Гольфстрим. Поэтический сборник

Аруш Воцмуш, «Падение Профсоюзов-Защитников Африканских Птиц», 2000 г. бум., акв.

Атлантида

Я это предвижу,

Я в это настойчиво верю…

Тоска по Парижу —

Ах, бросьте, пустая затея!

И мне не бывать,

Ни за что не бывать в Милуоки,

И вряд ли ступать

На Австралии берег далёкий.

Да что океан!

Не видать мне Аральского моря

И Белого тоже —

Такое вселенское горе!

Но скоро – поверь!

И сама я тотчас же поверю —

Мне жить в Атлантиде,

Кататься по Гиперборее…

Бессонница

Плывут по небу корабли,

Пронзая рострами зерцало

Туч исполинских, и немало

Их тонет, не догнав Земли…

Всё перепуталось, пойми,

Уже ни в чём надежды нету.

Лететь ли, плыть по белу свету?

Или залечь? И до зари

Читать страницу за страницей,

Вставая, чтоб попить чайку,

А после, лёжа на боку,

Рукой поглаживать синицу,

Воображая журавля…

И от бессонницы шалея,

Россия, Лета, Лорелея —

Шептать и думать про себя,

Что сам, всё сам, что озаренье…

Забыв, как некто Мандельштам,

Приникнув к вечности устам,

Вдохнул летучее мгновенье.

Это не зима

Послушай, это не зима,

И стих без снега не ложится,

А за окном, когда не спится,

Не светят белизной дома.

Не убаюкает метелью

Слепая северная вьюга,

И не найти уже друг друга

В холодном сумраке постели.

Послушай, это не зима…

Опять в окно дождями косит,

И затянувшаяся осень

Наверняка сошла с ума.

Облака

В соавторстве с Николаем Ли

О чём поёт оранжевое небо?

Куда плывут с рассветом облака?

Туда, где я ещё ни разу не был,

Где мой покой уйдёт наверняка.

За их спиной сиреневые крылья,

На их плечах кровавая роса…

Ах, подожди, святая эскадрилья,

Меня возьми с собой на небеса!

Они свободны от мирских страданий.

Судьба благословила выбор их.

А я мечусь, лечу на синий пламень

Они ж сгорают – чтобы греть других.

Наваждение

Исчезнешь ты, исчезну я,

Враги, завистники, друзья,

Всё, что влечёт нас и гнетёт,

Вся боль и радость – всё пройдёт.

Но тот, которому дано,

Откроет тихо нашу дверь,

И будет пить твоё вино,

И ляжет спать в мою постель…

Синицы

В банку с вырезанными окошками

Я насыплю семечек синицам.

Затаюсь, как на охоте кошка,

Чтобы разглядеть синичьи лица.

Птицы осторожны и пугливы —

Клювом схватят и летят на ветку

От меня подальше, а могли бы

В домике поесть прозрачно-светлом.

Как их приручить и успокоить?

Как их приучить к моей ладошке?

Может, самому себе напомнить:

Не меняют волю на кормёжку.

Такси

Безудержно, нахраписто и вязко

Лабают «рэп» в прокуренном такси.

Я потерплю, железная савраска,

Лишь ты меня помедленней вези.

Я не спешу. Прижми на поворотах,

Чтоб не ударить походя лицом.

Запойно продолжается суббота,

И пешеходы прут под колесо.

А лучше, выбирая путь окольный —

Ведь все разбиты торные пути —

Проделав круг, верни меня в «сегодня»,

Кто знает, что там «завтра» нафинтит.

Две точки

А. Марголину

Нарисуй на апельсине

точку А и точку Б.

А – зима, ты не в России,

предоставивши судьбе

за тебя прожить полгода

без страны и без народа

и забыться, может быть,

спать, читать и водку пить.

Брызжа апельсинной коркой,

проложи заветный, горький

путь весенний к точке Б,

где в прокуренной избе

иль курной? уже не важно —

будешь молодо, отважно

всех по-прежнему любить,

спать, читать и водку пить.

