Стихотворения и поэмы
полная версия
Издательство:
Автор
- -
- 100%
- +
I. Стихи 1919–1923 гг
ПУТЕШЕСТВИЕ В ХАОС
Седой табун из вихревых степей…
Седой табун из вихревых степейПромчался, все круша и руша.И серый мох покрыл стада камней.Травой зеленой всходят наши души.Жуют траву стада камней.В ночи я слышу шорох жуткий,И при большой оранжевой лунеУходят в камни наши души.Еще зари оранжевое ржанье…
Еще зари оранжевое ржаньеЕрусалимских стен не потрясло,Лицо Иоконоанна – белый каменьЦветами зелени и глины поросло.И голова моя качается как черепУ окон сизых, у пустых домовИ в пустыри открыты двери,Где щебень, вихрь, круженье облаков.Под пегим городом заря играла в трубы…
Под пегим городом заря играла в трубы,И камышами одичалый челн пророс.В полуоткрытые заоблачные губыТянулся месяц с сетью желтых кос.И завывал над бездной человек нечеловечьиИ ударял в стада сырых камней,И выходили души на откос КузнечныйИ хаос резали при призрачном огне.Пустую колыбель над сумеречным миромКачает желтого Иосифа жена.Ползут туманы в розовые дырыИ тленье поднимается из ран.Бегут туманы в розовые дыры…
Бегут туманы в розовые дыры,И золоченых статуй в них мелькает блик,Маяк давно ослеп над нашею квартирой,За бахромой ресниц – истлевшие угли.Арап! Сдавай скорее карты!Нам каждому приходится ночной кусок,Заря уже давно в окне покашливаетИ выставляет солнечный сосок.Сосите, мол, и уходите в камниВы что-то засиделись за столом,И, в погремушках вся, Мария в ресторанеО сумасшедшем сыне думает своем.Надел Исус колпак дурацкий…
Надел Исус колпак дурацкий,Озера сохли глаз Его,И с ликом, вывшим из акаций,Совокупился лик Его.Кусает солнце холм покатый,В крови листва, в крови песок…И бродят овцы между статуй,Носами тычут в пальцы ног.Вихрь, бей по Лире…
Вихрь, бей по Лире,Лира, волком вой,Хаос все шире, шире, Господи!Упокой.Набухнут бубны звезд над нами…
Набухнут бубны звезд над нами,Бубновой дамой выйдет ночь,И над великим рестораномПрольет багряное вино.И ты себя как горсть червонцевКак тонкий мех индийских козОтдашь в ее глухое лоноИ там задремлешь глубоко.Прильни овалом губ холодныхПоследний раз к перстам чужимИ в человеческих ладоняхПочувствуй трепетанье ржи.Твой дом окном глядит в пространство,Сырого лона запах в нем,Как Финикия в вечность канетЕго Арийское веретено.Уж сизый дым влетает в окна…
Уж сизый дым влетает в окна,Простертый на диване трупВсе ищет взорами волокнаХрустальных дней разъятую игру.И тихий свет над колыбелью,Когда рождался отошедший мир,Тогда еще Авроры трубы пелиИ у бубновой дамы не было восьми.Тает маятник, умолкает…
Тает маятник, умолкаетИ останавливаются часы.Хаос – арап с глухих окраинКарты держит, как человеческий сын.Сдал бубновую даму и доволен,Даже нет желанья играть,И хрустальный звон колоколенБежит к колокольням вспять.ОСТРОВА
О, удалимся на острова Вырождений…
