Человек-звезда. Жизненный путь Гая Юлия Цезаря
- -
- 100%
- +
Именно при Гае Марии единственным знаменем-штандартом римского легиона, приученного им действовать, в новом, рассредоточенном, когортальном, строю, стал орел (лат. aquila) – золотое или серебряное изображение птицы римского верховного бога-громовержца Юпитера – на древке, к которому за боевые заслуги части постепенно прикреплялись металлические фалеры (медали), кольца, венки и таблички. Как писал римский писатель иудейского происхождения Иосиф Флавий:
«<…>за ними (римскими полководцами – В. А.) несли знамена и посреди них орла, которого римляне имеют во главе каждого легиона. Как царь птиц и сильнейший из них, орел служит им эмблемой господства и провозвестником победы над всяким врагом, против которого они выступают» («О войне Иудейской»).
Римский конный воин
До реформы Мария штандартом римского легиона, наряду с изображением орла, могли быть и иные изображения – волчицы, коня, кабана, льва, быка, богини победы Виктории и даже легендарного человекобыка Минотавра. Но Гай Марий и здесь ввел столь любимое им единообразие. Хотя следует заметить, что изображение орла варьировалось от легиона к легиону (в отличие от орлов на древках полковых знамен армий наполеоновской империи, введенных гениальным корсиканцем в подражание Марию). У более мелких подразделений римской армии – когорт, манипулов, центурий, кавалерийских турм – имелись свои боевые значки, отличавшиеся от легионных.
Знаменосцы носили поверх шлемов и доспехов шкуры хищных зверей – волков, медведей иль львов (в подражание легендарному эллинскому герою Гераклу, превращенному римлянами, при посредстве этрусков, в солдатского бога Геркулеса). Впрочем, довольно об этом…
Обновленное и упорядоченное в результате проведенных Марием реформ римское войско стало идеальным инструментом в руках одаренного командующего, обеспечивающим ему силу и влияние, как в дни войны, так и в дни мира. Новые римские легионеры, воины-«контрактники», подрядившиеся тянуть солдатскую лямку шестнадцать лет подряд, в корне отличались от прежних – мобилизованных на время поселян, стремившихся как можно скорее закончить войну и вернуться домой, возделывать свои пашни, сады, огороды и виноградники. Легионеры нового римского войска нуждались в удачливом полководце, выигрывающем многочисленные сражения и обеспечивающем своих солдат богатой военной добычей. Военные же успехи их полководца в решающей степени зависели от них, солдат, от их храбрости, стойкости и дисциплины. Эти присягавшие на верность не «римскому сенату и народу» вообще, а своему предводителю (или, по-латыни – «дуксу», dux), профессиональные воины на протяжении шестнадцати лет своей службы «по контракту» не особенно задумывались над тем, против кого им обращать свои короткие обоюдоострые мечи-гладии[30] и тяжелые длинные дротики-пил(ум)ы.
Римские боевые значки
Римские знаменосцы
«Контратнии» задавались совсем другим вопросом: ради кого или ради чего им это делать, и сами давали себе ответ на тот вопрос: ради своего полководца, чью клиентелу они фактически составляли и чей образ, собственно говоря, и олицетворял для них «Отечество», которое они присягали защищать от врагов внешних и внутренних; ради золота, серебра и собственной сельской усадьбы на собственном клочке земли в Италии по истечении срока службы. Ополченцы республики – преимущественно мелкие земельные собственники – превратились в навербованных из неимущих «пролетариев» (и потому весьма озабоченных вопросом своей социальной защищенности по окончании контракта) наемников удачливого «дукса» – «кондотьера» (если употребить термин, принятый в уже не античной, а средневековой Италии), «полевого командира» или, если угодно, «владельца ЧВК» (если употребить термин начала нашего, XXI века). Эти честолюбивые «полевые командиры» (вне зависимости от того, происходили ли они, как сам Гай Марий, из простонародья, из аристократов или «всадников») де-факто, хоть и исподволь, но очень быстро, образовали новый, совершенно отдельный от традиционного нобилитета, слой чисто военной аристократии, со своими специфическими корпоративными интересами.
