Городские легенды – это готовые сюжеты книг.
Я взяла одну, знакомую мне с детских лет,
И написала свою версию того, как она могла возникнуть,
И началом каких историй могла стать
Глава 1. Переполох в Малиновке
В тот жаркий летний день 189… года в Малиновке никто не работал. Вместо того, чтобы выполнять дневной урок, деревенские мужики и бабы толпились за воротами барской усадьбы. Управляющий Иван Кузьмич был сильно обескуражен страшным несчастьем и выпавшей на его долю тяжелой обязанностью обеспечить сохранность места преступления. Потому он не обращал внимания на этакое злостное непотребство. Мужики стояли хмурые, бабы, как водится, плакали, а неугомонные ребятишки облепили изгородь и ветви росших вдоль забора деревьев. Никто сегодня их оттуда не гонял, поскольку всем было не до того. Не находилось желающих пропустить хоть одно мгновение из печальных событий.
Из личных покоев усопшей хозяйки усталой походкой вышел старый доктор Старовойтов и сел рядом с приставом.
– Ну что, Харитон Иванович? За следователем Мирошниковым послали?
– Посланник даже уже вернулся. Константина Павловича нет, он уехал в Москву, скорее всего завтра сможет здесь быть. Так что, пока я тут покомандую. А что у тебя, Алексей Карпович?
– Такой удар по голове даже кто-то покрепче нашей бедняжки вряд ли смог бы выдержать. От души негодяй приложился, не делал скидку, что старушка маленькая. Эх, Серафима Гордеевна, Серафима Гордеевна, за что же тебя так? Жила бы и жила еще.
Пристав Садырин, видавший на своем веку многое, не мог сдержать эмоций:
– Как земля носит этих убивцев! Ладно, сами там друг с другом счеты сводят. Но когда ни в чем не повинных людей лютой смерти предают, своими руками готов удавить таких разбойников. Ведь добрейшей души человек была покойная, мухи не обидела. А такой страшный конец приняла.
– Да уж, не приедем мы более к любезной хозяюшке в картишки перекинуться по маленькой. Не попьем чаю с ее любимым вишневым вареньем. Эх, ладно, я тут все дела сделал. Заключение о смерти сегодня сделаю, пришлю или привезу тебе. А пока поеду к своим хворым пациентам. Им я нужнее, чем новопреставленной Серафимушке. Царствие ей небесное. Ты оставайся, Иваныч. Найдите стервеца поганого.
– Езжай, медикус. Я тут пока предварительные допросы закончу, чтобы Мирошникову докладывать. Да еще раз все осмотрю. Управляющий видно растерялся, не перекрыл доступ к усадьбе, никаких следов теперь не найти, все затоптали мужички.
Лида, ближайшая прислужница пострадавшей, рыдала в уголочке веранды, время от времени поскуливая: «Ой, барыняяя, ой, что же такоеее».
Когда Садырин призвал ее для снятия показаний, она не сразу поняла, что от нее требуется. Потом суетливо подскочила, оглушительно сморкаясь и вытирая большим платком непрерывно льющиеся слезы.
– Давай, Лида Батьковна, рассказывай, что знаешь?
– А что рассказывать-то? – бедняжка подняла ничего не понимающие блеклые, заплаканные глаза.
– Да не реви ты. И так всем тошно. Говори толком все с самого начала. Когда ты поступила к ней в услужение, какая она была в обычной обстановке, когда гостей в доме не было. Какие были у нее враги. Все рассказывай.
– Ой, батюшка Харитон Иваныч! Да какие у нее враги-то могли быть! Она ведь чисто ангел жила. Да вы и сами все знаете, Харитон Иваныч, часто же навещали ее. А она вся открытая была – божий человек безгрешный!
– Вот что, бабонька. Я задаю вопросы, ты отвечаешь. И никаких лишних слов, иначе …, – пристав чуть растерянно огляделся по сторонам, – выпороть прикажу. Следствие идет. Не смей глупости говорить. Все по делу докладывай. Все про свою барыню… покойную.
