Томские трущобы. Человек в маске. В погоне за миллионами

Глава 20. На пароходе

…Теплая темная июньская ночь стала над городом… Несмотря на поздний час вечера, по тротуарам Большой улицы оживленно и часто мелькали темные фигуры прохожих, возвращавшихся из городского сада… В темноте красными точками вспыхивали огоньки папирос.

…Слышался женский смех, обрывки разговоров, топот ног. В воздухе было душно и знойно. Чувствовалась близость грозы… Где-то в темной дали, за рекой, то и дело играли синевато-белые вспышки молний…

На городской пристани, не переведенной еще на Черемошники, благодаря высокой воде, стояло два парохода. Белые матовые шары электрического освещения, зажженные на верхней палубе, своим белым, холодным и ровным светом делали и рубку, и скамейки, расставленные по бортам, и металлический тент над кормой точно нарисованными на черном фоне ночи…

Черная полоса воды между причальными баржами и берегом в некоторых местах – там, где ее касались отблески света, горела дрожащим серебром.

Далеко вниз по берегу чернели неподвижные силуэты барж, на мачтах которых дрожали красные точки фонарей…

…На верхней палубе одного из пароходов легко-пассажирского сообщения за небольшим столиком сидели Кочеров и Егорин. Столик их стоял под тентом, где было темно и пусто. Из серого полумрака резко выделялось белое пятно скатерти и белый пикейный жилет Кочерова. Стоявший перед ними графин был более чем наполовину пуст. Но обстоятельство это, по-видимому, не отразилось на собеседниках в смысле подъема их настроения.

Егорин молча курил, сбрасывая пепел в тарелку с остатками уже застывшей ухи, а Иван Семенович, также сохраняя молчание, подперев голову рукой, задумчиво смотрел в темноту душной ночи.

…Из-за реки слабо доносился легкий, чуть уловимый аромат травы, цветов, смолистого бора.

– Гроза, пожалуй, соберется… – медленно и тихо выговорил Кочеров, наблюдая за быстро сменяющимися вспышками синих огней…

– Да… душно в воздухе! – уронил Егорин, занятый в это время другими мыслями.

…С юга долетел до них взрыв громкого, оживленного смеха… Там, за двумя сдвинутыми столиками ужинала какая-то веселая большая компания.

…Светлые платья дам, их легкие ажурные шляпы, серебряный холодильник с шампанским, звонкий веселый смех и доносившаяся оперная ария, казалось, говорили о легкой и беззаботной жизни, о красивом и смелом чувстве весенней любви, опьяняющей, как шампанское, и исчезающей так же быстро, как его пена…

– Ну, давай твою рюмку… Выпьем! – предложил Кондратий Петрович.

Кочеров тряхнул головой, точно желая отогнать неприятные мысли, и решительно подтвердил:

– Выпьем!..

Холодноватая, острая и жгучая влага вызвала у Кочерова легкое покашливание.

Он машинально очистил головку редиски, посолил ее и отправил вслед за рюмкой.

– Надо кончать поскорее, да идти… Время уже! – понижая голос, заметил Егорин, протягивая руку к графину.

Они выпили еще и еще… Кочеров жадно опрокидывал рюмку за рюмкой, радуясь, что нашел исход гнетущему его настроению. От выпитого по всему телу шла приятная, нежащая теплота. Какая-то странная и приятная дымка заволакивала сознание… Не хотелось больше думать о том страшном и неотвратимом, что ожидает его сегодня…

И когда из открытых окон кают-кампании громко и возбуждающе поплыли по ночному неподвижному воздуху звуки пианино, Кочеров широко вздохнул всей грудью, почему-то беспричинно рассмеялся и потянулся к Егорину:

– Совершим, брат, опрокидончик… Что ты, как сыч, сидишь? Ходи веселей!

Он выпил, слегка поморщился и опять оживленно заговорил:

– Знакомый, черт побери, мотив, а не могу вспомнить! Ах да! Это из "Кармен"… Помнишь, "Тореадор, смелей, смелей". Эх, люблю музыку! Душа моя – музыка!

Кочеров широко улыбнулся и тряхнул кудрями.

– Ишь, ты… Музыкант какой! – полунасмешливо, полудосадливо протянул Кондратий Петрович…

Ему было неприятно и казалось очень странным, что Кочеров, видимо, забыл о предстоящем деле.

