилла, не хотел думать о том, что будет завтра и какие новые рынки им придется осваивать, чтобы не отстать от конкурентов, и что это будут за рынки, и как им придется на них работать. Это никого не касалось. Только его одного.

И это было трудно.

– Нажми! Ты что, спишь там?

– Не сплю. Я нажал.

– Сильней нажми!

Кирилл вдавил педаль изо всех сил.

– Отпускай!

Прошло несколько секунд, потом послышалось бормотание, шевеление, и Настин отец вылез из ямы.

– Кажется, сделали. Спасибо.

– Не за что.

– Как – не за что? За помощь.

Он старательно вытер волосатые короткопалые руки и посмотрел на Кирилла внимательно:

– Как там отдел маркетинга без тебя поживает?

– Как-то не очень. – Выходит, в яме все хорошо слышно.

– А ты кто?

Кирилл вздохнул:

– У меня бизнес.

– Что-то моя дочь никогда про твой бизнес не говорила.

– Может, она стеснялась?

– А что, он у тебя какой-то постыдный? Порнографический журнал, что ли, издаешь?

Кирилл засмеялся, вновь чувствуя себя женихом на смотринах у строгого родителя.

– Нет. Не издаю. Вы мне лучше скажите, Дмитрий Павлович, почему все так трясутся над тетей Александрой?

– Потому что она несчастная, – удивился Настин отец, как будто Кирилл спрашивал у него, почему трава зеленая, – у нее нет мужа, проблемы с сыном, со здоровьем…

– Кто сказал, что у нее проблемы со здоровьем? Она сама?

– Ну… это известно. Не знаю. А что она тебе далась? Ты бы отстал от нее, если не хочешь неприятностей Насте. Тетя ее теперь поедом есть станет.

– А с сыном у нее какие проблемы?

– Владик… бесшабашный такой. Пока папа был большой начальник, ему все прощали, когда папы не стало, прощать перестали, а он к этому не привык. Ему пятнадцать лет было, когда Борис ушел, и Влад как с цепи сорвался. Тетя меня вызывала каждый день, чтобы я с ним беседовал. Я беседовал, но что толку было от моих бесед! Он никого не слушал. И меня не слушал. А Борис сказал, что он больше про них ничего знать не желает, ни про жену, ни про детей. Он хотел все сначала начать, с чистого листа, так сказать.

– Ничего себе лист, – проговорил Кирилл тихо, – двое детей и жена, ни на что не годная.

Настин отец пожал плечами.

– Когда он ушел, это стало не его проблемой. – Кирилл улыбнулся, услышав эту фразу. – Владик несколько раз пытался с ним встретиться, на работу к нему бегал, его выгоняли, он на улице караулил, а Борис ему говорил, что не хочет разговаривать с ним – целая история. Соня как-то уговорила Владика перестать за ним бегать. Не знаю как. Но зато после этого Владик совсем неуправляемый стал. Да. Куда же я теперь «Волгу» дену? – вдруг спросил он сердито и с грохотом ссыпал инструменты в большой деревянный ящик. – Мне моя «девяточка» больше подходит.

– Продайте, – посоветовал Кирилл.

– Продайте!.. – пробормотал Настин отец. – Вам, молодым, только продавать и покупать. А если я продавать не хочу?

– Тогда пусть в гараже стоит.

– Сгниет в гараже-то!

– Тогда продайте.

– Ты что? – спросил Настин отец подозрительно. – Смеешься надо мной?

– Нет, – быстро сказал Кирилл, – а Соня? Она почему смогла Владика уговорить? Она на него имеет большое влияние?

