Томские трущобы. Человек в маске. В погоне за миллионами

Глава 12. Любовь победила

…Он обменялся возбужденным выразительным взглядом с Полубариновым и гневно крикнул хозяйке:

– Сказано вам или нет, что за всех девиц деньги уплачены!? На кой черт впускаете лишний народ!

– Гони его, Тихон, в шею! – заорал Полубаринов, сбрасывая с себя пиджак и, очевидно, готовясь перейти в наступление.

"Тетенька" положительно недоумевала, что ей делать: жаль было хороших денежных гостей и вместе с тем боязно обидеть Пройди-Света.

Ибо и здесь, в квартире Орлихи, его авторитет стоял очень высоко, так, что наживать в Пройди-Свете опасного для себя врага Орлиха не хотела.

Тишка тоже был, видимо, не особенно уверен в благополучном исходе наступательных действий и поэтому не спешил приводить в исполнение приказание Полубаринова.

«Гони в шею!? Эко вывез… – подумал он, угрюмо переминаясь с ноги на ногу и почесывая затылок, – тебе-то что: встал да и пошел, а нам ссориться с ним не приходится! Потому в каждую пору нагадить может!»

Девицы, Бронися и Соня, видя, что дело принимает серьезный оборот, разбежались по своим комнатам.

В прихожей же между тем происходила такая сцена.

Пройди-Свет, будучи довольно-таки в миролюбивом настроении духа, не обратил особенного внимания на тот переполох, который был вызван его появлением.

«Погуляли, видимо», – мысленно решил он про Кочерова и его компанию.

Уверенность Александра в самом себе и, главным образом, в Кате, была так велика, что он пропустил мимо ушей угрозы Полубаринова.

Он, не снимая верхнего платья, стоял в прихожей и, ласково обнимая Катю, полушутливо, полусерьезно рассматривал ее:

– Соскучилась, говоришь, моя разлапушка. Чай, поди, подумала, что разлюбил я свою Катюшу, свою ягодку малиновую!

Девушка от этих слов и от ласкового упорного взгляда Александра ежилась, как кролик перед пастью удава, бледнела и всей своей фигурой выражала живое воплощение счастья.

– Саша, Саша, как я ждала тебя! Как скучала… – тихо и восторженно шептала она, глядя широко раскрытыми глазами на знакомое ей милое лицо.

– Ну уж и скучала, – насмешливо заметил Пройди-Свет, кивая головой на платье гостей, развешанное по вешалкам. – С ними, наверное, не больно скучно было? Судя даже по твоему наряду видно, что ты не собираешься носить траур по своему отсутствующему другу!.. Эх, Катька, Катька, бить бы тебя надо, да уж рук марать не хочу! – деланно сердито закончил Александр, отталкивая от себя девушку. У той на ресницах задрожали неожиданные слезы справедливого негодования и незаслуженной обиды.

– Сам шляешься невесть где!? Так это ничего, а придешь, так куражиться начинаешь! – смущенно пробормотала Катя, робко смотря на своего господина и повелителя.

Сильная и энергичная натура бывшей этуали, пожинавшей лавры на подмостках у Омона, – женщины, испытавшей тюремное заключение и прелести этапа, – была совершенно порабощена Александром. При виде его, слыша его голос, Катя забывала самое себя, делалась кроткой и послушной каждому слову и даже жесту своего любовника.

– Ну ладно, ладно, я ведь пошутил, – успокоил ее Пройди-Свет, снимая пальто и намереваясь идти в зал.

– Кто у вас гуляет? – спросил он Катю, на всякий случай ощупывая револьвер.

– Э-э! Бараны неощипанные! – уже весело отозвалась Катя, обрадованная переменой в обращении Александра. – Нам с тобой до них какое дело? Ведь не боишься же ты их на самом деле!?

Инстинкт женщины подсказал верно: Александр, за минуту перед тем готовый уйти, чтобы не заводить излишней, по его мнению, ссоры, твердо решил теперь остаться до конца.

– Посмотрим, кто кого? – пробормотал он, входя в залу. – Приятного времяпровождения, господа! – отнесся он к сидящим в зале.

Его внимательный взгляд остановился на широких плечах и угрюмом виде Гриши Полубаринова, которого в это время тщетно уговаривала хозяйка.

