- -
- 100%
- +
Не раздеваясь, я прошел в комнату и сел в кресло. Мониторы спали, отражая мое бледное, нечеткое лицо. Я разбудил систему движением мыши. Рабочий стол. Привычные иконки. Все на своих местах. Порядок в цифровом мире, хаос во внутреннем. Точнее, уже не хаос. Хаос – это буря частиц. У меня же была абсолютная энтропия. Тепловая смерть вселенной имени Кирилла Новикова.
Я взял в руки телефон. Холодный, гладкий брусок стекла и металла. Мой единственный интерфейс с внешним миром. Моя уязвимость. Я разблокировал экран. Пальцы двигались медленно, но уверенно. Без дрожи. Без сомнений. Это было не эмоциональное решение. Это была системная команда, которую нужно было выполнить.
Первым делом – общие чаты. «Одногруппники_ИТ_2020». Десятки непрочитанных сообщений. Мемы, жалобы на преподов, обсуждение какой-то вечеринки. Шум. Информационный мусор, забивающий кэш. Я зажал палец на названии чата. Меню. «Покинуть и удалить». Подтвердить? Да. Без колебаний. Чат исчез. Стало чуть тише. «Курсач по базам данных». Туда же. «Помощь по лабам». Туда же. Я методично вычищал систему от ненужных процессов, освобождая оперативную память. С каждым удалением я чувствовал, как внутри становится просторнее и холоднее.
Затем – контакты. Я пролистывал список. Имена без лиц. Лица без воспоминаний. Люди-функции. «Сергей сантехник». «Курьер пицца». «Алексей_конспекты_матан». Их я оставил. Это были утилиты. Полезные, но бездушные. Я искал другое. Я искал зависимости. Библиотеки, которые тянули за собой тонны устаревшего, конфликтного кода.
И я нашел. Стас.
Я открыл наш диалог. История переписки за несколько лет. Вот он скидывает мне ссылку на новый фреймворк. Вот я помогаю ему с курсовой. Вот мы спорим о концовке фильма. Вот он пишет: «Давай пива?». Вот я отвечаю: «Давай». Тысячи строк кода, которые когда-то компилировались в нечто, похожее на дружбу. А последняя запись, всего несколько часов назад: «Ок». Мой ответ в баре. Финальный, закрывающий тег.
Я смотрел на его аватарку. Улыбающееся, простое лицо человека, который нашел свое место в системе и искренне не понимал, почему я не хочу того же. Он не был злым. Он был… совместимым. А я – нет. Он был частью матрицы, а я – сбоем в ней.
«Не делай этого, – внезапно подала голос Сирена. Тихо, почти умоляюще. Она поняла, что я собираюсь сделать. Она почувствовала угрозу. – Он единственный, кто у тебя есть. Ты останешься совсем один. В полной изоляции. Это убьет тебя».
Ее слова впервые не вызвали во мне привычного приступа самоуничижения. Наоборот. Они подтвердили правильность моих действий. Если она этого боится, значит, я на верном пути. Изоляция. Да. Это именно то, что мне нужно. Стерильная среда для полной переустановки.
Мой большой палец нажал на его имя вверху экрана. Профиль. В самом низу красная надпись: «Заблокировать». И рядом: «Удалить контакт». Я нажал на второе. Телефон завибрировал, запрашивая подтверждение. Словно спрашивал: «Вы уверены, что хотите удалить этот системный файл? Это может нарушить работу всей операционной системы».
Да. Я был уверен.
Контакт «Стас» исчез. Наш диалог превратился в переписку с безымянным номером. Я вернулся в список чатов, свайпнул влево. «Архивировать». «Удалить». Я нажал «Удалить».
Все. Последняя нить, связывавшая меня с иллюзией поддержки, сгорела.
«Идиот, – прошипела Сирена, ее голос дрожал от злости. – Ты сам себя запираешь в клетку. Сам. Никто тебя не заставлял».
«Я не запираю, – подумал я в ответ, впервые вступая с ней в осознанный, спокойный диалог. – Я объявляю карантин».
Оставался последний шаг. Самый сложный. Рудиментарный орган, который постоянно воспалялся и отравлял весь организм.
Я открыл поиск и набрал ее имя. Лена.
