Королевский долг

Вопросы коронации

Трубы гремят и замолкают. Остается только ровный, еле слышный рокот огромного барабана. Это была находка мэтра Валенти – чтобы герольд объявил, протрубили трубы, но Ее Высочество не выходила сразу. Тихий рокот барабанов… а потом тишина и принцесса в бело-золотом, сверкающем платье выходит на фоне потемневших старинных гобеленов.

Красиво задумано, и получилось еще лучше.

Бланка красавица, что и говорить. И в этом платье она чисто сказочная принцесса. Которая вот-вот станет вполне реальной королевой – сегодня день ее совершеннолетия и коронации. Сегодня она перестанет быть высочеством, и станет величеством, и поэтому праздник.

Я стою в огромном зале, улыбаюсь, любуюсь сестрой. Нет, что ни говори, а хорошо, что королевой станет она. Не люблю я это все. Она конечно прекрасна и воздушна, но я-то знаю, как она с мэтром Валенти репетировала этот выход, и речь, которую она сейчас произнесет, и… вот, произносит.

На таких церемониях каждый шаг выверен и отточен, каждый жест, каждое слово сперва обдумано, отрепетировано…

Дворяне и богатые купцы, удостоенные высокой чести видеть это представление смотрят сияющими глазами, но я замечаю, что некоторые поглядывают на меня. И от этого становится кисло, и моя улыбка теряет искренность.

Я не волшебник, но я хорошо знаю, что они думают. Я мужчина, я старше, но коронуется Бланка – этого уже довольно, чтобы вся эта свора косилась на меня, и думала о том, какие выгоды можно извлечь, если начать мутить воду. Я сегодня целый день ловлю на себе такие взгляды.

Противно! Осторожные взгляды, осторожные слова, осторожное сочувствие… мол, как вы, ваше высочество, полагаете – из ее высочества получится хорошая королева? Впрочем, конечно хорошая, но вот…

И глаза – голодные, ждущие, жадные.

Мэтр Валенти мне еще за месяц до этого цирка говорил, мол, будьте очень осторожны, ваше высочество…

Дело в том, что наш с Бланкой папаша, славный король Виттерио, в завещании вполне однозначно указал, что наследовать должна Бланка. Почему он так сделал? Почему назначил наследницей младшую девочку? Кто ж знает… Мама наша умерла вскоре после того, как родилась будущая наследница, и отец тогда же и написал завещание. Люди думают, что от горя после смерти жены… наверное, они правы, но мне кажется, что с тех пор у него была возможность передумать. Если б это было решение момента, он мог бы и все переписать, он правил еще пятнадцать лет. И меня вовсе не забывал и не обижал, что бы там ни твердила молва…

Потом весь год от смерти отца до совершеннолетия Бланки я выслушивал разные намеки. Моя б воля – я б и на коронацию не пошел бы. Сестра поняла бы, а терпеть эти взгляды – сочувствие-ожидание-презрение – лучше уж поехать к озеру и стрелять уток!

Но мэтр Валенти запретил. Сказал, мол, если я уеду, это будет выглядеть еще хуже… и вот я стою, подпираю стенку, любуюсь сестрой и стараюсь не замечать придворных шакалов. Улыбаюсь.

Бланка говорит речь, но я не слушаю, я эти слова уже читал и слышал, когда Бланка репетировала. Обещает быть хорошей королевой, вспоминает, каким хорошим королем был папа, вспоминает славную историю нашего рода. Наверное, на всех коронациях всегда говорят что-то подобное.

Музыка затихла, публика тоже. Бланка стоит, почти светящаяся фигурка, нежным своим голоском вещает. Самые впечатлительные утирают платочками глаза.

Почему-то представляю себя на ее месте. Ерунда вышла бы! Я б запутался и ляпнул бы ерунду. И в белом костюме я выгляжу отвратительно – подчеркивается шрам на лице, неудачно упал с лошади на охоте.

Бланка лучше!

– А тебе бы по-другому всю церемонию готовили, – раздается у меня за спиной чей-то голос. Тихий, хрипловатый, чем-то знакомый, но не могу вспомнить, кто же это.

Повернуться? Нельзя, наверняка на меня смотрят и отметят, что пока шла коронация, принц Альберт о чем-то шептался. И я молчу.

– Само собой, – бормочет голос, – все по-другому было бы. И речь не зубрил бы, просто от души говорил, что думаешь…

– Знаешь, что я думаю? – не выдерживаю я и говорю еле слышно, – Я думаю, что тебе стоит подавиться своими слюнями! Которые ты напустил в надежде устроить…

Я не договариваю. Голос смеется за моей спиной.

