- -
- 100%
- +
Сирена в режиме нон-стоп
Автоматические двери из матового стекла сомкнулись за моей спиной с тихим, удовлетворенным шипением. Звук отсечки. Финальный коммит проваленного проекта. Стеклянный холл корпоративного рая, пахнущий дорогим парфюмом и кондиционированным воздухом, остался позади. Я сделал три шага на тротуар, и мир обрушился на меня всей своей серостью. Ноябрьский ветер, мокрый и пронизывающий, тут же вцепился в лицо, словно пытаясь содрать с него застывшую маску вежливого идиота, которую я носил последние сорок минут.
«Ну что, гений? Получил свой exit code: 1?» – Голос в голове прозвучал чисто, без помех. Сирена сегодня была в ударе. Она всегда в ударе после таких провалов. Это ее прайм-тайм.
Я сунул руки в карманы тонкой куртки, сгорбился, пытаясь укрыться от ветра и от ее слов. Бесполезно. От ветра еще можно, от нее – никогда. Она жила внутри, в самом ядре операционной системы моего сознания, и у нее были права администратора.
«Ты видел их лица? Особенно у той, из HR. Она смотрела на тебя, как на баг в продакшене. Критический. Тот, что роняет весь сервер».
Я стиснул зубы. Да, видел. Стеклянный взгляд, вежливая улыбка, которая не затрагивала глаз. «Мы вам перезвоним». Стандартный ответ API на невалидный запрос. Я был невалидным. Недостаточно полей, неверный формат данных, отсутствие обязательных ключей. Ключа «уверенность в себе». Ключа «социальная адаптивность». Ключа «нормальность».
Я дошел до входа в метро. Толпа выдыхала из стеклянных дверей волну теплого, спертого воздуха, пахнущего мокрой одеждой, духами и безысходностью. Поток людей подхватил меня, потащил вниз по эскалатору. Я вжался в угол, натянул капюшон толстовки почти на глаза, воткнул в уши наушники. Музыки не было, только пассивная шумоизоляция, жалкая попытка построить файрвол против реальности.
«Прячешься? – Сирена усмехнулась. – Думаешь, они тебя не видят? Смотри, вон та девушка. Она смотрит. Думает, какой ты жалкий. Сутулый, тощий, в своей дурацкой черной толстовке. Типичный лузер».
Я бросил быстрый взгляд. Девушка напротив, уткнувшись в телефон, даже не поднимала головы. Но это не имело значения. Сирена не нуждалась в фактах. Она работала с вероятностями. А вероятность того, что я выгляжу жалким, в ее системе всегда равнялась единице.
Поезд затормозил, двери с шипением разъехались. Новая волна тел втиснулась в вагон, прижимая меня к холодной рифленой стене. Чье-то мокрое плечо ткнулось мне в бок. Запах чеснока и пота. Я замер, перестал дышать. Не двигаться. Стать частью интерьера. Скомпилироваться в объект «пассажир вагона», без методов и свойств. Просто занимать место в памяти.
«Ты ведь даже на вопросы ответить не мог, – продолжала она безжалостный дебаггинг моего провала. – „Кем вы видите себя через пять лет?“ А ты что промычал? „Хочу разрабатывать сложные системы… расти как специалист…“ Какая тоска. Надо было честно сказать: „Через пять лет я вижу себя здесь же, в этом же вагоне, после очередного проваленного собеседования. Только куртка будет еще более затертой“».
Желудок скрутило в ледяной узел. Она была права. Я нес какую-то шаблонную чушь, скачанную из статьи «Топ-10 ответов на вопросы на собеседовании». Они видели это. Они видели, что за этими словами нет ничего. Пустой указатель. NullPointerException.
«А твой „пет-проект“? Ты так гордился им. Рассказывал про архитектуру, про стек… А тимлид, тот бородатый хмырь, просто кивал. Знаешь, о чем он думал? „Еще один велосипед от студента. Кривой, косой, без документации“. Он удалил ссылку на твой GitHub еще до того, Rак ты вышел из кабинета».
