Поле маков. Объятия весны

Глава 1

Деревня гудела, как растревоженный улей. Смех, песни, звонкие девичьи голоса разносились над избами, где дым из труб мешался с запахом свежих блинов и мёда. На площади пылали костры, пламя лизало небо, а искры взлетали, будто звёзды, решившие спуститься на землю. Девушки в венках из соломы и ярких лент кружились в хороводах, юбки вихрились, как снежные вихри. Мужчины в цветных кафтанах, расшитых узорами, подбрасывали дрова в огонь и громко хохотали, похваляясь, кто дальше прыгнет через костёр.

Масленица была в самом разгаре – праздник прощания с зимой и встречи весны.

На краю площади, ближе к тёмному лесу, стояло чучело Марены. Соломенная фигура в белом платье, с венком из сухих веток, смотрела на толпу пустыми глазами. Её лицо, наспех вырезанное из дерева, казалось Светозаре слишком живым – будто богиня следила за весельем, не одобряя его. Девушка куталась в шерстяной платок, её пальцы нервно теребили край косы. Вокруг все радовались, пели, обнимались, а в её груди будто зияла пустота, холодная, как зимний ветер, что всё ещё прятался в тенях.

– Светозара, иди к нам! – крикнула Лада, её подруга с румяными щеками и смеющимися глазами. Она уже вплела в косу алую ленту и теперь кружилась с другими девушками, держась за руки. – Не стой столбом, весна пришла!

Светозара выдавила улыбку, но шага не сделала. Её серо-зелёные глаза скользнули по сияющим от счастья лицам и остановились на чучеле Марены. Огонь уже подбирался к его подолу, и солома занялась, выбрасывая в небо сноп искр. Толпа взревела, запела громче, приветствуя уход зимы. «Да сгинет холод! Да придёт тепло!» – кричали мужчины, а женщины подхватывали, их голоса сливались с треском пламени.

Но Светозара не чувствовала тепла. Она смотрела, как чучело горит, и ей чудилось, что в огне мелькают тени – не просто отблески, а что-то живое, холодное, наблюдающее. Её пальцы сжали платок сильнее, а сердце кольнуло тревогой, будто кто-то шепнул: «Зима ещё здесь».

Светозара отошла от края площади, где гудел праздник, и направилась к шатру травницы Домны. Там, в тени, пахло сушёными травами и смолой, а суета деревни казалась чуть тише. Домна сидела на низкой лавке, её узловатые пальцы ловко перебирали пучки полыни и зверобоя. Рядом стояли глиняные горшки с отварами, от которых поднимался лёгкий пар, а на земле лежали корзины с кореньями. Дети, кашляющие после зимних холодов, подходили к ней, и Домна, ворча, но с добротой, вливала им в рты горькие настойки.

– Ну, девица, не стой столбом, – бросила Домна, не поднимая глаз от работы. – Подай мне вон ту корзину, с ромашкой.

Светозара послушно шагнула вперёд, протянула корзину и осталась рядом, помогая раскладывать травы. Её движения были точными, привычными – она часто помогала травнице, зная названия растений лучше многих. Но даже здесь, среди знакомого дела, она чувствовала себя лишней. Словно дикая трава, что растёт на краю поля: красивая, но не к месту.

– Ты чего такая смурная? – Домна наконец взглянула на неё, прищурившись. – Масленица же, весна идёт. Все радуются, а ты будто на похоронах.

Светозара пожала плечами, отводя взгляд. На площади девушки снова закружились в хороводе, их смех звенел, как колокольчики. Лада поймала её взгляд и помахала, но Светозара лишь кивнула в ответ. Ей хотелось раствориться в этом веселье, стать такой же, как они, – лёгкой, беззаботной, своей. Но что-то внутри, словно невидимая стена, держало её в стороне.

– Я будто чужая в своём доме, – тихо сказала она, глядя на свои руки, испачканные соком трав. – Все поют, смеются, а я… не могу. Словно не для меня этот праздник.