– Ночью поговорим, жди, отважный принц!

Я оборачиваюсь. Прямо за спиной стена, на стене – гобелен. На гобелене вышита Дева-Луна – бледное лицо огромные глаза смотрят ввысь. У ее ног лежит козленок, смотрит прямо на меня.

Я моргаю и вижу, что мне показалось – козленок так же, как и его хозяйка, смотрит вверх.

Я собираюсь вертеть головой, искать, осматриваться, но вовремя вспоминаю о том, где я. Смотрю на сестру, она как раз заканчивает речь. Все ликуют.

Седой жрец выходит вперед, играет одинокая флейта, принцесса склоняет головку перед ним, и вот легкая изящная корона венчает голову моей сестры.

Жрец торжествующе смотрит на меня.

И вдруг я понимаю, что все в зале смотрят на меня.

И Бланка смотрит на меня.

И даже отец смотрит на меня, с огромного портрета на стене.

Глаза, глаза, глаза… укоризна, ожидание, торжество…

– Что? Что я вам… зачем? – кричу я… и просыпаюсь.

***

Вздрагиваю всем телом, поднимаю голову. Мэтр Валенти смотрит с укоризной.

– Ваше высочество, вы не слушаете? – и качает головой.

Жрец сидит в стороне, в огромном кресле, говорит,

– Оставьте, любезнейший мэтр, оставьте. Юноша просто заскучал от всей этой ерунды. Почему бы вам не позволить ему просто сказать то, что будет у него на сердце?

Жрец Амари, говорит тихо и внушительно, с ним хочется соглашаться, его приятно слушать. К тому же он говорит именно то, что мне хотелось бы услышать. Не зубрить эту ерунду про процветание и всеобщую любовь, не стоять перед толпой в дурацком и неудобном костюме… в конце концов, это же будет моя коронация!

На миг мне кажется, что в тот краткий миг, когда я задремал, мне приснилось что-то важное, но я не могу вспомнить.

– Да, мэтр, ну их, слова эти! – говорю я, – Что бы я ни сказал, все знают, что я стану королем. Так какая разница? Выкатите бочки вина, и коронация пройдет сама собой.

Мэтр Валенти кривится, но кивает,

– Как будет угодно вашему высочеству, – говорит он, и я спохватываюсь. Кажется, я обидел старика. Он-то хотел, как лучше…

Но пока я думаю, что ему сказать, он сухо кланяется и уходит.

Амари улыбается.

– Ваше высочество совершенно правы. Церемонии нужны для красоты, а красота не может быть противной. Значит, если вам неприятно, то это уже не красота, и церемония бессмысленна.

Я киваю. Мне нравится Амари – мудрый, опытный, всегда готов сказать доброе.

Скоро моя коронация!

Меня, правда, немного смущает то, что вроде бы отец завещал корону Бланке… но это же глупость! Она младше, она девчонка… да она и не хочет.

Скоро моя коронация, и все пойдет так, как я решу!

– Ваше высочество, – говорит жрец, – Советую вам прогуляться и развеяться.

Он задумывается, словно вспоминает что-то далекое, и добавляет,

– Когда я был молод… Наверное, сейчас трудно в это поверить, но я был молод, и терпеть не мог церемонии.

Амари качает головой и улыбается, словно говорит, мол, вот ведь какая незадача, не любил церемонии, а теперь Придворный Жрец в Храме, и сам постоянно провожу церемонии…

Я улыбаюсь в ответ.

– Да, я прогуляюсь, – говорю вслух и иду к дверям. Все же как-то неловко вышло с мэтром Валенти… и еще что-то гложет меня, какая-то тень моего сна…

– А где Бланка? – спрашиваю я, и тут же понимаю сразу две вещи.

Первое – Бланка была в моем сне.

Второе – как-то так вышло, что я не видел сестру кажется, уже неделю. Как-то не до того было… закрутились с этой подготовкой к коронации, и все не до того было…

И третье – Амари недоволен вопросом. Да, не две, а три вещи… мысли скачут, путаются, но Амари недоволен.

– Бланка? – переспрашивает он, словно пытается, как я только что, вспомнить, когда он видел ее последний раз.

– Да, вроде, в замке где-то… где ей еще быть…

Я киваю и выхожу. Мысли так и несутся, переплетаются, мелькают.

