Синестезия

Аватары

воздух меланхолии: изящный,

неуловимый. любовь-безрукавка,

не тоньше волоса – отражения

с нашими безумными судьбами

разбредёмся по травам, плюхнемся

в волны поджав хвосты – солнце вырубает

наготу в скалах… новенькая не глядит на

меня, гладит пса и лижет мороженое

гроза разразилась в зданиях веков, в Хайши:

мягкое пламя взорвало лайнер в полете

тень от зонта сползает обнажая плечо,

собака слизывает растаявшие капли

ты город или Вирджиния – я ещё не знаю

Miracle

Ветер носится псиной добычей.

Пейзаж ушатанный текилой и ветром —

мы никогда до этого не дорастём, вечные винтажные дети. Припаркованные в нежности и зыби волн, в творчестве и чахлости высказываний… В небытии набата, в толчее синтетических сумочек…

Твои далматинские ляжки в лосинах, глаза терракоты в античных Афинах. Вшептаться в полынь белоснежной фатою, бессмертием стянутым с нежности нежно. Коктейли щемят мускатный язык, поэзия электрическим алкоголем.

Вопли синкоп и пшеничных снопов скошенных скользкой метафорой стали. Куда вы смотрели, глаза каракатиц! в жёлтое море зрачков, в беззвёздные бездны галактик?.. глухарь в глухомани зари задохнувшийся высью и солнце раздолбавшее свой циферблат! Москва не пала. Просто устала сиять…

Космические вёрсты. Абсолют спалившийся в высоте:

лодка и пирс стукнулись друг о друга – волны не ждут подходящего времени.

Солёный ветерок, сырая сыпь лоснится на перилах – открыли время жизни, Иосифа горячий чай и взгляд рыдающим блаженством… нежный крем истомившийся по кончикам пальцев – в Калифорнии духа, какофонии зноя взявшего в оцепление

Ветряки проматывают величие, новости устаревающие со скоростью взгляда. В сырости и тлении зеркал. В гаснущих дисплеях, оставляя день в лучах забвения или славы. Пожалуй, не потянем эти времена опередившие память как афоризмы солнечных сплетений…

В сердцах скорпионов, в наготе тщеславия.

Божественные дуралеи изгоняющие духов из демонов.

Вдвойне божественны дети в распахнутых порталах оргазма, кошки и пули скачущие фонтанчиками пыли. Хочу, чтоб меня не нашли божественные взгляды наёмников,

их души полные сбитых пилотов

кто были те владельцы маяка,

что сжёг бессмертие?..

Скальпель

Защитная полумаска. Марианская пустота: в движущемся ремейке эскалаторов. В нежном полнолунии автобанов. Усталость вскипающая неоновой шкурой. Беспилотные такси для язычников, зрачки в лобовом стекле: реклама стекает по полу-лицу. Чувствую себя уткой хромающей по пекински.

Яичная лапша и вздыбленная вечность Москвы, дикость пляжей в ночных дуновениях. В саморезах нервной системы… леди и гранж, бродяги и коптеры – на волоске отчаяния, в серпантине созвездий…

Табло обглоданные полу-сиянием. Сырость баннеров и перил. Ступеней рассыпающихся в апокалипсис победы – от времени остаётся пыль сожжённой поэзии, блаженство застывающее в луже крови: в бессмертии…

в ночных витринах – упоение трахающее асфиксию, лёгкий блик эйфории

Эхо

надпланетные ветры в гостях —

укладываюсь в бездну как в колыбель

качаемую от начала к началу

развоплотился, стал одиночеством.

разбросал шипы и розы по вселенным.

печаль – мне не жаль рассветов

вкутанных в затхлость парков: лунной

наледью сияет воздух, взгляд

тело подёрнуто дымкой лайма.

плечи косматым ожогом счастья.

отполирован тоской приливов,

заражён бессмертием

нищета ослепительна

Секрет мотылька

звёзды в наркотической нежности пыли.

глиссады жемчужниц в саду наслаждений.

в синестезии боли и безвременья

ни одного изъяна в языке и нотах

полдня – лишь бледный блеск фужеров

лоснится хрусталём изъятым из

предаю первобытность этому перформансу

немного таланта – и мир откроется

со всех сторон

Безмолвие…

безмолвие…

девственность молний

и беспилотников. вспыхивают

светлячки – покорно, нежно: этот лифт

не возвратится на землю – как причастие,

как первая ночь – нам не в напряг бескровные

революции, глупости легкая поступь

шаткий столик, чабань…

музыка – скальп снимаемый

с тишины

последняя

спичка

Излишество

шиповник, високосный бред стрекоз…

лежак и пляж заросший илом, зловонием

эскадр – экстаз волны уложен галькой

в атмосферном трансе.

хмель сигарет в изгибах лимузинов,

прохладе взглядов – струящихся шелками

наготы… блуждает бриз по граффити

улыбок, по бережной безбрежности

волос

путаны в нимбах, в витражах Растрелли —

о, парки, слитые с ничтожества небес!

о, молнии, провисшие в сердцах

холёной болью!

лишь увядание в гармонии истомы,

лишь призраки в брезгливости зеркал

Флотилии чувств…

флотилии чувств в нимбах волшебства.

озарения приютившие смог городов – отчаялись

заполучить это блуждающее забвение, огонь

бережно лижущий паззлы тщеславия.