Домна хмыкнула, но в её глазах мелькнула тень понимания. Она отложила пучок трав и потянулась к горшку, помешивая отвар.

– Не всем весна радость, – пробормотала она. – Есть такие, как ты, – слишком чуткие. Слышат, что другие не слышат. Видят, что другие не видят. Это дар, Светозара. И бремя.

Светозара хотела ответить, но слова застряли в горле. Она посмотрела на площадь, где огонь пожирал чучело Марены, и почувствовала холодок в груди. Будто кто-то смотрел на неё издалека, из тени, где ещё не растаял зимний снег.

Огонь взревел, когда дрова под чучелом Марены наконец занялись по-настоящему. Искры взметнулись в небо, словно стая огненных птиц, а толпа взорвалась криками радости. «Гори, зима! Уходи, Марена!» – ревели мужчины, подбрасывая в пламя сухие ветки. Женщины хлопали в ладоши, а дети прыгали, пытаясь дотянуться до искр. Запах горелой соломы смешался с ароматом блинов, и воздух стал густым, почти осязаемым. Чучело корчилось в огне, его белое платье чернело, а деревянное лицо таяло, искажаясь в гримасе.

Светозара подошла ближе, привлечённая этим зрелищем. Её глаза не отрывались от пламени, где тени плясали, сплетаясь в странные формы. Вдруг в самом сердце костра ей почудилось нечто живое – женский облик, высокий и стройный, с развевающимися чёрными волосами, словно крылья ворона. Тень Марены? Девушка моргнула, но видение не исчезло: оно смотрело на неё из огня, глаза его были ледяными, а губы шевелились, хотя ни звука не доносилось. Сердце Светозары заколотилось, как пойманная птица, и она сделала шаг назад, споткнувшись о корень.

Ветер налетел порывом, раздувая пламя, и в его шуме ей послышался шёпот – тихий, но ясный, словно кто-то стоял у самого уха: «Ты нарушишь круг». Слова эхом отдались в голове, холодные, как иней на рассвете. Светозара оглянулась – вокруг только смеющиеся лица, никто не смотрел на неё, никто не шептал. Лада всё ещё кружилась в хороводе, а Домна спокойно разливала отвары. «Показалось,» – подумала девушка, пытаясь унять дрожь в руках. Но шёпот не уходил, он затаился в груди, как семя, готовое прорасти. Огонь пожрал чучело до конца, оставив лишь тлеющие угли, а ветер унёс пепел в ночь.

Пламя костра угасло, оставив после себя тлеющие угли, но веселье не утихло. Молодёжь собралась у другого огня, поменьше, на краю площади, где дрова были сложены в аккуратный круг. Парни и девушки выстроились в ряд, разбегаясь по очереди и прыгая через пламя – древний ритуал очищения, чтобы сжечь зимние беды и войти в весну чистыми, как новорождённые листья. Смех разносился эхом, кто-то падал , но вставал, отряхиваясь и хохоча ещё громче. Лада прыгнула грациозно, её юбка взметнулась, как крылья бабочки, и толпа зааплодировала. «Очистилась! Теперь жениха жди!» – кричали подруги, и все вокруг сияли от радости, лица румяные от жара и вина.

Светозара стояла в стороне, у старого забора, оплетённого плющом. Она не присоединилась к прыжкам, хотя Лада звала её дважды. Ветер трепал её волосы, выбивая пряди из косы, и они падали на лицо, как тени от надвигающихся туч. Девушка обхватила себя руками, пытаясь согреться, но холод внутри не уходил – он сидел глубоко, как корень в земле. Вокруг все пели старую песню о весне, слова которой вились в воздухе, как дым: «Зима сгорела, тепло пришло, сердца расцветут, как мак в поле». Но для Светозары эти слова были пустыми, словно эхо в пустой избе.