Обиженный мэтр Валенти кивает и выходит из комнаты…

Амари вспоминает далекую юность…

Белый козленок смотрит мне в глаза…

Козленок-то откуда у меня в мыслях? Да, он мне приснился. Зачем? К чему?

Я выхожу во дворцовый парк, иду по дорожке. Надо найти сестру, почему-то мне кажется, что это самое важное.

Может, она дуется, что я собрался короноваться, хотя отец завещал корону ей. А может, просто сидит в беседке в середине парка.

Я иду к ее любимому месту в зарослях. Там между деревьями течет ручей, и Бланка говорила, что как-то видела в нем рыбу размером с мою руку. Там над ручьем кроны сомкнулись сплошной крышей, и Бланка рассказывала, что в листве скрывается изумрудная птица. Там под корнями может спрятаться маленькая девочка так ловко, что если не знать, где смотреть, можно пройти в полушаге от нее, и не заметить. Бланка раньше так делала, и устроила однажды страшный переполох – спряталась и задремала, а дворцовая челядь пол дня искала принцессу. Потом она мне рассказывала, что во сне к ней приходила огромная змея, и они разговаривали… Рассказывала только мне, как чудесный сон, который не помнишь, но его отблески пляшут в голове. Дразнят…

Совсем как мой сон сегодня! В нем точно была Бланка, какой-то козленок, музыка… но что их всех связывало?

Я пришел к ручью, но сестры здесь не было. Я заглянул прошел по дорожке туда и сюда, но никого не нашел. Тишина.

– Бланка? – я зову негромко, и вдруг понимаю, что здесь намного тише, чем я помню. Не слышно птиц, не слышно насекомых… только ручей журчит по камням и листья шелестят.

Я встаю на четвереньки и заглядываю в Бланкин тайник. Глупость какая, Бланке уже не пять лет, она попросту не поместится туда! Девочка давно выросла, теперь она уже девушка, красивая, изящная… но какой бы изящной она не была – если б она полезла в тайник, она б не вошла туда даже до половины…

Конечно, там пусто. Но на земле, среди мусора что-то блестит, я протягиваю руку, осторожно достаю.

Бланкина брошь. Одна из тех, что она сейчас уже не носит, украшение девочки или куклы, а не взрослой девушки. Сейчас у нее целая шкатулка украшений, которые когда-то были мамины, и еще шкатулка, подаренная гильдией купцов, и еще что-то там, подаренное послом Лагини, и… в-общем, нормальный для принцессы набор. Она повинуется мэтру Валенти, и надевает то одно, то другое, каждая побрякушка на шее, руках или в ушах – это реплика в разговоре… а эти украшения давно забыты, слишком дешевые, слишком обычные, чтобы служить посланиями.

К броши прицеплен мятый лоскут. Скомкан и проколот насквозь, чтобы не расправился, измазан в глине, и я гляжу на берег ручья. Да, похоже, глина отсюда. Отцепляю, расправляю.

В руке оказывается кусочек ткани, оторванный от Бланкиного платья. Почему я уверен, что именно Бланкиного? Ну, брошь ее, тайник ее…

Отряхиваю тряпицу, с нее сыплется пыль, в которую превратилась высохшая глина, и замечаю буквы.

Буквы… Бланка оставила мне записку.

Именно мне, потому что… кто еще знает про этот тайник?

Написано чем-то бурым, но не грязью, и мне в голову почему-то приходит мысль о…

Я осматриваю брошь. Так и есть – острие иглы-застежки вымазано чем-то бурым. Я почти вижу, как сестра ковыряет пальчик и выводит кровью корявые буквы. Сидит в своем платье прямо на влажной траве у ручья, губу прикусила и пишет…

"Ид… глуб…"

Глубже? Куда это? И что это за игра?

Я стою под деревом, прямо над дырой, но ее совершенно не видно, она прикрыта травой. Может ли быть там глубже что-то еще? Разве что еще какой-то совсем небольшой тайник. В детстве я лазил туда, и все изучил, там, конечно, земля довольно рыхлая, но голыми руками много не накопаешь, а с лопатой там негде развернуться.

В голове возник образ Бланки, почему-то в бело-золотом платье, очень парадном, очень красивом. И с лопатой в руках.

Смешно даже подумать.