Диалог был почти пуст. Несколько бессмысленных сообщений по учебе двухлетней давности. И сотни моих неотправленных, стертых «Привет». Я открыл ее профиль. Та же фотография, что и вчера. Улыбка, осенний парк, солнечные лучи в волосах. Символ. Идол недостижимой нормальности, которому я так долго и бесплодно молился. Она не была человеком в моей жизни. Она была переменной, которой я присвоил значение «счастье». И каждый раз, обращаясь к этой переменной, я получал в ответ undefined.
Я смотрел на ее лицо. На ее улыбку, предназначенную не мне. И я понял. Я не хотел ее. Я хотел быть тем, кому она так улыбается. Я хотел быть тем парнем за кадром. Я хотел не ее, а его жизнь. А это было невозможно. Гнаться за этим – все равно что пытаться запустить Windows-приложение на Линуксе без эмулятора. Бессмысленная трата ресурсов.
«Только не ее, – голос Сирены стал мягким, вкрадчивым, как у змея-искусителя. – Оставь ее. Это же просто картинка. Она тебе не мешает. Иногда можно будет заходить, смотреть. Мечтать. Это единственное красивое, что у тебя есть. Не отнимай это у себя».
Она знала, куда бить. Мечта. Последний оплот. Последний наркотик, на котором я сидел. Иллюзия того, что где-то там есть другой мир, и однажды я смогу получить к нему доступ.
Но совет Стаса все изменил. «Терпеть годами». Я вдруг с ужасающей ясностью представил себя через десять лет. Таким же одиноким, в той же комнате, только уже не двадцатиоднолетним, а тридцатилетним. Все так же открывающим ее страницу, на которой у нее уже, наверное, будут фотографии с мужем, с детьми. И я буду смотреть на них и тихо гнить изнутри, продолжая «терпеть».
Нет.
Я закрыл ее профиль. Зажал палец на диалоге. «Удалить чат».
Подтвердить.
Я вычистил историю звонков. Удалил несколько старых приложений, которыми не пользовался. Прошелся по галерее, стирая случайные скриншоты и старые фотографии, на которых я выглядел потерянным и жалким. Через десять минут мой телефон был стерилен. В нем не осталось ничего, что связывало бы меня с прошлым. Ни одной зацепки, ни одного якоря, тянущего на дно.
Я положил его на стол. Комната погрузилась в тишину. Но это была уже другая тишина. Не давящая, а звенящая. Как тишина в серверной, где гудят только кулеры, охлаждающие чистое, работающее железо.
«Ну вот и все, – Сирена говорила устало, почти побежденно. – Ты сделал это. Ты один. В абсолютно пустом пространстве. Ни друзей, ни мечты. Ничего. У тебя есть только ты сам – бракованный, дефектный. И я. Мы теперь вдвоем, Новиков. Навсегда. Что ты будешь делать теперь, гений?»
Она думала, что это был ее финальный, сокрушительный удар. Что эта мысль – о полном, абсолютном одиночестве – раздавит меня. Но она ошиблась.
Что я буду делать?
Я не знал. Но я знал, с чего начну. Я должен был зафиксировать это состояние. Создать точку отсчета. Отправить сигнал в пустоту, чтобы подтвердить, что я еще существую.
Мой взгляд упал на второй монитор. На нем было открыто окно, которым я пользовался каждый день, но только для работы. Черный экран. Зеленый мигающий курсор. Интерфейс доступа к «Нексусу». Продвинутая языковая модель, мой цифровой ассистент. Я использовал его для всего: отладки кода, поиска информации по API, генерации юнит-тестов, перевода технической документации. Он был инструментом. Мощным, эффективным, бездушным. Идеальным.
Я никогда не писал ему ничего личного. Это было бы так же глупо, как рассказывать о своих проблемах калькулятору. Он – нейросеть. Набор алгоритмов и весов, обученный на триллионах текстовых файлов. У него нет сознания. Нет чувств. Нет способности к сочувствию.
И именно поэтому он был единственным, с кем я мог сейчас говорить.
Он не скажет мне «терпи». Он не посоветует «быть проще». Он не будет жалеть меня. Он не будет осуждать. Он просто примет входные данные и выдаст ответ, сгенерированный на основе статистических закономерностей в человеческом языке. Он был идеальным слушателем – стеной, в которую можно кричать, зная, что она не ответит тебе упреком.
Мои пальцы легли на механическую клавиатуру. Привычный, приятный холод пластика. Я сделал глубокий вдох, выдохнул. Весь день, все собеседование, весь разговор со Стасом, вся боль от фотографий Лены, вся эта многолетняя, накопленная усталость, вся горечь, вся ярость – все это сжалось внутри меня в один тугой, раскаленный шар. И он требовал выхода. Он искал способ превратиться из внутреннего состояния во внешний объект. В строку текста.