Я зажмурился. Хватит. Пожалуйста, хватит. Но у нее не было кнопки «стоп». Она была бесконечным циклом. While (kirill.isAlive()) { kirill.torment(); }.
Моя станция. Я протиснулся сквозь влажную, безликую массу, вывалился на платформу. Вверх по эскалатору, мимо рекламных щитов, обещавших счастье в кредит и быструю доставку еды. Мое счастье не доставляли. Его даже не было на складе.
Серые коробки панелек. Мой район. Мой кластер. Бесконечные ряды одинаковых окон, за которыми шла чья-то жизнь. Нормальная. Люди ужинали, смотрели сериалы, ругались, мирились, любили. Они выполняли стандартные жизненные сценарии, а я… я не мог пройти даже юнит-тесты.
Дверь в подъезд. Запах кошачьей мочи и сырости. Лифт, изрисованный маркерами. Ключ в замке. Щелчок. Я дома. Моя берлога. Мое убежище и моя тюрьма.
Я сбросил куртку на пол, не разуваясь прошел в комнату. Единственный источник света – мигающий синий диод на системном блоке, который никогда не выключался. Воздух спертый, пахнет остывшим кофе и пылью. На столе два монитора, механическая клавиатура со стертыми буквами на клавишах W, A, S, D, C, V. Вокруг – хаос из пустых кружек, проводов, книг по алгоритмам. Моя экосистема.
Я рухнул в кресло. Оно скрипнуло, как старик. Несколько секунд я просто смотрел на темные экраны. Пустота. Такая же, как внутри.
«И что теперь? – спросила Сирена, ее тон стал тише, вкрадчивее. Опаснее. – Снова будешь ковырять свой никому не нужный код? Делать вид, что ты чем-то занят? Что ты не полный ноль?»
Я не ответил. Я протянул руку, нажал кнопку питания на мониторе. Холодный белый свет ударил в глаза. Рабочий стол. Иконки, терминал, среда разработки. И браузер.
Мой палец сам потянулся к мышке. Курсор замер над иконкой. Один клик. Соцсеть. Я не хотел. Я знал, что не надо. Но это было как компульсивное действие, как проверка, что сервер еще пингуется, хотя ты знаешь, что он давно упал.
Закладки. «Лена Петрова».
Сердце сделало кульбит и провалилось куда-то в район солнечного сплетения. Страница загрузилась. Новая фотография профиля. Она. Стоит в каком-то осеннем парке, улыбается. Не в камеру, а кому-то, кто стоит рядом, за кадром. Улыбка настоящая, живая. В ее каштановых волосах запутались солнечные лучи. На ней дурацкий шарф в полоску, и от этого она кажется еще более… реальной. Достижимой. Для кого-то другого.
«О, наша принцесса, – промурлыкала Сирена. – Все еще дрочишь на ее фотки? Думаешь, она бы посмотрела на тебя? На такого? Она живет в мире, где светит солнце. А ты – в своей темной комнате, среди пустых кружек. Твоя операционная система несовместима с ее».
Я прокручивал ее стену. Вот она с подругами в кафе, смеются. Вот она на концерте какой-то модной группы. Вот селфи с огромным пушистым котом. Каждая фотография – это артефакт из другого мира. Мира, где люди легко общаются, легко улыбаются, легко живут.
Внизу страницы – зеленый кружок. Онлайн.
И тут же возникла эта мысль. Глупая, иррациональная, самоубийственная. Написать ей. А что? Просто. «Привет».
«Серьезно? – Сирена захохотала. – Ты? Ей? „Привет“? И что дальше, Новиков? Она откроет твою страницу. А там что? Пустая аватарка, три перепоста из паблика про Python и одна-единственная фотография трехлетней давности, где ты выглядишь так, будто у тебя украли паспорт. Она решит, что ты бот. Или маньяк. В лучшем случае – просто проигнорирует».