Вдруг на забор рядом с ней опустился ворон – чёрный, как ночь, с блестящими глазами, что отражали отблески костра. Он каркнул раз, потом ещё, громко и резко, будто предупреждал о чём-то. Светозара вздрогнула, её взгляд метнулся к птице, и на миг ей показалось, что ворон смотрит прямо на неё, не мигая. Никто вокруг не заметил – молодёжь продолжала прыгать, смеяться, обниматься у огня. Лада кружилась с каким-то парнем, их силуэты сливались в танце. А ворон каркнул в третий раз и взмахнул крыльями, но не улетел, лишь переступил по забору ближе. Холод пробежал по спине девушки, и она шепнула: «Уйди…» Но птица не послушалась, а ветер усилился, неся с собой запах дождя и чего-то древнего, забытого.

Веселье на площади достигло пика, когда староста Мирон вышел вперёд, поднимая руки к небу. Его борода, седая и густая, трепетала на ветру, а голос гремел над толпой, перекрывая смех и песни. Он был в своём лучшем кафтане, расшитом золотыми нитями, и все затихли, уважительно склонив головы. Мирон обвёл взглядом лица односельчан – румяные от жара костров, сияющие от надежды на новый год. Дети прижались к матерям, а молодёжь замерла в ожидании.

– Зима ушла, весна пришла! – провозгласил он твёрдым, как дуб, голосом. – Да будет так всегда! Пусть реки разольются, поля зазеленеют, а сердца наши наполнятся теплом. Боги услышат нас, и круг времён продолжится без сбоев!

Толпа взревела в ответ, эхом повторяя его слова. Мужчины хлопали по плечам, женщины обнимались, а дети визжали от восторга, кидая в воздух последние куски блинов. Огонь на площади угасал, но искры ещё танцевали в воздухе, словно прощаясь с зимой. Праздник подходил к концу, и люди начали расходиться по избам, унося с собой тепло костров и обещание весны. Лада, запыхавшаяся от танцев, подбежала к Светозаре, схватила её за руку.

– Пойдём, подруга! Ещё не поздно прыгнуть через огонь, очисти душу! – её глаза блестели, щёки пылали.

Но Светозара мягко высвободила руку, качая головой. Она стояла у забора, где ворон наконец взмахнул крыльями и улетел в ночь, оставив после себя лишь эхо карканья. Девушка повернулась к тлеющему чучелу Марены – теперь это была лишь куча пепла, чёрная и безжизненная, с редкими искрами, что угасали одна за другой. Ветер подхватывал пепел, разносил его по площади, и он оседал на земле, как первый снег. Светозара смотрела на это, и странная тоска сжала её грудь, словно невидимая рука. Все вокруг радовались, а она чувствовала пустоту, холодную и глубокую, будто в душе её затаилась тень.

Люди уходили, их голоса затихали в темноте, а она осталась одна у остывшего костра. Ветер шептал в ушах, и в его порывах ей снова почудился тот шёпот: «Ты нарушишь круг». Она тряхнула головой, отгоняя наваждение, но тоска не уходила. В её сердце почему-то было холодно, словно зима ещё не ушла.

Глава 2

Солнце только-только выглянуло из-за горизонта, окрашивая небо в нежно-розовые тона, когда Светозара вышла из своей маленькой избы на краю деревни. Воздух был свежим, пропитанным запахом тающего снега и пробуждающейся земли. Капли с крыш падали с тихим плеском, словно маленькие серебряные колокольчики, а под ногами хрустел последний лёд, сдаваясь теплу. Вокруг расстилались поля, ещё белые, но уже с пятнами сырой земли, где пробивались первые подснежники – крошечные, упрямые, как надежда.