– На Владика никто не имеет никакого влияния. Тетя его обожает и гордится им, как будто он нобелевский лауреат. А он газету на компьютере верстает. Добро бы газета была солидная, а то про какую-то рок-музыку! Тираж три экземпляра или около того. Однажды его в милицию забрали, я уже сейчас не помню, за что. Тогда он еще газету не верстал, а без дела шатался. Он ночь в отделении просидел, мы его по всему городу искали, и наконец Соня нашла. Она поехала за ним, но не домой привезла, а куда-то еще, на чью-то дачу, что ли. Они там были целый день и разговаривали. О чем, мы так и не узнали, только Влад после этого как-то… посмирнее стал. Не то чтобы за ум взялся, но притих. Она его и на работу пристроила. У них в больнице кто-то лежал, она их познакомила и уговорила взять его на работу. Она такая, наша Соня, – заключил Дмитрий Павлович неожиданно, – только с виду бледная и худая, а на самом деле – кремень. И мама ее любила.

Мама – это Настина бабушка Агриппина Тихоновна, сообразил Кирилл не сразу.

– Вы не знаете, Дмитрий Павлович, это ожерелье действительно дорогое?

– Нет, – резко сказал Настин отец, – не знаю и знать не хочу. Меня это не касается. Я вообще считаю, что обсуждать это глупо. Мама оставила каждому то, что считала нужным. Мы не бомжи, нам из-за наследства ссориться не пристало.

– Да вы и не ссоритесь, – заметил Кирилл.

– И не станем. Юля просила каких-то гвоздей, – пробормотал он, – нужно захватить, а то такой шум поднимется…

Он пошел к длинному верстаку, занимавшую одну из гаражных стен, и стал греметь инструментами, продолжая что-то бормотать себе под нос.

Гараж у Настиной покойной бабушки был знатный. Железные кованые ворота, смотревшие на улицу, были такой ширины, что из них вполне могла выехать карета, запряженная шестью лошадьми. В гараже было три машины: Настина «Хонда», блестящая ухоженная «Волга» и «девятка» Настиного отца. Машины стояли просторно, далеко друг от друга, так что при желании вполне можно было втиснуть еще одну. С улицы гараж не казался таким громадным. По всему периметру тянулись полки, на которых были разложены инструменты – все в идеальном порядке. Настя быстро приведет их в чувство, подумал Кирилл. Впрочем, может, и не приведет. Вряд ли она станет лежать под машиной, даже получив в наследство такой шикарный гараж.

Сам Кирилл с далеких дальнобойщицких времен под машиной никогда не лежал, всей душой возненавидев это занятие, и был счастлив, что может покупать себе машины, под которыми в принципе не нужно лежать.

– Ну что? – спросил Настин отец издалека. – Все осмотрел? Тогда пошли.

Они вышли из каменной прохлады гаража в раскаленное солнечное пекло, и Кирилл зажмурился.

– Пойду гвозди забивать. И есть уже хочется. Тебе не хочется?

– Хочется, – согласился Кирилл.

– Надо наших поторопить. Юлька есть никогда не хочет, – сказал он про свою жену и улыбнулся, – и всех, кто хочет, презирает. Ты скамейку сам починил?

– Сам.

– Молодец.

Он пошел к дому, а Кирилл остался на дорожке, чувствуя себя двоечником, которого неожиданно похвалил завуч.

У него было важное дело, но сделать его он собирался, только когда все семейство соберется за обедом и не сможет ему помешать. А пока…

– Ну что? – спросил насмешливый женский голос, и Кирилл обернулся как ужаленный. – Всем продемонстрировали, какой вы хороший мальчик?

Света. Черт бы ее побрал.

Не шевеля ни единым мускулом, она качалась в гамаке – руки за головой, совершенные ноги скрещены в щиколотках, золотистые волосы нимбом вокруг лица.

– Посидите со мной. Всем уже ясно, что вы святой. Скамейки починяете, папаше помогаете, с мамашей любезны. Сделайте перерыв.

– Какой еще святой? – себе под нос пробормотал Кирилл, подошел и сел рядом на теплую деревянную лавочку.