О, удалимся на острова Вырождений,Построим хрустальные замки снов,Поставим тигров и львов на ступенях,Будем следить теченье облаков.Пусть звучит музыка в узорных беседках,Звуки скрипок среди аллей,Пусть поют птицы в золоченых клетках,Будут наши лица лилий белей.Будем в садах устраивать маскарады,Песни петь и стихи слагать,Будем печалью тихою рады,Будем протяжно произносить слова.Голосом надтреснутым говорить о Боге,О больном одиноком Паяце,У него сияет месяц двурогий,Месяц двурогий на его венце.Тихо, тихо качается небо,С тихими бубенцами Его колпак,Мы только атомы его тела,Такие же части, как деревьев толпа.Такие части, как кирпич и трубы,Ничем не лучше забытых мостов над рекой,В своей печали не будем мы грубы,Не будем руки ломать с тоской.Мы будем покорно звенеть бубенцами,На островах Вырождений одиноко жить,Чтоб не смутить своими голосамиЛюдей румяных в колосьях ржи.Как нежен запах твоих ладоней…
Как нежен запах твоих ладоней,Морем и солнцем пахнут они,Колокольным тихим звоном полныйЛадоней корабль бортами звенит.Твои предки возили пряности с Явы,С голубых островов горячих морей.Помнишь, осколок якоря ржавыйХранится в узорной шкатулке твоей?Там же лежат венецианские бусыИ золотые монеты с Марком святым…Умер корабль, исчезли матросы,Волны не бьются в его борты.Он стал призраком твоих ладоней,Бросил якорь в твоей крови,И погребальным звоном полныМаленькие нежные руки твои.Сегодня – дыры, не зрачки у глаз…
Сегодня – дыры, не зрачки у глаз,Как холоден твой лик, проплаканы ресницы,Вдали опять адмиралтейская иглаЗаблещет, блещет в утренней зарнице.И может быть, ночной огромный крикБыл только маревом на обулыжненном болоте,И стая не слетится черных птиц,И будем слышать мы орлиный клекот…На набережной
Как бедр твоих волнует острие.Еще распущены девические косы,Когда зубов белеющих копьеПронзает губы алые матросов.На набережных, где снуют они,С застывшей солью на открытых блузах,Ты часто смотришь на пурпурные огниНа черных стран цветные грузы.В твоей руке колода старых карт,Закат горит последними углями,Индийских гор зеленая рекаУснет в тебе под нашими снегами.И может быть сегодня в эту ночьУслышу я ее больные зовы,Когда от кораблей пойдем мы прочьВ ворота под фонарь багровый.В старинных запахах, где золото и бархат…
В старинных запахах, где золото и бархатВ бассейнах томности ласкают ноздри вам.Растут левкои белые у золоченых арок,И море пурпуром сжимает берега.Среди жеманных, еле слышных звуков,Там жизнь течет подобно сладким снам.Какой-то паж целует нежно рукиИ розы тянутся к эмалевым губам.В квадрат очерчены цветочные аллеи,В овалы налиты прохладные пруды,И очертание луны серпом белеетНа зеркалах мерцающих воды.В старинных запахах, где золото и бархатВ бассейнах томности ласкают ноздри вам,Вы встретите себя у золоченых арокДержащей белого козленка за рога.Луна, как глаз, налилась кровью…
Луна, как глаз, налилась кровью,Повисла шаром в темноте небес,И воздух испещрен мычанием коровьим,И волчьим завываньем полон лес.И старый шут горбатый и зеленыйИз царских комнат прибежал к рекеИ телом обезьянки обнаженнымГрозил кому-то в небесах в тоске.И наверху, где плачут серафимы,Звенели колокольцы колпака,И старый Бог, огромный и незримый,Спектакль смотрел больного червяка.И шут упал, и ангелы молились,Заплаканные ангелы у трона Паяца,И он в сиянье золотистой пылиСмеялся резким звоном бубенца.И век за веком плыл своей орбитой,Родились юноши с печалью вместо глаз,С душою обезьянки, у реки убитой,И с той поры идет о Паяце рассказ.Есть странные ковры, где линии неясны…
