Салагин. Книга о любви

Глава 1. Три тысячи книг

Однажды я поинтересовался у юной писательницы с загадочным именем Оля, что она пишет – рассказ или повесть. Девочка удивилась, и ответ её был непререкаемо холоден: «Я пишу только книги». Я сконфузился и попытался изменить формулировку вопроса: «Нет, ты меня не поняла. В каком жанре ты работаешь?» «Это ты меня не понял, – рассердилась она, – я же сказала, что пишу только книги!» «Извини, – спохватился я, – мне и самому следовало бы догадаться». С тех пор и я пишу только книги.

Я пишу книги, потому что у меня есть сердце, которое хранит тайну. Тайна эта проста, но сам я довольно долго доходил до её понимания. Она помогает мне творить собственный мир в калейдоскопе меняющихся мозаик. Вы же знаете, есть такая детская игрушка – калейдоскоп, в трёх зеркалах которой постоянно сменяются неповторимые узоры, составленные из цветных стёклышек. Когда я был ребёнком, всегда расстраивался, что понравившуюся картинку нельзя закрепить – остановить, чтобы потом любоваться ею вечно. Помню попытки осторожно передать калейдоскоп маме, чтобы и она оценила восхитившее меня чудо, но, увы, в какое-то мгновение коварные стёклышки успевали переместиться и складывались в совсем иную комбинацию. «В калейдоскопе жизни люди обречены видеть мир по-разному», – расстраивался я. А молодой пытливый мозг тут же задавался вопросом: «Почему это „обречены“? Не является ли иное видение преимуществом?»

Увлёкшись писательским творчеством, однажды я совершил небольшое открытие. Возможно, для кого-то оно и не станет настоящим откровением, но мой «секретик» позволяет придавать объём и глубину незатейливым, на первый взгляд, повествованиям, поэтому я им часто пользуюсь. Только для того, чтобы раскрыть несложный художественный приём, сначала придётся рассказать вам о моей первой любви, поскольку именно она и научила меня писательскому ремеслу. Я ещё никогда никому не рассказывал о своей первой любви, историю эту надо бы держать в тайне: любовные переживания – вещь довольно интимная. Но что делать, если писательское искусство познаётся только через любовь и никак иначе? У меня лишь маленькая просьба: пусть всё, что я расскажу, останется между нами. Ладно?

И тут я понимаю, что если и говорить о первой любви, то сначала следует поведать о том, что к двенадцати годам жизни я прочитал три тысячи книг. Когда я сообщаю друзьям об этом бесспорном для меня факте, они проявляют недоверие и начинают возмущаться: «Как? Такого не может быть! Ты что, считал их? Или вёл списки?» «Нет, – отвечаю, – сам я списков не вёл, их вели за меня другие люди». «Да-да, конечно, в детстве у тебя были личные секретари», – они пытаются язвить. Меня всегда удивляет леность человеческого мозга, нежелание поколдовать чуть-чуть над несложной задачкой и попытаться решить её. Вы-то хоть догадались, кто может не только сосчитать количество прочитанных ребёнком книг, но и перечислить их – все три тысячи? В 1973 году подобная задачка решалась просто, поскольку не было Интернета и электронных изданий. Конечно, вы уже сообразили: подсчёт вели библиотекарши, им было нетрудно, поскольку записи о прочитанном сохранялись в библиотечных формулярах.

Итак, примем за аксиому, что к двенадцати годам я прочитал ровно три тысячи книг – тонких и толстых, смешных и грустных, гениальных и совершенно бездарных. Я читал все, что попадало в руки: сказки и научную фантастику, повести и рассказы для детей, романы и драмы для взрослых, учебники по астрономии и радиотехнике… Список бесконечен, его легко продолжить. Часто думаю о том, насколько важно, чтобы в пору жадного, яростного поглощения молодым и свежим мозгом информации о мире рядом был мудрый наставник. Моим же чтением, увы, никто никогда не руководил, поэтому я и стал тем, кем стал, – банальным путешественником во времени.

В пору моей прекрасной юности я совершенно не понимал, почему писатели так много пишут о любви. Мне казалось неразумным растрачивать столько энергии и драгоценных страниц на бессмысленные описания объятий и поцелуев, да и герои-любовники не находили у меня сочувствия. Хотя, конечно, немного привираю: шекспировскому Ромео, к примеру, его глупости почему-то прощались. Честно говоря, любовь была девчачьей темой, и это девчонки могли тайно, скрывая не только от родителей и учителей, но и от нас, мальчишек, зачитываться какой-нибудь «Анжеликой», а потом долго секретничать, чего-то там обсуждая. И где они брали такие книжки в 73-м году, одному Богу ведомо.