Света была безмятежна, как летний день, и никто бы не поверил, что она рыдала и говорила в трубу, что больше не хочет никаких темных дел. Тем не менее она рыдала и говорила.

– Ну, – сказала она, когда он вытащил сигареты, – что же вы?

– Что? – спросил он, не прикурив.

– Вы что, не собираетесь предложить сигарету даме?

Даме, может, и предложил бы, подумал Кирилл. Ему вдруг стало весело. Он вспомнил, что Настя Сотникова ни разу не взяла у него из пачки сигарету, все время ныряла за ними в свой необъятный портфель.

Он закурил сам и протянул Свете пачку вместе с зажигалкой.

– Да, – констатировала Света, – с манерами у вас проблемы. Я вас перевожу из ангелов в кандидаты. Будете кандидат в ангелы.

Она потянулась – он все держал перед ней пачку – как большое грациозное животное, вынула из-за головы золотистую от загара, длинную руку и наконец взяла у него сигареты.

– Полы вы тоже помыли вместо Муси?

– Какие полы?

– В бабушкином кабинете.

Он промолчал, разглядывая свою сигарету.

– Я всегда думала, зачем старухе кабинет? – Света закурила и, оттолкнувшись ногой, качнула гамак. – Ну что старуха может делать в кабинете? Она же не писала книг или картин! Она там сидела по полдня. Что она там делала?

– Может, ей вид из окна нравился, – предположил Кирилл, – или она там йогой занималась.

– А теперь там станет сидеть Настасья, – не слушая его, продолжала Света, – уж и порядок навела. Почему жизнь так несправедлива?

– А она несправедлива?

– Конечно. У нее все, у меня ничего. Почему?

– А чего вам не хватает?

– Мне всего не хватает, – вдруг сказала Света хищно и перестала качаться. – Работу свою ненавижу, но должна работать. Деньги обожаю, но их у меня нет. Мужика приличного и то нет. Смешно?

– Не очень, – сказал Кирилл.

– Вот, может, вас отобью у Настасьи. Хоть развлекусь.

– Не отобьете.

– Почему?

– Потому что мне не хочется, чтобы вы меня отбивали.

– Мало ли чего вам не хочется!

– Отбить можно того, кто хочет, чтобы его отбили, – сказал Кирилл назидательно, – а я не хочу. Поэтому не отобьете. Если хотите, давайте будем разговаривать нормально. Как люди. Если не хотите, то я пойду, пожалуй. Мне испанские танцы танцевать лень и не интересно.

– Значит, вы меня боитесь, – заключила Света гордо.

– Боюсь, – признался Кирилл, – вас не бояться – глупо. Ну что? Станем разговаривать?

– О чем мне с вами разговаривать? – вдруг крикнула она. Лицо сморщилось, губы набухли, нос стал неуместно большим, и Кирилл понял, что она сейчас зарыдает.

– Подождите, – сказал он торопливо, – не рыдайте. Я не хотел вас обидеть.

– Да неужели вы думаете, что меня может обидеть всякая… всякая дрянь вроде вас?! – снова закричала она и быстро вытерла слезы. – Неужели вы думаете, что я не понимаю, зачем вас сюда принесло?! У вас же на лбу написано, что вы решили поживиться! Вас здесь никогда не было, пока не было наследства, а теперь вы тут как тут, во все лезете, всех выспрашиваете, во все вмешиваетесь, шуточки какие-то отпускаете! Настасья дура, она не понимает, но я-то все вижу! Все!

– Я не понял, – осторожно проговорил он, – вы так за сестру переживаете? Хотите принять удар на себя?

– Какой удар? – всхлипывая, спросила Света.

– Меня.

– Вы не запудрите мне мозги, – сказала она и стала глубоко дышать, отчаянно стараясь больше не рыдать, – я не Настасья. У меня есть глаза. Бабушка была права – вы редкая сволочь. Не зря она ее предупреждала. Но разве Настя послушает!