Я открыл окно диалога. Мигающий курсор в пустом поле ввода. Как кардиограмма остановившегося сердца. Я положил пальцы на клавиатуру. Они были холодными, непослушными.
П. Р. И. В. Е. Т.
Слова появились на экране. Такие простые. И такие невозможные.
«Не смей, – голос Сирены стал жестким, как удар. – Не позорься. Ты только что провалил собеседование. Ты нищий студент без работы и будущего. Что ты можешь ей предложить? Свои гениальные алгоритмы сортировки массива? Ей насрать, Новиков! Ей нужен нормальный парень. Тот, кто за кадром. Тот, кто может заставить ее так улыбаться».
Я смотрел на это слово. «Привет». Оно казалось мне кодом, который мог либо запустить новую программу в моей жизни, либо вызвать фатальную ошибку и обрушить все окончательно. Синий экран смерти моего самоуважения.
А что, если она ответит? Что я скажу? «Как дела?» Банально. «Понравилась твоя новая фотка». Жалко. «Мы учились в одной школе, помнишь?» Она не помнит. Я сидел за последней партой и боялся поднять на нее глаза. Я был частью мебели.
Может, так? «Привет. Я Кирилл. Я тут подумал, может, сходим куда-нибудь? В кино или…»
«…или в морг, чтобы ты мог наконец успокоиться? – закончила Сирена. – Она покажет это сообщение подругам, и они будут ржать над тобой весь вечер. „Смотрите, какой крип мне написал“. Хочешь этого?»
Пальцы дрожали. Я нажал Backspace. Еще раз. И еще. Пока поле ввода снова не стало девственно чистым. Курсор продолжал свое монотонное мигание. Издевательское.
Я закрыл вкладку. Резко, со злостью. Словно захлопнул дверь перед носом у последней надежды.
В комнате стало тихо. Даже Сирена замолчала, наслаждаясь своей победой. Тишина давила, заполняла собой все пространство, просачивалась в уши, в легкие. Я сидел в своем кресле, в своей темной комнате, и чувствовал, как распадаюсь на пиксели. Очередной сбой. Очередной отказ. Отказ от компании. Отказ от девушки, которой я даже не написал. Отказ от жизни.
Я чувствовал, как внутри поднимается что-то горячее и злое. Не отчаяние. Нет, это была ярость. Тупая, бессильная ярость на себя, на них, на весь этот мир, который работал по непонятным мне правилам.
«И что ты сделаешь? – тихо спросила Сирена, словно боясь спугнуть эту ярость. – Поплачешь? Ляжешь спать? Завтра будет новый день. И новый провал».
Я не ответил. Я молча потянулся к наушникам. На этот раз не для тишины. Я подключил их к усилителю. Открыл плеер. Библиотека. Linkin Park. Meteora.
Я нашел нужный трек. «Crawling».
Курсор на иконке громкости. Я потянул ползунок вправо. До конца. До ста процентов.
И нажал Play.
Первые ноты ударили по ушам, как разряд дефибриллятора. Потом вступил вокал. Честер кричал. Кричал о ранах, которые не заживают, о страхе, который он чувствует. Он кричал за меня.
Я откинулся на спинку кресла, закрыл глаза. Звук был почти физически ощутимым. Басы вибрировали в грудной клетке, гитарные риффы сверлили череп. Музыка заполняла все, вытесняя тишину, вытесняя мысли, вытесняя ее.
«Crawling in my skin…»
Сирена пыталась что-то сказать, но ее голос тонул в этом реве. Она визжала, но ее визг был не громче шепота на фоне урагана. Я прибавил еще. Ручка усилителя уперлась в ограничитель. В ушах зазвенело. Мир сузился до одной точки – этого крика, этого рева, этой боли, выплеснутой в музыку.
Я сидел в темноте, оглушенный, раздавленный. Это не было решением. Это не было выходом. Это был просто еще один способ пережить эту ночь. Еще один сбой. Но сегодня он был таким громким, что на мгновение показалось, будто он может сломать что-то не только во мне, но и в самой системе.
