Мусорный архипелаг. Книга 1

Глава вторая

В открытом океане

Грань между жизнью и смертью —

Рубеж между явью и сном —

Зовётся душой круговертью,

Сравнимой с крепчайшим вином.

После скудного завтрака команду, в которую попал Дубравин, вывели из сборного пункта и под конвоем приставов повели на берег. Там уже ждала лодка. Большая, тёмная, неприветливая, без вёсел. От неё веяло смертью.

Обречённым на скитания изгоям позволили проститься с родственниками. Берег был оцеплен приставами, и сбежать было невозможно. Да и куда бежать? И зачем?

Вика сунула в руки мужу краюху хлеба и бутылку воды:

– Спрячь.

Сергей тут же засунул передачку жены за пазуху. Приставы сделали вид, что ничего не заметили. Кто-то по доброте душевной, а кто-то от осознания того, что и его самого завтра могут отправить к чёрту на кулички. Вдруг власть переменится или обстановка того потребует. Всем изгоям, прощаясь, семьи, друзья, товарищи передали еду и бутылки с водой. Те, дабы не искушать судьбу и не дразнить соглядатаев, рассовали их кто куда – подальше от казённых и любопытных глаз.

– Остаёшься за старшего, Егор, – Сергей взял семилетнего сынишку за плечи. – Береги маму и сестру. Лена хоть и старше тебя, но ненамного, десятилетняя соплячка. Да и сам будь осторожен. Видишь ведь, какие времена. Ну а я… – Дубравин отвернулся, чтобы сын не увидел выступивших на его глазах слёз.

Он так и недоговорил. Махнул обречённо рукой, обнял по очереди сына, дочь, жену и пошёл к лодке – вместительной, типовой, специально построенной для отправки жертв жребия в неизвестность.

Глаза его давнего соперника, тридцатипятилетнего брюнета среднего роста – Данилы Попова, – с которым они были ровесниками, мечтательно заблестели: ну наконец-то! Узнав о том, что Дубравин вытащил чёрную метку, Попов специально явился на берег удостовериться, что Сергей действительно посажен в лодку и изгнан из общества навсегда. Данила давно положил глаз на жену своего бывшего сослуживца. Как сотруднику полиции, то есть неприкасаемому, ему не приходилось опасаться принудительной высылки на просторы Мирового океана. До потопа одногодок Дубравина служил в Объединённом департаменте всемирной полиции в чине майора и уже украдкой примерял перед зеркалом знаки отличия подполковника. За свою чернявую внешность, энергичность и эмоциональность Попов ещё в институте получил подходящее прозвище – Испанец. Данила был похож на актёра Антонио Бандераса.

Виктории, Лене и Егору тоже предстояло тянуть жребий – в своё время, позже. Дети до четырнадцати лет проходили процедуру в один день с матерью или с отцом. При отсутствии родителей они тянули жребий вместе с родственниками или уполномоченными на то лицами. За лиц, признанных недееспособными, жребий тянули опекуны и попечители. Всё это только предстояло пройти остающимся на материке членам семьи Дубравина. Ну а пока ещё какое-то время они могли радоваться незадиристому тёплому ветру, любуясь безоблачным небом, а главное, имели возможность наслаждаться земной твердью. Так как Сергей тянул жребий первым, то, посовещавшись, они с Викой решили, что дети будут тянуть его вместе с матерью. Вдруг за это время обстановка изменится и жребий отменят? Надежда на счастливый исход жила в сердце каждого гражданина Сибирской республики. Хоть у Дубравина была мысль пройти процедуру вместе с сыном, он быстро от неё отказался. Вдруг бы он вытащил белый квадратик, а Егор чёрный? И что бы они тогда делали? Сергею тоже повезло, очередь до него дошла не сразу, а ближе к середине растянувшейся на месяцы высылки.

Детей, оставшихся без родителей и присмотра родственников, отправляли в дома воспитания. К слову, дети самостоятельно тянули жребий с пяти лет. За тех, кто был младше по возрасту, это делали матери, отцы или близкие родственники. Если ребёнок был сиротой, то за него тянул жребий специальный представитель, уполномоченный комиссией по жребию. Высылаемые дети до пятилетнего возраста помещались как в женские, так и в мужские лодки. Если малыши были без родителей, то на сборном пункте они передавались под присмотр женщин той команды, вместе с которой им предстояло покинуть материк.

