Мусорный архипелаг. Книга 2

Глава четвёртая

Новая реальность

Война людей сгоняет с мест

И гонит ветром в злые дали.

Мы не ценили свой насест,

Пока его не поломали.

Внутри президентской резиденции было тихо и спокойно, а вот за её стенами всё кипело и бурлило. Покуда договаривающиеся стороны пытались остановить военные действия, события развивались по худшему сценарию. Обитатели архипелага поодиночке и семьями покидали пылающий мусорный остров и прятались в лесу, ища среди деревьев и кустарников спасения от вражеских мечей и сабель. Десятки тысяч человек задохнулись в удушливом густом дыму, а кое-кто из них сгорел заживо, не успев выбраться из огненной ловушки. Архипелаг быстро пустел. Оставаться на нём было не просто бессмысленно, но и смертельно опасно. Обстоятельства сами организовали стихийную эвакуацию изгоев на материк, никто их туда не приглашал и не выводил. Да и некому было этим заниматься. Члены совета общины во время пожара бросились спасать свои семьи. А те из них, что кинулись помогать людям и попытались организовать тушение пожара, либо задохнулись в дыму, либо сгорели в огненных мешках и капканах.

Пробираться на материк можно было лишь по тем местам, которые ещё не затронул огонь. Ступить на пепел означало одно – погибнуть. Человек проваливался и заживо запекался в тлеющем мусорном нутре архипелага. Это было почти равносильно падению сквозь подломившуюся лавовую корку в огнедышащую вулканическую лаву. Потери были просто огромными. Изгои недосчитались половины мирных жителей.

В отсутствие командующего и остальных высших званий полковник Орлов принял на себя командование остатками вооружённых сил и попытался хоть как-то объединить их. Ему это почти удалось. Он сумел организовать эффективную и быструю передачу приказов из штаба в подразделения. Но во время очередной вражеской атаки в грудь его прилетела пика, и он отошёл в мир иной, так и не успев довершить начатое.

Ну а полковника Загитова, командира резервного полка, малый совет разжаловал как не справившегося с руководством и дискредитировавшего себя безволием и упадочничеством. Правда, самому Рифату было глубоко плевать и на полк, и на свои полковничьи повязки, и на сам малый совет. Он продолжал заниматься личными делами. Командование над полком принял майор Звягинцев. Он-то и привёл его на поле боя в самый тяжёлый для вооружённых сил момент, когда противник теснил полуразбитые центральные полки настолько сильно, что те вынуждены были сражаться на архипелаге среди дыма и пламени, рискуя заживо сгореть. С подходом резервов, овеявших свежим ветром усталые и грязные лица сражающихся изгоев, щупальца битвы вновь перекинулись на материк. Но век героев короток. Во время яростной контратаки майор Звягинцев попал во вражеское кольцо и был изрублен саблями до неузнаваемости.

Майор Евтушенко, прибыв на линию боевого соприкосновения, первым делом попытался разобраться в оперативной обстановке. Ему удалось отыскать майора Забелина, который на тот момент оставался едва ли не единственным комбатом вооружённых сил. Второй обладатель четырёх повязок был прикован к лежанке в лазарете. Получив два серьёзных ранения, он был между жизнью и смертью.

Увидев Евтушенко, узнав от него последние новости и приказ полковника Дубравина, Антон едва не разрыдался из-за нервного срыва. Силы покинули комбата, и из храброго, бесстрашного офицера он превратился в обычного слабого человека.

Стычки между противоборствующими сторонами продолжались в течение нескольких дней. Они пугали мирных жителей сабельным звоном и хриплыми солдатскими голосами. Иногда слышался свист летящих стрел. Лучников-снайперов было мало, не прижились луки в ар-мии. Хорошие были наперечёт, а стрелять из плохих не имело смысла. Стрела, пущенная негодной тетивой, сильно отклонялась от цели даже при небольших порывах ветра. Луки полюбились охотникам, а вот солдаты воротили от них нос, считая бесполезным и пустячным оружием. Чтобы стать опытным и метким лучником, необходимо было потратить уйму времени и сил. Много ли среди нас терпеливых и целеустремлённых людей? А без терпения и упорства никогда и ничего не достичь.

Когда обе стороны окончательно успокоились и занялись зализыванием ран, официальные переговоры между представителями материка и архипелага продолжились. У изгоев была выбита почти вся верхушка власти. Малый совет в условиях чрезвычайной обстановки присвоил Дубравину звание генерала и назначил командующим. Кроме этого его восстановили в рядах совета общины и тут же приняли обратно в малый совет. Ну а вишенкой на торте стало его избрание председателем совета общины, единогласное и быстрое. Никто не решился составить ему конкуренцию. Ни у кого, кроме Сергея Дубравина, не было ни сил, ни возможностей для того, чтобы попытаться исправить ситуацию. Всем хотелось одного – мира и покоя. Гортанные крики войны надоели людям хуже горькой редьки.