обезглавленный штиль, оргазм солдат и

любовников раскиданных смертью – крупа

нищеты рассыпана по обнажённым ляжкам

в безмолвии фабричных труб воркуют голуби,

молнии свисают элегантным уродством —

боли и прохлады, страха и увядания

не озарён и юн

Стигматы

мёртвые сияют в безумии пришедшему на смену времени, вспыхивают светлячками во всемирной неге – качество цифровых двойников таково, что ум расширяется до идеальной пустоты

плоть разорвана сновидениями, любовь опередившая будущее – беззаботна, легка словно бабочка блистающая флажолетом полёта. лишь сердце умоляет не дышать, прострелянное нотами симфоний – в вакууме духа нет даже демонов готовых вознестись!

жертвы завёрнутые в желания

поднесенные как катана к зрачку

сброшенные тела

Веление сердца

холодные эскадрильи. оборотни

отлитые на их бортах разлетаются

по миру – братья по оружию и пролитой

крови – за бессмертие не получишь

золотую пулю, только серебряную.

русские дороги ведущие к памяти…

архипелаги полны костей и неги —

пример тоски ничем не объяснимой —

Христос воскресе из мёртвых и вечного

огня. его язык бледный как смерть

бушующая вселенная

Осколки

Горы… фантастическим узором покрыта

ночь. Тени в заглохшем парке, лунный ливень

льющийся в зеркалах. О чём мы молчим,

обманывая тысячелетия? о памяти

прекрасной как снег? о боли?

бриз облекающий кожу. голых полубогов.

бабочки свихнувшиеся от грозы и полусон

в изгнании полёта

строка поэмы, крылышко шмеля

Шива

лобная ось натянута как струна,

как гильотина: корабли прилетели —

высадили нас, раскидали… теперь мы

немые. были прахом, стали пухом.

звёзды в пустых отелях: сходим

с ума в его номерах

приговорённые к памяти,

обелискам – нам ещё жить

и жить… мёртвые вопиющие

к рождению

беременные синевой

Трансформация

…шёпот коснулся подушки, уха:

сон врачевал, удваивал нереальность.

шум снизошедший откуда-то сверху —

вином накрывался стол, крыльями

аватаров…

в зоне сумерек разрушается вальс —

мы только что вернулись, попадали на

палубу – молчим на ангельских языках,

полных женщин и голода: мёртвые

шепчутся в парусах – призраки

прячущие совершенство

звездная Хиросима – поэзия из чистого

кремния. холод рассеивает атомный лай:

самая последняя ночь на Земле…

Мишени

небо узнало нас, стёрло память.

слёзы и языки… шепчутся души в неге

лазури: поломаете ноги, обретёте крылья…

сверхозарённая ночь. время исчезает

во всех направлениях: посвист тетивы в

волшебстве полёта, магии небытия. ангел

окаянный сжигаемый огнём – не можешь

быть постоянно на связи…

отымели павших солдат соловьи – ветер

прошлого ищет забвения, а радость —

наши души: оборотни и мертвецы.

блаженные и бандиты.

поводки его тонкие

как страдание

Приз

ночь в совершенстве объятий.

тени на кончике пламени, кости

и пепел джаза. в чувствах пять измерений —

ни одного подходящего выхода:

в оргазме смерти, сиянии неги.

на бледном полу-ветру…

глаза в глаза в параллелях

закатов. в щедрости и воздаянии.

причастии и аскезе. доверии

и угасании

Луч

…мальчишками исцарапано

худое лето. Камни нагреты: мир

юн, распят невдохновеньем

В Салониках штиль.

Солнце плавит развалины,

сердца замерзшие перед рождением.

В клёкоте чаек, насилии волн: дежавю

задыхающееся памплисестом

крылья кочевников пахнут

степью, холёной болью

стол накрытый к приходу смерти

Обольщение

Тишь в младенческой наготе…

Лепили свечи свои огарки, лампадки.

Натекло сырости под вечер, мокрых окон

с осколками нежности – первое лето

в котором легко живётся. Засыпаю,

божественно исчезая: золотые

источники плещут во мне,

вне

Сладкий мускат. Время текущее

сквозь пальцы, сотами: иногда, оно вязкое,

если у него появляется вкус. Тогда они

зависают в нём, деградируя в рыб —

вычерпываю их целыми сетями…

Бессмысленно менять хлеб на соль,

на чеснок. Мы такое же масло для вечности,

как для любой старухи (старуха всегда одна,

голодна…) трогаю время веслом: вглядываюсь —

бессонница заломившая веки – непутёвым,

предсмертным счастьем…

вскрываемая вдохновением

Бессилие

Солнце взошло. Ангелы подохли

в лохмотьях света. Не все мы вписались

в роль… полнолуние изогнувшее ясный стан:

какие-то секунды до вечности! окна в

образе меланхолии – даже тени нет

подстелить у меня

В лете забвения. Парках разрушенных

аплодисментами. Музыка под камуфляжем

и звёзды под кайфом: в конце концов,

надо же что-нибудь чувствовать…

биомасса разлагающаяся на шельфе

море спокойно

Бриз

элегия глупости:

висели на тонкой связи с миром,

смеялись радуге подорвавшей высь —

её беспамятство эфемерно

жребий роскошным подарком —

брошен и принят: как смирение, как

пустяк… словно корона не подошла

и принцесса умылась болью

пыльца метущая по лицу

шёпот

Неуязвимость

Вырезанное одиночество. Как человек-невидимка:

на его месте пустота и эхо надломленное полумраком.

Вопль вонзает свою шестерню словно смех