Впоследствии Цезарю, племяннику Мария, будет суждено пожинать плоды посеянного его дядей, причем на том же самом театре военных действий, в северном приграничье Римской державы.
Практические результаты проведенной Марием реформы римской армии не заставили себя ждать. В двух поистине грандиозных сражениях – при Аквах Секстиевых (ныне – Э-ан-Прованс, на территории Южной Франции) в 102 и при Верцеллах (ныне – Верчелли, на территории Северной Италии) в 101 году до Р. Х., не уступавших по размаху и по численности вовлеченных в них противников крупнейшим сражениям войн Рима с Карфагеном, Македонией, Сирией, Понтом и другими «развитыми» государствами античного мира, обновленное Марием римское войско нанесло германо-кельтским «вооруженным мигрантам» настолько сокрушительное поражение, что сегодня его назвали бы геноцидом (или, по крайней мере, этноцидом)[31]. Гордые и свободолюбивые германские (и, надо думать, кельтские) женщины разбивали головы своих детей о повозки, соединенные в укрепления на колесах-«вагенбурги», прежде чем вонзить себе в сердце меч (чтобы избежать римского плена самим и избавить от тяжкой рабской доли свои порождения). Устроенная римлянами «варварам», пришедшим с севера, «кровавая баня» была столь чудовищной и истребительной, что после этой массовой резни от народа тевтонов осталось лишь название, которое стали с тех пор применять как собирательное для обозначения германцев (а впоследствии – немцев) вообще (отсюда – Тевтонский, то есть – Немецкий, орден и т. д.). Судьба амбронов «со товарищи» была немногим лучше. Впрочем… «кровь давно ушла в землю. И там, где она пролилась, уже растут виноградные гроздья.» (Михаил Булгаков. «Мастер и Маргарита»).
Победоносный Марий, прославляемый на все лады своими легионерами, досыта напоившими свои остро отточенные гладии и пилумы горячей кровью северных «варваров» (а также «варварок» и «варварят») и обратившими недобитых побежденных в рабство, с триумфом вступил в «Вечный Город» на Тибре.
В Риме друзья безродного триумфатора, невзирая на то, что угроза Отечеству, казалось бы, была им полностью устранена, добились (вопреки неписаной конституции Римской республики), избрания победителя консулом на шестой срок подряд…
Именно в год шестого консульства Гая Мария родился его племянник Гай Юлий Цезарь.
5. «Популяры» против «оптиматов»
В тот же самый год Марий, однако, «потерял лицо», и притом – самым недостойным образом. Сын латинского земледельца, отважный воитель, умный и энергичный полководец, пламенный народный трибун, «вождь и заступник обездоленных», рупор и лидер «популяров», в одночасье предал своих сторонников и изменил своим политическим целям… если только имел таковые. Имелись ли принципы у людей его типа, и если да, то к чему они сводились? И как эти принципы можно было бы сформулировать? К чему вообще стремилась и чего хотела партия «популяров», возглавляемая, как принято считать, Гаем Марием – «сыном трудового народа»?
Бой гладиаторов (изображение на римском бронзовом сосуде)
Говоря о «партиях», существовавших в поздней Римской республике, нам ни в коем случае не следует считать их некими аналогами современных политических партий. У римских «партий» не было ни предвыборных платформ, ни партийных уставов, ни партийных билетов, ни партийных съездов, ни партийных конференций, ни партийных программ, ни прочих партийных документов, обязательных к исполнению. Люди, объединявшиеся в римские «партии», имели только общие интересы. Но эти интересы могли изменяться (и изменялись) с течением времени и под влиянием обстоятельств.
