ПРОЛОГ
«Дар, Который Лучше Было Вернуть»
Кобан «Фурусато» пах.
Не просто пах – он вонял .
Смесью дешевого освежителя «Альпийский луг» (отдающего плесневым подвалом), жареным угрем из соседней забегаловки, потом отчаяния и вечной пылью, оседающей на разбитых мечтах. Кондиционер булькал, как утопленник в ведре. Сквозь трещину в стекле просачивался тусклый свет Адати – района, где надежды приходили умирать.
Рэйсукэ Амэмия , 32 года, детектив третьего разряда (и последней степени отчаяния), сидел за столом, похожим на доску для пыток. Перед ним – отчет о краже… садового гнома. Розового. С фаллическим намёком. «Шо: га най…» – прошептал он, ощущая, как тени под глазами сгущаются до консистенции нефти. В кармане мятого мундира – три пустых банки «Boss» и одна полная, четвёртая. Единственный источник света в его личной тьме.
Его дар – нет, проклятие – висел в воздухе плотнее смога.
Судзуки сан , призрак вора неудачника (мерцающий тускло серым, цвет уныния), тыкал полупрозрачным пальцем в потолок:
– Амэмия сан! Вы видели? Старуха из 2 го подъезда повесила бельё ВОСКРЕСЕНЬЕМ! Это же нарушение графика духовного равновесия! Надо составить протокол! Моя посмертная репутация…
Хонда сэнсэй , юрэй забывшего ритуал священника (цвета выцветшей рисовой бумаги), пролез сквозь стену, трижды поклонившись микроволновке:
– Амэмия доно! Этот кондиционер издаёт губительные вибрации! Они разрывают ауру кобана! Требуется немедленный обряд очищения! Где рисовая бумага для отчёта?!
Над головой зависла Мари тян , призрак провалившегося айдола (ядовито розовый пузырь глупости), затянув пронзительный кавер:
~То ки о кэ эй са цу ё о о!~
~Я ваша хи ка ри и и!~ (фальшиво).
Амэмия прижал ладони к вискам. Он видел их ВСЕХ. Не величественных онрё , не трагических теней. А этот юрэй трэш : воров париков, чинуш потустороннего мира, идиотов, застрявших из за разбитой чашки или непроданного сингла. Они висели на нём, как гири на утопленнике. Говорили. Требовали. Пели. Всегда. Даже в душе. Особенно в душе.
Его рука дрогнула, опрокидывая банку «Boss». Горькая жидкость разлилась по отчету о гноме, превратив «кражу» в «акт мистического исчезновения».
– Ямайэ… – прошипел он, но это не помогло. Никогда не помогало.
Телефон взвыл, как кошка под грузовиком. Амэмия поднял трубку, предчувствуя мерзость бытия.
– Кобан «Фурусато». Амэмия.
Голос диспетчера шипел, словно просачиваясь сквозь слой вечной пыли:
– Амэмия… кэ… участок 7 Б… дешевый отель «Луна парк»… мужик… кхе… утонул… ведре. Съезди… разберись. Свидетельница… девушка… странная. Весь в… кхе… воде. И… кхе… стоит.
Амэмия зажмурился.
– Стоит? Как, в смысле, стоит? Ведро стоит или мужик?
– Кхе… мужик. Или… призрак. Говорят… ты их… видишь. Кхе… Рэйсукэ Амэмия… окей?
Он бросил трубку. «Окей». Лучше бы его ослепили в детстве. Или отправили считать велосипеды в префектуре Окинава. Он поднялся, хрустнув позвонками, как разбитые надежды. Схватил три банки «Boss Rainbow Blend» – сегодня понадобится весь спектр дерьма.
– Судзуки, если докладаешь о белье – найди того гнома. Может, он его украл. Хонда сэнсэй… молитесь за душу в ведре. Мари тян… заткнись.
Он вышел под хмурое небо Адати. Его кей кар цвета потухшей звезды фыркнул черным дымом. «Луна парк». Дешевый отель. Девушка с глазами пустыми, как муниципальный бюджет. Вонь плесени, дешевого освежителя и человеческой глупости. Ведро. Вода. И в углу…
Оно.