Есть странные ковры, где линии неясны,Где краски прихотливы и нежны,Персидский кот, целуя вашу грудь прекрасную,Напоминает мне под южным небом сны.Цветы свой аромат дарят прохладе ночи,Дарите ласки Вы персидскому коту,Зеленый изумруд – его живые очи,Зеленый изумруд баюкает мечту.Быть может, это принц из сказки грезы лунной,Быть может, он в кафтан волшебный облачен,Звучат для Вас любви восточной струны,И принц персидский Вами увлечен.Луна звучит, луна поет Вам серенаду,Вам солнца ненавистен яркий свет,Средь винных чар, средь гроздий виноградныхВаш принц в волшебный мех одет.Ковры персидские всегда всегда неясны,Ковры персидские всегда всегда нежны.Персидский принц иль кот? – Любовь всегда прекрасна.Мы подчиняемся влиянию луны.Кафе в переулке
Есть странные кафе, где лица слишком бледны,Где взоры странны, губы же ярки,Где посетители походкою невернойОбходят столики, смотря на потолки.Они оборваны, движенья их нелепы,Зрачки расширены из бегающих глаз,И потолки их давят точно стены склепа,Светильня грустная для них фонарный газ.Один в углу сидит и шевелит губами:«Я новый бог, пришел, чтоб этот мир спасти,Сказать, что солнце в нас, что солнце не над нами,Что каждый – бог, что в каждом – все пути,Что в каждом – города, и рощи, и долины,Что в каждом существе – и реки, и моря,Высокие хребты, и горные низины,Прозрачные ручьи, что золотит заря.О, мир весь в нас, мы сами – боги,В себе построили из камня городаИ насадили травы, провели дороги,И путешествуем в себе мы целые года…»Но вот умолкла скрипка на эстрадеИ новый бог лепечет – это только сон,И муха плавает в шипучем лимонаде,И неуверенно к дверям подходит он.На улице стоит поэт чугунный,В саду играет в мячик детвора,И в небосклон далекий и лазурныйПускает мальчик два шара.Есть странные кафе, где лица слишком бледны,Где взоры странны, губы же ярки;Там посетители походкою невернойОбходят столики, смотря на потолки.1921
Мы здесь вдали от сугробов…
Мы здесь вдали от сугробов,От снежных метелей твоих,Такого веселья попробуйте!Но нет нам путей других.Оторванный ком не вернется,Хотя бы ветер попутный был,Он только отчаянно бьется,Растает, как дыма клубы.Ничего, Иван, приготовьтеМне сегодня новый фрак.Почисти хорошенько локоть, —А как здоровье собак?А там далеко в сугробах,Голодная, в корчах родов,Россия колотится в гробеСреди деревень, городов.На палубах Летучего Голландца…
На палубах Летучего ГолландцаТак много появилось крыс…И старый капитан, обрызганный багрянцем,Напрасно вспоминал ветры…И в капище у белой дьяволицыС рогами и младенцем на руках,Напрасно костяки молились,Напрасно светилась во впадинах тоска…На пальцах высохших сверкали изумруды,И грызли призрачные ноги стаи крыс,И кости издавали запах трупный,И были кости от прожорливых мокры…А там… на розовых архипелагах…Средь негров с первобытным запахом зверейПотомков развевались флаги.Вставало солнце на усеченной горе…Февраль 1921
Умолкнет ли проклятая шарманка?.
