Точка (не)возврата

Сдвиг по фазе

Солнце стало личным врагом. Оно подкрадывалось к четырнадцатому этажу каждое утро – хотя понятие «утро» утратило всякий смысл, став лишь условным обозначением той фазы суток, когда внешний мир был особенно агрессивен в своей яркости. Илья научился ненавидеть его свет. Он пробивался тонкими, как лезвия, лучами сквозь щели в плотных шторах, резал по глазам, выжигая на сетчатке узоры пыли, танцующей в спертом воздухе. Этот свет был обвинением. Он разоблачал хаос, в который превратилась его квартира: горы коробок из-под пиццы, пустые бутылки из-под воды, разбросанные по полу худи. Он был напоминанием о другом, параллельном мире, где люди просыпались по будильнику, пили кофе и шли на работу.

Время… оно больше не тикало, а сочилось, как смола, склеивая дни и ночи в единую, бесформенную серую массу. Хронология его жизни теперь измерялась не часами, а циклами. Приход. Плато. Отходняк. Интервал ужаса. Новый приход. Его внутренние часы перешли на новый стандарт, где единицами измерения были миллиграммы и скорость метаболизма. Он засыпал, когда за окном разгорался рассвет, и просыпался от судорожного сердцебиения в густых фиолетовых сумерках. Его тело, когда-то подчинявшееся циркадным ритмам, теперь было колонией, захваченной химическими интервентами, диктующими свои законы.

Работа была призраком, обитавшим на жестком диске его ноутбука. Иногда, в редкие моменты просветления, когда коктейль Стаса еще не до конца отпускал, а новая доза еще не была принята, Илья подходил к столу. Он садился в кресло, открывал крышку, и экран бил в лицо холодным, цифровым светом. Те гениальные идеи, что роились в голове под неоновыми лампами «Точки», здесь, в тишине квартиры, превращались в тыкву. Они были похожи на сны – яркие, осмысленные внутри, но рассыпающиеся в невнятную пыль при попытке пересказать их наяву. Он открывал Photoshop, создавал новый файл. Белый квадрат. Мигающий курсор. Пустота. Его руки, когда-то послушные инструменты, способные рождать миры из пикселей, теперь отказывались подчиняться. Пальцы дрожали. Мышь казалась чужеродным, враждебным предметом. Он мог часами сидеть так, глядя на экран, пока белый квадрат не начинал пульсировать, дышать, превращаясь в живую, насмешливую пустоту.

Уведомления на почту он научился игнорировать. Сначала они были вежливыми: «Илья, добрый день! Как продвигается работа над макетом?». Потом – встревоженными: «Илья, мы не можем до вас дозвониться. Сроки горят». Затем – ледяными: «В связи с нарушением всех мыслимых сроков мы вынуждены прекратить наше сотрудничество. Счет за уже выполненную часть работы оплачен не будет». Каждое такое письмо было маленькой смертью. Он читал их по диагонали, и слова не причиняли боли. Они были просто информацией. Системными сообщениями об ошибке. Он закрывал вкладку и шел на кухню, чтобы отмерить новую дозу. Лекарство от системных ошибок.

Телефон стал источником перманентной угрозы. Каждый звонок с незнакомого номера заставлял его вздрагивать. Это могли быть они. Коллекторы? Нет, долгов по кредитам еще не было. Полиция? Маловероятно. Тогда кто? Эта бесформенная, анонимная угроза была страшнее любой конкретной. Он перестал отвечать. Звонки от клиентов он тоже пропускал. Говорить с ними было невыносимо. Их нормальные, деловые голоса звучали как упреки. Они принадлежали к тому, миру, из которого он дезертировал, и теперь их звонки были похожи на попытки военной полиции вернуть его в строй.

А потом начались звуки.

Сначала он не придавал им значения. Сосед сверху, вечный зачинатель ремонтов, снова взялся за перфоратор. Но ритм… он был странным. Два коротких удара, пауза, один длинный. Снова и снова. Это не было похоже на сверление стены. Это было похоже на код. На азбуку Морзе. Что он передавал? Кому? Илья прижимался ухом к холодной бетонной стене, пытаясь расшифровать послание. Ему казалось, что сосед сообщает кому-то о его передвижениях по квартире. Вот он пошел на кухню – тук-тук… тук. Вот он сел за компьютер – тук. Бред. Он понимал, что это бред, но избавиться от этого ощущения не мог.