Услышав про покойную, Лида вновь залилась слезами. Садырину пришлось подойти к рыдающей бабе и потрясти ее за плечи:
– Ну-ну, Лида. Потом поплачешь, а сейчас надо следствию помогать. Соберись, давай, рассказывай все без утайки, что знаешь про свою бывшую хозяйку Серафиму Гордеевну.
Пока Лида рассказывала, она много раз принималась рыдать. Большой платок весь вымок, слезы все катились и катились, даже когда казалось, что Лида успокоилась.
Знала Лида многое, но не все.
Для занесения в протокол пришлось убрать все причитания и отступления от темы, но в целом Харитон Иванович и сам знал историю покойной. Конечно, приедет следователь Мирошников, у него наверняка найдутся вопросы.
Глава 2. Сима-Серафима
С Гордеем Носовым шутить никто не пытался. Даже близко не приходила такая идея при виде здоровенного мужчины с пудовыми кулачищами и страхолюдной внешностью.
После скорой смерти робкой, забитой, измученной частыми родами супруги, Гордей больше не женился, считая, что трех сыновей и дочери Симки ему достаточно для продолжения рода.
С малых лет Гордей таскал сыновей по своим землям, ярмаркам, соседским хозяйствам, считая, что они должны впитывать хозяйские ухватки и не гнушаться никакой работы во благо семейства. Собственно, в этом он преуспел. Сыновья с успехом получали знания и умения, считать прибыль они научились раньше, чем писать, но еще успешнее парни перенимали повадки отца и становились с годами все больше и больше похожими на него.
Четыре Гордея в одном доме – это очень много. Это Сима понимала лучше, чем кто-либо.
Приглашенные учителя больше полугода в доме не задерживались и сбегали, иногда даже не получив расчет. Маленькую Симочку читать-писать-считать учила грамотная экономка, а старый священник преподал слово божье. Занимались добрые люди по своей воле из жалости, видя, что отец на девочку внимания обращать не думает.
Однажды, вернувшись из очередной поездки, Гордей заметил хрупкую девушку, почти девочку, и с удивлением понял, что это его дочь. Узнав, сколько ей лет, он слегка поразмыслил и решил, что пора дочке поработать на благо семьи и помочь укрепить связи с помещиком Сысоевым. А с тем у него уже давно шел спор за небольшой заливной лужок. Оба помещика потратили изрядно сил и времени на тяжбы, оба устали от них, но ни один из них не собирался отступать. Если уж уродилась дочь среди сыновей-богатырей, нужно ее отдавать замуж, а заодно заканчивать многолетнюю докучную историю со спорным лужком. Нечего зря в родительском доме хлеб есть.
Сысоев, узнав, что Носов собирается отдать в приданное за дочерью именно спорный лужок, скривился, но решил, что жениться и породниться со звероподобным соседом ему выгоднее, чем продолжать тяжбы, а лужок все же очень хорош. Так Симочку вышвырнули из одного дома в другой. Легче ей не стало. Муж был кутила. Супружеские отношения с вечно пьяным мужчиной в три раза старше ее оказались мучительными.
Симочка прятала синяки и постоянно плакала, закрывшись в маленьком чуланчике. Там же пережидала особо запойные состояния супруга. Слуги жалели несчастную хозяйку и старались ее прятать.
После второго выкидыша юная жена чуть не умерла. Доктор, который ее выходил, сказал, что дети у нее теперь вряд ли будут. С тайной надеждой, что муж разведется с ней или хотя бы отправит в отчий дом, который теперь казался почти райским местом, она поведала мучителю диагноз, который поставил доктор.
Результат был неутешительный. Помещик Сысоев, которого женили с трудом, исключительно по расчету, приманив завидными землями, вдруг решил, что эта женитьба была призвана наплодить ему кучу детей. Бесплодная жена оказалась виновата в отсутствии многочисленных отпрысков. Мысль о том, что бесплодной она стала из-за побоев, его не посещала. Но теперь изощренные и жестокие побои были постоянными.