Умолкнет ли проклятая шарманка?И скоро ль в розах, белых и пречистых,Наш милый брат среди дорог лучистыхПройдет с сестрою нашей обезьянкой?Не знаю я… Пути Господни – святы,В телах же наших – бубенцы, не души.Стенать я буду с каждым годом глуше:Я так люблю Спасителя стигматы!И через год не оскорблю ни ветра,Ни в поле рожь, ни в доме водоема,Ни сердца девушки знакомой,Ни светлого, классического метра…Петербуржцы
Мы хмурые гости на чуждом Урале,Мы вновь повернули тяжелые лиры свои:Эх, Цезарь безносый всея Азиатской РоссииВ Кремле Белокаменном с сытой сермягой, внемли.Юродивых дом ты построил в стране белопушнойПод взвизги, под взлеты, под хохот кумачных знамен,Земля не обильна, земля неугодна,Земля не нужна никому.Мы помним наш город,Неву голубую, Медвяное солнце, залив облаков,Мы помним Петрополь и синие волны,Балтийские волны и звон площадей.Под нами храпят широкие кони,А рядом мордва, черемисы и снег.И мертвые степи, где лихо летают знамена,Где пращуры встали, блестя, монгольской страны.За осоку, за лед, за снега…
За осоку, за лед, за снега,В тихий дом позвала, где звенели стаканы.И опять голубая в гранитах рекаИ сквозные дома и реянье ночи.Эй, горбатый, тебя не исправит могила.Голубую Неву и сквозные домаИ ступени, где крысы грохочут хвостами,В тихий дом ты привел за собой.Вечером желтым как зрелый колос…
Вечером желтым как зрелый колосСредь случайных дорожных березЦыганенок плакал голыйВспоминал он имя своеНо не мог никак он вспомнитьКто, откуда, зачем он здесьСлышал матери шепот любовныйНо не видел ее нигде.На дороге воробьи чирикаютЧирик, чирик и по дороге скокИ девушки уносят земляникуНо завтра солнце озарит восток.16 мая 1921
ПЕТЕРБУРГСКИЕ НОЧИ
Перевернул глаза и осмотрелся…
Перевернул глаза и осмотрелся:Внутри меня такой же черный снег,Сутулая спина бескрылой птицей бьется,В груди моей дрожит и липнет свет.И, освещенный весь, иду я в дом знакомыйИ, грудью плоскою облокотясь о стол,Я ритмы меряю, выслушиваю звоны,И муза голая мне руку подает.I
В твоих глазах опять затрепетали крылья…
В твоих глазах опять затрепетали крыльяКораблей умерших голубые парусаМожет быть, новые острова открылиМожет быть к новым стремятся небесам.Или в трюмах проснулись невольникиЗачарованные Призраком в шутовском колпакеРуки протягивают и смотрят в волныРозовое солнце качается вдалеке.Или птицы запели на мачтахНа соленых канатах обезьянка сидитСидит цветная и играет мячикомРозовым солнцем на маленькой груди.Сегодня сильный мороз на улицеТвои ножки озябли, ближе к огню садисьКораблей умерших паруса не раздулисьНикаких островов не видно впереди.В глазах арапа ночь и горы…
В глазах арапа ночь и горыСкользит холодный скользкий СтиксИ вихрь бьет из глаз упорныйФонтаны, статуи, кусты.И этот вечер благовонныйУже вдыхать я не смогуНо буду помнить я балконыОзер зеленых шелковистый гул.У милых ног венецианских статуй…
У милых ног венецианских статуйПроплакать ночь, проплакать до утраИ выйти на Неву в туман, туман косматый,Где ветер ржет, и бьет, и скачет у костра.Табун, табун ветров копытами затопчетМой малый дом, мой тихий Петербург,И Летний сад, и липовые почки,И залетевшую со Стрелки стрекозу.Перевернутся звезды в небе падшем…