Римский нобилитет состоял из очень и не очень крупных (но все-таки не средних) знатных землевладельцев. Однако наличных денег у нобилей было мало (ведь они не желали продавать свои земли, как основу их экономического и, соответственно, политического могущества, и вели в своих обширных поместьях натуральное хозяйство). А потребности у господ аристократов были немалые, им требовалось и того, и этого, день ото дня – все больше и больше. Они считали себя прямо-таки обязанными сохранять все внешние признаки своего высокого положения, как достойных представителей знатного сословия, своей фамильной гордости и чести (как говорится, «лопни, но держи фасон!»). Льстить массам оборванцев-избирателей, подкупая их, так сказать, «гуманитарной помощью» – раздачами продовольствия, организацией пиров для бедных сограждан, ристаний на колесницах (столетиями разделявших римлян на цирковые партии «зеленых», «синих», «красных» и белых», чем-то напоминавших группировки современных спортивных – прежде всего, футбольных» – «фанатов» и дававших власть имущим дополнительную возможность разделять своих подданных и властвовать над ними), гладиаторских игр, театральных постановок…
В-общем, «хлеба и зрелищ» (лат. panеm еt circеnsеs), как писал римский поэт-сатирик Марциал, или, точнее, «хлеба и цирковых представлений». Кроме подкупа избирателей, нобилям необходимо было оказывать «материальную поддержку» своим политическим сторонникам и союзникам. Для этого нобили также постоянно нуждались во все больших суммах денег. Известный «денежный мешок», ростовщик и спекулянт недвижимостью Марк Лициний Красс (отпрыск состоятельного плебейского рода, вошедший в историю, прежде всего, благодаря своей победе над вождем восставших рабов Спартаком и своему поражению, понесенному от парфян, от чьих рук Красс и погиб) утверждал, что не назовет богатым никого, кто не в состоянии содержать на собственные средства армию (или хотя бы легион). А уж Красс-то наверняка знал, что и о чем говорил…
Колесничные бега на арене римского цирка
Закон строжайше запрещал членам сенаторского сословия, как высшего в Римской республике, заниматься торговлей и денежными операциями. Обойти этот закон господа сенаторы пытались, предаваясь этим запретным для них видам экономической деятельности не от собственного имени, а через подставных лиц более низкого звания. Вследствие чего все финансовые операции и товарообмен сосредоточились в руках не сенаторского сословия (лат. ordo sеnatorius), а другого, в принципе, не менее могущественного, социального слоя – упомянутых выше «эквитов»-«эквесов», римских «всадников», или «всаднического сословия» (лат. ordo еquеstеr)[32].
Римские «всадник» (слева), сенатор (в центре) и народный трибун (справа)
Чтобы стать римским «всадником» и получить право на ношение узкой пурпурной полосы на одежде и золотого кольца на пальце, необходимо было иметь соответствующий ценз, равный четыремстам тысячам сестерциев (для сравнения: сенаторский ценз превышал «всаднический» более чем вдвое, составляя миллион сестерциев). Сестерцием именовалась римская серебряная монета, первоначально весившая один скрупул (1,137 грамма) и равная половине денария, или динария. Дословно «сестерций» означает «половинa трех» (лат. sеmis + tеrtius), то есть «два с половиной» (по аналогии с нашим русским выражением «пол-третьего», то есть «два часа тридцать минут»), поскольку в период с 268 по 217 год до Р. Х. сестерций был равен двум ассам и одному семису (лат. Semis – половине асса). Отсюда и происхождение символа сестерция – IIS, то есть «два асса (II) и семис (S), – ставшего прообразом всем известного в наши дни символа американского доллара – $. В общем, вопрос причисления к «всадникам» был чисто денежным вопросом. В качестве банкиров усердно занимавшиеся ростовщичеством «эквиты» держали в своих руках торговлю и промышленность, в качестве «публиканов» (откупщиков налогов)[33] они часто объединялись в товарищества – корпорации, систематически занимавшиеся крупномасштабным грабежом римских провинций. Причем нередко, выражаясь современным языком, инициировали пересечение и сочетание различных практик разрешения корпоративных разногласий. У больших денег, как всегда и везде, был запах крови, хоть и принято считать, что «деньги не пахнут» (или «нон олет», как говорили римляне)…
Ни один из вышеупомянутых высших слоев римского общества, ни сенаторы, ни «всадники», не был заинтересован в принципиальном и всеобщем перераспределении собственности. И когда речь заходила о решающих вопросах, вроде подавления восстаний рабов или бунтов свободных бедняков, о защите государственных границ или об усмирении мятежных вассалов вроде Югурты, между именитыми сенаторами и неименитыми «всадниками» воцарялось трогательное единство.