Кочеров не знал, на что решиться: вступать в открытый скандал ему не хотелось, он боялся уронить себя в глазах Кати. Добровольно уступить свое место другому, более счастливому любовнику, казалась ему тем не менее обидным.

– Брось, Григорий, – обратился он к приятелю, – семеро одного не бьют! Человек, наверное, и сам поймет, что ему здесь делать нечего. Девицы все заняты, а разгуляться он и в другом месте может.

– Разумно говорить изволите, молодой человек, – вежливо поклонился ему Пройди-Свет. – Только вот насчет битья-то ошибаетесь немножко: хотя вас и трое, а бить вам меня не придется! – С этими словами он вынул из жилетного кармана серебряный двугривенный и подал его присутствующим.

– Видите? – просто спросил он.

Все были удивлены этим внезапным обращением, и никто не нашелся ничего сказать.

– Теперь еще смотрите… – и Пройди-Свет, взяв монету двумя пальцами, превратил ее в лепешку.

– Попробуйте вы это сделать! – хладнокровно посмотрел он на своих противников и затем, не ожидая ответа, повернулся к Кате.

– Идем в твою комнату!

– Ах, леший тя задави! – восторженно вырвалось у Тишки. – Вот силища-то!

Полубаринов угрюмо крякнул, засучил рукава рубашки и пробормотал:

– Мы, брат, и сами три куля овса таскаем. Нас этим не удивишь!

Глава 13. Узел завязывается

Драка, казалось, была неизбежна, но тут вмешалась Катя.

– Вот что, Иван Семенович, – заговорила она, обращаясь к Кочерову, – если ты или твои приятели начнут дебоширить, то запомни мое слово: между нами все будет кончено! И на глаза ты мне тогда не показывайся!

– Чем вам этот человек помешал? – продолжала она, указывая на Пройди-Света. – Разве я сама над собой не вольна! С кем хочу, с тем и иду! Кого хочу, того и люблю!.. Парень ты, кажется, неглупый, не баклан какой-нибудь, а хочешь зря заводить скандал…

Как ни пьян был Кочеров, но, зная решительный характер Кати, побоялся пойти ей наперекор.

Он остановил расходившегося товарища:

– Брось, Гриша! Не стоит… Насильно мил не будешь! – с горечью вырвалось у него.

– А што он больно задается? – не унимался Полубаринов, в голове которого шумели хмель и злоба. – Небось, видали мы ихнего брата. В лучшем виде накостылять можем!

– Брось, – угрюмо повторил Кочеров, дрожащей от волнения рукой наливая себе стакан коньяку.

– Если нам здесь не рады, так в другое место пойдем. Авось город не клином сошелся…

В душе у него закипало чувство острой обиды от такого явного предпочтения, оказанного Катей другому; вместе с тем Иван Семенович не мог не сознавать, что грубой силой здесь взять ничего нельзя. Приходилось подчиняться обстоятельствам.

Видя, что конфликт разрешился мирным образом, в зале вновь появились Бронися и Соня.

– Плюньте на это дело! – весело махнула рукой Соня, подсаживаясь к Полубаринову.

– Угощайте лучше нас и сами кушайте! Что вину зря стоять!

– Эта Катерина такая есть гордая! – шепотом заметила Бронися, косясь на дверь, за которой скрылась Катя, сопровождаемая Пройди-Светом.

– Што он за человек такой – из каких? – поинтересовался Полубаринов, тоже успокоившийся и опять усевшийся за стол.

Девицы переглянулись: говорить про Александра правду они побоялись, и поэтому Соня деланно пренебрежительно заметила:

– А шут его знает. Катькин любовник! Из приказчиков, кажется…

– А силенку парень действительно имеет, – покачал головой Полубаринов, припоминая сжатый двугривенный.

– Хотя, конечно, мы бы его в три момента выставили и пикнуть бы не дали! – хлопнул Полубаринов тяжелой пятерней по плечу Сони.

Та сжалась и заойкала.

– Ну и ладошка у вас! Нечего сказать, мяконькая. Точно пудовой гирей отвесил; даже плечо занемело… у, противный… – и Соня кокетливо погрозила пальчиком.

– Яд-девка! – подмигнул ей Полубаринов, берясь за бутылку.

– Пей, братья, пей в мою голову! – вдруг вырвалось у Кочерова внезапным окриком.