Что ж… снова становлюсь на четвереньки, заглядываю в дыру. И глубже… и еще глубже…

Становится темно – я сам себе заслонил свет. Рыхлая земля под пальцами крошится, подается, но ясно, что никакой норы глубже тут нету. Чисто для порядка тянусь еще немного дальше, и вдруг понимаю, что заполз в дыру уже намного глубже, чем думал. Задница упирается в верхний свод, снаружи только ноги. Раньше дыра не была такой глубокой. Или это я вырос, и подзабыл? Может, и так.

Я пытаюсь нащупать хоть что-то необычное в дыре, что-то, что Бланка могла оставить для меня, и вдруг мне кажется, что кто-то есть здесь, совсем рядом со мной.

– Бланка? – окликаю я, и вдруг земля подо мной подается, и я…

Проваливаюсь…

Падаю…

Головой вперед, выставив руки, зажмурив глаза от пыли и земли…

***

Только что Альберт катился-сыпался по земляной норе, пытался цепляться за стенки, которые рассыпались под пальцами… и вдруг оказался лежащим на животе в траве.

Несколько секунд он так и лежал, потом поднял голову, заморгал. Потер рукой лицо, размазал по щекам и лбу глину. Посмотрел по сторонам.

Это было тоже самое место – журчал ручей, шелестела листва, прямо перед Альбертом высилось дерево, под корнями которого та самая нора. Только все было другим. Ярче, глубже, отчетливей. Больше, но не размером, а чем-то еще… словно вещи здесь свернуты сами в себя и светятся изнутри.

– Привет, Аль, – услышал он голос сестры, – Наконец-то ты пришел.

Альберт оглянулся на звук и увидел ее. Бланка в потрепанном платье сидела на огромном корне дерева. Глаза у нее покраснели, как будто она только что плакала, или просто долго не спала.

– Бланка! А я тебя ищу! – сказал Альберт и встал. Бланка вскочила, подбежала, обняла брата.

– Я знала, что ты придешь, что ты поможешь! – она говорила торопливо, в голосе слышались недавние слезы.

– Что с тобой? – Альберт насторожился, – Тебя кто-то обидел?

Он снова огляделся, словно ожидал увидеть здесь каких-то обидчиков, похитителей, или еще кого-то.

Никого. Щебет птиц, журчание ручья, шелест листвы… и никого.

– Я расскажу, – ответила Бланка, и замолчала. Аль ждал, смотрел на сестру, отмечал в голове, что она выглядит странно. Грязная, заплаканная, усталая. Принцесса…

– А ты давно тут? – спросил он, подумал и добавил, – И где это мы?

– Давай я тебя представлю, – сказала Бланка, – Проще будет объяснить.

Она отодвинулась от брата, оглянулась, тихо сказала в пространство,

– Это Аль, то есть, Альберт, мой брат.

Аль удивился, что она разговаривает с пустым местом… и мгновение спустя обнаружил, что уже задвинул сестру за спину и до боли сжимает церемониальный кинжал.

Прямо посреди поляны лежала огромная Змея. Желтые глаза с вертикальными зрачками равнодушно и холодно уставились на принца. Из узкой щели между челюстями выскользнул и затрепетал черный глянцевый язык, толщиной с бедро мужчины.

Змея издала еле слышное шипение и не сдвинулась с места.

– Не бойся, – тихо сказала Бланка, – Она не причинит вреда.

Альберт медленно опустил оружие – все равно оно слишком маленькое, слишком жалкое по сравнению с чудовищем. К тому же Змея в самом деле не нападает, и что-то в её облике подсказывает, что она и не собирается.

Бланка спокойно подошла прямо к огромной голове. Змея лежала на земле, но была настолько велика, что ее глаза оказались почти на уровне глаз девочки. Она присела рядом, показала рукой вниз. Альберт вздрогнул, когда увидел свою сестру так близко от чудовищных челюстей, но поглядел, куда она показывала. Увидел, что из земли тянутся тоненькие паутинки, множество бело-серебристых волосков, которые удерживают чудовищную Змею. Странно было видеть, что такие тоненькие нити держат такое чудище, но… Альберт вдруг понял, что не хочет прикасаться к ним. Что-то было в них неправильное, опасное…

– Она не может шевельнуться, – Бланка подтвердила мысли брата, – И это очень плохо.