Перевернутся звезды в небе падшемИ вихрь дождем мне окропит глазаУйду я черною овцой на пашниГде наш когда-то высился вокзалДеревья ветви в лиру сложатЯ носом ткну и в ночь уйдуИ ветер лиры звон умножитПоследний звон в моем саду.В воздух желтый бросят осины…
В воздух желтый бросят осиныЗапах смолы и серого мхаВыйдет девушка в поле синееКинет сердце в песчаный ухабА в подвале за розовой шторойГрешное небо держа в рукеБелый юноша с арапом споритЧерным арапом в фригийском колпаке.Грешное небо с звездой Вифлеемскою…
Грешное небо с звездой ВифлеемскоюМилое, милое баю, бай.Синим осколком в руках задремлешьБелых и нежных девичьих гробах.Умерла Восточная звезда сегодняЗнаешь, прохожая у синих воротВетер идет дорогой НовогоднейВетер в глазах твоих поет.II
Синий, синий ветер в теле…
Синий, синий ветер в телеВ пальцах моих снега идут.Сердце холодный серп метелейМертвая Луна в Господнем садуДруг засвети скорей лампадкуИ читай вслух Евангелие.Пахнет трупом ночная прохладаТихо.Пусть сырою стала душа моя…
Пусть сырою стала душа мояПусть земным языком в теле бродит.Ветер убил и смялРозы в моем огородеНо еще встал на зареНо еще вдыхаю запах солнцаВчерашнее солнце в большой дыреКончилось.С Антиохией в пальце шел по улице…
С Антиохией в пальце шел по улице,Не видел Летний сад, но видел водоем,Под сикоморой конь и всадник мылятся.И пот скользит в луче густом.Припал к ногам, целуя взгляд Гекаты,Достал немного благовоний и тоски.Арап ждет рядом черный и покатыйИ вынимает город из моей руки.Намылил сердце – пусть не больно будет…
Намылил сердце – пусть не больно будетПоцеловал окно и трупом легВ руках моих Песнь Песней бродитО виноградной смуглости поет.Еще есть жемчуга у черного ЦейлонаВ Таити девушки желтее янтаряНо ветер за окном рекламу бьет и стонетЗовет тонуть в ночных морях.В соседнем доме свет зажгли вечернийЕще не верят в гибель синих днейНо друг мой лижет руки нервноИ слушает как умолкает сад во мгле.Снова утро. Снова кусок зари на бумаге.Только сердце не бьется. По-видимому, устало.Совсем не бьется… даже испугалсяУпал.Стол направо – дышит, стул налево – дышит.Смешно! а я не смеюсь.Успокоился.Бегает по полю ночь…
Бегает по полю ночь.Никак не может в землю уйти.Напрягает ветви дубПоследним сладострастьем,А я сижу с куском Рима в левой ноге.Никак ее не согнуть.Господи!III
Каждый палец мой – умерший город…
В.Л.
Каждый палец мой – умерший городА ладонь океан тоскиМожет поэтому так мне дорогиРуки твои.В соленых жемчугах спокойно ходит море…
В соленых жемчугах спокойно ходит море —Пустая колыбель! Фонарь дрожит в руке…Снега в глазах но я иду дозором,О, как давно следов нет на песке.Уснуть бы здесь умершими морями.Застывший гребень городов вдыхать.И помнить, что за жемчугом над намиДругой исчезнул мир средь зелени и мха.Возлюбленная пой о нашем синем домеВдыхай леса и шелести травойТы помнишь ли костры на площади огромной,Где мы сидели долго в белизне ночной.Спит в ресницах твоих золоченых…
Спит в ресницах твоих золоченыхМой старинный умерший сад,За окном моим ходят волны,Бури свист и звезд голоса,Но в ресницах твоих прохлада,Тихий веер и шелест звезд.Ничего, что побит градомЗа окном огород из роз.Упала ночь в твои ресницы…
В.Л.