В. Дашкевичу

Они вернулись —

Замучили дневные сны.

Они проснулись —

Но больше нету их страны.

И дочка Анка, американка,

Четыре выбрала стены.

Да, четверть века

Они мечтали подышать

Сибирским снегом,

Роман закончить, дочь отдать

Тому, кто сердце, больное сердце

С умом научит сочетать.

А что же сами?

А как же планов круговерть?

Была мечтами

Испещрена земная твердь.

Теперь всё проще, гораздо проще:

Им лишь бы дома умереть.

Не надо фальши…

Признайся уж, седой малыш,

Ты знал и раньше,

Что от себя не убежишь.

А миру пофиг, поверь мне, пофиг,

Смеёшься ты или грустишь.

Начни сначала,

С того измученного дня,

Когда устало

Ты уговаривал меня.

Порви билеты, сожги билеты

И прикури от их огня.

Гольфстрим

Мне кажется, всему виной Гольфстрим…

Мы догоняем, мечемся, спешим,

А он рекой подводной обтекает,

Порывы гасит, мысли расслабляет

И в сон вгоняет. Сердцу и уму

Без надобности прежние заботы…

Глаза уже закрыты, и зевоту

Сдержать не в силах, валимся во тьму

Подушек жарких. Грезим наяву,

Свистим, не дотянув последней ноты…

А то – как будто крылья за спиной!

Летим, парим, и времени не жалко

На чай и чёрно-белое кино,

На разговоры с нищими. Вповалку

Ложимся спать. А впрочем, всё равно,

Что думать, что не думать: день пройдёт…

А вот кино, где всё наоборот,

Где славно перепутаны две жизни —

Одна твоя, другая покапризней.

Моя наверно. Видимо, моя…

Иначе как понять изображенье

Вдаль уходящих лип, теней движенье,

Следы подошв, а рядом – босиком…

Вот-вот перечеркнёт заветный дом —

Где молодые, только ты и я —

Щербатая земная колея…

Мне кажется, Гольфстрим всему виной.

Сонливость, лень и крылья за спиной,

И сибаритство – северное, в меру.

Всё от него: знаменья и химеры,

И сладковатый привкус неземной.

Блокадное

Девочка-Любочка, мамочка милая,

как, Бога ради,

так получилось, что ты очутилась

в страшной блокаде?

Нет уже матери, нету отца.

Младшие сёстры лежат,

ожидают конца.

Любочка, Настенька, Ниночка —

вы мои бедные!

Воровка обманом украла у Любки

карточки хлебные…

Хотели устроить маленький пир:

хлебушка вволю —

потом будет мир.

Девочка-Любочка, мамочка милая,

или мне снится?

Идёшь по сугробам, к шестнадцатой линии,

в сторону больницы.

Может, возьмут, может, спасут?

Младшие сёстры лежат —

скоро помрут.

Вот медсестра, попроси, попроси её,

чтобы забрали!

– Нет, мы не можем без карточек… —

голос печален.

Порядок такой осаждённого города…

Сотнями мрут

от мороза и голода.

Девочка-Любочка, мамочка милая!

Темень и снег.

Чуть потеплей у больничных дверей,

и ты видишь во сне:

В белом, высокий, а взор, словно солнце,

крикнул: впустить!

Значит, мама спасётся…

Любочка, Любка, Любаха, Ивановна —

мама моя,

чудом ты выжила, и, благодарная,

выжила я.

Закон подземного пожара

Тушить пожары очень трудно,

подземные – вдвойне трудней.

Они невидимы как будто —

лишь до поры. Но для людей,

знакомых с детства с этим жаром,

для тех, кто знает, в чём беда,

закон тушения пожаров

не устареет никогда.

Ещё огонь за километры,

но чтобы победить врага,

барьер поставим против ветра,

не допуская сквозняка.