Он поднялся на ноги и обвел мутным воспаленным взглядом сидящих за столом. Его лицо было пасмурно и грустно… Мокрые пряди волос бессильно прилипали к побледневшему лбу.

– Пей, пока пьется, все позабудь! – подхватила Соня, наполняя рюмку.

– Будем теперь пить три дня и три ночи! – решительно заявил Кочеров, покачиваясь всем корпусом и балансируя рукой.

– Потому – тоска… эх!

– Пить будем и гулять будем! – запел, вернее, заорал Полубаринов, вставая с места и выделывая ногами замысловатые антраша.

– Пейте, все пейте! Тихон, душа ты моя, Тихон, пей… Эх… чтобы было вам чем добром помянуть Ваньку Кочерова!

– За угощенье много довольны! – пробурчал Тишка, добросовестно опоражнивая свой стакан.

– Миленький, Гриша! Возьми еще парочку рябиновой, – тянулась к Полубаринову раскрасневшаяся и несколько растрепанная Соня.

– Действуй! Выставляй! Ванька, затягивай хоровую! Ну – "Во лузях"!

Кутеж принимал размеры серьезные. В душной атмосфере зала еле мигала догоревшая лампа, а в окнах уже начинал белеть слабый рассвет… Ночь была на исходе… Федя давно уже прикорнул на диване и спал тревожным сном подростка, одурманенного алкоголем.

…В спальне Кати стоял приятный розовый полусвет от поднятого фонарика.

Александр сидел в кресле и тянул коньяк с сельтерской. Катя в одной ночной сорочке, с распущенными золотистыми прядями волос, приютилась рядом с ним на ручке кресла и медленно, любовно гладила своей выхоленной рукой упругие твердые плечи любовника.

– Какой ты у меня сильный, Саша! – восхищенно шептала она, любуясь мускулами парня.

– Сильный и храбрый, за что я и люблю тебя!

Пройди-Свет снисходительно улыбнулся и отпил глоток из стакана.

«Хвали, хвали, девка… Не ты первая, не ты последняя меня хвалишь!»

– Знаешь еще что, Саша, – ласково обвила его шею девушка, – есть у тебя в глазах что-то особенное: страшное и заманчивое. Когда смотришь ты на меня и улыбаешься, вся душа навстречу тебе рвется, а если задумаешься или рассердишься, как сейчас в зале, нехорошими у тебя глаза делаются… Точно ты смотришь на человека и не видишь его перед собой… И не существует для тебя человека совсем… Так, вероятно, смотрят закоренелые убийцы на своих жертв…

– Замолола, сорока! – грубо оборвал ее Александр, поднимаясь с кресла. – Пусти… Домой я пойду. Здесь спать не буду!

– Саша!? – умоляюще взглянула на него девушка. – Что ты рассердился?

– Ну оставь, что ты, меня не знаешь, что ли? – досадливо поморщился Александр, выходя из комнаты. – На вот это – отдашь за коньяк! – бросил он Кате смятую ассигнацию.

…Проходя через опустелую теперь залу, Александр на минуту остановился перед столом, за которым сидя спал Кочеров.

«Я нажил для себя в этом человеке непримиримого врага», – подумал он, смотря на бледное опухшее лицо спящего.

Глава 14. Приговор приводится в исполнение

…Возвратимся теперь, читатель, к Сеньке Козырю и Фильке, оставленным нами в то время, когда они поздней ночью пришли в квартиру Козыря.

Этот поздний приход возбудил некоторое подозрение в осторожном Шумкове. Он, как человек бывалый и знакомый с нравами преступного мира, не мог не опасаться мести со стороны тех, чью опасную тайну он держал в руках…

Формально, от имени шайки, Сенька Козырь обещал ему платить известную сумму. Задержка в уплате происходила, по объяснению Козыря, благодаря тому, что деньги еще не были "раздуванены".

Шумков согласился подождать некоторое время, не предпринимая ничего решительного, но тем не менее придумывал на всякий случай меры с ограждением своей безопасности.

Наилучшим из всех его планов ему казался следующий: составить подробное донесение полиции о всех обстоятельствах дела, известных ему, указать в этом донесении преступников, их имена и приметы и затем объявить Козырю, что, если даже его, Шумкова, и убьют, то все равно виновные не уйдут от правосудия…

Остановясь на этом плане, Василий Федорович приступил к составлению донесения, что и было им выполнено сегодня, еще днем, в перерыве между торговлей.