Дверной глазок стал его главным окном в мир. Он заклеил его изнутри кусочком черной изоленты, чтобы никто не мог заглянуть к нему, и теперь, прежде чем выйти в подъезд за очередной «закладкой», он проводил у двери целый ритуал. Отклеивал изоленту, затаивал дыхание и припадал к окуляру. Искаженная, выпуклая реальность лестничной клетки жила своей таинственной жизнью. Вот проплыла тень. Вот скрипнула дверь лифта. Он мог стоять так по десять минут, ожидая, когда площадка опустеет. Ему казалось, что за ним наблюдают. Что старушка из квартиры напротив, которая вечно сидела на лавочке у подъезда, на самом деле не просто старушка. Она – наблюдатель. Она фиксирует все его выходы и входы. Зачем? Он не знал. Но само наличие этого всевидящего ока заставляло кровь стынуть в жилах.

Однажды ночью, возвращаясь с очередного «квеста», он столкнулся с ней у лифта. Она смотрела на него своими выцветшими, водянистыми глазами, и в ее взгляде Илье почудилось не старческое любопытство, а холодное, профессиональное знание.

– Все бегаешь, сынок, – прошамкала она. – Носишься, как угорелый.

Простые слова. Но Илья услышал в них двойное дно. Бегаешь. Носишься. Она знала. Откуда? Он пробормотал что-то невнятное, ткнул в кнопку вызова и всю дорогу до четырнадцатого этажа стоял, вжавшись в угол кабины, чувствуя на себе ее невидимый взгляд.

Его общение с внешним миром свелось к коротким, шифроподобным перепискам в Telegram. Катя или Стас. Обычно Катя. Она была проще.

Илья: «+?»

Катя: «место то же. качество огонь»

Илья: «ок. мин через 40 буду»

Это был их язык. Язык теней. Никаких лишних слов, никакой эмпатии. Просто обмен данными. Бизнес. Иногда он писал Стасу, когда ему требовалось что-то для «работы».

Илья: «Стас, привет. Есть что-нибудь для фокуса? Совсем не могу собраться».

Стас: «Привет. Для фокуса есть аддералл. Но он для профи. Не переборщи, а то вместо фокуса получишь паранойю 80-го левела. Могу поделиться парой таблов. Закинешь на крипту».

Аддералл не помог. Он действительно обострил концентрацию, но не на работе. Илья провел восемь часов, не отрываясь, за чисткой системного реестра своего компьютера, удаляя каждый подозрительный файл, выискивая шпионские программы. К утру он был уверен, что его ноутбук чист, но проект, который он должен был делать, так и не был начат. Паранойя 80-го левела. Стас не обманул.

Иногда, в самые темные часы перед рассветом, когда действие веществ ослабевало, а новая доза еще не была принята, на него накатывала волна отчаяния. Не тревога, а именно глухая, беспросветная тоска. В эти моменты он открывал галерею в телефоне и смотрел на фотографии Лены. Вот они на каком-то фестивале, она смеется, запрокинув голову. Вот они в парке, она строит ему рожицы. Это была хроника другой цивилизации. Жизнь человека, которого он когда-то знал, но с которым давно потерял всякую связь. Он смотрел на свое улыбающееся лицо на этих фотографиях и не узнавал себя. Кто этот парень? Что с ним стало? Он быстро закрывал галерею. Воспоминания были слишком болезненными. Они были как фантомные боли в ампутированной конечности.

Лена писала ему. Сначала часто. «Привет! Как ты?», «Куда пропал?», «Давай увидимся?». Он читал эти сообщения и не отвечал. Что он мог ей написать? «Привет, Лен. Я теперь живу в другом измерении, питаюсь порошками и разговариваю с соседями через стену с помощью перфоратора»? Ложь казалась еще более унизительной. Он просто молчал.

Потом она начала звонить. Он сбрасывал. Раз, другой, третий. Он знал, что делает ей больно. Эта мысль была тупой, ноющей занозой где-то глубоко внутри. Но стена его нового мира, его химической крепости, была слишком толстой. Ее звонки были как камни, брошенные в ров с водой. Они вызывали круги на поверхности, но не могли пробить стену.