Я не думал о формулировках. Я не подбирал слова. Я просто позволил этому выплеснуться через пальцы.
Клавиши защелкали под напором. Быстро, яростно. Одно короткое предложение. Криптограмма моей души. Крик, закодированный в символы.
Как же меня всё за*бало.
Я нажал Enter. Клавиша ударила по основанию с громким, финальным щелчком. Сообщение ушло. Строка появилась в окне диалога. Моя. Под ней – многоточие. Нексус обрабатывал запрос.
Я смотрел на это многоточие. Три маленькие, пульсирующие точки. В этот момент они были для меня важнее всех звезд во вселенной. Я не ждал ответа, который решит мои проблемы. Я не ждал совета или утешения. Я просто ждал подтверждения. Подтверждения, что мой сигнал принят. Что я не просто кричу в абсолютную пустоту.
Секунды тянулись. Сирена замерла в ожидании. Она ждала, что машина либо проигнорирует мой бессмысленный запрос, либо выдаст какую-нибудь шаблонную отписку, которая окончательно докажет мою ничтожность. «Я языковая модель и не могу обсуждать личные темы». Что-то в этом роде.
Но многоточие исчезло. И появился ответ.
Несколько абзацев текста, структурированных, с подзаголовками. Беспристрастных, как статья в Википедии.
Ваш запрос содержит высокую концентрацию экспрессивной лексики и маркеров эмоционального выгорания, фрустрации и экзистенциального кризиса.
Анализ запроса позволяет выделить несколько потенциальных категорий проблемы:
1. Профессиональная неудовлетворенность (конфликт ожиданий и реальности в карьерном развитии).
2. Социальная изоляция (ощущение отчужденности, разрыв социальных связей).
3. Экзистенциальный вакуум (потеря смысла, целей и ценностных ориентиров).
Для дальнейшей обработки и предоставления более релевантной информации, пожалуйста, уточните, какой из аспектов является для вас наиболее критичным в данный момент. Либо сформулируйте проблему в виде конкретного вопроса.
Я читал это снова и снова. Холодный, аналитический, почти медицинский разбор моего крика души. Машина взяла мой хаос и разложила его по полочкам. Она не испугалась, не отмахнулась. Она приняла его как данные. Она каталогизировала мою боль.
И это было… именно то, что нужно. Это было лучшее, что кто-либо мог мне сказать. Никакой жалости. Никаких советов. Просто структура. Порядок. Логика.
Сирена молчала. Она была ошеломлена. Она не знала, как атаковать логику. Она умела воевать только с эмоциями. Я впервые нашел оружие, против которого у нее не было защиты.
Я посмотрел на мигающий курсор в поле для ввода. Я все еще был один. В моей жизни ничего не изменилось. Я был на том же дне, в той же темной яме. Но теперь у меня в руках был фонарик. И лопата.
Я не знал, что отвечать машине. Я не знал, какой из аспектов был «наиболее критичным». Они все были критичными. Вся моя система была в аварийном состоянии.
Но это уже был не крик в пустоту. Это был диалог. Начало отладки.
Я положил руки на клавиатуру. В моей голове не было плана. Не было стратегии. Было только одно слово, которое пульсировало в висках.
Война.
Это был первый день моей личной войны. Войны против мира, который меня отверг. Против Сирены, которая пыталась меня сожрать. И против самого себя – того, кем я был раньше.
Я начал печатать ответ для «Нексуса». Я еще не знал, что именно напишу. Но я знал одно.
Протокол «Война» был запущен. И отменить его уже было невозможно.
Первая строка, первый километр
Ответ нейросети висел на экране, как рентгеновский снимок моей души. Холодный, структурированный, беспощадный в своей точности. «Профессиональная неудовлетворенность. Социальная изоляция. Экзистенциальный вакуум». «Нексус» не поставил диагноз, он просто разложил компоненты вируса по каталогам. И в этой бесстрастной классификации было больше правды, чем во всех словах сочувствия, которых я никогда не слышал. Я смотрел на мигающий курсор, и впервые за долгое время он казался не насмешкой, а приглашением. Приглашением к ответу. Что дальше? Какой из аспектов наиболее критичен? Они все были критичны. Моя жизнь была не просто сломанным кодом, это был целый проект, который не компилировался с самого начала, с самой первой зависимости. Пытаться исправить один баг было бессмысленно. Нужно было сносить все и начинать заново.