Единственными светлыми промежутками времени в жизни Симочки были дни, когда муж уезжал по своим делам. Тогда на несколько дней или недель в имении воцарялись спокойствие и тишина. Слуги жалели бедняжку и старались создать ей приятные условия в отсутствии хозяина.
Вот именно в один из таких кратких периодов случилось то, что изменило жизнь несчастной женщины. Конечно же, случился Амур.
***
В соседнем поместье у помещиков Петуховых появился дачник, вечный студент университета Клим Бессонов. Приехал он на лето поправить здоровье, потому что столичный воздух ему был вреден. Студент постоянно кашлял, и вид имел болезненный.
С утра, выпив большую кружку парного молока и съев ломоть свежего белого хлеба, он с какой-то книжицей под мышкой уходил гулять по полям и изредка по незнанию забредал на соседские угодья. Там они с Симочкой и встретились.
Никто не видел, как произошло знакомство, и как развивались их отношения, но Симочка внезапно поняла, что без Клима она жить не сможет. А слуги стали замечать изменения в поведении хозяйки: она повеселела, похорошела, полюбила дальние и долгие прогулки. Молодая женщина с корзинкой еды сутра куда-то убегала, наказав никому за ней не ходить. Возвращалась поздно и сразу шла к себе в горницу спать.
И однажды случилось то, о чем Сима старалась не думать: вернулся муж. Когда она в сумерках шмыгнула в маленькую дверку рядом с кухней, ее там ждала не верная наперсница Лидочка, а пьяный муж. Никаких слов и объяснений он не ждал. Никаких разговоров не было. Случился дикий акт зверского избиения. Вся вина жены была в том, что она не встретила в доме вернувшегося мужа. К счастью, в пропитую голову не пришла мысль о счастливом сопернике.
Несчастную женщину удержала в этом мире только одна слабенькая мысль: «Как же там Климушка? Опечалится, поди».
Лида, жестоко избитая просто за то, что не уследила за шлендрой-хозяйкой, поплелась спасать несчастную, как только сама смогла подняться. В крохотной горенке они вдвоем залечивали свои раны, опасаясь в любую секунду услышать за дверью тяжелую поступь хозяина. Но тому было некогда. Он кутил с привезенными из города актрисками.
Надо отдать должное Климу, встречи с дамой сердца он искал. Малая денежка сделала нужное дело, и смятая записка до Симочки дошла. Лида, за которой не было особого контроля, ночью смогла выскользнуть в условленное место, где ее ждал Клим. Они договорились о тайнике в дупле старого дуба, где будут прятать записки. Канал связи был налажен. Теперь Симочка почти каждый день получала записки, полные страстных заверений, и таяла от нежности. Ее любили, и она была счастлива.
Все было бы почти прекрасно, но муж вдруг снова вспомнил, что у него есть провинившаяся жена, и призвал ее на супружеское ложе. Стиснув зубы, молодая женщина вытерпела все измывательства, старательно удерживая в голове одну мысль: «Убегу. Вот как Климушка сказал, так и убегу. И на Волгу с ним убегу. Сделаем все, как в той тайной записке указано. И будем мы с ним богатые. А тогда никакой страшный муж не достанет. Прости и сохрани, боженька. Невозможно это терпеть. Иначе придется принять грех великий, да руки на себя наложить».
Два последующих дня Лида несколько раз бегала с записками к тайному месту в дупле. Переживала, плакала в уголочке, но бегала. Понимала, что бить будут нещадно за побег хозяйки, за то, что не сообщила и не удержала. В общем, за все будут бить. Но не помочь хозяйке она не могла.
Тайком Сима и Лида собирали самые необходимые вещи, прятали их в сундуках, чтобы случайно кто-то из домашних не увидел. Лида понемногу относила вещи к старому дубу, откуда их забирал Клим. Ждали только намечающегося отъезда хозяина в город.
***
Все же Клим был обязательный человек. Тощий и больной молодой человек вдруг почувствовал себя мужчиной. Он несколько раз на день бегал к тайному дереву с дуплом в ожидании сообщения об отъезде мужа своей возлюбленной. В условленную ночь экипаж был готов.