Переписать же это донесение, которое он хотел хранить на дне сундука вместе с книжкой сберегательной кассы и другими деловыми бумагами, ему не удалось: с вечера у него сидели гости, а потом неожиданный приход Фильки заставил его погрузиться в размышления и отложить переписку.

Здесь мы подробно распространяемся об этом обстоятельстве потому, что оно, как это увидит читатель в будущем, создало ряд неожиданных последствий.

Убедившись, что дверь за Шумковым закрылась и он ушел к себе, Козырь тихо прошептал товарищу:

– Ну, Филька, как теперь за дело приниматься? Не лучше ли оставить до другого раза? Видишь, он, гад полосатый, держится начеку: револьвер выставил!

Филька промолчал.

Они стояли в темных сенях под лестницей, озлобленные и обескураженные своей неудачей, что взять им Шумкова врасплох не удалось, а ломиться в его квартиру было бы глупо.

– Однако чего мы тут будем на ходу стоять – идем ко мне! – предложил Козырь.

– Идем, пожалуй, – согласился Филька.

Козырь постучался в дверь своей квартиры.

– Отвори, Ольга! – сердито крикнул он на раздавшийся за дверью вопрос: "Кто тут?"

Молодая женщина уже спала; услышав стук в дверь, она торопливо зажгла лампу, накинула на плечи платок и бросилась отворять.

Увидев постороннего человека, она смущенно вскрикнула и поспешила скрыться за перегородкой.

…Ни Филька, ни Козырь не обратили на это проявление женской стыдливости никакого внимания.

Сенька, сохраняя на своем лице выражение озлобленности и досады, молча и торопливо разделся. Филька, не снимая шапки, присел на лавку. Оба они были совершенно трезвы: пьяный кураж, напущенный ими на себя при встрече с Шумковым, был подделан…

– Ольга, – обратился Козырь к своей сожительнице, скрывшейся за перегородкой, – одевайся проворнее, да собери нам закусить малость!

– Сейчас оденусь! – послушно отозвалась Ольга Егоровна…

– Нет, черт его побери, он от нас не отвертится! – вполголоса пробасил Филька, доставая на этот раз не злополучный портсигар, а свой старенький кисет.

Козырь одобрительно кивнул головой:

– Знамо дело, не уйдет!

– Малость оплошали мы, – сокрушенно покачал головой Филька, – было бы нам согреть его в сенях-то! Зевка дали!

– Теперича, ежели его вызвать куда с квартиры в укромное место – ни в жисть не пойдет, – задумчиво произнес Козырь, в свою очередь закуривая.

– Первое дело тебе, Филька, придется ему денег дать рублей сто… Вроде как бы задаток, а то он, гад полосатый, не утерпит: "забьет плесом"! (“бить плесом” – наушничать на товарищей)!

– Что ж, это можно, – согласился Филька, – нешто я за деньгами стою. Пропади они пропадом! Живы будем – наживем! Да ведь деньгами-то ему рта не замажешь: и опосля того "засыпать" может!

– Здравствуйте, извините, не знаю, как назвать! – заговорила Ольга, выходя из-за перегородки и кланяясь Фильке.

Тот, весь поглощенный своими мыслями, равнодушно кивнул головой:

– Здоровы будьте!

Козырь молча, хмурым нетерпеливым взглядом следил за движениями молодой женщины, пока она собирала закуску.

– Здесь выпивать будете, Сеня? – робко спросила она, замечая, что последний сильно не в духе. – А то, может, в горницу пройдете… только там у меня постель не убрана!

Козырь нетерпеливо махнул рукой.

– Давай, поскорее собирай. Здесь пить будем!

Ольга Егоровна поставила перед ними графин с водкой, соленые огурцы и холодное мясо из щей.

– Больше у нас ничего нету… – тихо, словно оправдываясь, сказала она.

– Ну, иди теперь ложись, спи! Да что ты, голова еловая, рюмки нам ставишь – тащи стаканы! – распорядился Козырь.