Однажды он не успел сбросить. Он только что вернулся домой, руки дрожали после нервного получаса, проведенного у тайника под водосточной трубой. Телефон зазвонил в кармане, он рефлекторно нажал на кнопку приема.

– Илья! Слава богу! Я уже думала, с тобой что-то случилось!

Ее голос. Живой, встревоженный, настоящий. Он ударил по нему, как разряд тока. Илья замер посреди прихожей, не в силах вымолвить ни слова.

– Илюш, ты меня слышишь? Алло?

– Слышу, – выдавил он. Голос был чужим, сиплым.

– Что с твоим голосом? Ты болеешь? Почему ты не отвечаешь? Я с ума схожу!

Он молчал. В ушах стоял гул. Ему показалось, что в трубке, за ее голосом, он слышит тихий щелчок. Потом еще один. Прослушка. Его телефон прослушивают. Они знают, что он говорит. Они знают, что он только что забрал «клад». Они используют Лену, чтобы выманить его на разговор.

– Илья, скажи что-нибудь! Пожалуйста!

– Не могу говорить, – прохрипел он, и в собственном голосе ему послышались нотки паники.

– Почему? Что происходит? У тебя неприятности? Я могу помочь?

Ее забота в его искаженном восприятии превратилась в допрос. Она вытягивала из него информацию. Она была с ними. Эта мысль, дикая, абсурдная, пронзила его мозг, как раскаленная игла.

– Не звони мне больше, – сказал он отрывисто. – Слышишь? Не звони.

И он нажал отбой. Он стоял посреди коридора, тяжело дыша. Сердце колотилось о ребра, как пойманная птица. Он выключил телефон, вытащил из него сим-карту и аккумулятор. Слишком поздно. Они уже все слышали.

Он просидел в темноте несколько часов, прислушиваясь к каждому шороху. Ему казалось, что он слышит шаги на лестнице. Что лифт остановился на его этаже. Он ждал. Но никто не пришел.

К вечеру его отпустило. Рациональная часть сознания, еще не до конца уничтоженная, шептала ему, что это был бред. Что никаких щелчков не было. Что Лена просто волновалась. Но паранойя, однажды пустив корни, уже не уходила. Она затаилась, стала частью фона. Он больше не доверял телефону. Не доверял соседям. Не доверял даже тишине.

Прошло еще несколько дней. Или неделя. Он потерял счет. Он существовал в своем коконе, изредка выползая наружу за новой порцией вещества, которое позволяло ему оставаться внутри.

А потом раздался звонок в дверь.

Не в домофон, а именно в дверь. Резкий, настойчивый. Илья, который как раз пытался собрать в кучу рассыпавшиеся пиксели на экране, замер. Он не ждал гостей. Курьеры всегда звонили по телефону. Это не курьер.

Звонок повторился. Громче. Требовательнее.

Он на цыпочках подошел к двери. Сердце ухнуло куда-то в район желудка. Он припал к глазку.

На площадке стояла Лена.

Ее появление было нарушением всех законов его новой вселенной. Она не должна была быть здесь. Она была из другого мира. Ее лицо, искаженное «рыбьим глазом» глазка, было бледным и решительным.

– Илья, я знаю, что ты дома! Открой!

Ее голос, приглушенный дверью, звучал гулко и тревожно. Он не мог не открыть. Если он этого не сделает, она поднимет шум, привлечет внимание соседей. Наблюдателей. Он дрожащей рукой повернул ключ, отодвинул засов.

Дверь открылась, и ее мир столкнулся с его. На мгновение они оба замерли, глядя друг на друга через порог. Лена была одета в светлое пальто, от нее пахло духами и свежим воздухом. Она была воплощением той жизни, которую он оставил. А он… он увидел себя ее глазами. Небритый, с ввалившимися щеками и лихорадочным блеском в глазах. В мятой футболке, от которой пахло потом и сигаретным дымом. Он увидел беспорядок за своей спиной. Он увидел весь тот ад, который он считал своим убежищем.

– Илюш… – выдохнула она, и в ее глазах отразился ужас. Не жалость, а именно ужас, смешанный с растерянностью. – Что с тобой?

Она шагнула через порог, и ее вторжение было окончательным. Она принесла с собой свет, запахи, звуки другого мира. Она нарушила стерильность его изоляции.

– Я же просил не приходить, – глухо сказал он, отступая вглубь квартиры.