Девушка шла к лесу, неся в руках глиняный кувшин для воды и корзинку для трав. Её тёмно-русые волосы, заплетённые в простую косу, слегка трепал утренний ветерок, а серо-зелёные глаза задумчиво скользили по горизонту. Ночь Масленицы ещё эхом отдавалась в её душе: смех подружек, запах блинов с мёдом, треск костра, где горело чучело Марены. Все радовались, прыгали через пламя, желая очищения и новой жизни. А она… она стояла в стороне, чувствуя себя чужой, как дикая трава в ухоженном огороде. Почему-то в её сердце не было той лёгкости, что у других. Словно внутри неё таилось что-то лишнее, неуместное, что не позволяло слиться с общим весельем.

«Может, это из-за того, что я сирота? – думала Светозара, ступая по узкой тропинке, ведущей к реке. – Или потому, что всегда слышу больше, чем говорят слова? Ветер шепчет, вороны каркают – и мне кажется, они предупреждают о чём-то». Она вздохнула, поправляя косу. Деревня за спиной казалась далёкой, а лес впереди манил своей тишиной. Там, у реки, она всегда чувствовала себя спокойнее. Может, сегодня вода смоет эту тоску, и она вернётся домой с полным кувшином и горстью свежих трав для Домны. Ведь весна пришла – пора просыпаться.

Светозара остановилась у самого края реки, где вода лениво лизала берег, покрытый тонкой коркой льда. Над рекой лежал белый туман, густой и холодный, словно саван, укрывающий мир от солнца. Он стелился так низко, что касался её ног, и от этого прикосновения по коже пробегали мурашки. Тишина вокруг была странной, почти пугающей – ни щебета птиц, ни шелеста ветра в ветвях, даже река, обычно звонкая от набегающих друг на друга льдин, молчала, будто затаила дыхание. Светозара невольно сжала ручку кувшина сильнее, чувствуя, как сердце стучит в груди, словно предчувствуя что-то неизбежное.

Она опустилась на колени, склоняясь над водой, чтобы набрать её в кувшин. Холод речной глади обжёг пальцы, и она поморщилась, но продолжила, стараясь не замечать, как туман клубится вокруг, будто живой. Её отражение в воде дрожало, расплываясь, и вдруг… оно изменилось. Светозара замерла, не веря глазам. Вместо её лица в воде отразилось нечто иное. Золотистый свет, будто солнечный луч, вплетённый в её тень, и глаза, горящие, как два огня. Она ахнула, отшатнувшись, и кувшин чуть не выскользнул из рук. Вода плеснула на берег, и там, где капли коснулись земли, внезапно пробились крошечные зелёные ростки, словно весна торопилась родиться прямо у её ног.

– Что это? – прошептала она, оглядываясь. Туман не рассеивался, но в нём, на другом берегу, проступила фигура. Юноша в белой рубахе, вышитой золотом, стоял неподвижно, глядя прямо на неё. Его волосы сияли, как солнечные лучи, а на голове красовался венок из одуванчиков и подснежников, будто он принёс с собой лето. Его глаза, золотистые, горели так ярко, что Светозара почувствовала тепло, несмотря на холод тумана. За его спиной снег таял, обнажая траву, и цветы распускались прямо под его ногами, словно земля приветствовала его шаги.

Она не могла отвести взгляд. Страх и восторг смешались в её груди, заставляя сердце биться быстрее. Кто он? Видение? Дух? Или… Она вспомнила рассказы Домны, песни Масленицы, и имя само сорвалось с губ:

– Ярило?..

Он улыбнулся, и от этой улыбки туман дрогнул, а река вдруг запела, тихо, но ясно, как хрустальный колокол. Светозара почувствовала, как её пальцы дрожат, а в груди разливается тепло, которого она не знала прежде. Туман медленно отступал, и солнечные лучи пробились к воде, заставляя её искриться. Но в этом сиянии она видела только его – и знала, что этот миг изменит всё.

Он шагнул к воде, и под его босыми ногами снег растаял, обнажая влажную, тёмную землю. Её пальцы сжали кувшин так сильно, что глина скрипнула, а сердце билось так громко, что, казалось, его стук заглушает звон реки. Она знала, кто он, – имя всплыло из глубин памяти, из сказаний Домны, из песен Масленицы, но оно было слишком большим, слишком тяжёлым для этого момента.