Как только большой барский дом успокоился на ночь после отъезда хозяина, дрожащие от страха Симочка и Лида выбрались из дома и направились к «черным» воротам, которыми пользовались, когда в поместье завозили дрова, сено или продукты на кухню. В кустах рядом с воротами был надломанный штакетник. Его все собирались заменить, но при вечно пьяном хозяине никто особо не рвался проявлять инициативу, и ситуация забывалась. Но заговорщицы помнили об этой бреши. Пока Лида кормила вкусными косточками дворового пса Шалопута, Симочка с маленьким узелком в руках скользнула в дыру и помчалась к месту встречи.
В следующий раз Лида увидела свою хозяйку только через четверть века. Вернувшийся на следующий день помещик Сысоев озверел, не найдя в очередной раз свою жену. Ее искали долго, очень долго. В конце концов, Сысоев даже нанял сыщика, но это ничего не дало.
Потом почему-то решили, что Симочка утонула. Мысль о счастливом сопернике так и не приходила в голову помещика, считавшего себя видным мужчиной. Несколько дней мужики походили с бреднем вдоль берега, ничего не нашли, и уже на этом успокоились.
Да, Лиду били. Смертным боем били. Она уже не чаяла, что встанет на ноги, но молодой организм победил. В барский дом ее уже не вернули, а отправили на птичник.
***
Шли годы. Лида уже не все знала, что происходит в хозяйском доме. После скоропостижной смерти Сысоева в имение потянулись наследники. Странным образом, все наследники оказались слабого здоровья и долго не жили. Слуги разленились, хозяйство приходило в упадок. Последний владелец был вынужден за долги отдать большую часть некогда достаточно большого имения.
В родном доме Симочки тоже произошла череда тяжелых событий. Однажды Гордей уехал по делам с тремя сыновьями, а вернулся с одним. В пути на их обоз напали разбойники. Старшего сына сразу зарубили, младший еще помучился с ранами, а на второй день и его не стало.
Горе казалось неподъемным. Гордей и его средний сын долго и тяжело пили горькую. Очень не скоро оба потихоньку стали оправляться. Однажды средний Гордеевич, который остался единственным сыном, повез дрова на продажу в город. Повез – и не вернулся. Дело было в начале зимы. Поехали напрямик через реку по льду, а лед не выдержал.
Гордей резко постарел, согнулся, перестал заниматься хозяйством и уже не расставался с самогоном.
Когда однажды во двор заехал экипаж, в котором приехала одетая по-городскому барыня, Гордей не сразу узнал свою пропавшую дочку. А когда узнал, то даже не удивился внезапному воскрешению сгинувшей четверть века назад дочери, а только махнул рукой на просьбу:
– Я у тебя поживу, батюшка?
Ожила внезапно дочка, ну и что? Ну, прошло немало лет – так что? Вот ежели сыны бы ожили, тогда да, тогда счастье было бы.
Примерному отцу даже в голову не пришло спросить дочку, где она и с кем была, где мужчина, почему нет детей. Приехала, и ладно. Все же своя кровь.
Симочка сидела сначала тихонько. Потом, видя, что хозяйство трещит по швам из-за нерадения хозяина, понемногу начала брать бразды правления в руки. К тому моменту, когда Гордея не стало, слуги уже привыкли к новой хозяйке.
Только получив доступ к финансовым документам отца, Сима поняла, что он практически банкрот. Гордей давно перестал заниматься делами, явно не видя смысла в сохранении имущества.
В имение потянулись те, кому покойный умудрился задолжать. Симочка сражалась, как могла, но ее знаний и умений не хватило, чтобы отстоять хозяйство. Все разлетелось по долгам. А тут еще и последний законный наследник ее покойного мужа скончался. И досталось ей второе развалившееся хозяйство, которое тоже пришлось раздавать за долги.