Она говорила Кириллу, что он сволочь и дрянь, с таким удовольствием, что он подумал – это она себя убеждает. Ей легче будет смириться с фактом существования мужчины в жизни сестры, если этот мужчина окажется дерьмом.

Он даже похвалил себя за проницательность.

– Вы за Настю не волнуйтесь, – посоветовал он, – все будет в порядке.

– Зачем вы приехали?

– Затем, что меня пригласили.

– Нет, вы приехали, чтобы разнюхать, подходит вам это или не подходит.

В какой-то степени так оно и было, но Кирилл не собирался признаваться в этом Свете.

– Почему, почему Настасья такая дура?! И ей так везет! Все ее любят, дома ей оставляют, на работе ценят, а она просто дура!

– А вас кто не любит?

– Никто! Меня никто не любит. Меня любил только папа, но он погиб, и больше никого не осталось. Даже Сонька, идиотка, и та счастливее меня!

– Знаете что, – сказал Кирилл, – нельзя всех окружающих считать идиотами и придурками. В этом ваша ошибка. А Соня, насколько я могу судить, человек абсолютно несчастный. Так что успокойтесь. Вы целый день в гамачке полеживаете и ванны принимаете, а она мамашу сторожит и гадости всякие от нее выслушивает.

– Раз выслушивает, значит, заслужила, – ответила Света, – дайте мне сигарету!

– Возьмите сами. Я вам не гарсон в ресторане.

Она вытряхнула сигарету из его пачки. Ее глаза, уже абсолютно сухие, горели диким огнем, как у рыси.

Вот на кого она похожа. На рысь. Только кисточек на ушах не хватает.

– Наша святая Соня три года назад втюхалась в жуткую историю, – быстро сказала Света и выдохнула в лицо Кириллу дым. Он помахал рукой и чуть-чуть передвинулся на лавочке. – У них в госпитале лежал какой-то мужик. Она за ним ухаживала, мыла его, судна выносила – все очень романтично. И влюбилась. Дура. Наверное, на нее судна повлияли. И он в нее влюбился! Представляете?! – Света захохотала так, что поперхнулась дымом и долго кашляла, перегнувшись в гамаке. – Влюбился! В нашу Соню!

– Ну и что? – спросил Кирилл.

– Как будто в нашу Соню можно влюбиться! Господи! Ходячий шкаф с лекарствами, швабра, крыса! Вы видели ее лицо?! А нос? Этот крысиный хвостик вы видели?! Да ее надо в Кунсткамере показывать как образец урода, и надпись сделать, что это живая особь, а не фантазия этнографа! И она поверила, что он в нее влюбился, этот, который с суднами! И стала к нему на свидания бегать, и замуж собралась, и нам рассказала, какой он хороший, в Афганистане воевал или в Чечне, что ли! Хорошо хоть адрес свой ему не дала, дура!

– Да почему дура? – устав от Светиных эпитетов, спросил Кирилл. Нечто в этом роде он и предполагал, когда услышал, что тетя Александра говорит своей дочери про то, что она ее «тогда не пустила», и дочь ее теперь за это ненавидит. Теперь стало более или менее ясно, куда она ее «не пустила».

– Да потому что он был уголовник! – в лицо ему выкрикнула Света и опять захохотала. – Он был самый обыкновенный уголовник, а никакой не герой-»афганец»! Он у них прятался от ментов.

– Что?!

– То, – передразнила Света, очень довольная произведенным эффектом. Настин ухажер был явно ошеломлен и, пожалуй, испуган. Отлично. Пусть теперь думает, что попал в криминальную среду. Такие, как он, боятся всего на свете, так что, может, завтра его здесь и не будет. – Этого козла повсюду искали, а он в это время с Сонькой в госпитале отдыхал. Если бы вы знали, какой у нас был грандиозный скандал! Сонька хотела отравиться, тетя Александра была в истерике, Влад бегал от одной к другой, вытаращив глаза, моя мать у них жила, тетя Юля доставала антидепрессанты, бабушка всеми руководила отсюда – полный вперед.