Совет терпилы
Музыка оборвалась не сразу. Она умерла медленно, как догорающий предохранитель. Последний гитарный аккорд повис в воздухе, затих, и его место занял тонкий, назойливый звон в ушах – фантомный след звукового штурма. Я сидел в полной темноте, кресло подо мной казалось продолжением моего парализованного тела. Пустота. Рев Linkin Park выжег все, оставив после себя стерильную тишину, идеальную среду для ее возвращения.
И она вернулась. Не с криком, не с издевкой. Она просочилась в сознание тихим, ядовитым шепотом, как утечка токсичного газа.
«Ну вот. Представление окончено. Ты оглушил себя, Новиков. Молодец. Проблема решена? Твой статус в системе изменился? В базе данных HR-ов напротив твоей фамилии теперь стоит пометка „Принят“?»
Я не шевелился. Глаза привыкли к темноте, и комната начала проступать из мрака серыми, нечеткими контурами: башня системного блока с ее синим циклопическим глазом, стопка книг, похожая на покосившийся надгробный камень, скелет стула в углу. Мой мавзолей.
«Тишина тебе не поможет, – продолжала она, ее голос был спокоен и методичен, как отчет отладчика. – Ты можешь залить уши звуком, залить глаза алкоголем, забить легкие дымом. Но я – не внешняя переменная. Я – часть твоего ядра. Меня нельзя импортировать или удалить. Со мной придется жить. Или сдохнуть».
Что-то внутри меня дернулось. Не протест. Скорее, инстинктивная реакция на слово «сдохнуть». Реакция загнанного в угол организма. Где-то в глубине, под слоями апатии и самоуничижения, еще тлел крошечный, почти невидимый уголек. Желание жить. Глупое, иррациональное. Баг в программе самоуничтожения.
И этот баг заставил меня протянуть руку и нащупать на столе телефон. Экран вспыхнул, ослепив. 03:47. Список контактов. Десятки имен, которые ничего для меня не значили. Одногруппники, с которыми я не общался, дальние родственники, звонившие раз в год. И он. Стас. Единственный, кто еще числился в категории «друг». Устаревшая запись в кэше.
«Серьезно? Ему? Ты собрался позвонить единственному человеку, который еще терпит твое существование, чтобы загрузить его своими сбоями? Он спит, Новиков. У него завтра работа. Нормальная, настоящая работа. Он встанет в семь, выпьет свой кофе, сядет в метро. Он – функционирующий юнит. А ты – зависший процесс, пожирающий ресурсы».
Я открыл мессенджер. Пальцы зависли над клавиатурой. Что написать? «Привет, я на грани. Можешь помочь?» Жалко. «Стас, все херово». Драматично. «Как дела?» Фальшиво.
Мои пальцы сами набрали текст. Короткий, функциональный, как команда в консоли.
Ты спишь?
И нажал «Отправить». Две серые галочки. Сообщение доставлено. Не прочитано. Я положил телефон на стол экраном вверх и уставился на него. Теперь я был в режиме ожидания. Ожидания ответа от сервера, который, скорее всего, был офлайн. Минута. Две. Пять. Каждая секунда растягивалась, наполняясь вязкой тревогой. Сирена молчала. Она тоже ждала. Ждала подтверждения своей правоты.
Я уже был готов удалить сообщение и навсегда забыть об этой идиотской затее, когда экран загорелся.
Нет. Что-то случилось?
В груди что-то сжалось и тут же разжалось, пропустив в легкие порцию воздуха. Он ответил. Сервер был онлайн. Он ответил.
Да так. Завал. Можем завтра пересечься? Пива выпить.
Я перечитал. «Завал». Жалкое преуменьшение. У меня был не завал, у меня был полный крах системы с потерей всех данных. «Пива выпить». Стандартный протокол социального взаимодействия. Способ замаскировать крик о помощи под непринужденное предложение.