Полупрозрачное. Мерцающее ядовито фиолетовым – цвет идиотизма по шкале Амэмии. И с… о боже … отчетливой вертикальной линией в районе паха.
– Ты че, на приколе?! – его голос сорвался в хриплый рев, пропитанный кофе и ненавистью ко всему сущему. – Ты даже после смерти со стояком ходишь?!
Фиолетовый призрак покраснел до густо малинового , судорожно прикрыв пах руками.
Амэмия выдохнул. Первое дело. Первый из бесконечного парада дураков, мертвецов и их нелепых драм. Он потянул кольцо банки «Boss». Шипение звучало как смех злого бога.
«Шо: га най…» – подумал он, глядя на ведро. – «Лучше бы украли кружку» .
Но кружку не украли. Украли гнома. А в «Луна парке» его ждало ведро, призрак со стояком и девушка на отходняках. Начало конца. Первая страница в Протоколах Не Нашего Света .
И где то в машине его уже ждал Судзуки сан, чтобы пожаловаться на соседку, сушившую носки в духовке…
ГЛАВА 1: ВЕДРО СУДЬБЫ И ПРИЗРАЧНЫЙ СТЫД
Дождь в Адати – это не осадки. Это конденсат отчаяния, выпадающий из перегруженного неба. В кобане «Фурусато» пахло дешевым освежителем «Морской бриз» (вызывавшим ассоциации скорее с тухлой рыбой в порту), жареным угрем из соседней ларька и вечной пылью с разбитых надежд. Рэйсукэ Амэмия сидел, уткнувшись лбом в холодный пластик стола. Перед ним – отчет о краже… садового гнома. Гном был розовый. И с фаллическим символизмом. «Шо: га най…» – прошептал он, пытаясь выдавить из мозга образ гнома хулигана.
Судзуки сан (призрак вора неудачника, полупрозрачный и вечно недовольный, парит у потолка):
– Амэмия сан! Амэмия сан! Вы видели? Старуха Ито из 4 го подъезда! Она сегодня… она вывесила белье БЕЗ ПРОМЕЖУТОЧНОЙ СУШКИ В ТЕНИ! Это же нарушение муниципального кодекса духовной чистоты! Надо составить протокол! Я чувствую, как моя посмертная репутация…
Амэмия (не поднимая головы):
– Судзуки. Если ты сейчас не заткнешься, я найду тот парик, что тебя сгубил, и сожгу его в микроволновке Хонды сэнсэя. Со всеми молитвами.
Судзуки сан (в ужасе):
– Вы… вы не смеете! Моя честь! Моя…
Его голос прервался – старый Хонда сэнсэй (юрэй синтоистского священника в полупрозрачном хаори) с трудом пролез сквозь стену, трижды поклонившись розетке.
Хонда сэнсэй (торжественно, тыча полупрозрачным посохом в ведро для мусора):
– Амэмия доно! Этот сосуд осквернен! Я чувствую… ауру пластиковой вилки! Требуется срочный обряд очищения! Где рисовая бумага для отчета о духовной дезинфекции? И выключите эту шайтан машину! – Он нервно косился на дребезжащий системный блок, называя его «электронным онрё».
Амэмия:
– Сэнсэй, там вчерашняя лапша. И ямайэ. Обоим. Мне через час смена кончается. Я хочу спать. Хотя бы минуту.
Телефон зазвонил так, будто внутри него застрял демон патинко. Амэмия поднял трубку, предчувствуя беду. Голос диспетчера шипел, как плохой прием:
Диспетчер (по телефону):
– Амэмия… кэ… участок 7 Б… дешевый отель «Луна парк»… мужик… кхе… утонул… ведре. Съезди… разберись. Свидетельница… девушка… странная. Весь в… кхе… воде. И… кхе… стоит.
Амэмия (прищурившись):
– Стоит? Как, в смысле, стоит? Ведро стоит или мужик?
Диспетчер:
– Кхе… мужик. Или… призрак. Говорят… ты их… видишь. Кхе… Рэйсукэ Амэмия… окей?