Совсем иначе обстояло дело, когда речь заходила о разделе военной добычи или о дележе власти. Тут уж сенаторы и «всадники» были друг к другу беспощадны.
Старая сенаторская должностная (или, если угодно – служилая) знать, консервативная, чванливая и думавшая, прежде всего, о сохранении своих привилегий, связанная в единое целое родственными связями, кумовством и непотизмом, общностью интересов и разного рода «коррупционными схемами», составляла ядро политической клики (лишь условно именуемой позднейшими историками «партией») так называемых «оптиматов». Эти «превосходные», или «наилучшие», опирались на политическое могущество сената.
Противостоящая «оптиматам» группа «популяров», стремившаяся опереться на народное собрание[34] и выступавшая от его имени, собрала в своих рядах виднейших представителей римской финансовой олигархии, став орудием претворения в жизнь замыслов этих «денежных мешков». Главными пунктами, по которым расходились точки зрения обеих «партий», были неизменно крайне острые, насущные проблемы, в первую очередь – перераспределение государственной власти в пользу «новых людей» и аграрный, то есть земельный, вопрос, направленный своим острием, прежде всего, против знатных латифундистов (которых русский публицист эпохи Грозного Царя Иван Пересветов назвал бы «ленивыми богатинами»).
Сестерций
«Безродные» римские финансисты предпочитали, особенно на первых порах, «не высовываться», действовать украдкою, исподтишка, руками других людей, своих вольных или невольных марионеток, публично выступавших за реализацию скрытых замыслов манипулировавших ими закулисных кукловодов. В качестве рупора, озвучивавших требования рвавшихся к власти плутократов, остававшихся в тени, выступали как обедневшие молодые аристократы (например, братья Тиберий и Гай Гракхи), более или менее охотно бравшие на себя предназначенную им кукловодами роль – порой из идеалистических побуждений (искреннего стремления облегчить положение сограждан, обделенных милостью Фортуны); порой – тревожась за судьбу Отечества, лишающегося своих защитников, разоряемых алчными богачами, что день ото дня снижало обороноспособность республики; порою же – из вполне понятного желания прославиться либо из чисто карьерных соображений, так и «новые люди» вроде Гая Мария. Об этом красноречиво свидетельствуют события 100 года до Р. Х.
В Римском государстве, по законам которого обратиться напрямую (или, по-латыни – апеллировать) к народу значило совершить преступное деяние, дозволение кому-либо из граждан все-таки сделать это, нуждалось в четком юридическом обосновании. «Ius agеndi cum plеbi, то есть – право вести переговоры с народом и созывать народное собрание, было исключительной привилегией учреждения, право на которое плебеи обрели в борьбе с патрициями на заре римской истории, а именно – упомянутого нами выше народного трибуната, именовавшегося иногда для краткости просто трибунатом.
Различной формы орлы римских легионов
Народные трибуны избирались для защиты интересов плебса. Дверь их дома должна была оставаться открытой денно и нощно, чтобы к трибунам могли беспрепятственно входить сограждане, ищущие у них совета и защиты. Трибуны обладали огромной, хотя и весьма своеобразной, властью. Они не могли повелеть сделать то-то и то-то (и в этом смысле не были магистратами). Однако же народные трибуны могли повелеть, чтобы то-то или то-то не было сделано. Данная их прерогатива, придававшая ключевое значение институту народных трибунов в рамках римской государственной системы сдержек и противовесов, называлась «правом вето». Произнесенное народным трибуном в сенате слово «вето» («Запрещаю») могло парализовать все действия римского государственного аппарата, отменить любой закон или подзаконный акт (за исключением постановления цензора или диктатора) и вообще приостановить весь ход римской государственной машины. Народный трибунат был эффективным тормозом государственному произволу в интересах (простого) народа и серьезным противовесом претензиям аристократического римского сената на безраздельную власть. Не зря даже на «сигнумах» – боевых значках – «всегда непобедимых (pеr dеfinitionеm[35])» римских легионов красовалась аббревиатура S. P. Q. R., расшифровываемая как SENATUS POPULUS QUE ROMANUS, СЕНАТУС ПОПУЛУСКВЕ РОМАНУС, то есть «РИМСКИЙ СЕНАТ “И НАРОД” (курсив наш – В. А.».