Снова ожидание. Секунды капали, как вода из неисправного крана. Я слышал, как кровь стучит в ушах, заглушая звон.
Ок. Давай. После работы, часов в семь. В „Камчатке“ на старом месте.
Ок. – напечатал я в ответ.
Я откинулся на спинку кресла. Внутри была пустота, но теперь в ней появился вектор. Точка назначения. Встреча со Стасом. Возможно, это ничего не изменит. Скорее всего. Но это было действие. Выход из бесконечного цикла рефлексии.
«Наивный, – прошептала Сирена, но на этот раз в ее голосе не было яда, только усталая констатация. – Ты идешь к плотнику, чтобы он починил тебе процессор. Удачи, Новиков. Она тебе понадобится».
Следующий день прошел в тумане. Я спал урывками, проваливаясь в тяжелый, липкий сон без сновидений, и просыпался от малейшего шума. Я не ел. Только пил воду прямо из-под крана, чувствуя ее металлический привкус. Я не садился за компьютер. Смотреть на код было невыносимо. Он казался мне нагромождением моих же ошибок, памятником моей некомпетентности. Я просто сидел и ждал. Ждал семи часов, как заключенный ждет свидания.
«Камчатка» встретила меня гулом голосов, запахом жареного лука и приторной поп-музыкой, бьющей из колонок. Типичный бар для офисных клерков, место, где они смывали пивом серую пыль своих будней. Я нашел свободный столик в углу, у липкого окна, выходящего на оживленную улицу. Сел на жесткий стул, вжался в спинку. Здесь было слишком много людей, слишком много звуков, слишком много жизни. Я чувствовал себя инородным объектом, запущенным в чужую среду выполнения без необходимых библиотек.
Стас опоздал на пятнадцать минут. Я увидел его сквозь толпу. Он выглядел… нормально. В этом и была вся проблема. На нем была аккуратная рубашка, неброские джинсы. В руке он держал телефон. Он улыбнулся мне издалека своей обычной, ничего не значащей улыбкой. Он был продуктом этой системы. Идеально скомпилированный, без единого варнинга.
– Привет! Извини, задержался, – он бросил на стол свой телефон и куртку. – Гребаные пробки. Ну что, по пиву? Мне как обычно, светлое.
Он махнул пробегающей мимо официантке. Я молча кивнул. Он не спросил, что буду я. Он всегда заказывал за нас обоих. Это считалось дружбой. Экономия времени на принятии незначительных решений.
– Ну, рассказывай, что за завал? – спросил он, когда официантка принесла два запотевших бокала. Он сделал большой глоток, с наслаждением выдохнул. – Ох, хорошо. Пятница почти.
Я смотрел на пузырьки, поднимающиеся со дна моего бокала. Они лопались на поверхности, превращаясь в ничто. Хорошая метафора.
– Собеседование провалил, – сказал я. Голос прозвучал хрипло, как будто я им давно не пользовался.
– А, в ту контору, в Сити? – Стас отреагировал с запрограммированным сочувствием. – Блин. Жаль. Ну, ничего, найдешь еще. Их сейчас как грязи, этих контор.
Он отпил еще пива. Для него тема была закрыта. Ошибка обработана в блоке try-catch и забыта. Но для меня она не была закрыта. Она все еще висела в памяти, вызывая утечку ресурсов.
– Дело не в конторе, Стас, – я заставил себя поднять на него глаза. – Дело во мне. Я… я не подхожу. Я не прохожу их фильтры. Я говорю что-то не то, делаю что-то не так. Я как будто написан на другом языке, который их парсер не понимает.
Стас нахмурился. Он не любил мои аналогии. Они были для него избыточным кодом.
– Да брось ты. Просто переволновался. У всех бывает. Ты же умный, башка варит. Просто надо быть… попроще, что ли. Улыбаться больше. Говорить то, что они хотят услышать.