Принимая нежданно свалившееся наследство в старом доме мужа, внезапно ожившая жена бывшего хозяина встретила свою прежнюю прислужницу Лиду. Все хозяйство пришлось продать, но Лиду она оставила при себе. Симочка помнила добро. Да еще садовника Ипата себе оставила, уж больно умелый был по садовой части. Цветы любил, и они у него всем на зависть росли.
В конце концов, из двух достаточно больших хозяйств Сысоева и Носова Симочке осталась небольшая деревенька Малиновка. Подремонтировали старый барский дом, Симочка из города привезла на подводе какие-то вещи в сундуке, упрятала их в дальней комнате, и зажила в доме с Лидой, изредка вспоминая былое. О Климе Симочка не заговаривала, вроде обмолвилась, что он умер.
***
Старая барыня Серафима Гордеевна никому не мешала. Жила тихо, слуг не гоняла, гостей принимала редко, сама выезжала еще реже. Были у нее любимые знакомцы еще по старым временам, вот с ними и общалась.
Вся ее жизнь подчинялась раз установленному порядку. Летом в седьмом часу, а зимой в восьмом часу она вставала. Верная Лидушка подавала умыться и одеться, а потом наступало время истовой молитвы. Хозяйка и служанка долго стояли на коленях перед образами, повторяя знакомые слова обращения к Всевышнему.
Потом был завтрак. На столе, покрытом кружевной скатертью, хозяйку ждали свежие крошечные булочки с маком, блюдечко с янтарно-желтым маслом, вазочка с вареньем из яблок или вишни, темно-синий керамический кофейник, молочник со свежими сливками и крохотная кофейная чашечка из любимого сервиза.
Если за окном было лето, то за завтраком барыня смотрела в окно на цветы на клумбе или на розовые кусты. Садовнику Ипату в это время запрещалось портить прелестную картину своим низменным присутствием, и потому он в это время занимался другими делами. Если за окном было еще темно и ничего не видно, то барыня призывала к себе Лидушку и выспрашивала, как в соседней деревне живет ее дочь с мужем, и в зависимости от обстоятельств то одобрительно кивала головой, то осуждающе ахала. Лидушка рассказывала, а хозяйка с аппетитом поглощала любимое кушанье.
После завтрака Серафима Гордеевна шла в комнату, носящую громкое названье «кабинет», и туда тотчас проходил управляющий Иван Кузьмич с неизменной толстой книгой под мышкой. Барыня вынимала из корзинки для рукоделия свое бесконечное вязание или вышивание, а старый управляющий уютным баском принимался рассказывать, какие в этом году виды на урожай пшеницы, да когда он планирует ехать на ярмарку.
Решение сложных хозяйских вопросов утомляло барыню и, отпустив управляющего неизменным «Иди, батюшка, смотри там в оба», она ложилась на полчасика отдохнуть. Затем почти всегда следовал моцион. Зимой барыня гуляла по дорожкам сада, а летом, если было тепло и сухо, ходила в свою деревеньку в сопровождении Лидушки.
В дневное время в деревне почти никого не было, поскольку все трудоспособное население занималось полевыми работами. Только малые ребятишки бегали по улицам, да в некоторых избах копошились старики.
Строгая, рачительная хозяйка Серафима Гордеевна заходила в избы, усаживалась на лавки, расправляла широкую юбку и принималась беседовать со старыми хозяевами о жизни в стародавние времена. Все казалось, что раньше было лучше, трава зеленее, а люди послушнее, да и работали усерднее.
Потом барыня заглядывала в печь, смотрела, что наготовила хозяйка, ходила по двору, наведывалась в сараи, высказывала свои приказания, которые следовало передать вернувшимся с пашни хозяевам. Старики кивали головами и соглашались, что матушка благодетельница абсолютно права, а за этой непутевой молодежью только глаз да глаз.
К чудачествам своей барыни все давно привыкли, ничему не удивлялись, а иногда даже радовались, когда матушка Серафима Гордеевна навещала именно их избу, потому что она часто оставляла мелкую монетку на хозяйство.