«Опьянел парень, – раздраженно подумал он, – как бы не размяк совсем! А то дело дрянь будет…»

Точно предугадывая его мысли, Иван Семенович в это время перегнулся через стол и твердо шепнул:

– Теперь я в самый раз готов… Хоть к черту на рога!

– Молодец, Ванька! – одобрительно похлопал его по плечу Егорин. – Что нам труса праздновать? Мы ли не молодцы? Жены ли наши не курвы! – и он рассмеялся тихим дробным смешком, в котором слышались какие-то странные нотки.

– Время идти… Одиннадцать часов скоро! – шумно отодвинул свой стул Егорин, выходя из-за стола.

– Идем! – согласился Кочеров, застегивая свое летнее пальто английского фасона из непромокаемой материи.

Подозвали лакея, расплатились и сошли с парохода.

На улице теперь было пусто и тихо. Где-то далеко в стороне дребезжали дрожки ночного извозчика, спешившего, очевидно, на пристань, в чаянии встретить засидевшихся в буфете гуляк.

Резко и оглушительно над самым ухом Кочерова затрещала колотушка ночного сторожа, невидимого в темноте.

– Та, та, та, – подхватила другая колотушка, где-то на соседней улице.

– О! Чтоб тебя…– отшатнулся в сторону Кочеров. – Испугал даже!..

Нервы его были натянуты до последней степени…

Глава 21. Новая жертва

Кочеров и Егорин шагали напрямик по темной и безлюдной базарной площади…

– Ну, Ваня, я тебе еще раз повторю, чтобы лучше помнил, как и что надо делать. Придешь ты в собрание, первым делом замечай, тут ли он… Следи за ним до конца, но старайся это делать так, чтобы не обращать на себя внимание публики.

– Ладно, знаю ведь я… Что двадцать раз повторять! – досадливо прервал Кочеров, но Егорин, не слушая его, продолжал:

– А как будет публика выходить, ты пораньше оденься и жди внизу около вешалок… Будто бы ожидаешь кого из знакомых! Гляди в оба: один он пойдет домой, или с кем-нибудь… Если пойдет один, тогда ты иди вперед его и, поравнявшись с первым окном, которое я тебе показывал, остановись на минутку и чиркни спичкой, папиросу начни закуривать… Закурив, пройди вперед за угол соседнего флигеля и спрячься там в палисаднике… Когда я свистну – беги ко мне. Я передам тебе шкатулку… Прячь ее под полу и беги на Дворянскую улицу. Как из калитки выйдешь, повертывай направо и беги к Соборной площади… Тут уж иди шагом, спокойно, лучше всего пошатываясь немного, песню мурлычь себе под нос, будто пьяный… А ежели, паче чаяния, погоня будет, беги что есть духу, сам кричи: держи, дескать! Извозчика бери у "России", они до утра стоят, кричи ему, чтобы гнал скорее: обокрали, дескать, меня, и воришка впереди бежит, так надо его, мол, догнать… Направляй извозчика на Верхнюю Елань и там, где-нибудь в удобном месте… хвати его кастетом по башке, так, чтобы с ног свалился… Норови ударить прямо по темю. Сам тогда с дрожек долой и направляй лыжи ко мне домой… Понял? Не перепутаешь?

– Ну вот еще! Что я – малый ребенок, что ли!?

Они прошли некоторое время молча; затем Кондратий Петрович понизил голос до шепота и замедлил шаги.

– А ежели, в случае чего, неустойка какая выйдет… Шум поднимется, тогда уж тоже не робей!

– Ладно, не сробеем! – самодовольно отозвался Иван Семенович, внутренне, впрочем, не особенно уверенный в себе…

Они шли теперь по Большой улице. На углу Ямского переулка им встретилась какая-то женщина, одетая бедно, но не без претензий на моду. Она на минутку остановила наших героев и заговорила хриплым, робким и вместе с тем наглым голосом:

– Молодые люди, дайте полтинник на извозчика!..

Свет электрического фонаря упал на ее лицо…

Впоследствии, спустя долгое время, уже в стенах тюрьмы, Кочерову почему-то все вспоминалось это жалкое и нахальное лицо, грубо накрашенное и помятое.

И неотступно стояла в его памяти эта роковая темная и душная ночь…

Егорин нахмурился…

– Пошла ты к черту! – грубо оттолкнул он женщину…

В голове Кочерова в этот момент промелькнула неожиданная, дерзкая и странная мысль…

Он вынул из жилетного кармана смятую рублевую бумажку и подал ее женщине.