***

Поговорил с сестрой и вернулся. Теперь думаю. Как-то сами собой вопросы коронации отодвинулись куда-то в сторону… и поэтому я не хочу делиться ни с кем своими мыслями. Это только кажется, что станет легче, на самом деле такой рассказ приведет к миллиону вопросов. И каждый ответ породит много новых. Так и запутаешься в словах, пока будешь объяснять, о чем ты хочешь спросить…

Переоделся, умылся, сижу в своих покоях. А Бланка там так и дежурит около Змеи. Которая на самом деле божество этой местности – дворцовый парк и левый берег реки, кусок города до самого Большого Базара, лес, где я охотился… не очень много, как я понял, но и немало. Достаточно, чтобы дух этой местности обитал… здесь? В парке?

За окном светит солнце, почти в зените… полдень… даже странно, мне казалось, прошло полдня, пока мы разговаривали, а оказывается – час, может, два. Совещание про коронацию мэтр Валенти устроил сразу после завтрака, потом я час слонялся по парку, потом еще час слушал Бланку… все верно, все сходится.

Выход в город

Если посмотреть с высоты, то станет видно, что Марни – город-идиллия. Синее море и большой порт, красивые дома на центральной улице, дома поменьше в кварталах ремесленников и рядом с пристанью, небольшая река, Мар, через которую построено множество мостов. Цвета города – зеленый и белый, коричневый и совсем чуть-чуть меди, голубой и серый. Здания и мостовые, крыши и парки, мосты и река… Вокруг города – рощи и пастбища, в городе – мастерские и большой базар, и дворяне, и купцы, и ремесленники, проститутки, нищие, рабы, воры… обычные люди в обычном городе. И все же с высоты Марни – город-идиллия.

Чуть в стороне, на невысоком холме королевский дворец. Когда-то он был крепостью, и пра-пра-прадед последнего короля взял его штурмом, присоединил к своим владениям, глянул с холма на город, и перенес свою столицу сюда, в Марни. С тех прошло много лет, по разным причинам королевство уменьшилось, но Марни оставался прекрасным.

От дворца по пологому склону холма спускался парк, который плавно превращался в лес, где стараниями егерей водились олени и кабаны, куда ныне изредка, а в прежние годы часто ездили охотиться короли с блистательными свитами.

От дворца по крутому склону холма шла дорога, извилистая и узкая, поднимающийся по ней почти полчаса вынужден был бы ехать под обстрелом из замковых башен… вот только давно уже ни один враг не поднимался по этой дороге.

Дорога спускалась к городу и превращалась в улицу – широкую и прямую. Вдоль нее стояли высокие каменные дома знати, вокруг них буйная зелень садов и кованое кружево оград.

А уже дальше, глубже в город – мастерские и склады, не такие красивые, но жизненно необходимые. Шумит базар, шумят люди, прямо на улице продают и покупают рыбу и овощи, мясо и оружие, инструменты и рабов…

Марни – прекрасный город.

***

По дороге от дворца верхом на чалой кобыле ехал юноша. Одет неброско, но добротно, на бедре короткий меч, который он несет с небрежной привычкой дворянина. Он едет не спеша, и те, кто смотрят на него, думают, что это оруженосец или паж богатого вельможи – он едет один, без свиты, значит – служит кому-то, достаточно богатому, чтобы одеть пажа с неброской элегантностью…

Юноша сворачивает с главной улицы и едет глубже в ремесленные кварталы. Здесь улицы становятся уже, теснее, и всадник выделяется здесь слишком сильно, прохожие следят за юношей с опасливым любопытством. Он не замечает этого, или делает вид, что не замечает.

Бнози не видит юношу, но чует его. Бнози лежит в сточной канаве, в грязи и нечистотах, но не замечает этого, она полностью сосредоточена на юноше. Половина дороги сделана, надо продолжать. Бнози ужасно много сил потратила только на то, чтобы незаметно выпасть из кармана, но теперь легче, теперь ей надо не действовать самой, а внушать другим…

Очень трудно делать что-то самой, если руки-ноги не слушаются, ведь в них нет ни жил, ни мышц, одно лишь воображение. Бнози гордилась бы силой своего воображения, если б у нее было время. Но времени нет. Если юноша пройдет мимо, Бнози останется в канаве, и Хозяин скоро спохватится пропажи. Найдет, найдет и все пойдет прахом! И даже хуже, чем прахом – Хозяин поймет, что Бнози способна на такое, и все… больше он ее не выпустит.