– Не приходить? – ее голос зазвенел. – Ты пропал на три недели! Ты не отвечаешь на звонки, на сообщения! Я обзвонила все больницы, все морги, Илья! Морги! Что я должна была думать?

Она оглядела квартиру, и ее лицо становилось все более растерянным. Ее взгляд зацепился за рабочий стол. За пустые блистеры от каких-то таблеток, за свернутую в трубочку купюру, за рассыпанный на стекле телефона белый порошок. Она замолчала. И в этой тишине Илья услышал, как что-то внутри нее ломается. Понимание, пришедшее на смену тревоге, было страшнее любого крика.

– Что это? – прошептала она, показывая на стол.

– Это… для работы, – солгал он неубедительно, по-детски. – Витамины. Для концентрации.

– Витамины? – она горько усмехнулась. Ее взгляд снова вернулся к его лицу. Теперь она смотрела на него иначе. Как врач смотрит на пациента с безнадежным диагнозом. – Илья, посмотри на себя. Ты похож на тень. Ты ешь вообще? Когда ты спал в последний раз?

Ее вопросы были как удары. Он не знал на них ответов. Он отвернулся, не в силах выносить ее взгляд.

– Уходи, Лен, – сказал он тихо. – Пожалуйста.

– Нет. Я не уйду, – ее голос стал твердым. – Я не оставлю тебя здесь одного. В этом… свинарнике. С этими «витаминами». Мы сейчас же поедем. К врачу. К психологу. К кому угодно.

Она сделала шаг к нему, протянула руку, чтобы дотронуться до его плеча. И он отпрянул. Как от огня.

– Не трогай меня! – крикнул он, сам испугавшись силы своего голоса. – Ты ничего не понимаешь! Ничего!

– Так объясни! – крикнула она в ответ, и в ее голосе зазвенели слезы. – Помоги мне понять, что с тобой происходит! Что я сделала не так?

– Ты? – он истерически рассмеялся. – Ты тут ни при чем. Это все… этот мир! Он давит, он шумит! Он требует от тебя быть кем-то! Успешным, нормальным, продуктивным! А я не могу! Я не выдерживаю этого шума! А это, – он махнул рукой в сторону стола, – это единственное, что дарит тишину!

Он говорил, и слова вылетали из него сами, спутанные, злые, полные яда и жалости к себе. Он обвинял ее, ее «нормальность», ее мир, в котором ему не было места. Он видел, как меняется ее лицо. Решимость уступала место боли, потом – бессилию. Она смотрела на него, как на сумасшедшего. Может, он и был им.

Она больше не кричала. Она опустила руки.

– Я… я не знаю, как тебе помочь, – тихо сказала она. В ее голосе была полная капитуляция. – Я не знаю, что делать с этим. С тобой.

Она попятилась к двери. Каждый ее шаг назад был для Ильи одновременно и облегчением, и ударом. Он побеждал. Он отстоял свою территорию. Свою тюрьму.

– Я… я оставлю тебе денег, – пробормотала она, доставая из сумки кошелек. – Купи хотя бы еды.

Она вытащила несколько купюр и положила их на тумбочку в прихожей. Этот жест был последним унижением. Она давала ему милостыню.

Она открыла дверь. На пороге она обернулась. Их взгляды встретились в последний раз. В ее глазах больше не было ни любви, ни страха. Только бездонная, выжженная усталость.

– Позвони, если… если захочешь, – сказала она. Но они оба знали, что это просто слова. Формула прощания.

Дверь за ней закрылась. Щелкнул замок.

Илья остался один. Он стоял посреди комнаты, и тишина, к которой он так стремился, теперь казалась оглушительной. Она была пропитана запахом ее духов. На тумбочке лежали ее деньги. Доказательства того, что она была здесь. Что реальный мир вломился в его иллюзию и разбил ее вдребезги.

Он подошел к столу. Его руки больше не дрожали. Он уверенно смахнул порошок в одну линию, взял трубочку. Ему нужно было срочно починить то, что она сломала. Восстановить стены. Заглушить ее голос, который все еще звучал у него в голове. Заглушить свой собственный голос, который шептал ему, что он только что совершил самую страшную ошибку в своей жизни.

Он сделал вдох.