Теперь я в возрасте и понимаю, насколько был несправедлив в своих детских суждениях: если и стоит о чём-то писать в этом мире, то только о любви.

Удивительно, что, несмотря на колоссальный разброс в тематике чтения, в голове, тем не менее, не было хаоса: информация скрупулёзно оценивалась и размещалась по специально отведённым полочкам в коре головного мозга. Это происходило само собой, так уж я устроен. По натуре я собиратель и классификатор. Если, например, коллекционирую спичечные этикетки, марки или значки, – это означает, что все они должны быть аккуратно расставлены по кляссерам и коробочкам в полном соответствии с избранной темой. Так же я поступаю и с книгами. Помню, у меня сначала было всего три книги, и я мечтал о большой библиотеке – такой, как у Максима Горького. О ней я прочитал как-то в журнале «Наука и жизнь». Межу прочим в статье автор рассказывал и о библиофильстве. Вероятно, делал он это весьма умело, потому что разжёг во мне желание обладать бесценными книгами, и новая страсть, как разгорающийся пожар, вмиг охватила неокрепшую душу.

– Папа, ты знаешь, какая была библиотека у Максима Горького? – спросил я отца.

Отец в это время колол чурки для титана в сарае, служившем одновременной и мастерской.

– У него была библиотека?

Он на мгновение отложил топор и посмотрел на меня, пытаясь разгадать подтекст моего вопроса.

– Да, личная. В три тысячи томов!

– А-а-а… – протянул он и продолжил работу, давая понять, что диалог закончен.

Папа был строителем и отреагировал на мое увлечение своеобразно. Вместо того чтобы накупить мне новых книжек, он соорудил книжные полки над моим письменным столом, и я на них три книги поставил. Только потом, будучи совсем взрослым, оценил отцовскую мудрость – не имея возможности моментально осчастливить меня библиотекой, он поддержал мою мечту, дал надежду и уверенность в том, что она сбудется. Каждый вечер, ложась спать в кровать напротив книжных полок, я долго глядел на них и мечтал о том счастливом времени, когда они наконец заполнятся. И каждый день просил родителей купить новую книжку.

– Когда-нибудь и Самат напишет книгу, – сказал однажды отец матери за вечерним ужином.

«Ну уж нет, – сказал я себе. – На свете так много интересных книжек, что и прочитать все невозможно. Зачем их писать?» Воспользовавшись моментом, я решил стребовать себе ещё один томик, но не знал, что заказать: составленный мной библиографический список был давно исчерпан.

– Папа, а какие книги ты читал в детстве?» – спросил я.

– Школьные учебники и разные пособия по ремесленничеству. Я любил только полезные книжки.

Папа догадался, к чему я клоню, и попытался уйти от ответа.

– Значит, в литературе ты полный профан?

– Ну зачем ты так, – ему стало неудобно, – я читал книжки, которые учитель советовал: «Как закалялась сталь», «Улица младшего сына», «Алитет уходит в горы»… Отличные полезные истории для ума и сердца.

В восторге оттого, что добился нужного ответа, я уставился на маму:

– Хочу такие книжки!

Первую – про Павку Корчагина – мне купили почти сразу, на следующий день, вторую мама принесла из жуковской библиотеки – это была книга Льва Кассиля, и она мне понравилась настолько, что я впоследствии перечитал все произведения этого автора, а вот третью книжку мне не нашли, и я долго гадал, о чем она. Гор, куда уходил Алитет, я никогда не видел, но они казались тем загадочным местом, где и возможны самые невероятные приключения. Бабушка купила мне в санаторском киоске «Казаков» Льва Толстого, чем только подогрела интерес: после истории об Оленине захотелось прочувствовать звенящую красоту кавказских гор, испытать опасности, которые в них таились. Горы, горы, горы… – я заболел ими и жаждал новых книг о людях, обретающих счастье и горе среди холодных молчаливых скал.