С чувством удовлетворения утомившаяся старушка возвращалась домой. По дороге Лидушка обязательно должна была нахваливать хозяйку за ее прозорливость, хозяйственность и добросердечие. Барыня с удовольствием слушала похвалы собственной рачительности. Если вдруг казалось, что Лидушка недостаточно красноречиво хвалит ее, она подсказывала своей наперснице темы для дальнейших славословий и купалась в восторженных восхвалениях. Редко когда она оставалась недовольной фонтаном лести, но если все же такое случалось, то Лидушка внезапно становилась дурой безмозглой Лидкой, которая совсем с ума свихнулась.
Впрочем, ругалась она недолго, потому что быстро уставала. Дома она сначала ложилась на полчасика отдохнуть, а потом плотно обедала наваристым супом, вареной или жареной говядиной, иногда рябчиками, картошкой с укропчиком и пирогами. К обеду чаще всего приглашался отец Антоний из местного крошечного прихода, а после сытного застолья всенепременно следовал богословский диспут. Верная Лидушка обычно скромно сидела на стульчике и восторженно внимала умным речам.
Когда Серафима Гордеевна замечала ее восхищенный взгляд, то ощущала порыв вдохновения и с новыми силами принималась доказывать отцу Антонию, что сейчас вера не та, современные людишки безбожники, и с минуты на минуту ожидается Страшный Суд. Предполагалось, что после оного обязательно выживут очень немногие, но сама Серафима Гордеевна и ее собеседник выживут обязательно, а вот эта Лидка, которая сегодня опять подала прохладную воду для умывания, вряд ли. Лида одобрительно кивала головой, ничуть не удивляясь заготовленному ей печальному концу.
Барыня скоро принималась зевать, истово крестя рот. Батюшка откланивался и удалялся к себе, а барыня ложилась отдыхать, иногда засыпала. Если ей не спалось, то она вскоре вставала, доставала ключик, висевший у пояса, отпирала маленькую дверь в особые тайные покои, обязательно запиралась там и долго не выходила.
К ужину приходил управляющий. Если хозяйка еще не выходила из своего таинственного укрытия, Лидушка аккуратно стучала в дверь и звала хозяйку к столу. После ужина, такого же плотного, как обед, Серафима Гордеевна и Иван Кузьмич садились перекинуться в картишки по маленькой. Во время игры старушка пыталась мухлевать, управляющий ее на этом ловил, разгорался спор, кто кого обманывает.
Перед сном она долго с Лидушкой вспоминала, что значительного, богоугодного сделано за день. Потом Серафима Гордеевна долго молилась. Ко сну барыня шла в девятом часу.
В субботу и воскресенье этот распорядок нарушался чинным походом в церковь. И тогда уж хозяйка поместья в деревню не ходила, а несла благость сразу домой.
Раз или два в неделю к ней приезжали гости, сама она выезжала редко.
Так и жила барыня Сысоева, в девичестве Носова, многие годы, пока злодейская рука не прекратила ее кроткое существование.
***
Пристав Харитон Иванович изрядно устал. Любое убийство приносило много хлопот, но когда жертвой оказывался личный знакомый, тогда накатывали тоска и злость, которые долго не отпускали.
После осмотра места преступления и первичного допроса живущих в доме людей, Садырин еще долго ходил по комнатам давно знакомого дома. Он с удивлением констатировал, что множество раз бывал здесь, но, оказывается, видел только одну залу. Сейчас же двери всех помещений были беззащитно распахнуты.
Также оказались открытыми часть окон, через которые предположительно влез злодей. Обычно днем дворовые псы были заперты. По двору бегали люди, приходили крестьяне и поденные работницы, поэтому от греха подальше псов убирали. Они, конечно, иногда принимались брехать, но на это особо внимания не обращали.
Садырин прошел в опочивальню Серафимы Гордеевны. Здесь было все так, как и предполагаешь увидеть в личном пространстве уездной небогатой помещицы: пышная кровать с десятком подушек, сундуки с добром, которое хозяйка предпочитает иметь всегда под руками, небольшой стол с рукоделием, пара мягких стульев, большое количество вышитых или вязаных накидочек и салфеток, герань на окне, множество икон. И даже запах в комнате был ожидаемый – чуть затхлый, с нотками сушеных полевых цветов.