Необходимость института народных трибунов как неотъемлемой части римской государственности за долгие столетия своего существования прочно укоренилась в правовом сознании римлян. Даже внучатый племянник и приемный сын Гая Юлия Цезаря – император Август – хотя и обладал фактически самодержавной монархической властью, официально обосновывал свое полновластие не, скажем, «Божественным произволением», или «милостью Божьей», но тем, что как римский сенат вручил ему высшую государственную власть – «проконсульский империй» (лат. impеrium proconsularе), так и римский народ – полномочия народного трибуна (лат. tribunitia potеstas).
Действовавшие неизменно «в тени» финансисты не сомневались в необходимости привлечения, в политической борьбе с сенаторским сословием, на свою сторону народных трибунов, сделать их рупором политических требований партии «популяров».
Политические перипетия этой борьбы были крайне сложны и запутаны. Не подлежит сомнению одно – борьба носила крайне ожесточенный характер. Обе стороны не стеснялись в выборе средств, в борьбу были втянуты не только верхушка, но и широкие массы римских граждан, понимавших, что речь идет об их коренных интересах.
Народные трибуны Сатурнин и Главция (Главкия), два видных сторонника партии «популяров», внесли на рассмотрение сената два законопроекта, вызвавшие большое общественное внимание и волнение. Первый законопроект предусматривал значительное снижение цен на хлеб в интересах городского плебса (которому даровые хлебные подачки от власть имущих доставались не ежедневно, а лишь от случая к случаю). Второй касался распределения земли. Сатурнин и Главция предложили безвозмездно наделить каждого ветерана армии Гая Мария земельным участком размером в сто югеров[36] на территории римской Африки (отвоеванной в свое время «ромулидами» у карфагенян) либо же отвоеванных «энеадами» у кимвров и тевтонов «со товарищи» областей Галлии (хотя последние, собственно говоря, принадлежали галлам, римлян это мало волновало).
Оба законопроекта должны были поразить крупных аристократов-латифундистов в самое сердце. В воздухе Града на Тибре, раскинувшегося на семи холмах – Авентине, Виминале («ивовом холме»), Капитолии, Квиринале (посвященном богу войны Квирину-Марсу), Палатине, Целии (названном в честь этрусского «полевого командира» Целеса Вибенны, получившего, в благодарность за военную поддержку, оказанную одному из римских царей, территорию холма для поселения ветеранов своего военного отряда) и Эсквилине – запахло грозой…
Обе стороны вознамерились отстаивать свои жизненно важные интересы всеми доступными им средствам. Плебс явился на избирательное собрание (или, по-латыни – «комиции»), вооруженный дубинками, но столкнулся с навербованными сенаторской кликой бандами громил-боевиков, явившихся также не с голыми руками. Произошли уличные столкновения, пролилась кровь римских граждан, тела убитых в схватках сторонников обеих партий усеяли мостовые «Вечного Города». Жирную черту под беспорядками подвели, наконец, «контрактники» Мария, появившиеся на столичном «театре военных действий» в полном вооружении. Убежденный этим «последним доводом», или, как говорили римляне, «ultima ratio», сенат принял оба законопроекта. Однако это было только полдела. Теперь было необходимо провести принятые законопроекты в жизнь. Сатурнин был повторно избран народным трибуном. Главция же метил куда выше. Он вознамерился стать консулом, чтобы окончательно гарантировать осуществление задуманного.