Каждой книжке радовался как зашедшему в гости лучшему другу. Хотя и прочитывалась она практически за один вечер, потом долго любовался ею, проводя ладонью по кожаному переплету. Книга раскрывалась, как утренний пион раскрывает нежные лепестки, и я с наслаждением вдыхал пыльцу с её страниц. Книга дурманила ароматом – в ней хранилось время, жила история и созревали дерзкие мечты…

Незаметно и отцовские книги – одна за другой – перекочевали на мои полки, и потихоньку дома собралась довольно приличная библиотека из трехсот томов. Но они все были давно прочитаны, а жадный голодный мозг требовал свежей информации во всё возрастающем объёме. Я просто изнывал от нехватки книг и маялся, не находя себе места в маленькой санаторской квартире. Видя мои страдания, бабушка однажды не выдержала.

– Пошли со мной на работу, – позвала она.

– А зачем мне на твою работу?

Честно сказать, к приглашению я поначалу отнёсся без всякого энтузиазма. Но потом подумал, что в главном корпусе санатория есть книжный киоск. Книгу бабушка мне вряд ли купит – зарплата ещё не скоро, – зато можно полюбоваться заветными томиками и помечтать о них.

– Секрет, – сказала бабушка. – Потом узнаешь.

Секрет? Ого! Секреты я любил.

Бабушка работала санитаркой в санатории «Юматово». Санитар в моём понимании относился к медицинским работникам и, видимо, так оно и было, но бабушка в основном занималась тем, что прибиралась в комнатах отдыхающих – мыла полы и ухаживала за цветами, которых было невероятное количество. Однажды меня поразило то, что она протирает листья лимонов и пальм подсахаренной водой. «Это мой секретик, – улыбнулась бабушка, – от сахара листья блестят, а главврачу нравится, когда всё вокруг блестит, поэтому он и выписывает мне квартальные премии». Восхищению моему не было предела.

Бабушка устроила мне настоящий праздник: отвела в санаторскую библиотеку, куда меня и записали по блату как внука сотрудницы. В библиотеке работали две женщины. Одна – пожилая, в сером строгом костюме – никогда не улыбалась, казалась суровой, и я её побаивался. Другая – совсем молодая, с собранными в пучок волосами – напоминала мне воспитательницу детского сада, которую можно было не слушаться. В то время как раз вышел душевный фильм «Возврата нет» по повести Анатолия Калинина, взбудораживший женские сердца моей великой Родины. Когда мы с бабушкой вошли в библиотечный зал, библиотекарши довольно бурно обсуждали экранизированную книгу, которую буквально навязывали заторможенному седоволосому очкарику-отдыхающему. «Нонна Мордюкова сыграла саму себя, это её история с Вячеславом Тихоновым!» – Женщина в сером вбивала в голову старика совершенно бессмысленную для него информацию, глаза её сверкали благородным пламенем вечного огня. «Воспитательница» с серьёзным видом кивала головой в знак согласия, а увидев нас, улыбнулась приветливо и занялась мной.

Поначалу меня не подпускали к основным фондам и отвели к одному-единственному стеллажу с детской литературой, где я имел право рыться и брать книги на дом. Наивные. Я не стал тратить время на бессмысленное поиски увлекательного чтива, а поступил как Македонский, разрубивший Гордиев узел, взял три-четыре книги с левого угла самой верхней полки – возможно, я думал, что самые интересные книги ставят выше, чтобы их труднее было достать, – прочитал их за один день, а на следующее утро пришёл за следующими томами – благо были летние каникулы, и свободного времени хватало. Библиотекарши удивились, похвалили моё усердие, а потом привыкли к тому, что я появляюсь у них каждый день. Когда с детским стеллажом было покончено, я стал потихоньку пробираться к взрослому фонду, где корешок к корешку стояли добротно изданные толстые тома собраний сочинений: Марк Твен, Жюль Верн, Майн Рид и Джек Лондон манили меня в дальние страны.