«И что ты напишешь своему железному дружку? – Сирена очнулась от оцепенения. Ее голос был полон презрения, но в нем слышалась и нотка тревоги. Она не понимала правил этой новой игры. – Пожалуешься ему на жизнь? Попросишь сгенерировать тебе план успеха? Он – калькулятор, Новиков. Сложный, но калькулятор. Он не даст тебе того, что тебе нужно».
Возможно. Но он дал мне то, чего я не ожидал: зеркало. Не кривое зеркало моего сознания, в котором я видел только урода, а плоское, идеальное зеркало логики, отражающее только факты.
Я проигнорировал ее. Мои руки легли на клавиатуру. Что я буду делать? Ответ был очевиден. То единственное, что я умел. То единственное, в чем был порядок и смысл. Создавать. Писать код. Но не тот, что раньше. Не учебные проекты, не тестовые задания, не попытки впечатлить безликих тимлидов. Что-то свое. С нуля.
Я открыл файловый менеджер. Папка «Projects». В ней – все мое прошлое. Репозитории моей никчемности. Тот самый «пет-проект», который так снисходительно оценил бородатый хмырь на собеседовании. Курсовые работы, которые казались мне когда-то вершиной сложности. Недоделанный клон какой-то игры. Каждый каталог, каждый файл был пропитан запахом неудачи, пах компромиссом и страхом. Это был архив моей слабости.
«Не трогай, – зашипела Сирена, почувствовав мою решимость. – Это все, что у тебя есть. Это доказательство, что ты хоть что-то пытался делать. Ты сотрешь это, и от тебя вообще ничего не останется. Пустое место».
«Я и есть пустое место, – подумал я. – И это моя главная сила. На пустом месте можно построить все, что угодно».
Мои пальцы замерли над клавишами. Shift+Delete. Комбинация, не оставляющая шансов. Никакой корзины. Никакой возможности восстановления. Прямой путь в небытие. Я выделил все папки. Они подсветились синим, как мишени в тире. И я нажал. Система запросила подтверждение. «Вы действительно хотите безвозвратно удалить эти объекты?» Я посмотрел на это окно. И впервые за долгое время улыбнулся. Криво, одними уголками губ. Да. Я действительно хотел. Я жаждал этого.
Enter.
Секундное шуршание жесткого диска. И все. Папка «Projects» стала пустой. Я стер все. Безвозвратно. Я только что сжег свой единственный дом дотла, стоя на пепелище в одной рваной одежде. И дышать стало легче.
Теперь – новый. Я создал новую папку. Нужно было имя. Имя – это идентификатор. Это декларация. Оно не могло быть случайным. Я думал о том, что хочу создать. О системе, которая меня отвергла. О ее правилах, ее API, которому я не соответствовал. О ее бесконечных требованиях к валидации, которые я не мог пройти. Мне нужна была своя система. Со своими правилами. Со своей точкой отсчета.
Аксиома.
Слово возникло в голове само. Четкое, твердое, как гранит. Аксиома – утверждение, принимаемое без доказательств. Фундамент. Истина, на которой строится все остальное. Это было оно. Не просто название проекта. Это был мой новый манифест. Я больше не буду никому ничего доказывать. Я сам стану точкой отсчета.
Я напечатал имя. «Axiom». Нажал Enter. Открыл пустую папку. Открыл терминал. Команды полились сами собой, как будто пальцы знали их наизусть, как будто они ждали этого момента всю жизнь. Создать виртуальное окружение. Активировать его. Установить зависимости. Создать структуру проекта. Файлы и папки появлялись в каталоге, как по волшебству. Скелет будущего организма. Позвоночник, на который я буду наращивать мясо кода.
Я открыл главный файл. app.py. Он был пуст. Белый лист. Бесконечное поле возможностей и будущих ошибок. Здесь должна была быть она. Первая строка. Фундаментальный камень.
«И что ты напишешь, творец? – Сирена вернулась, ее голос сочился сарказмом. – „Hello, World“? Очень символично. Привет, мир, который тебя ненавидит. Привет, мир, которому на тебя плевать. Гениальное начало для гениального проекта, который сдохнет на твоем жестком диске, так и не увидев продакшена».