Амэмия бросил трубку. «Окей». Лучше бы он был слепым. И глухим. И, возможно, безработным. Он схватил три банки «Boss Rainbow Blend» – сегодня явно понадобится весь спектр – и вышел под холодный дождь конденсат. Его кей кар цвета уныния фыркнул и чихнул черным дымом.
Отель «Луна парк» был похож на бетонный гроб с вывеской. Девушка у входа – бледная, мокрая, с глазами, как у рыбы на прилавке – молча указала на дверь второго этажа. Ее руки дрожали. «Либо свидетель, либо на жестких отходняках», – констатировал про себя Амэмия. Оба варианта были одинаково противны.
Комната. Запах ударил по носу: плесень, дешевый «Альпийский луг», пот, что то химическое и… ферментированная человеческая глупость. Посередине – пластиковое ведро с мутной водой. Рядом – сбитый стул, порванные женские чулки (аля сетка), пустые банки дешёвого энергетика «Драконья Мощь», пакетик с непонятной зеленой пылью и… гигантская резиновая утка. Ярко желтая. С подмигивающим глазом.
«Фетиш. Классика», – без эмоций подумал Амэмия, отхлебывая кофе. Вкус – лакированная тоска.
И тут воздух в углу задрожал. Замигал. И материализовался Он . Юрэй. Полупрозрачный, в мокрой тельняшке, мерцающий ярчайшим, ядовито фиолетовым светом . Цвет тупости по шкале Амэмии – зашкаливал. И… о, великие духи предков… там . В районе паха. Отчетливая, гордая, вертикальная линия . Торчащая сквозь полупрозрачность с упорством нерадивого фаллического маяка.
Амэмия зажмурился так, будто пытался выдавить глаза пальцами прямо через веки. Потом резко повернулся к призраку. Его голос прозвучал как напильник по ржавому железу:
Амэмия (орёт, не глядя прямо на "достопримечательность"):
– Ты че, на приколе?!
Он сделал шаг вперед, тыча пальцем в направлении маяка, уже глядя на него с отвращением коллекционера канализационных находок:
Амэмия:
– Ты даже после смерти со стояком ходишь?! Это что, твой вечный пропуск на тот свет?! Идиотский сертификат мужской состоятельности?!
Резко повернулся спиной, потирая виски, будто вдавливая обратно выскочившие глазные яблоки. Глоток кофе обжег горло:
Амэмия:
– Спрячь его, дебил! А то у меня глаза выпадут! ЯМАЙЭ! Я не хочу это видеть даже во сне! А я ВСЕ вижу во сне!
Реакция Призрака:
Ярко фиолетовый свет взрывается густо малиновым – цвет космического, запредельного стыда. Юрэй вжал голову в плечи, издав звук, похожий на лопнувший пузырь. Обеими руками он схватился за пах, отчаянно пытаясь прикрыть "архитектурное излишество". Казалось, он готов провалиться сквозь линолеум, но линолеум – не «тот свет», который похож на очередь в муниципальном окне №42.
Амэмия обернулся, убедившись, что угроза визуального насилия временно нейтрализована. Смотрел на призрака с таким презрением, что даже полупрозрачное существо съежилось, малиновое свечение пульсировало в такт несуществующему сердцу.
Амэмия (сквозь зубы, как будто объяснял особо тупому ребенку):
– Ну, придурок? Рассказывай че случилось. Как умудрился? В ведре? Серьезно? Это же не ванна, не река, а ведро! Ты хоть понимаешь уровень идиотизма?
Призрак (голос дрожал, руки прикованы к паху, малиновое свечение лихорадочно мигало):
– Я… я переборщил… – выдавил он.
Амэмия раздраженно дернул кольцо новой банки «Boss». Шипение прозвучало как злобный смех судьбы.
Амэмия:
– С чем переборщил, дебил? С водой? С мыслями о смысле жизни? С просмотром тупых видео?!