Срочно требовался человек, согласный взвалить на свои плечи тяжелейший груз образовавшихся проблем и готовый объединить всех оставшихся в живых островитян во что-то такое, что смогло бы сохранить их как устойчивую и жизнеспособную общность. Таким авторитетом и уважением сейчас не пользовался ни один житель архипелага. Все понимали, что в сложившихся обстоятельствах должность председателя советы общины расстрельная и неблагодарная. Избранному смельчаку впереди предстоял каторжный и опасный путь, сравнимый с хождением по минному полю наобум. Подставлять собственную шею под председательское ярмо никому не хотелось. При тотальном дефиците руководящих кадров каждый умелый и знающий изгой был на вес золота. Сергей передал командование полком своему заместителю – новоиспечённому полковнику Евтушенко, – а сам с головой ушёл в переговорный процесс.

В сложившихся условиях именно ему пришлось вступить в должность вице-президента Сибирской республики. Но он получил и другое место службы – стал командующим силами охраны правопорядка. Туда перешли все уцелевшие бойцы вооружённых сил. Их как раз набралось десять тысяч. Структура была силовая, параллельная полиции. К должности командующего прилагались погоны генерал-майора. Перво-наперво Дубравин обеспечил подчинённых пайком и временным палаточным жильём. У многих бойцов были семьи, и семьям этим требовалась немедленная и действенная помощь. Не забыл вице-президент и о простых изгоях. Он мог с закрытыми глазами передвигаться по территории, на которой предстояло провести какое-то время всем спасшимся мирным жителям архипелага. Она напоминала огромный цыганский табор.

Кроме всего прочего, произошло ещё одно знаковое событие. Руководителем Республиканского управления полиции был назначен новоиспечённый генерал-майор Данила Попов. И это стало неприятным сюрпризом для Дубравина. Иметь такого коллегу ему было крайне неприятно. Но выбора не было. Совет общины и так с большим трудом пробил для Сергея эту важную государственную должность. Без собственной силовой поддержки вице-президент был просто обречён на прозябание на вторых ролях и бездействие. Допустить этого бывшие изгои не могли. Легкомысленное соглашательство могло породить череду чреватых неприятностями событий и в конце концов привело бы к новому жребию. Приспособленцев нигде не жалуют и избавляются от них в первую очередь. Чего с ними церемониться? Они и так всё стерпят, поддакивая и кивая.

Попову в карьерном росте помогла битва, унёсшая множество жизней. Ряды правоохранителей после неё изрядно поредели, и Данила взлетел на самый верх иерархической лестницы. Он попытался воспротивиться намечающемуся двоевластию, но ничего у него не вышло. Пришлось подчиниться и смириться с тем, что едва ли не в соседнем кабинете обосновался генерал-майор сил охраны правопорядка Сергей Дубравин. Он заранее ненавидел навязанных ему коллег и числил их самозванцами. То, что его записной недруг ещё и вице-президент, омрачало сознание Попова ещё больше. На самом деле управления этих двух правоохранительных структур занимали разные здания, однако находились неподалёку друг от друга и бойцы сил охраны правопорядка постоянно мозолили глаза корифеям сыска – сотрудникам полиции.

Машу и Полину Дубравин отыскал в лесу среди остальных беженцев. Добровольская была на грани нервного истощения. Она бросилась Сергею на шею, а заплаканная дочка повисла у него на ноге, обхватив своими маленькими ручками. Во время пожара и битвы трёхлетней крохе пришлось испытать сильнейшее потрясение. Расчувствовавшись, Маша расплакалась. Сергей подхватил дочурку на руки и пошёл в сторону дороги – там его ждала служебная пролётка. Добровольская, ещё не верящая в счастливый исход, шла следом с тихой растерянной улыбкой. В её голове всё смешалось, а сознание мерцало и металось из крайности в крайность. Немного успокоившись, она рассказала мужу, как им удалось спастись. Упомянула и о злоключениях, с которыми пришлось столкнуться в лесу:

– Нам помогли Елагин и Климкин. Они вывели нас из города в нужном направлении и передали эвакуационной группе. Тогда о них ещё никто не знал. Мало кто представлял, какие беды ждут архипелаг. Люди не хотели покидать свои жилища и не спешили уходить из города. Растерянные и подавленные горожане с ужасом взирали на дым, поднимающийся из-за горизонта. Промедли мы полдня, и нам бы уже не удалось спастись. Алексей и Дмитрий не пошли с нами. Они вернулись обратно, чтобы приготовиться к тушению домов. Им хотелось помочь остающимся в городе людям. Елагин и его сын решили не покидать Восточного города и стали добровольными спасателями. Больше я их не видела. И что с ними сталось, не знаю. Мы шли двое суток почти без сна и отдыха. Нести Полину помогали незнакомый мужчина и проводники. Если бы не они, не знаю, что бы я делала. Нужно было спешить, пока огонь не отрезал путь к спасению. Ветер дул в сторону Южного берега, и оставался небольшой уцелевший проход на материк. Если бы он поменял направление, нам бы не удалось перебраться на сушу. А архипелаг всё равно бы полностью сгорел, только позже. Ощущение смертельной опасности гнало нас вперёд и придавало сил. Местами приходилось бежать, чтобы быстрее преодолеть задымлённые участки. Дым стелился полосами там, куда его нёс ветер, и это позволило нам не задохнуться. В конце пути я не чувствовала ног и ощущала себя полностью разбитой. За береговыми дюнами был сущий ад. Отовсюду слышались звон сабель, крики и стоны раненых. Мы присоединились к остальным беженцам и вместе с ними укрылись в лесу. Сидели там как мыши в норе, боясь даже разговаривать друг с другом. Я привязала Полину к себе обрывком верёвки, чтобы она не потерялась, пока я сплю, и мы с ней проспали целые сутки. Постепенно всё стихло. Спать приходилось прямо в траве под деревьями. Ночью было очень страшно. Больше всего угнетала неизвестность. В голове проносились одни и те же мысли: «Жив ли ты? Не ранен ли? Что будет дальше? Как мне уберечь дочь? Где искать тебя?» У меня в волосах появились седые пряди, Серёжа. Я так ждала тебя… Если бы не твой друг, нас бы уже не было в живых. Но больше всего я боялась за Полину.

Дубравин посерел лицом, остановился и задумчиво посмотрел на небо.

– Лёша, Лёша… Как же мне тебя не хватает. Если бы ты только знал, как мне нужны сейчас и твоя рассудительность, и твоя мудрость, и твои советы. Где ты, Елагин?

В пролётке Добровольская окончательно пришла в се-бя. Полина на мягком сиденье тут же уснула, и Маша, поглаживая её по голове, обратилась к мужу с вопросом, который разливающимся заревом вдруг всплыл в её голове:

– С Леной всё в порядке? Она цела? Ты нашёл её?

Сергей потерянно поглядел на жену.

– Моя дочь погибла в бою.

– Как?! Она ведь ждала ребёнка!

– Что?! – лицо Дубравина исказила гримаса страдальческого непонимания. – Что ты сказала?!

– Лена хотела сделать тебе и Толику сюрприз. Я лично водила её к знакомому специалисту. Он подтвердил беременность.

Генерал попросил возницу остановить пролётку и рукой сжал свою грудь с левой стороны. Лицо его исказила гримаса болезненного страдания.

– Ивашовы погибли. Вместе с ними погиб и мой сын Егор.

Добровольская в растерянности скривила губы.

– Как же так? Я думала, Лена не будет участвовать в битве.

– Если бы я знал, что она в положении, то смог бы уберечь её.

– Как? Она могла погибнуть и в городе. Мы сами чудом уцелели. Судьба не разбирает, где умертвить человека: на поле боя или в тёплой постели.

– Кому помешал этот нерождённый ребёнок? Почему у него отняли жизнь?

Маша прижала дочку к себе и посмотрела на мужа бесслёзными, выплаканными глазами, в которых читалась застуженная временем боль.

– А разве можно её отнимать у взрослых? Чем они хуже детей? Тем, что повзрослели? И Лёня Щербатов, и Данила Попов, как и мы, когда-то были детьми. И те люди, которые отправили нас в океан, – тоже. Где та черта, за которой человек перестаёт ценить чужие жизни? Откуда она берётся? Или она изначально присутствует в человеческом разуме?

– Я видел много смертей, – Сергей задумчиво поглядел вдаль. – И порой мне кажется, что человечество кем-то сотворено для гладиаторских боёв и увеселения создателей. Сидят они в каком-нибудь небесном Колизее и с усмешками глядят на то, как мы друг друга мутузим. Редкий человек не хочет победить другого. Я всё больше убеждаюсь в том, что наша планета – это арена для захватывающих и увлекательных драк, схваток и поединков. Небесам требуется смотрибельный контент. Зрители не должны зевать от скуки.

Губы Добровольской страдальчески дрогнули, а на лбусобрались морщины. Она ещё крепче прижала спящую Полину к себе.

– Почему мы отбираем друг у друга дарованную Богом жизнь? Кто дал нам на это право?