Ольга Егоровна поспешила выполнить это приказание, внутренне негодуя на неожиданный загул Сеньки. Она, прежде чем уснуть, долго ворочалась на кровати за перегородкой, прислушиваясь к сдержанному говору собутыльников.

«Ох, подбивает этот черт одноглазый, опять на фарт сговаривает!» – думала она, ловя отрывки разговора.

…Собутыльники между тем успели осушить добрую половину объемистого графина, слегка опьянели, раскраснелись и приободрились.

Разговаривали они полушепотом не из боязни, конечно, быть подслушанными Ольгой, а просто в силу установившегося среди преступного мира обыкновения обсуждать свои будущие предприятия с глазу на глаз.

Но временами делали паузы, молча выпивали, крякали и опять начинали шептаться.

Филька сильно настаивал на том, чтобы сейчас же, не откладывая дела в долгий ящик, вызвать Шумкова тем или иным путем в сени и покончить с ним. Козырь не соглашался с ним, предвидя неприятные для себя последствия.

– Чудак же ты, – убеждал он Фильку, – ведь ежели так сделать, то меня первым делом заподозрят… Нет, ты вот слушай! Седни, никак, у нас четверг?

– Ну, ну!

– Завтра, стало быть, базарный день… Придумал я, Филя, одну штуку… Слушай!!!

Глава 15. Приговор исполнен

…Филька весь обратился во внимание.

– Говори, – глухо прошептал он.

– По случаю базарного дня он, Шумков то есть, встанет рано, поедет чуть свет на базар…

– Да ты почем знаешь? – недоверчиво вставил Филька.

– Молчи, знай слушай. На базар он поедет у крестьян масло да яйца скупать: это уж вернее верного. Ну так вот, надо, значит, нам его скараулить, когда он будет выезжать из дома… Время будет, говорю, ранее… Улица наша глухая… Стукнуть его хорошенько, положить на дно кошевки, закрыть рогожей и отвезти куда подальше… Понял? А кошевку и лошадь тоже в оборот пустить; к примеру сказать, к Голубку сплавить!

Филька одобрительно тряхнул головой.

– Што ж, дело подходящее. Это ты, брат, ловко придумал!

Сенька самодовольно улыбнулся.

– Небось голова-то у меня не соломой набита. Такие ли еще я штуки придумывал!

– Вот только как бы нам его не проглядеть, – опасливо заметил Филька.

– Ну вот еще! Куда он денется! До зорьки-то мы с тобой даже вздремнуть можем, – успокоил его Козырь.

Они выпили еще по стаканчику и на минуту замолчали.

– Ну, брат Семен, – заговорил, нарушая тишину, Филька, – сказать тебе по душе, набрался я сегодня страха – там, на разборке-то дела! Атаман наш шутить не любит. Чуть что поперек товарищеского правила – сейчас тебе крышка будет!

Козырь с любопытством и весьма внимательно слушал это откровенное признание товарища, невольно разделяя его страх и чувство беспомощности перед всеобъемлющей и непонятной властью атамана – "Человека в маске".

– Недалеко ходить, – задумчиво продолжал Филька, – сам я ныне осенью парня из наших по его приказу пришил.

– А что, разве он засыпал кого?

– С пьяну проболтался… Так вот и я по глупости-то своей чуть было под беду не попал, да спасибо атаману – правильно рассудил!..

Филька крякнул и провел своей широкой ладонью по лбу, точно отгоняя воспоминания о пережитых неприятных минутах.

– Вот что, Филя, – заговорил Козырь, – ты как человек знающий, в этой компании давно уж находишься… Скажи ты мне, пожалуйста, что это за человек, наш атаман? …Я ведь седни только его в первый раз видел, да и то в маске.

Филька придал своему лицу многозначительное и таинственное выражение.

– То-то и оно-то, братец ты мой, – зашептал он, близко пригибаясь к Сеньке. – Он завсегда в маске бывает… Лица-то его никто не видал! Как его зовут, где он живет? Тоже никто из нас не знает!

Козырь удивленно покачал головой.

– Чудно!

– Но промежду нас сказать, – продолжал Филька, – как мне слышать от Пройди-Света приходилось, человек он не простой, с большой силой человек! Што захочет, то и вывернет! Конечно, я по своему серому уму много произойти не могу; но чаятельно мне, что большие тузы его руку держат! Вот как я понимаю…

– Ладно, поживем-увидим, а теперь не худо и вздремнуть с часик до свету. Ложись, Филя, на лавку. Небось не проспим!