Упала ночь в твои ресницы,Который день мы стережем любовь;Антиохия спит, и синий дым клубитсяСреди цветных умерших берегов.Орфей был человеком, я же сизым дымом.Курчавой ночью тяжела любовь, —Не устеречь ее. Огонь неугасимыйГорит от этих мертвых берегов.Покрыл, прикрыл и вновь покрыл собою…
Покрыл, прикрыл и вновь покрыл собоюНебесный океан наш томный, синий сад,Но так же нежны у тебя ладони,Но так же шелестят земные небеса.Любовь томит меня огромной, знойной птицей,Вдыхать смогу ль я запах милых рук?Напрасно машут вновь твои ресницы,Один останусь с птицей на ветру.Опять у окон зов Мадагаскара…
Опять у окон зов Мадагаскара,Огромной птицей солнце вдаль летит,Хожу один с зефиром у базара,Смешно и страшно нам без солнца жить.Как странен лет протяжных стран Европы,Как страшен стук огромных звезд,Но по плечу меня прохожий хлопнул —Худой, больной и желтый, как Христос.Камин горит на площади огромной…
Камин горит на площади огромнойИ греет девушка свой побледневший лик.Она бредет еврейкою бездомной,И рядом с нею шествует старик.Луна, как червь, мой подоконник точит.Сырой табун взрывая пыль летитКровавый вихрь в ее глазах клокочет.И кипарисный крест в ее груди лежит.Один бреду среди рогов Урала…
Один бреду среди рогов Урала,Гул городов умолк в груди моей,Чернеют косы на плечах усталых, —Не отрекусь от гибели своей.Давно ли ты, возлюбленная, пела,Браслеты кораблей касались островов,Но вот один оплакиваю тело,Но вот один бреду среди снегов.IV
В нагорных горнах гул и гул, и гром…
В нагорных горнах гул и гул, и гром,Сквозь груды гор во Мцхетах свечи светят,Под облачным и пуховым ковромГлухую бурю, свист и взвизги слышишь?О, та же гибель и для нас, мой друг,О так же наш мохнатый дом потонет.В широкой комнате, где книги и ковры,Зеленой лампы свет уже не вздрогнет.И умер он не при луне червонной…
И умер он не при луне червонной,Не в тонких пальцах золотых дорог,Но там, где ходит сумрак желтый,У деревянных и хрустящих гор.Огонь дрожал над девой в сарафанеИ ветер рвал кусок луны в окне,А он все ждал, что шар плясать устанет,Что все покроет мертвый белый снег.Крутись же, карусель, над синею дорогой,Подсолнечное семя осыпай,Пусть спит под ним тяжелый, блудный город,Души моей старинный, черный рай.Я встал пошатываясь и пошел по стенке…
Я встал пошатываясь и пошел по стенкеА Аполлон за мной, как тень скользитТакой худой и с головою хлипкойИ так протяжно, нежно говорит:«Мой друг, зачем ты взял кусок Эллады,Зачем в гробу тревожишь тень мою!»Забился я под злобным жестким взглядомПроснулся раненый с сухой землей во рту.Ни семени ни шелкового зудаНе для любви пришел я в этот мирМой милый друг, вдави глаза плечамиИ обверни меня изгибом плеч твоих.Палец мой сияет звездой Вифлеема…
Палец мой сияет звездой ВифлеемаВ нем раскинулся сад, и ручей благовонный звенит,И вошел Иисус, и под смоквой плакучею дремлетИ на эллинской лире унылые песни твердит.Обошел осторожно я дом, обреченный паденью,Отошел на двенадцать неровных, негулких шаговИ пошел по Сенной слушать звездное тленьеНад застывшей водой чернокудрых снегов.Чернеет ночь в моей руке подъятой…
Чернеет ночь в моей руке подъятой,Душа повисла шаром на губах;А лодка все бежит во ржи зеленоватой,Пропахло рожью солнце в облаках.Что делать мне с моим умершим телом,Зачем несусь я снова на восход;Костер горел и были волны белы,Зачем же дверь опять меня зовет?Бреду по жести крыш и по оконным рамам,Знакомый запах гнили и болот.Ходил другой с своею вечной дамой,Ходил внизу и целовал ей рот.Темнеет море и плывет корабль…