Из ожидаемой картины частного быта выпадало только наличие маленькой двери совсем рядом с изголовьем кровати. Насколько Садырин понял из рассказа Лиды и баб, мывших полы у барыни, дверь комнатки никогда не открывалась. Барыня туда никого не пускала, даже Лиду, свою верную наперсницу. Ключ от замка у покойной Серафимы Гордеевны всегда был при себе.
Но сейчас дверь была открыта, а замок сломан. Лом – оружие взлома и убийства – Садырин приобщил к вещественным доказательствам. Труп лежавшей на пороге бедняжки убрали, и в тайное помещение без окон можно было зайти. Оно оказалось совсем небольшим, буквально два шага в одну и два шага в другую сторону. В нем находились два небольших пустых сундучка и ларчик, тоже пустой. На крохотный круглый столик, видимо, хозяйка ставила лампу, когда зачем-то закрывалась в тайной каморке.
Возможно, когда-то в старые времена в этой комнате хранилась хозяйская казна. Крепкий хозяин считал, что он сам является самой хорошей охраной для своих сокровищ.
Новая владелица Малиновки не стала отказываться от этого помещения. Видимо, у нее что-то достаточно ценное хранилось в этой клетушке, раз она никого в нее не пускала. Скорее всего, какие-то фамильные ценности. Садырин это предполагал, поскольку покойная хозяйка когда-то за короткое время стала наследницей двух хозяйств. Значит, какие-то побрякушки могли у нее быть, хотя сама Серафима никогда драгоценностями не кичилась, одевалась в целом очень просто, даже когда изредка выезжала по гостям или делам.
Садырин был немного в курсе старой истории, потому что ему в самом начале своей деятельности пришлось сначала искать пропавшую барыню Сысоеву, а потом выправлять документы внезапно нашедшейся бывшей утопленнице. Уже за давностью лет забылись многие обстоятельства, но любовник в бумагах действительно фигурировал. Это он помнил.
Поскольку обманутый муж Сысоев к тому времени уже давно был мертв, соседи тогда немного пообсуждали предосудительный пикантный момент с бегством жены, но быстро забыли. Тем более, что бежавшая от мужа бесстыдница (кошмар же, душечки!) вернулась все равно к разбитому корыту. О разорении семейств Сысоевых и Носовых все знали. Потому общественное мнение скоро сложилось однозначное – ну и пусть живет эта обманщица, нарушавшая заповедь «не прелюбодействуй», в своей нищей Малиновке.
Садырин еще раз отодвинул сундучки от стен, чтобы проверить, не завалилось ли что у стенки. Потом посидел на мягком стуле, на котором хозяйка занималась рукоделием, полистал молитвенник, в котором лежал засушенный кленовый листочек. Жалко, не нашлось ни единой собственноручно Серафимушкой написанной бумажки. По словам управляющего, все хозяйственные записи вел только он, но могли ведь быть личные записи. Могли, но пока не нашлись.
Харитон Иванович вышел на улицу, где было уже темно и свежо. Даже деревенский люд уже разошелся, понимая, что интересных новостей им сейчас не дождаться.
Пора было ехать домой, утром докладывать в полицейский участок Аркадию Михайловичу Горбунову и ждать следователя Мирошникова. Предварительная версия – преднамеренное убийство с целью завладения имуществом, потому как в тайной каморе абсолютно точно что-то было, а этого чего-то сейчас нет.
Этим делом хотелось заняться лично, и вряд ли Аркадий Михайлович будет возражать. Конечно, на этот раз Серафимушка Гордеевна точно померла и точно не воскреснет. Очень хотелось найти душегубца, который сотворил непотребство злокозненное. Пара зацепок есть. Завтра нужно начать с садовника. Уж если кухарка из окна заметила непорядок, то он обязательно должен был обратить внимание. Во время допроса садовника, правда, указанных кухаркой обстоятельств еще не знали, так что надо начать с прояснения вопроса.