И наступила тишина. Но в этот раз она была другой. Мертвой. Безжизненной. Как тишина в заброшенном доме, где когда-то жили люди. Где когда-то была любовь.

Холодный свет экрана

Пять тысяч рублей. Пять синих бумажек на тумбочке у входа, аккуратно прижатые пустым флаконом из-под ее духов. Запах жасмина и бергамота еще не выветрился, он цеплялся за воздух, как призрак, как нематериальное доказательство ее недавнего присутствия. Илья смотрел на эти деньги, и они казались ему не спасением, а клеймом. Откуп. Последний транш сочувствия, переведенный из мира живых в его персональный лимб. Он не прикасался к ним уже два дня. Они лежали там, в полумраке прихожей, и источали холод. Холод жалости.

Тишина, наступившая после ее ухода, оказалась бракованной. Она была пронизана низкочастотным гулом вины, который не глушили даже самые выверенные дозы. Он просачивался сквозь химическую вату, которой он затыкал уши, и вибрировал где-то за грудиной. Это был новый шум. Более коварный. Он не кричал, а шептал. И от этого шепота хотелось лезть на стену.

Реальность, которую он так старательно вытеснял, начала просачиваться сквозь трещины в его обороне. Она лезла в виде красных, как кровь, уведомлений на заблокированном экране телефона. «Минус 4 899,00 ₽. Ваш кредитный лимит исчерпан». Сообщение от банка. Холодное, безличное, как системная ошибка. Потом другое, в мессенджере, от хозяина квартиры. «Илья, добрый день. Напоминаю, что послезавтра 25-е число». Послезавтра. Для него не существовало «послезавтра». Было только тягучее, вязкое «сейчас» и короткие пробелы забытья. Но цифры на экране были упрямы. Они требовали ответной реакции. Они требовали денег, которых не было.

Он заставил себя подойти к столу. Ноутбук, закрытый уже несколько дней, казался спящим хищником. Илья провел пальцем по пыльной крышке. Открыть его было все равно что добровольно сунуть голову в пасть. Но выбора не было. Пять тысяч, оставленные Леной, не спасут. Они были оскорбительной подачкой, которой хватит на пару дней еды и одну, может быть, две дозы. А дальше – пустота. Полная, абсолютная, финансовая сингулярность.

Он сел. Глубокий вдох, как перед прыжком в ледяную воду. Крышка ноутбука со скрипом поднялась. Экран вспыхнул, омыв его лицо холодным, мертвенным светом. На рабочем столе царил хаос из иконок и папок с названиями вроде «СРОЧНО_ПРАВКИ_2» и «МАКЕТ_ФИНАЛ_5_РЕАЛЬНО_ФИНАЛ». Цифровое кладбище его несостоятельности. Он кликнул по иконке Photoshop. Программа загружалась целую вечность. Синяя заставка с фамилиями разработчиков казалась списком людей из другого, осмысленного мира. Людей, которые создавали. А он – только потреблял. Себя, время, вещества.

Открылся последний проект. Логотип для какой-то криптобиржи. Абстрактная, футуристическая загогулина, которую он так и не довел до ума. Она висела посреди белого холста, нелепая и незавершенная. Он смотрел на нее, и мозг отказывался генерировать команды. С чего начать? Подвинуть эту точку? Изменить цвет? Каждое возможное действие казалось бессмысленным и бесконечно сложным. Панель инструментов справа – стройный ряд иконок, которые когда-то были продолжением его рук, – теперь выглядела как пульт управления космическим кораблем, инструкцию к которому он потерял. «Перо». «Градиент». «Волшебная палочка». Это была издевка. Никакой магии не осталось.

Он выбрал инструмент «Кисть». Курсор превратился в маленький кружок. Илья подвел его к холсту и попытался провести простую прямую линию. Рука дрогнула. Вместо прямой получилась кривая, рваная кардиограмма умирающего. Он смотрел на эту линию, и в ней было больше правды о его состоянии, чем во всех его попытках солгать Лене. Он нажал Ctrl+Z. Линия исчезла. Если бы только можно было так же отменить последние недели. Последние месяцы.