Его взгляд не отпускал её, сияющий и ясный, как солнечный луч, но в нём была древняя сила, словно сама земля смотрела на неё его глазами. Светозара почувствовала, как её щёки горят, а дыхание перехватывает. Он продолжал стоять на другом берегу, разделённые рекой, но казалось, что он ближе, чем кто-либо когда-либо был. Она смотрела на Ярилу, всё ещё стоявшего на другом берегу. Его улыбка была мягкой, но в ней таилась сила, от которой воздух вокруг казался живым. Ветер, что только что трепал её косу, вдруг стих, оставив тишину, такую глубокую, что слышно было, как река запела громче, её звонкий голос отражался от берегов. Туман, что окутывал реку, рассеялся окончательно, и солнечные лучи хлынули на воду, превращая её в зеркало, где отражались их силуэты – её, с тёмно-русой косой, и его, сияющего, как само солнце. Светозара почувствовала, как её сердце сжалось от смеси страха и восторга. Она боялась этого чуда – цветов, что расцветали не в своё время, реки, что пела, как живая, – но в то же время не могла отвести глаз от него, от этого света, что наполнял всё вокруг теплом.

Река звенела всё громче, и в её голосе Светозаре почудился шёпот – не угроза, а обещание, как сам мир. Она сжала руки, чувствуя, как холод речной воды на её пальцах сменяется теплом, будто его взгляд грел её изнутри. Она была очарована – его светом, его силой, тем, как мир вокруг оживал, повинуясь одному его присутствию. Но страх не уходил: что, если это чудо – не дар, а предвестник чего-то большего, чего она не сможет понять? Её дыхание стало чаще, а в груди закололо, словно сердце знало больше, чем она сама.

Она сглотнула, собирая остатки смелости, и её голос, дрожащий, как тонкая ветка на ветру, разорвал тишину.

– Кто ты? – спросила она, и её слова повисли над водой, словно лёгкий туман.

– Я тот, кого зовут каждую весну, – ответил он, и его голос был тёплым, как солнечный луч, но глубоким, как корни старого дуба. – Без меня земля не проснётся.

Она знала это имя. Её губы дрогнули, и имя вырвалось само, тихо, почти благоговейно.

– Ярило…

Он улыбнулся шире, и от этой улыбки река зазвенела, а подснежники у берега, будто приветствуя его, раскрыли свои лепестки. Он шагнул ближе к воде, и трава под его ногами зазеленела, словно весна торопилась за ним.

– А ты? – спросил он, и в его голосе было тепло, смешанное с любопытством, будто её имя было загадкой, которую он хотел разгадать. – Как тебя зовут?

Светозара замерла. Её имя вдруг показалось ей слишком простым для этого момента, но она подняла глаза, встречая его взгляд, и ответила:

– Светозара.

Он повторил её имя медленно, словно пробуя его на вкус:

– Светозара…

В тот же миг река вспыхнула звоном, чистым и ясным, как колокол, разносящийся по берегам. Ростки, что пробились из пролитой воды, раскрыли крошечные цветы, а воздух вокруг задрожал, будто сам мир прислушался. Светозара почувствовала, как тепло разливается по её груди, словно его голос разбудил в ней что-то спящее. Его взгляд, сияющий и прямой, не отпускал её, и в этот миг она поняла: этот момент – начало чего-то, от чего уже не отступить.

Ярило ещё мгновение смотрел на Светозару, его волшебные глаза сияли, словно в них отражалась вся весна, весь свет пробуждающейся земли. Затем он повернулся, и его фигура, лёгкая, как утренний луч, шагнула в лес. Золотистые волосы вспыхнули в солнечном свете, а белая рубаха, вышитая золотом, казалась сотканной из самого утра. Он уходил, и там, где ступали его босые ноги, трава зеленела, а крошечные цветы – одуванчики, подснежники – распускались, будто прощаясь с ним. Его силуэт растворялся в лучах солнца, что пробивались сквозь кроны, и вскоре он исчез, словно стал частью света, частью леса, частью мира, который ожил от его присутствия.