И еще есть пара подозрительных личностей, которые вели себя во время допроса странно, чем насторожили опытного пристава. Надо с ними поработать. Возможно, в участок их забрать. Оказавшись в казенных стенах, многие охотнее начинают разговаривать.
Да и с Мирошниковым интересно работать. Молодой следователь всегда имеет свой взгляд на дела и замечает то, что старый Садырин выпускал из виду. Возможно, у него появятся дельные идеи.
***
В эту ночь многим не спалось.
Садовника Ипата с годами все чаще и чаще посещали воспоминания, которые хотелось бы забыть раз и навсегда. Он регулярно просыпался в холодном поту и долго пил воду, утирая намокающие усы и бороду.
Супруга Марьяна уже ничего и не спрашивала, просто отворачивалась на другой бок и потом прижималась теплой спиной, когда он вновь укладывался.
Сегодня думалось, что пристав вот-вот задаст опасный вопрос. Ипат не знал, как тогда быть, поскольку даже ему встреча казалась непостижимой и невозможной.
Не мог заснуть и долго ворочался старый священник Антоний. Он вздыхал, несколько раз принимался обращаться к Создателю, но странно путался в словах и мыслях, потому скоро перешел на совершенно мирские раздумья о том, что рабу божью Серафиму надо как можно быстрее предать земле, поскольку погода жаркая стоит. И нехорошо неживое тело в погребе рядом со съестными припасами хранить, как… курицу какую. Поймав себя на такой греховной мысли, священник судорожно закрестился:
– Прости мя, господи, грешен непотребными словесами.
Но почему-то внезапно возникший образ общипанной курицы не отпускал бедного батюшку. Он крестился, нашептывал слова обычно спасительных молитв, но курица в мыслях вдруг обрастала перьями и становилась боевым петухом со шпорами.
Антоний рухнул возле образов с молитвенником в руках:
– Спаси мя! Спаси мя! Спаси мя, грешного! Демоны разумом хотят завладеть! Изыди, сатана!
Первые лучи солнца, заглянувшие в окно, осветили щуплую фигуру в исподнем, истово кладущую поклоны в молитвенном экстазе.
Конюх Ермоша, вернувшийся из города, куда ездил с запиской к следователю Мирошникову, вдруг напился пьяным, что с ним нечасто бывало. Он сидел в конюшне, пьяно раскачивался из стороны в сторону и жаловался своему любимцу – гнедому коню Грому на негодяя кузнеца. Тот опять не сделал ему нож-засапожник взамен утерянного, ссылаясь на внезапно свалившийся большой заказ.
– А мне же нужон совсем ма-а-аленький ножичек. Какой же он мне друг, если такую безделицу сделать не может, – Ермоша размахивал кривым пальцем перед мордой внимательно слушавшего его коня, – как же я теперь без ножа-то! Без ножа – как без рук. Никакой порядочный мужик без ножа не могёт. Енто закон такой. Ежели ты мужик – обязательно у тебя должон быть нож. Вдруг какая привидения, упаси господь, нападет. А если ножичек есть – обязательно отстанет окаянная зараза. Надо и Ипату сказать про ножичек-то.
Лидушка то плакала, уткнувшись в платок, то смотрела в потолок, на котором плясали тени, когда ветерок из открытого по случаю жары окна пытался задуть пламя лампадки. Внезапно стало страшно, показалось, что под окнами кто-то ходит. Лидушка сползла с лавки и быстро захлопнула окно. Стало страшно, а ну как убивец за ней возвернулся!
Управляющий Иван Кузьмич так за день притомился со скорбными делами, и уже не чаял, как добраться до ложа. Но нет. Стоило улечься в мягкую постелю, как снова мыслями утонул в сегодняшнем дне. Все думалось, правильно ли поступал, не забыл ли чего. Пристав уже укорил, что не оградил подворье от праздношатающихся, следы затоптали. Было стыдно, потому как о таком порядке огораживать место преступления он знал, да выпустил из виду. С этими хлопотами так и не было времени поскорбеть должным образом.