Бнози представила нить от себя к юноше и потянула. Осторожно, чтоб нить не лопнула, но сильно, как могла сильно. Когда она была жива, она б этого мальчишку привела бы просто и легко, но не сейчас. У Бнози нет мышц, нет тела, и магия у нее лишь та, что вообразили себе другие. Бнози подозревала, что в дополнение к этому получила от кого-то помощь, и опасалась, что потом придется расплачиваться. Но это будет потом, а сейчас…

Кобыла оступилась, и юноша покачнулся в седле. Ему показалось, что кобыла захромала, и он спрыгнул на землю осмотреть копыта. Все было в порядке, но рядом, прямо в сточной канаве, он заметил тряпичную куклу. Она раскинула ручки-ножки, уставилась в небо блестящими глазами. Лицо куклы было совсем как живое, а в глаза сверкали, как драгоценные камни. Юноша поднял куклу, отряхнул от грязи, посмотрел внимательнее и очень удивился – в глазницы куклы в самом деле были вставлены драгоценные камни. От этого лицо куклы было жутковатым – смуглое, равнодушное, с толстыми губами и плоским носом, и бледным сверканием в глазах без зрачков. Одежда куклы – бархат с золотым шитьем, платье сделано сразу и небрежно и очень дорого, просто кусок ткани свернут в трубочку, перехвачен шнуром… и сверху пришита голова. Юноша вдруг понял, что голова сделана настолько искусно, словно это настоящая голова крошечной женщины была отрезана, высушена и пришита к куску ткани. И в глазницы вставлены два крупных сапфира.

Юноша нахмурился, отряхнул куклу от грязи, завернул в платок и положил в седельную сумку.

– Кто же тебя потерял? – пробормотал он, и вдруг понял, что почти ожидал ответа. Он торопливо повернул куклу, чтобы она не смотрела на него своими пустыми глазами, смутился от собственного страха и осмотрел ее со всех сторон. Но при этом старался не поворачивать ее лицом к себе.

Под одеждой у куклы не было ни тела, ни какого-то каркаса, ничего. Пустота. К рукавам пришиты кусочки дерева, изображающие ладони, снизу подол юбки, и нет даже обозначений каких-то туфель. Странная кукла. Он окинул глазами окрестности, словно ожидая увидеть того, кто обронил ее, но вокруг не было никого. Он пожал плечами и сунул ее в седельную сумку.

***

Спустя несколько часов блужданий по городу, нескольких кружек разбавленного вина и разговоров с хозяевами разных заведений, Альберт добрался до небольшого опрятного домика на окраине, почти на берегу реки. Кинул монетку мальчишке, который довел его до места и пошел стучать. Мальчишка поймал маленькую серебряную монетку, разинул рот и посмотрел вслед юноше с недоумением. В первый момент даже сделал движение вслед… но тут же спрятал монетку и быстро убежал.

Альберт не обратил на все это внимания, он стучал в двери. Открыла невысокая девушка в замызганном фартуке. Глянула на Альберта, кивнула и махнула рукой, приглашая входить. Указала ему на невысокий табурет, а сама быстро вышла.

Альберт хотел поздороваться, что-то спросить, но девушка так быстро и молча пригласила его, что он растерялся, и так же молча вошел и сел, куда пригласили.

Девушка отсутствовала несколько минут, переоделась и вернулась. Теперь она была одета по-другому, длинное платье струилось бледно-синими волнами до пола, узкий пояс охватывал талию, рыжие волосы распущены и свободно лежат на плечах.

– Чем ничтожная Зрячая может служить тебе, рыцарь.

Альберт помолчал, разглядывая девушку в упор. Он видел, что платье красиво, но уже несколько раз его ремонтировали, что обстановка в комнате скорее бедная…

– Я извиняюсь, – тихо сказал он, – Но я думал, что Зрячая должна лучше… ну… одеваться, что ли…

Альберту было немного неловко за свою прямоту, но дело было слишком непростое.

Девушка усмехнулась. Теперь она смотрела на Альберта в упор, внимательно и серьезно.

– Понимаете, Альберт, – сказала она, – Многие мои клиенты не могут небрежно уронить мальчишке серебряную монетку и забыть об этом. И я не называю вас "Ваше Высочество" потому, что во-первых, как я вижу, вы инкогнито, а во-вторых… впрочем, думаю, этого достаточно.

Альберт не удивился, он обрадовался.

– Я вижу, что пришел туда, куда надо.

Он сел удобнее и задумался. Девушка не торопила, ничего не спрашивала. По дороге Альберт придумывал, как он начнет, о чем спросит, даже представлял себе, что ему ответят… но он не ожидал, что Зрячая будет такой молодой. Не ожидал, что она окажется… такой сильной? Он не знал, как описать это, но все заготовленные слова из головы разбежались.