Призрак (шепотом, почти плача, малиновый цвет достиг апогея):
– С… с фетишами… и травой… – Он кивнул на резиновую утку и пакетик. – Хотел… ну… эксперимент… духовный подъем… а потом… утка показалась такой… манящей… а вода… охладить хотел… Поскользнулся… И… – Он безнадежно махнул рукой в сторону ведра.
Амэмия медленно повернул голову к девушке свидетелю. Та все так же стояла у двери, тупо уставившись в стену, словно разглядывала там шедевр психоделического искусства. На ее лице – пустота и явные признаки тяжелого отходняка: расширенные зрачки, легкий тремор губ. «Боже, да она вообще в другом измерении» , – подумал Амэмия.
Он резко повернулся к ней, тыча пальцем сначала в малиново фиолетовое пятно стыда в углу:
Амэмия (обращаясь к девушке):
– Вот он! Бестолочь конченная!
Его палец, как дуло пистолета, перевелся на саму девушку, ее пустой взгляд и явную невменяемость:
Амэмия:
– А че, я сразу не понял? Да ты, баба, сама еще на отходняках! Вас тут двое идиотов! Он – с фетишем и травой, ты – в соплях! Идеальная пара для самоубийства от природной глупости!
Он махнул рукой, как будто отмахивался от роя психоделических мух, и громко, на весь прокуренный номер, объявил вердикт:
Амэмия:
– Закрывайте дело! У нас самоубийство! Классика! Утонул в ведре во время духовных практик с резиновой птицей! Все! Я поехал. Пишите в протокол: «Несовместимость с жизнью на фоне острого приступа идиотизма».
Не оглядываясь на малинового призрака, замершего с руками на паху, и девушку, продолжавшую медитировать на стену, Амэмия шагнул в вонючий коридор. Он уже чувствовал пульсирующую боль за правым глазом. Кофеина было мало. Слишком мало.
ФИНАЛ ГЛАВЫ:
Кей кар фыркнул ему в лицо выхлопом. Амэмия ввалился на сиденье, хлопнул дверью. Тянулся к ключам… и замер. На пассажирском сиденье уже сидел Судзуки сан , полупрозрачный и излучающий обиду.
Судзуки сан (нытливо):
– Амэмия сан! Вы были в «Луна парке»? Там… там в номере 203! Я видел! Они… они использовали СВЯЩЕННУЮ РЕЗИНОВУЮ УТКУ в НЕПОДОБНЫХ ЦЕЛЯХ! Это осквернение! Надо составить…
Амэмия даже не повернул головы. Он с силой ткнул кнопку на консоли. Салон огласил диско караоке версию гимна полиции Токио в пронзительном, фальшивом, но невероятно громком голосе Мари тян (юрэй провалившегося айдола, внезапно материализовавшейся на заднем сиденье):
~То КИ О кэй СА ЦУ ё о о!~
~Ма МО РУ ё и СА СА Ю РА А АЙ!~
~Ва ТА СИ та ТИ ва хи КА РИ!~ (Мы – свет!)
Громкость была на максимум. Салон вибрировал. Судзуки сан зажал уши (бесполезно, но по привычке). Мари тян энергично махала полупрозрачными руками в такт. Амэмия включил сирену на три секунды – чисто для драйва, чтобы перекрыть вопли Мари и нытье Судзуки. Кей кар с визгом вылетел со двора «Луна парка», увозя Рэйсукэ Амэмию в сторону следующей порции потустороннего идиотизма, резиновых уток и муниципального ада. Дождь конденсат заливал лобовое стекло. Боль за правым глазом пульсировала в такт J Pop гимну.
Амэмия (про себя, глотая последний глоток "Boss"):
– Шо: га най… Зато не велосипеды. Пока не велосипеды.
Голос Хонды сэнсэя (внезапно появившегося в бардачке):
– Амэмия доно! Этот звуковой агрегат! Он нарушает баланс духовных волн! Требуется отчет о шумовом загрязнении ауры на рисовой бумаге! И выключите эту бесовскую музыку! Она…
Сигнал сирены взвыл снова, нагло перекрывая голос священника. Машина скрылась в серой мгле Адати, оставив за собой лишь воющий аккорд абсурда и запах жареного угря.