– Разум, – негромко ответил Дубравин и тронул за плечо возницу, давая понять, что можно ехать дальше. – Его нескончаемые детские игры, – уточнил он, немного подумав. – Во взрослых людях ничего не меняется. Они лишь начинают жить по иным правилам игры – неумолимым и беспощадным. То, что в детстве считалось шалостью, становится нормой жизни – изворотливой, зубастой, идущей по головам и ничего вокруг, кроме себя, не замечающей. Всякий прозревает сам. Никакие очки тут не помогут. Они делают чёткой картинку, но не её содержание.

Маша отрешённо кивнула.

– Ты прав. Человека, кроме него самого, никто и ничто изменить не сможет. Он сам себе и созидатель, и разрушитель.

Оба собеседника замолчали и погрузились в тягостные размышления.

Сергей привёз жену и дочь в Красноярск – во временное жилище. Там они смогли помыться, поесть и нормально выспаться. Но не только Дубравин искал семью. Остальные бойцы вооружённых сил архипелага, воспользовавшись перемирием, тоже бродили по лесам и разыскивали своих родных и близких. Они терпеливо обходили беженцев и заглядывали им в лица в надежде увидеть знакомых или соседей.

Для погорельцев были обустроены временные палаточные лагеря. Палатки пришлось шить из подручного материала. Выручили китайские непромокаемые тенты, которых оказалось в достаточном количестве. Бывшие изгои быстро обжили свои новые жилища: в этом им помогла привычка жить в спартанских условиях. Закалка у бывших изгнанников была как у Павки Корчагина.

После битвы возникла ещё одна большая проблема. В больницы стали поступать раненые бойцы. Отовсюду везли на подводах солдат, материковых и островных. Бойцов никто не делил на своих и чужих, все были в равных условиях. Лечат ведь не форму, которая причисляет бойца к тому или иному государству, а человеческое тело. А тела у всех людей одинаковы, ими наделяет Бог. Ну а в мундиры их облачили государства. Нагота уравнивает, а одежда разъединяет. Наверное, поэтому Бог и не дал своим творениям того, чем можно было бы прикрыть свою наготу, свидетельствующую об одинаковости и равности всех людей на земле. Войны – плата за человеческое своеволие и желание выделиться среди всех и возвыситься над остальными. Возвышение одного ущемляет самолюбие другого. Повсюду звенят скрещивающиеся шпаги и льётся кровь. Неравенство – питательная среда войн.

Раненых было настолько много, что страдальцев приходилось класть на тюфяки под тенты, а то и оставлять на какое-то время под открытым небом. Во многих местах были развёрнуты временные госпитали. Отсутствие лекарств сильно сказывалось на качестве лечения. Иглы для шприцев и капельниц приходилось использовать по многу раз. Их всякий раз стерилизовали в кипятке, как в старые времена. В ход шло всё: лекарственные травы, отвары и настои, всякие примочки и народные обеззараживающие средства.

Отоспавшись, Добровольская тут же отправилась в ближайший госпиталь. Она делала уколы и перевязки, ставила капельницы, ассистировала хирургам в операционной и занималась многими другими вещами, стараясь помочь своим коллегам отвоевать у смерти как можно больше пострадавших. Зашивались раны, отнимались руки и ноги. Работа в операционных не останавливалась ни на минуту. Временами от усталости Маше становилось плохо. Она садилась под какое-нибудь дерево и впадала в полузабытьё. Ей казалось, что она героиня «Севастопольских рассказов» Льва Толстого и вот-вот появится доктор Пирогов и пригласит её ассистировать ему во время какой-нибудь сложной операции. Ей даже мерещилось, что она слышит голос выдающегося хирурга: «Пожалуйте в операционную, сестра, я научу вас накладывать гипсовую повязку».

Временное жилище вице-президента в первые дни по большей части пустовало. Добровольская дневала и ночевала в госпитале, а на Дубравина навалилось столько дел, что приходилось отдавать им всё своё время. Он приходил домой далеко за полночь совершенно обессилевший и вымотанный и буквально валился с ног от усталости. Полина всё это время находилась в доме премьер-министра под присмотром нянечки.

Едва освободившись, Маша кинулась на поиски старшей дочери. Она отыскала дом своей матери и обнаружила там Киру. Пятнадцатилетняя девочка затравленным волчонком уставилась на мать, не узнав её. Добровольской стоило большого труда уговорить молчаливую и нелюдимую дочку поехать с ней в дом генерала Дубравина. От Киры она узнала о смерти матери – та умерла полгода назад от воспаления лёгких. После её ухода из жизни девочке-подростку пришлось нелегко: было голодно и страшно. Бабушкин дом наполовину развалился, крыша протекала, и изо всех щелей сквозило по полу так, что ночью хотелось надеть валенки и шубу. А тут ещё и эта ужасная битва.