Темнеет море и плывет корабльОт сердца к горлу сквозь дожди и вьюгуНо нет пути и пухнут якоряГорячим сургучом остекленели губыИх не разъять не выпустить корабльМатросы в шубах 3-й день не елиНапрасно всходит глаз моих заряНапрасно пальцы бродят по свирели.V
Вышел на Карповку звезды считать…
Вышел на Карповку звезды считатьИ аршином Оглы широкую осень измеритьЯ в тюбетейке на мне арестантский бушлатА за спиной Луны перевитые песни.Друг мой студентом живет в малой Эстонской странеВзял балалайку рукой безобразнойТихо выводит и ноет и ночи поетИ мигает затянутым пленкою глазом.Знаю там девушки с тающей грудью как воскЗнаю там солнце еще разудалой и милой КипридыНо этот вечер холодный тяжелый как ледПерс мой товарищ и лейтенант АтлантидыПерс не поймет только грустно станет емуВспомнит он сад и сермяжные волжские годыИ лейтенант вскинет глаза в темнотуИ услышит в домах голоса полосатого моря.Прохожий обернулся и качнулся…
Прохожий обернулся и качнулсяНад ухом слышит он далекий шум дубравИ моря плеск и рокот струнной славыВдыхает запах слив и трав.«Почудилось, наверное, почудилось!Асфальт размяк, нагрело солнце плешь!»Я в капоре иду мои седые кудриБелей зари и холодней чем снег.Ты догорело солнце золотое…
Ты догорело солнце золотоеИ я стою свечою восковойОт пирамид к декабрьскому покоюЛетит закат гробницей ледянойКо мне старик теперь заходит непрестанноОн механичен разукрашен и певуч.Но в сундуке его былой зари румянецШирокий храм и пара белых туч.Петербургский звездочет
I
Дыханьем Ливии наполнен Финский берег.Бреду один средь стогнов золотых.Со мною шла чернее ночи Мэри,С волною губ во впадинах пустых.В моем плече тяжелый ветер дышит,В моих глазах готовит ложе ночь.На небе пятый деньРумяный Нищий ищет,Куда ушла его земная дочь.Но вот двурогий глаз повис на небе чистом,И в каждой комнате проснулся звездочет.Мой сумасшедший друг луну из монтекристо,Как скрипку отзвеневшую, убьет.II
В последний раз дотронуться до облаков поющих,Пусть с потолка тяжелый снег идет,Под хриплой кущей бархатистых кружевРыбак седой седую песнь прядет.Прядет ли он долины ИудеиИль дом крылатый на брегах Невы,В груди моей старинный ветер рдеет,Качается и ходит в ней ковыль.Но он сегодня вышел на дорогу,И с девушкой пошел в мохнатый кабачок.Он как живой, но ты его не трогай,Он ходит с ней по крышам широко.Шумит и воет в ветре Гала-ПетерИ девушка в фруктовой слышит струны арф,И Звездочет опять прядет в своей каретеИ над Невой клубится синий звездный пар.Затем над ним, подъемля крест червонный,Качая ризой над цветным ковром,Священник скажет: —Умер раб Господний, —Иван Петров лежит в гробу простом.III
Мой дом двурогий дремлет на ЭрмонеПсалмы Давида, мята и покой.Но Аполлон в столовой ждет и ходитТакой безглазый, бледный и родной.IV
Рябит рябины хруст под тонкой коркой неба,А под глазами хруст покрытых пледом плеч,А на руке браслет, а на коленях требник,На голове чалма. О, если бы уснуть!А Звездочет стоит безглазый и холодный,Он выпил кровь мою, но не порозовел,А для меня лишь бром, затем приют ГосподеньЧетыре стороны в глазете на столе.VI
У каждого во рту нога его соседа…
У каждого во рту нога его соседа,А степь сияет. Летний вечер тих.Я в мертвом поезде на Север еду, в городГде солнце мертвое, как лед блестит.Мой путь спокоен улеглись волненьяНе знаю, встретит мать? пожмет ли руку?Я слышал, город мой стал иноком спокойнымТоргует свечками поклоны бьетДа говорят еще, что корабли приходятТеперь приходят когда город пустВино и шелк из дальних стран привозятИ опьяняют мертвого и одевают в шелк.Эх, кочегар, спеши, спеши на север!Сегодня ночь ясна. Как пахнет трупом ночь!Мы мертвые Иван, над нами всходит клеверНемецкий колонист ворочает гумно.