Светозара осталась на берегу, всё ещё сжимая пустой кувшин. Её сердце билось так сильно, так неистово, что казалось, оно принадлежит не ей, а реке, ветру, цветам, что окружали её. Она смотрела на другой берег, где он только что стоял, и в ушах всё ещё звучало её имя, произнесённое его голосом: «Светозара…» Река продолжала звенеть, но теперь её голос был тише, словно оплакивал его уход. Ростки, что пробились из пролитой воды, покачивались на ветру, их листочки дрожали, будто хранили его тепло.

Она опустилась на колени, глядя в воду. Её отражение дрожало, но в нём не было того золотого света, что она видела, когда он смотрел на неё. Только её лицо – бледное, с серо-зелёными глазами, полными смятения и чего-то нового, чему она не могла дать имени. Лес вокруг ожил: птицы запели, ветер прошелестел в ветвях, а солнце согрело её лицо, но в груди всё ещё жило это странное чувство – смесь восторга и страха, словно она коснулась чего-то запретного. Она знала, что должна вернуться в деревню, к Домне, но ноги не слушались. Её взгляд всё ещё искал его среди деревьев, там, где свет играл с тенями.

С того утра её судьба уже не принадлежала самой себе.

Глава 3

Светозара открыла глаза, когда первые лучи солнца, пробрались сквозь щели в ставнях. Её сердце колотилось, словно после долгого бега, а на губах всё ещё теплилась улыбка от вчерашней встречи у реки. Она села на постели, потянулась, чувствуя, как тело наполняется необычной лёгкостью, будто воздух стал гуще и слаще.

Она распахнула ставни, и в комнату хлынул тёплый ветер, полный аромата тающего снега и мокрой земли. Но что-то было не так. Ночь прошла слишком мягко, без привычного морозного укуса, который обычно цеплялся за пальцы до самого рассвета. Снег, ещё вчера покрывавший крыши и тропинки толстым слоем, почти весь растаял. Лишь редкие белые пятна блестели на солнце, словно воспоминания о зиме, спешащие уйти.

Девушка вышла во двор, ступая по влажной траве, которая уже пробивалась зелёными иголками. Её коса, заплетённая наспех, качнулась на спине, ловя золотистые блики. В деревне царило оживление: женщины ахали у огородов, склоняясь над грядками. Там, где вчера была мёрзлая земля, теперь торчали первые ростки – тонкие, но упрямые, как будто весна решила не ждать своего часа и ринулась вперёд, опережая календарь.

– Смотрите, сестрицы! – крикнула одна из соседок, указывая на свой участок. – Морковь уже нос показывает, а ведь Масленица только вчера была! Что за диво?

Светозара замерла, слушая их перешёптывания. Её собственные руки, коснувшиеся забора, вдруг почувствовали тепло, поднимающееся от дерева. Почки на ветках сирени набухли прямо на глазах, готовые вот-вот лопнуть. Сердце девушки сжалось от смеси радости и странного беспокойства. "Это из-за него, – подумала она, вспоминая золотистые глаза Ярилы. – Из-за того взгляда у реки". Но пока что утро сияло, и деревня казалась сказочной, полной обещаний.

Светозара пошла к дому Домны. Солнце поднималось выше, заливая всё вокруг мягким светом, и с каждым её шагом трава под ногами будто оживала. Там, где она проходила, зелень пробивалась быстрее, словно земля торопилась раскрыть свои тайны. Девушка замечала это, но старалась не думать, списывая всё на игру света или собственное воображение. Однако деревенские дети, бегавшие за ней по пятам, видели больше.