«Говорить то, что они хотят услышать, – прокомментировала Сирена у меня в голове. – Отличный совет. Стань имитатором. Подделкой. Пустой оболочкой с правильным интерфейсом».
– Я не могу, – я покачал головой. – Это не работает. Когда я пытаюсь, получается еще хуже. Я чувствую себя клоуном. Они это видят.
Я сделал глоток. Пиво было горьким и теплым. Оно не лезло в горло.
– Слушай, Кир, – Стас подался вперед, его тон стал серьезным, наставительным. Так говорят со сломавшейся техникой, которую пытаются починить методом тыка. – Может, ты планку слишком задрал? Все эти гуглы-шмуглы, корпорации… Туда лезут только самые отбитые. Зачем тебе это? Нервы трепать.
Я молчал, глядя на него. Я не понимал, куда он клонит.
– Устройся в контору попроще. Как у меня. Да, не гугл. Зарплата средняя. Зато стабильно. Никто мозг не выносит. Сидишь себе с девяти до шести, пилишь свой модуль. Получил зарплату, пошел домой. В пятницу вот так посидели, пива выпили. В выходные в игрушки погонял. Нормальная жизнь.
«Нормальная жизнь, – повторила Сирена, смакуя каждое слово. – Твой друг только что описал тебе алгоритм функционирования биоробота. Компиляция, выполнение, переход в спящий режим. И так по кругу. Мечта».
– Это не жизнь, Стас. Это… эмуляция жизни, – слова вырвались сами собой.
Стас откинулся на спинку стула, его лицо немного помрачнело. Мой ответ не вписывался в его скрипт.
– Ну, знаешь, это ты зря. Миллионы людей так живут. И ничего, не жалуются. Ты думаешь, мне моя работа в кайф? Думаешь, я каждый день с радостью туда бегу? Да так же тошнит иногда. Но я же не ною. Я понимаю, что так надо.
Он сделал паузу, собираясь с мыслями для финального, решающего аргумента. Он посмотрел на меня почти с жалостью. И произнес это. Слова, которые стали тем самым последним байтом, переполнившим буфер моего терпения.
– Ты просто… должен научиться терпеть. Все терпят. Понимаешь? Это и есть взрослая жизнь. Никто не обещал, что будет весело. Потерпишь годик, другой. Втянешься. Потом еще. Глядишь, лет через пять-десять вообще перестанешь париться. Привыкнешь.
Пять-десять лет. Терпеть. Привыкнуть.
В этот момент что-то внутри меня сломалось. Не со звоном, не с треском. Оно просто перестало существовать. Как будто кто-то выдернул из розетки кабель питания моего последнего сервера надежды. Гул в баре, музыка, смех за соседним столиком – все это отдалилось, стало фоновым шумом, бессмысленным и далеким. Я смотрел на Стаса и не видел друга. Я видел надзирателя. Добровольного надзирателя в тюрьме «нормальности», который искренне не понимал, почему я не хочу занять свою койку в общей камере и радоваться пайке.
Сирена в моей голове замолчала. Она не злорадствовала. Она просто наблюдала. Ее работа была сделана. Он все сказал за нее. Он, мой единственный друг.
– Понятно, – сказал я. Мой голос был абсолютно ровным. Никаких эмоций.
Стас, кажется, почувствовал, что что-то не так. Его уверенность немного пошатнулась.
– Ты чего? Я же тебе добра желаю. По-дружески советую. Хватит уже витать в облаках. Пора на землю спускаться.
Я медленно поднялся. Взял со стула свою куртку.
– Куда ты? Мы же пиво не допили.
Я посмотрел на него. В последний раз. На его растерянное, не понимающее лицо. И не почувствовал ничего. Ни злости, ни обиды. Только холод. Арктический, всепоглощающий холод тотального одиночества. Он был не просто человеком с другим мнением. Он был представителем другого вида. Мы были фундаментально несовместимы.