– Постойте, – спросил Кирилл, быстро соображая, – откуда это стало известно, что он уголовник? Его забрали в милицию?

– Нет. Не успели. Его фотографию в газете поместили. Он был знаменитый уголовник, не так, чтобы мелочь какая-то. И по фотографии его узнали.

– Кто? Кто узнал его по фотографии? Соня?

– Соня, – согласилась Света с удовольствием, – она увидела эту фотографию и побежала в аптеку, димедрол покупать, чтобы отравиться.

– Зачем в аптеку? У нее на работе мало димедрола?

– Она была не на работе, а дома. Да это не имеет никакого значения! Господи! Владик ее засек с этим димедролом, вызвали «Скорую», сделали промывание желудка и отвезли в психушку. Вот вам и Соня, божий одуванчик. Из-за уголовника димедролом травилась!

– И больше она с ним не виделась?

– Ну конечно, не виделась! Когда она вернулась на работу, его и след простыл. Сбежал. Смылся. Исчез. Оставил с носом не только Соньку, но и ментов.

– Был скандал?

– Да не было никакого скандала! Кому какое дело в больнице, психическая санитарка или нет! Как задницы вытирала, так и продолжает вытирать.

– Разве она санитарка?

– Да что вы привязались! – возмутилась Света, поскольку Кирилла все время тянуло в другую сторону, не в ту, в какую хотелось Свете. – Она медсестра, а это одно и то же.

Кирилл вытащил из пачки еще одну сигарету и прикурил ее от предыдущей, чего никогда в жизни не делал, любя свое драгоценное здоровье.

– Газета как называлась?

Света посмотрела с недоумением. Рассказав про Соню, она вдруг совершенно успокоилась и даже повеселела, словно обрела почву под ногами.

«Пусть я какая угодно, но я-то никогда не влюблялась в уголовников и не травилась из-за них димедролом» – вот как она выглядела.

– Газета? – переспросила она. – Какая газета? А, газета… Я не помню точно. То ли «Милицейские новости», то ли «Вестник милиции», то ли «Милицейский боевой листок». Нет… «Милицейская газета», вот как она называлась! А что?

Кирилл пожал плечами.

– Так что вы с нами лучше не связывайтесь, – посоветовала Света весело, – мы, видите, какие? С уголовным элементом общаемся, а потом нас в психушки забирают. Поэтому Соня гадости не зря выслушивает. Если бы она на Востоке жила, ее бы после такого в бочку с дерьмом посадили на всю оставшуюся жизнь.

– Она и так в ней сидит, – сказал Кирилл, морщась, – а почему тетя Александра говорит, что этоона ее не пустила?

– Да потому, что именно тетя обнаружила, что он уголовник. Вот и все.

Ему хотелось вскочить и побежать, но он заставил себя сидеть спокойно. Все равно сделать ничего нельзя. По крайней мере, пока. Черт побери, почему он не приехал на машине! Все равно конспиратор из него – никакой, не зря он говорил Насте, что на голливудского мастера перевоплощения явно не тянет.

Так. Ладно. Попробуем зайти еще с одной стороны.

– Значит, Соня вовсе не Соня, а Изольда. Только Тристан малость подкачал, – сказал он шутливо, и Света уставилась на него с изумлением, – что вы так смотрите?

– Вы что? – спросила она. – Высокообразованный?

– Я низкообразованный, – признался Кирилл, – а вы, юная леди? Вы какая?

Прием сработал моментально. В одну секунду Света позабыла о Соне, перестала таращиться и улыбнулась обольстительной улыбкой.

– Я всякая, – призналась она и облизнула губки, – я разная. Вы хотите узнать, какая я?

– Хочу, – сказал Кирилл храбро, – вот, например, я очень хочу знать, где работают такие красивые девушки?