Я до сих пор благодарен добрым феям-библиотекаршам за то, что они сделали для меня исключение и сняли табу с взрослых книг. Увы, я позабыл их имена, но с тех пор молюсь их смутным образам. Потому что есть лишь один способ жить интересно и весело – каждый день узнавать как можно больше нового о мире. И такая возможность мне была предоставлена. Однако если каждый день читать новые книги, то наконец может настать момент, когда все знания, имеющиеся у человечества, станут тебе известны. «Что делать тогда?» – спрашивал я себя. И сам же себе отвечал: «Тогда, наверное, я стану взрослым и мне придётся самому добывать новые сведения и, вполне возможно, как и говорил папа, писать новые книги». Иначе станет скучно… Про «скучно» я услышал от нашего соседа, художника Вахутинского, зашедшего к отцу с просьбой проявить фотоплёнку. «И так жить скучно, а тут ещё…», – пожаловался он как-то на жизнь. Что «ещё» я не расслышал, но пришёл к выводу, что Вахутинский наверняка прочитал все доступные книги, и теперь ему больше знать нечего. Именно поэтому, когда он не рисует для окрестных школ портреты Ленина, пьёт водку и валяется в грязи. И его жена, Олимпиада Викторовна, от жалости и безысходности поддерживает его увлечения. «Странно, почему люди пьют водку, – думал я, – ведь шоколад намного вкуснее? Когда я вырасту, буду покупать себе шоколад каждый день». Идея с шоколадом мучила меня достаточно долго, но не настолько, чтобы стать навязчивой, а вот мысль о том, что поток книг однажды может иссякнуть, нет-нет да и повергала меня в уныние, и я старался об этом не думать.

В моей советской стране было принято подписываться на журналы. В семье этим обычно занималась мама: папе выписывали «Науку и жизнь» и «Технику – молодёжи», мне – «Юный техник» и «Костёр», маме и бабушке – «Работницу», а братишке Марату – «Весёлые картинки». Конечно, я читал всё. Из «Весёлых картинок» мне запомнились стихи:

Погостить из леса-бора

Прибыл зайка к брату в город.

Угощает зайку брат,

Открывает лимонад.

Угоститься – это дело.

Вдруг бутылка зашипела.

Крикнул зайка: «Ой-ой-ой!»

Прыг в окошко – и домой.

Я заучил их наизусть и читал братишке много раз, и он всегда искренне веселился, будто слышал впервые. Жаль, автора я не запомнил, хотя, думаю, вычислить его сейчас, в век Интернета, несложно. Предпочтения мои всё же отдавались тогда не стихам, а текстам, посвящённым радиотехнике, новым открытиям и разгадкам хитроумных фокусов.

Одна из статей «Науки и жизни» привела меня к мысли, что объём прочитанных мною книг сопоставим с библиотекой Максима Горького, который обладал широкими знаниями, поскольку интересовался практически всем. Я подумал, что три тысячи книг – совсем не шутка. Пора было как-то использовать полученные знания.

Глава 2. Короткое замыкание

В детстве я не знал слова «аббревиатура», но зато хорошо запомнил загадочное сочетание букв «РВС». Я заметил их в сноске какой-то очередной книги, которую привезла мама из жуковской библиотеки. Буквы составляли название повести Аркадия Гайдара – деда ельциновского деятеля, развалившего мою страну, – но что они значили? Тайну следовало немедленно разгадать, иначе дальше жить было невозможно. Те издания, которые хранились у меня, ничего не могли подсказать, и в санаторской библиотеке, рассчитанной на взрослых читателей-отдыхающих, не оказалось нужной повести. Тогда я и стал приставать к маме с просьбой найти книгу в Жуково – соседнем селе, где она работала бухгалтером и куда ежедневно ездила на электричке. Мама, конечно же, никогда не отказывала в подобных просьбах, но она была сильно занята на работе бесчисленными отчётами и, разумеется, забывала. Пришлось напоминать ей несколько дней подряд, пока заветная книжка не оказалась у меня в руках. Я прочёл её залпом, и тогда понял, что мир устроен несколько сложнее, чем я предполагал: не каждый человек допускается к его секретам, а только тот, кто знает пароли.

И я, к величайшему моему удовлетворению, стал обладателем одного из таких паролей: если б мне, к примеру, понадобилось доставить бойцам важные сведения, то слово «РВС», или «реввоенсовет», явилось бы пропуском в штаб Красной Армии. «Как жаль, что я опоздал родиться, – думал я, – ни тебе гражданской войны, ни Отечественной. Всё в прошлом. Где теперь совершать подвиги?» Что и говорить, завидовал я героям прочитанных книг. Да и не я один. Во дворе мальчишки играли в «Красное знамя» и, страшно подумать, бредили о времени тяжёлых испытаний, когда можно будет пожертвовать собственной жизнью во имя Великой Родины – так, как это сделали Александр Матросов и Олег Кошевой.