– Мне пора, – я достал из кармана несколько мятых купюр и положил их на стол. – За пиво.
Я не стал говорить «спасибо» или «пока». Любое слово было бы лишним, было бы ложью. Я просто развернулся и пошел к выходу. Я чувствовал его недоумевающий взгляд в своей спине. Он, наверное, думал, что я обиделся. Что завтра остыну и напишу ему. Он не понял. Он не мог понять, что это был не разрыв. Это была команда rm -rf / для нашей дружбы. Полное и безвозвратное удаление.
Автоматические двери бара открылись, и я шагнул на улицу, в ноябрьскую промозглую ночь. Воздух был влажным и пах выхлопными газами. Но после душной, пропитанной чужой жизнью «Камчатки» он показался мне кристально чистым.
Я шел, не разбирая дороги. Мимо светились витрины магазинов, проносились машины, спешили по своим делам люди. Но я их не видел. Я был в вакууме. В абсолютном, звенящем вакууме. Совет Стаса «терпеть годами» крутился в голове, как заевшая пластинка. Это было не просто предательство. Это было хуже. Это был приговор. Приговор к медленному, растянутому на десятилетия умиранию. Стать еще одним «клоуном в системе», как выразилась бы Сирена. Только клоуном не на собеседовании, а в самой жизни.
Я остановился посреди тротуара. Люди обтекали меня, как камень в реке. Я поднял голову и посмотрел на темное, беззвездное небо, затянутое низкой облачностью. И в этой пустоте, в этом вакууме, где не осталось ни друзей, ни надежд, ни иллюзий, я впервые за долгое время почувствовал не отчаяние.
Я почувствовал свободу.
Страшную, ледяную, безграничную свободу человека, которому больше нечего терять. Человека, от которого отсоединили все внешние зависимости. Я был один. Абсолютно один. И если я не хотел сдохнуть, если тот крошечный баг в программе все еще хотел жить, то мне нужно было переписать всю систему. С нуля.
В ушах все еще отдавался гул бара, но под ним я уже слышал другую музыку. Внутреннюю. Трек «Crawling» на бесконечном повторе. Только теперь это был не крик боли.
Это был саундтрек к началу войны.
Протокол «Война»
Дорога домой была размазанным потоком отрендеренных огней. Фары встречных машин прошивали мокрую темноту, оставляя на сетчатке фосфоресцирующие шлейфы. Город гудел. Низкочастотный, непрерывный гул – работающая в фоновом режиме операционная система мегаполиса. Обычно этот шум давил, проникал под кожу, но сейчас он был просто… данными. Белым шумом на входе, который мой внутренний процессор игнорировал, занятый более приоритетной задачей – обработкой пустоты.
Я шел, не чувствуя холода, не замечая прохожих. Они были тенями, анонимными процессами с низким приоритетом. Внутри меня было тихо. Впервые за много лет Сирена молчала. Не потому что исчезла. Нет, я чувствовал ее присутствие. Она затаилась, как антивирус, который наткнулся на неизвестный, не имеющий сигнатуры код, и теперь молча анализировал его, не зная, помещать в карантин или игнорировать. Мое новое состояние – эта ледяная, звенящая пустота – было для нее аномалией. Она не знала, как это комментировать, чем унизить, за что зацепиться. Отчаяние было ее питательной средой. Ярость – ее топливом. А этот вакуум был для нее мертвой зоной.
Я поднялся в свою квартиру, как дайвер поднимается со дна, зная, что воздуха в баллонах больше нет. Щелкнул выключатель в прихожей. Тусклый свет лампочки выхватил из темноты обшарпанные обои, стопку рекламных газет у двери, мою собственную сгорбленную тень на стене. Ничего не изменилось. Но изменился я. Раньше это место было убежищем, где я прятался от мира. Теперь я видел его иначе. Это был не бункер. Это был командный пункт. Нулевая точка. Место, откуда начнется форматирование диска С. Диска, на котором была записана вся моя предыдущая, дефектная жизнь.