Беспорядки не прекращались. «Вечный Город» содрогался от охватившей его форменной оргии поджогов, политических убийств и столкновений вооруженных шаек боевиков противоборствующих сторон. Сенат решил, наконец, что настал час решительных действий и объявил Отечество в опасности. Произнесением ритуальной формулы: «Да позаботятся консулы о том, чтобы государство не понесло ущерба…», означавшей, выражаясь современным языком, введение чрезвычайного положения, вся полнота власти была передана консулу Гаю Марию, обязанному теперь «по должности», «невзирая на лица», силой оружия усмирить гражданскую смуту.
Великий полководец подчинился. Он приказал связанным с ним клятвой верности «контрактникам» осадить своих недавних друзей и «товарищей по партии» Сатурнина и Главцию, пленить их и убить на месте в его, Мария, присутствии. Хотя впоследствии Гай Марий (если верить анналистам) и утверждал, что не имел к убийству обоих смутьянов никакого отношения…
Раздача зернового хлеба в Древнем Риме
Что же, в сущности, произошло? Да ничего особенного (подобное случалось в «Вечном Городе» и раньше – достаточно вспомнить хотя бы трагическую судьбу других «народных заступников» – братьев Тиберия и Гая Гракхов). Но, изучив вопрос внимательнее, понимаешь, что наделение ветеранов армии Мария землей в провинциях нанесло бы немалый ущерб не только интересам аристократов-латифундистов из сенаторского сословия, но и интересам откупщиков и финансистов из сословия «всадников». Сатурнин и Главция, мягко говоря, «зарвались», зашли слишком далеко – в этом мнении «оптиматский» сенат сходился с «популярской» оппозиций. Сойдясь во мнении, они «свистнули» своему верному сторожевому псу Гаю Марию, сказали ему «Фас!» (конечно, по-латыни) и проследили за тем, как он загрыз обоих «левых[37] радикалов», обезглавив тем самым народное движение и несколько снизив общественный накал (хотя бы на некоторое время)…
Впрочем, за подобные услуги обычно не приходится ожидать благодарности. После того, как «вышедший из народа», «народный» консул послушно сделал порученную ему правящими олигархами «грязную работу», как «оптиматы», так и «популяры» могли со спокойной душой и совершено безнаказанно, сколько угодно, хулить и злословить «презренного» Мария, «запятнавшего свои руки кровью сограждан».
Ставшему в одночасье политическим банкротом Гаю Марию пришлось покинуть Рим. На некоторое время…
6. «Высшая школа демагогии»
Военно-политические события, свидетелем и современником которых Гай Юлий Цезарь был на протяжении первых пятнадцати лет своей бурной и переменчивой жизни, характеризовались беспримерной жестокостью практически всех своих участников. «Гражданский мир», временно воцарившийся между сенатской партией и «всадническим» сословием после ликвидации Марием «левых радикалов» Сатурнина и Главции, оказался, как и следовало ожидать, крайне непродолжительным. Трудности, вызванные охватившей Рим «ползучей» (или, выражаясь современным языком», «гибридной») гражданской войной, усугублялись внешнеполитическими осложнениями, беззастенчиво используемыми представителями правящих кругов в своих интересах.
Римская республика была поставлена на грань уничтожения так называемой «Союзнической войной» – вооруженной борьбой италийских племен и народностей за равноправие с римлянами, ибо Рим обращался со своими италийскими «союзниками» не как с равноправными партнерами, но как с колониальными народами, прикованными к римской державной колеснице. А тут еще и воинственный царь Понта – Митридат (тезка несчастного раба, прибитого к кресту за непочтительное слово о гении своего хозяина, из Петрониева «Сатирикона»), у которого, как говорится, «меч так и чесался в ножнах», всерьез взялся за ликвидацию римской гегемонии на Востоке, приветствуемый, как освободитель от ненавистного римского ига, населением (мало)азиатских эллинистических государств, не исключая бывшего Пергамского царства, раболепно следовавшим дотоле в фарватере Рима.