Родственники остальных изгоев ещё прощались со своими родными и близкими. Были слышны плач и стенания: «Что же это делается? Да неужели же мы не прокормимся все вместе? Двадцать второй век на дворе…» Но лишь ветер отвечал на заданный будто в пустоту вопрос тихим шелестом прибрежных трав: «Не прокормитесь…»

Лодка была простая, но добротная. С пятью поперечными скамейками. Еду и питьё брать с собой не разрешалось. Сухой паёк и воду никто изгоям не выдавал. Глядишь, быстрее отмучаются. Кормить и поить парий было нецелесообразно. Зачем переводить добро, если его можно оставить гражданам, вытащившим белые квадратики? Женщин отправляли отдельно от мужчин, чтобы первое время было проще справлять естественную нужду: истощённый, измождённый и обезвоженный организм о ней забывает. Каждой команде выдавалась леска с рыболовным крючком. Вместо грузил использовались металлические гайки. Ну а поплавки на морской рыбалке не нужны.

Когда все десять выселенцев уселись в лодку, двадцать плечистых приставов по команде старшего придали ей некоторое ускорение, и она, преодолев волны прибоя, стала быстро удаляться от берега, гонимая отжимным ветром. Через полчаса шлюпка уже была еле видна в виде точки, а вскоре и вовсе пропала из вида подхваченная мощным океанским течением.

Первые два часа насильственные мореплаватели молчали. Каждый переживал прощание и разлуку с родными и близкими по-своему. Первым очнулся от ступора сорокалетний штурман Алексей Елагин, мужчина с залысинами на голове и скуластым обветренным лицом мореплавателя. Он поднялся на ноги, оглядел горизонт и пришёл к неутешительному выводу:

– Никого и ничего. Одна вода кругом. Хоть бы какой-нибудь островок с пальмами показался.

– А мы не утонем? – со страхом поинтересовался двадцатилетний башкир по имени Риф. – Глядите, на дне лодки появилась вода.

Штурман покачал головой.

– Тебе, Нигматулин, пустые пластиковые банки для чего даны? – Елагин обречённо вздохнул. – Ну и экипаж у нас подобрался. Дети да старики.

– Не знаю, – Риф почесал затылок. – Я думал, что в лодке кто-то ел перед нами, а мусор поленился выбросить.

– Берёшь в руки банку и вычерпываешь воду. Всё ясно?

– А ты что будешь делать?

– Рулить.

– Чем?

– Умом.

– Я же серьёзно спрашиваю, а ты издеваешься, подтруниваешь. Вычерпывать воду нужно по очереди. Так будет справедливо.

– Любишь справедливость?

– Когда припечёт, да.

– Так ещё не припекло. Пекло у нас ещё впереди. Вот подойдёт шторм, узнаешь, как морским богам молиться. Я штурман дальнего плавания и знаю, о чём говорю. Так что, юнга, осваивайся на борту и рта без надобности не раскрывай. А я делом займусь.

– Каким? – Риф удивлённо уставился на товарища по несчастью. – Молиться будешь?

– Курс прокладывать, дурья твоя башка, – Елагин беззлобно усмехнулся. – А за воду не переживай. Лодка только со стапелей сошла, древесина ещё не успела как следует разбухнуть. Знаешь, как изготавливаются деревянные бочки и почему они не текут?

– Нет.

– Ты что, никогда не видел, как бондарь работает?

– Какой ещё бондарь? Это какой-то известный белорус?

– Пускай будет по-твоему. Постепенно поступление воды прекратится. Но её может закидывать в лодку волнами. Всё равно необходимо следить за тем, чтобы на дне не скапливалась морская вода и было сухо и чисто.

– А для чего это нужно?

– А сам не догадываешься?

Нигматулин отрицательно мотнул головой, и штурман вздохнул во второй раз:

– Вот оно, потерянное поколение. Это нужно для того, чтобы собирать чистую питьевую воду.

– А где мы её возьмём?

– О боги! – прорычал Алексей. – Покарайте меня заранее! Чудак человек, ты что, никогда дождя не видел?

– А-а-а… – понимающе протянул башкир. Он наклонился и зачерпнул банкой воду с днища.