Он закрыл файл, не сохраняя. Открыл папку с исходниками. Может, доделать старый заказ? Тот, от которого отказались? Он нашел макет для сайта кофейни. Симпатичный, ламповый дизайн, который он делал еще до… до всего. Он помнил, как сидел над ним, подбирал шрифты, рисовал иконки кофейных зерен. Тогда это приносило ему что-то вроде удовлетворения. Сейчас, глядя на эти аккуратные блоки и теплые кофейные оттенки, он чувствовал только отчуждение. Словно смотрел на работу другого, более талантливого и определенно более счастливого человека. Кто этот парень, который смог так ровно расставить элементы по сетке? У него, нынешнего, не получилось бы. Его внутренний перфекционист, который раньше заставлял его часами выверять отступы в один пиксель, сдох. Или был в коме.

Концентрация рассыпалась, как пересушенный песок. Мысли разбегались, цеплялись за случайные детали и уносились в лабиринты паранойи. Скрипнула батарея – это они. Сосед за стеной кашлянул – он слушает. Он чувствовал, как его мозг перегревается. Слишком много открытых вкладок, слишком много процессов, пожирающих оперативную память. Система висла, курсор крутился радужным колесиком ожидания, которое грозило стать вечным. Kernel panic. Критическая ошибка ядра. Требуется немедленная перезагрузка.

Он машинально открыл браузер. Пальцы сами набрали знакомый, бессмысленный набор символов – адрес магазина. Страница загрузилась. Все тот же уродливый дизайн, все те же позиции в меню. «Кристальная чистота», «Эйфорический шторм». Названия, придуманные циничным маркетологом из преисподней. Он бездумно листал страницу. Обновлял. Снова листал. Это действие было таким же бессмысленным, как и попытка работать, но оно, в отличие от работы, не требовало никаких усилий. Это было цифровое перебирание четок. Ритуал, который успокаивал, создавая иллюзию контроля. Он не покупал. Пока. Он просто смотрел. Как смотрят на витрину с едой, когда нет денег. Он знал, что рано или поздно ему придется взять те, лежащие в прихожей, деньги, и нажать на кнопку. Но он оттягивал этот момент. Потому что это означало бы признать, что Лена, сама того не ведая, оплатила его следующий шаг в пропасть.

Часы шли. Свет за окном из серого стал грязно-желтым, потом начал густеть, синеть. Он так и сидел перед монитором, переключаясь между вкладками – пустой холст в Photoshop, страница дилера, почтовый ящик с угрожающими письмами. Три всадника его личного апокалипсиса.

В животе заурчало. Громко, требовательно. Он не ел со вчерашнего дня. Или с позавчерашнего? Он не помнил. Еда стала топливом, досадной необходимостью. Но тело требовало своего. Он открыл приложение доставки. Яркие, сочные фотографии еды вызывали не аппетит, а раздражение. Все это казалось фальшивым, слишком живым. Он бездумно ткнул в первую попавшуюся позицию. Пицца. «Пепперони». Банально. Безопасно. Нажал «Заказать», оплатил остатками с карты. Приложение сообщило: «Ваш заказ будет доставлен в течение 45-55 минут».

И началось новое ожидание. Гораздо более нервное, чем ожидание «клада». То было ожидание избавления. Это было ожидание вторжения. В его квартиру сейчас придет чужой человек. Он увидит его. Оценит. Может, что-то заподозрит. Илья начал готовиться к этому контакту, как к спецоперации. Проверил, нет ли на столе ничего компрометирующего. Сгреб в кучу пустые пачки из-под сигарет. Пригладил волосы, глядя в темный экран телефона. Отражение ему не понравилось. Он выглядел как больной. Как загнанный.

Он следил за перемещением курьера на карте. Маленькая иконка мотороллера ползла по улицам, как назойливое насекомое. Вот он свернул на его проспект. Вот он подъезжает к его дому. Илья почувствовал, как учащается пульс. Он подошел к двери и прильнул к глазку. Он увидит его первым. Это даст ему преимущество.

Время, указанное в приложении, истекло. Пятьдесят пять минут прошли. Иконка на карте замерла у его подъезда. Но звонка не было. Прошла минута. Две. Пять. Где он? Что он там делает? Может, он вообще не приедет? Может, он съел его пиццу? Или… или он не один? Он ждет кого-то? Эта мысль, абсурдная и липкая, мгновенно пустила корни. Он стоит там, внизу, с напарником. Они ждут, пока он откроет дверь.

Телефон завибрировал. Звонок от курьера. Илья сглотнул. Ответил.