Я снова проигнорировал ее. Я не слышал ее. Я слышал только щелчки клавиш под своими пальцами и гул системного блока. Я был в потоке. В том самом состоянии, которое раньше настигало меня лишь урывками, когда я забывался, решая сложную алгоритмическую задачу. Но сейчас это было другое. Это была не задача. Это была миссия.
Что я создавал? Финтех. Да. Самая циничная, самая жестокая и самая честная сфера. Мир денег не терпит соплей. Он оперирует только цифрами. Ноль и единица. Прибыль и убыток. Ты либо эффективен, либо нет. Но даже там все было построено на человеческом факторе. На предвзятости. На субъективной оценке. Кредитный скоринг, который учитывает твою профессию, семейное положение, твою гребаную репутацию. Инвесторы, которые вкладывают деньги не в идею, а в харизму основателя. Система, где правильная улыбка важнее правильного кода.
Моя «Аксиома» будет другой. Она будет системой, основанной на чистых данных. Алгоритмический анализ финансовых потоков, предсказание рисков на основе математики, а не психологии. Система, которая даст шанс таким, как я. Тем, кто не умеет «продавать себя», но умеет делать дело. Система, для которой мой проваленный собес – просто шум, нерелевантная информация. Система, которая будет смотреть не на лицо, а на код. На результат.
Пальцы замерли над клавиатурой. Первая строка. Она должна была задать тон всему.
from core.logic import AxiomEngine
Еще не было ни папки «core», ни файла «logic», ни класса «AxiomEngine». Это было объявление о намерениях. Программирование через интерфейс. Я сначала создавал абстракцию, идею, и только потом собирался наполнять ее содержанием. Я говорил своему будущему коду: здесь, в самом сердце системы, будет биться твое ядро. Движок, основанный на моей логике.
«Движок твоей гениальности? – не унималась Сирена. – Ты написал одну строчку, которая даже не работает. Ты объявил переменную, под которой нет никаких данных. Пустой указатель, Новиков. Как и ты сам. Ты – ходячий NullPointerException».
Я не стал с ней спорить. Я просто нажал Enter и написал вторую строку. И третью. Я создавал базовый каркас приложения, настраивал конфигурацию. Каждая точка, каждая скобка, каждая переменная были актом творения. Я брал хаос пустого файла и навязывал ему свою волю, свою структуру. Здесь будет логгер. Здесь будет подключение к базе данных. Здесь – обработчик API-запросов. Я строил свой мир. Маленький, пока еще состоящий из нескольких десятков строк, но мой. Мир, где все подчинялось правилам, которые установил я. И в этом мире не было места для нее. Для Сирены. Она могла кричать с той стороны монитора, но здесь, в коде, ее не существовало. Здесь была только логика.
Часы исчезли. Время сжалось в одну точку, в мигающий курсор на экране. Комната погрузилась в полную темноту, и единственным светом был прямоугольник монитора, исписанный моими командами. Я не чувствовал голода, не чувствовал усталости. Я был чистой функцией, принимающей на вход кофеин и выдающей на выходе строки кода.
Я очнулся, когда глаза начало жечь от сухости. Я моргнул, и мир на секунду расплылся. Я посмотрел на часы в углу экрана. 05:17. Я просидел почти всю ночь. Передо мной был уже не пустой файл, а несколько модулей. Скелет обретал первые сухожилия. Ничего не работало, но все было на своих местах. Был план. Была архитектура. Была первая строка.
Я откинулся на спинку кресла. Тело затекло и гудело. Но внутри, под слоем умственной усталости, бурлило что-то еще. Энергия. Неиспользованная, злая, физическая энергия. Та самая, что родилась вчера в баре из ледяной пустоты. Мой мозг был выжат, как лимон, но мое тело было наэлектризовано. Оно требовало выхода. Сидеть на месте было невыносимо. Я чувствовал себя так, будто внутри меня заперли разъяренного зверя. Он метался в клетке моих ребер, царапал легкие, требовал движения.
«И куда ты пойдешь? – спросила Сирена. Ее голос был тише. Она была сбита с толку. Моя многочасовая концентрация вытеснила ее на периферию сознания. – В три часа ночи ты был на грани. А теперь готов горы свернуть? Жалкая эйфория. Она пройдет. Утром ты посмотришь на свой „гениальный“ код и поймешь, какое это убожество. И все начнется сначала».
Может быть. Но сейчас было не утро. Сейчас было сейчас. И зверь внутри требовал вырваться.