– Што ж, пожалуй, и то дело – соснем малость, – согласился Филька, растягиваясь на лавке во весь свой огромный рост.

Козырь достал из жилетки часы и заметил время.

– Сейчас два часа… До пяти смело спать можно, – с этими словами он взял лампу и ушел к себе за перегородку.

Первым проснулся Филька. Прислушиваясь к дыханию спящих за перегородкой, он старался определить, который мог быть теперь час.

«Как бы не опоздать», – озабоченно думал он.

– Козырь, а, Семен… – тихо окликнул он товарища, но тот уже тоже проснулся и возился за перегородкой, зажигая лампу.

– Скоро будет светать, – объявил Козырь, выходя из-за перегородки с лампой в руках. – Пора собираться!

Филька начал быстро одеваться, тревожимый одной мыслью, как бы не опоздать.

– За воротами я подожду, около заплота притулюсь, – бормотал он, затягивая опояску.

– Вместе пойдем, – начал было Козырь, но Филька прервал его, решительно заявил:

– Нет, Семен, не хочу я тебя в это дело путать. Спасибо, ты помог мне, а уж кончать буду я один… Мой конь – мой и воз! Для ча тебе на обух лезть: может, засыплюсь я, так ты в стороне будешь!

– Вдвоем-то оно славно бы, лучше было, – нерешительно замялся Козырь.

– Чего там лучше! Один управлюсь… Ну, ты выпусти меня из калитки!

Осторожно, не производя ни малейшего стука, Козырь и Филька вышли в сени и прокрались к калитке. Разговаривать теперь было некогда.

Козырь молча выпустив товарища на улицу, запер за ним дверь и вернулся в свою квартиру…

Выйдя на улицу, Филька огляделся вокруг и облегченно вздохнул: улица была погружена в глубокий сон, и никто не мог заметить его выхода из дома Шумкова.

С левой стороны, около ворот, намело высокий сугроб снега; сюда-то и направился Филька. Спрятавшись за сугроб, он стал терпеливо поджидать свою жертву.

…Время шло… На востоке забелела полоска зари… Кое-где в соседних домиках замелькали огоньки. Зимний день начинался…

Филька успел порядочно продрогнуть в своей засаде, прежде чем его чуткое ухо уловило скрип шагов и возню на дворе.

«Должно, лошадь запрягает», – подумал Филька.

Прошло еще с полчаса, и ворота растворились. Шумков вывел лошадь на улицу и повернулся притворить за собой ворота. Он, как это и предвидел Козырь, собрался на базар, чтобы пораньше перехватить подгородних крестьян и задешево купить у них кой-каких продуктов для лавки. Корыстолюбие прасола погубило его…

Филька, убедившись, что никто из домашних не провожает Шумкова, решил действовать сейчас же. Улица была по-прежнему пустынна.

Василий Федорович, приперев ворота, сел в кошевку и не торопясь стал разбирать вожжи. В эту минуту страшный удар по затылку вышиб его из памяти. Он бессильно повалился на дно кошевки и хрипло застонал. Железная рука Фильки сжала горло несчастной жертвы и… Приговор шайки "Мертвая голова" был исполнен.

Убийца хладнокровно уселся на труп и шевельнул вожжами.

Отъехав две или три улицы, он остановился среди пустынного переулка, вдоль которого тянулся высокий забор, выбросил свою жертву в снег и погнал лошадь…

Глава 16. Нераскрытая тайна

…Выкинув свою жертву в снег, Филька минут через десять бешеной езды по улицам Томска натянул вожжи и сдержал коня. Он чувствовал себя в полнейшей безопасности. Свидетелей страшного дела, совершенного им, не было; оставалось только спрятать следы преступления: разделаться с лошадью. С этой целью Филька повернул за Исток и, проехав ряд глухих переулков, остановился перед большим деревянным домом в два этажа. Заведя лошадь во двор и привязав ее над навесом, он поднялся на крыльцо. Здесь ему встретился высокий широкоплечий татарин в бешмете нараспашку. Это был хозяин дома. При виде Фильки он быстро окинул его пристальным внимательным взглядом маленьких раскосых глаз, полных хитрости и холодного жестокого блеска.