– Чем солонее будет питьевая вода, тем больше мы будем мучиться от жажды. Понимать надо.

Семидесятилетний старик Игорь Иванович Скрипник поднял воротник застёгнутого на все пуговицы пиджака и тяжело вздохнул:

– Какая-то пустяковина, мелочь, которой в нормальных условиях не замечаешь и не придаёшь ей значения, в экстремальной обстановке способна отправить тебя на тот свет без очереди. М-да…

– Это она в обычных условиях ерундовина, а тут любая мелочь может оказаться не просто важной, а первостепенной, – откликнулся Евгений Бояринов, пятидесятилетний лысоватый инженер. – Стечение обстоятельств выстраивает из мелочей небоскрёбы неприятностей. В нашем случае они могут оказаться фатальными.

– Куда уж фатальнее. Возомнившие себя богами неприкасаемые отправили нас на тот свет легко и непринуждённо. Sentina rei publicae, – сорокапятилетний чернявый доктор Жора Коломийцев коротко ругнулся на латыни и тут же перевёл сказанные им слова: – Подонки государства. Другого эпитета у меня для них нет.

– Dura lex sed lex, – Дубравин едва приметно повёл плечами, выказывая своё неопределённое отношение к затронутой доктором теме. – Закон суров, но это закон. Ничего не поделаешь.

Игорь Иванович осуждающе покачал головой.

– Так-то оно так. Вот только законы эти неразрывно связаны с обществом, в котором они приняты. Со всеми нами. Они не нарисовались сами по себе. Даже божьи законы написаны человеческой рукой, чего уж говорить о наших несовершенных нормативных актах.

Елагин иронично сморщил нос.

– Угомонитесь, знатоки латыни. Человеческие поступки понятны и без языковых обёрток, без объяснений. Их не нужно переводить. Нутро у всех людей одинаковое, только приправлено по-разному. Наши базовые человеческие качества у нас в крови. И никакое переливание не сможет их оттуда выкорчевать. Человек задуман таким, каков он есть, никто его переделывать не собирается. И даже если наше поведение не удовлетворяет Создателя, то он всё равно извлекает определённую пользу из наблюдений за нашим дурдомом. Заглядывая в микроскоп, он и улыбается и хмурится, и огорчается и радуется, и смеётся и плачет. Ему и хорошо и плохо. А разве мы с вами не такие?

– Но ведь двадцать второй век на дворе! – Лицо Жоры исказилось страдальческой гримасой. – Человечество всё больше развивается, становится умнее и опытнее. Почему с нами поступили как со скотом? Отправили на бойню и успокоились.

Рот штурмана скривила усмешка.

– Чем развитее общество, тем изощрённее пытки.

– И в чём причина?

– Это плата за умение мыслить. Чего только не придумаешь, пытая и мучая кого-то.

– Болтаемся посреди океана как дерьмо в проруби.

– У проруби хотя бы есть края, – заметил шестидесятилетний слегка полноватый пекарь Иван Носов, – а тут бескрайние морские просторы.

– Если бы морские, – худосочный восемнадцатилетний Егор Строев поёжился, оглядывая вкруг горизонт. – Наша лодка в океане словно песчинка в пустыне.

– Чего вы раскудахтались? – Елагин поморщился. – И так барометр падает, так ещё и вы тут базарный день устроили.

– Что и куда падает? – не удержавшись, поинтересовался любознательный Нигматулин.

– Курс рубля по отношению к курсу доллара, – шутливо ответил Алексей и, хохотнув, посерьёзнел. – Погода меняется, я её перемену висками чую. Надвигается шторм.

– Сильный?

– Откуда ж мне знать? Будь я у Нептуна на посылках, сказал бы. Скоро увидим.

– Но ведь небо ясное и ничто не предвещает плохой погоды.

– В море погодная обстановка меняется очень быстро.

– А мы не утонем, дяденьки? – всполошился самый юный участник экспедиции в никуда – Димка Климкин, двенадцатилетний белобрысый пацан с упрямым вихром на голове.

– Куда мы денемся, – штурман ободряюще засмеялся и потрепал Димку за вихор. – Выше нос, юнга. Будешь слушаться старших – сумеешь быстро стать матросом. Даже быстрее Нигматулина. – Елагин усмешливо глянул на башкира. – Я прав, Риф?