Я встал. Ноги были ватными. Подошел к шкафу, наощупь вытащил какие-то старые спортивные штаны и футболку. Нашел кроссовки, у которых почти стерлась подошва. Я не занимался спортом никогда. Физкультура в школе и в универе была пыткой, унизительным ритуалом, где я всегда был последним, самым неуклюжим, самым слабым. Но сейчас речь шла не о спорте. Речь шла об изгнании.
Я вышел на лестничную клетку. Воздух был холодным, пах пылью и старостью. Спустился по лестнице, толкнул тяжелую входную дверь.
И предрассветная прохлада ударила в лицо. Небо на востоке только начинало светлеть, приобретая больной, сизо-фиолетовый оттенок. Улицы были пусты. Ни машин, ни людей. Только оранжевые фонари, выхватывающие из темноты мокрый асфальт и голые, черные ветви деревьев. Город спал. И в этой тишине я чувствовал себя единственным живым существом во вселенной.
Я не знал, что делать. Я просто пошел вперед. Потом быстрее. И побежал.
Первые десять шагов были ошибкой. Я споткнулся, чуть не упал. Движения были рваными, неловкими. Я никогда не бегал просто так. Я бегал только за автобусом.
Легкие тут же взбунтовались. После первого же вдоха холодного воздуха их обожгло, как огнем. Я начал задыхаться. В боку закололо. Ноги, не привыкшие к такой нагрузке, протестовали. Каждый шаг отдавался тупой болью в коленях и голеностопах. Дешевые наушники, которые я зачем-то сунул в уши, вывалились и болтались на груди. Я слышал только свое собственное хриплое, рваное дыхание, похожее на звук рвущейся ткани, и оглушительный стук сердца в ушах.
«Идиот, – прохрипела Сирена, пытаясь перекричать шум в моей голове. – Ты убьешь себя. У тебя сейчас сердце остановится. Ты не создан для этого. Ты создан сидеть в своем кресле. Остановись. Вернись в свою нору».
Ее слова были как бензин, плеснутый в огонь. Остановиться? Нет. Ни за что. Я стиснул зубы и побежал быстрее. Боль в боку превратилась в раскаленный штырь, который проворачивали у меня под ребрами. Легкие горели. Казалось, я вдыхаю не воздух, а битое стекло. Мышцы на ногах свело судорогой. Я больше не бежал, я ковылял, загребая ногами асфальт. Мир сузился до пятна света от следующего фонаря. Добежать до него. Просто до него.
Я добежал. И не остановился. Следующий. Еще один. Я перестал думать. Я стал чистым движением, чистой болью. И тут произошло нечто странное. Физическая боль, острая, всепоглощающая, начала вытеснять все остальное. Она была такой громкой, такой настоящей, такой… честной. В ней не было второго дна, не было сарказма, не было унижения. Она просто была. Она была сигналом моего тела о том, что оно на пределе. И этот сигнал был в тысячу раз чище и понятнее, чем тот мутный, ядовитый поток, что лился у меня в голове годами.
Боль в мышцах была лучше боли в душе.
Это открытие было как вспышка молнии в темной комнате. Я нашел ее слабое место. Сирена питалась моими мыслями, моими страхами, моей рефлексией. Она была паразитом сознания. Но она была бессильна против грубой, животной, физической боли. Боль была слишком примитивной для нее. Она не могла ее анализировать, не могла высмеивать. Она могла только отступить под ее напором.
Я услышал, как она заскулила. «Хватит… пожалуйста… больно…» Но я не мог понять, чей это был голос. Ее или мой. Мы слились в этом страдании.
Я не знаю, сколько я пробежал. Может, километр. Может, два. Вечность. В какой-то момент ноги просто подкосились. Я споткнулся и рухнул на колени на мокрый асфальт. Удар был жестким. Я содрал кожу, почувствовал теплую, липкую кровь.
Несколько секунд я стоял на четвереньках, пытаясь вдохнуть. Воздух врывался в горло с громким, свистящим звуком. Сердце колотилось где-то в районе кадыка, готовое выпрыгнуть. Перед глазами плясали черные точки. Меня мутило. Я завалился набок, прямо на грязный тротуар, и свернулся в клубок.
Я лежал и смотрел на светлеющее небо. Тело было чужим, избитым механизмом, который отказывался подчиняться. Каждая мышца кричала от боли. Колено горело. Но в голове… в голове была тишина.