Огонь ползёт, дымятся стерни…

Не слушая худой молвы,

начнём копать вокруг деревни

противоогненные рвы.

Когда ж с подземного горнила

удушливо подступит вонь —

перекрестясь, собравшись миром,

мы встречный запалим огонь!

Жар огнедышащий, подземный,

питаясь вековым гнильём,

нас одолеет непременно,

когда закон не соблюдём.

Твердят: пока не полыхает!

Но загорится всё равно…

И для начала не мешает

в Европу затворить окно.

Правда

Из далёкого прошлого прибыли,

Как пророки сотен пороков,

Эти мысли, острые рыбины,

Злые щупальца осьминогов.

Я глядела в глаза их мёртвые

И вздыхала, и каялась в чём-то…

Но ворвалась тут, громко топая,

Чья-то правда, большая девчонка.

Расшвыряла слова бесполезные

И, презрительно хлопнув дверью,

Погнала их в глубокую бездну,

Где живут эти мысли-змеи.

И исчезли с тех пор сомнения,

И вернулась подруга-уверенность.

Я плюю на такие мнения,

У которых змеи наследственность.

Золотой рубль

Рублёвый газ – давно бы так!

И нефть, и все дары природы!

Мы избежали бы атак,

А рубль опять вошёл бы в моду,

Как это было при царе,

Когда червонцы золотые

Европа видела во сне,

И преклонялась пред Россией!

Как продолжался этот курс

И в молодой стране Советов.

Вперёд, Россия! Громче пульс!

Потомки за тебя в ответе!

Полёт

Ты не дрожи. Что ты дрожишь?

Шхуна идёт, ты – пассажир.

Море штормит, бьётся волной влёт.

Кто-то устал, кто-то отстал.

Ты удержал зубами металл

И совершил свой круговой полёт.

Ты отдохни, ты не спеши —

Лучше не будет! Все этажи

Ты облетел не насквозь, а вокруг.

Видел не явь, а миражи, друг.

Встань, оглянись: новую жизнь

Можно начать прямо сейчас.

Только не трусь, только не прячь глаз.

Снова начни, не упусти шанс.

Молодому

Если б отец твой там воевал,

Ты бы другим был, ты б понимал

Всю справедливость «добра с кулаками».

Ты каждый день бы отца вспоминал,

Как он тебя, уходя, обнимал,

Как он прощался одними глазами.

Если б твоя родная сестра,

Как милосердия медсестра,

В госпиталях пропадала ночами,

И повторяя всю ночь до утра,

Что не спасла, не спасла вчера,

Рядом рыдала в глубоком отчаянии.

Нет, ты бы не был холодным таким,

Злобным таким, отстранённым таким,

Ты бы, наверно, решился идти за отцом,

Чтобы признаться, увидевшись с ним:

Папа, прости, я теперь стал другим, —

Руку пожать, обнять, бледнея лицом.

***

Перекати-поле, перекати-поле,

Вольному – воля.

Перекати-поле, перекати-поле,

Мёртвым не больно.

Пустыня к ночи остынет,

Ветер утихнет, полёт остановит.

Перекати-поле, перекати-поле,

Что тебя гонит?

Эхо Победы

Вы слышите, что-то сдвинулось?

Что-то пошло и поехало…

Не помеха ли? Не помеха.

Победы далёкое эхо

В сердце надеждой забилось,

Прорвало блокаду сознания,

Безысходности, вымирания…

Это идёт Мессия! С нами Бог!

За нами – Россия!

Клим Ли, «Катя» 2016 г., бум., уголь, кар.

Трое

Море, юг, макушка лета,

Ветер сладко-душный.

Ты стоишь в разломе света

Преданный, послушный.

Уезжаю. Провожаешь,

Куришь много, нервно.

Не забуду, обещаю.

Ты ведь самый первый.

Дождь со снегом под ногами.

Двое ждут трамвая.