Нигматулин промолчал, во все глаза глядя в ту сторону, куда быстро несло утлое судёнышко мускулистым океанским течением, и высматривая первые признаки обещанного шторма.

Елагин усмехнулся.

– Рано паниковать. Возможно, нам и повезёт.

– Каким образом? – Риф оставил бесполезное занятие, бросил созерцать небосклон и уставился на штурмана.

– Пасмурная погода не столько помеха, сколько помощница. Нам в первую очередь нужна вода. Очень скоро мы начнём испытывать приступы жажды. Нам просто необходим дождь. И чем скорее он пойдёт, тем больше шансов на выживание окажется в нашем активе.

– А долго нам плыть? – поинтересовался Павел Болтунов, вертлявый двадцатипятилетний журналист с волосами цвета соломы.

– Смотря куда, – Елагин иезуитски улыбнулся. – Если в рай, то вряд ли. Ну а от преисподней мы уже отплыли достаточно далеко, вплавь не добраться. Течение очень широкое, и пересечь его не представляется возможным. Если вырваться из его тисков, из одежды можно попробовать соорудить подобие паруса.

– А где мы мачту возьмём?

– Её нетрудно смастерить из скамеек. Только всё это бесполезно: течение не отпустит нас. Да, может, и к лучшему. В движении у нас больше шансов на спасение. Куда-то же нас принесёт в конце концов.

– Может быть, поедим? – предложил Болтунов. – Погода испортится – будет не до еды.

– Не советую, – Елагин поскрёб подбородок. – Давайте лучше все съестные припасы завернём во что-нибудь непромокаемое. Например, в мой дождевик. Я-то знал, куда иду. А вы, как погляжу, собирались не иначе как на лёгкую морскую прогулку.

– Но почему мы не должны есть? Время ужинать, а мы сегодня только завтракали.

– Вас всех, кроме меня, наверняка укачает. Не привыкшие вы к морю, к качке. Ну а морская болезнь вывернет ваши внутренности наизнанку. Вот, возьмите таблетки от этой напасти, – Алексей протянул подростку упаковку. – Передавайте их друг другу, авось сгодятся. У меня они случайно в кармане куртки завалялись. Брал для туристов, которых мы как-то раз катали на морском катере. Хорошо, что не выбросил за ненадобностью. Но вы на них не очень-то полагайтесь. Организмы у всех разные, и вывернуть желудки наизнанку всё-таки придётся. Зато головы будут меньше болеть. Поймите, если вы сейчас поедите, то весь ваш ужин пойдёт коту под хвост. А нам необходимо беречь каждую калорию. Воду пьём по глотку, без азарта и энтузиазма. Важно не напиться вволю, а не умереть от обезвоживания.

Наговорившись и устав друг от друга, мореходы, не сговариваясь, стали укладываться спать. Размещаться пришлось в три погибели, но выбирать не приходилось. Постепенно, несмотря на то, что было светло, все уснули. В открытом море когда лёг спать, тогда и ночь. Человеческий организм быстро привыкает к морскому распорядку и перестаёт воспринимать день и ночь так, как он ощущает их на берегу, в обычной обстановке. Лодка куда-то плыла, повинуясь беспощадному течению, унося спящих людей всё дальше и дальше от родных берегов. У всех у них в карманах были одинаковые чёрные билеты – без указания пункта прибытия.

Ближе к ночи действительно поднялась крупная волна и лодку стало швырять из стороны в сторону. Она постепенно наполнялась водой, которая, перехлёстывая через борта, холодными солёными брызгами остужала взволнованные людские лица. Штурман Елагин тут же организовал допотопную откачку морской воды с помощью вышеупомянутых банок. Новоиспечённые «моряки» то блевали за борт, крепко держась за него руками и страхуемые соседом по скамье, – они страдали от тошноты и рвотных позывов, – то вновь становились на колени и вычерпывали воду. Алексей пинком сорвал с крепежей скамейку и, переходя от борта к борту, стал грести ею словно веслом, стараясь держать нос лодки перпендикулярно волнам. Дубравин проделал то же самое с соседней доской, и они вдвоём гребли всю ночь не смыкая глаз по очереди: один с левого борта, другой – с правого. Штурман действительно был опытным моряком и, как оказалось, умел управлять не только большими судами, но и лодками.