– На вот тебе… Получай! Пожелай нам удачи – в карты мы идем играть…

Женщина сверкнула большими черными глазами, спрятала деньги и, сердито косясь на Егорина, ответила Кочерову:

– Спасибо, красавчик… Выиграть тебе денег кучу… Только смотри – на червонную даму не ставь… Обманет она! – проговорив это, женщина повернулась и медленно пошла по панели…

Ее заключительные слова поразили Кочерова. Он склонен был видеть в них какой-то особенный таинственный смысл, точно предостережение судьбы.

– Ну, чего ты опешил? – вывел его из задумчивости грубый оклик Егорина. – Шагаем дальше!

Против Собрания они расстались. Кочеров вошел в Собрание, а Егорин, действуя согласно выработанного плана, свернул в калитку одного из домов на противоположной стороне…

…Двор этого дома был проходной, весь застроенный флигелями. В узком проходе между ними было темно и глухо…

Егорин, заранее изучивший план местности, смело шагал вперед, зорко всматриваясь в темноту… Поравнявшись с нужным ему флигелем, он остановился, прислушался и, убедившись, что никого поблизости нет, прильнул лицом к неосвещенному окну… В квартире так же, как и на дворе, было темно и тихо…

Тогда Егорин вынул из кармана тонкое, круто отточенное долото, носящее на жаргоне преступников оригинальное название – "помада", и осторожно запустил его между створками окна…

Подняв таким образом шпингалет, он открыл окно и быстро, но бесшумно проскользнул в комнату… Закрыв за собой окно, он некоторое время стоял неподвижно, приучая глаза к темноте.

Квартира эта принадлежала интендантскому офицеру. Егорин был у него раньше раза два с предложением продать мясо и фураж, так что вполне изучил расположение комнат…

Освоившись с темнотой, Егорин, осторожно шагая, пробрался к двери, ведущей из спальни в соседнюю комнату. Здесь, как ему было известно, стоял большой диван, под которым он намеревался спрятаться. Проделав маленькую репетицию с целью убедиться, может ли он остаться незаметным в своей засаде, Егорин вернулся в спальню и сел на подоконник…

Тишину, царящую в комнате, нарушали только мерные стуки будильника.

Егорин смотрел в окно и ждал условного сигнала…

Время тянулось для него медленно, и разные предположения теснились в его голове…

– А-а-а! – раздался вдруг по квартире какой-то дикий крик…

Глава 22. Крик среди ночи

…Как ни были крепки нервы Егорина, этот неожиданный, странный и прерывающийся крик заставил его невольно вздрогнуть и схватиться за револьвер.

Сердце его застучало испуганно, заглушая, как ему показалось, удары будильника.

«Что это за чертовщина?» – подумал Кондратий Петрович, осторожно подходя к двери спальни.

Крик более не повторялся. Его сменили глухие сдавленные стоны, несшиеся откуда-то из глубины квартиры… Похоже было, точно кого-то душили.

Егорин постоял еще некоторое время, напряженно прислушиваясь, и наконец сообразил, в чем дело.

«Денщик это хрипит спросонья! – подумал он, облегченно вздыхая. – Дверь-то в кухню, должно быть, не заперта. Черт бы его побрал, напугал ажно! Домовой его душит, что ли!? Наверняка пьян парень! Что ж, это мне на руку!»

Успокоив себя этим соображением, Егорин вернулся к своему наблюдательному посту – к окну…

«Только бы Ванька не сплоховал! – размышлял он, прислоняясь к косяку окна. – Проглядит, пожалуй, и тогда все дело испортит. Эх!.. Не надо мне было поить его сегодня!.. Ну, да авось кривая вывезет! Жаль, ежели нового случая придется искать… Вот кабы это дельце да сообща нам с атаманом обделать, можно бы и без Ваньки обойтись!»

Надо сказать, что задуманное Егориным предприятие, для выполнения которого он пригласил себе в помощники Кочерова, принадлежало его единоличной инициативе…

За последнее время он не имел никаких сообщений от таинственной организации; не встречался ни с кем из ее членов.

До чуткого уха Егорина донеслись с ближайшей церкви резкие металлические звуки.

Было два часа.

«Чего это он так долго! – недоумевал Егорин, прислушиваясь к бою часов. – Концерт давно кончился… Разве пошел еще куда-нибудь… В гостиницу, например, а Ванька за ним поперся… Вещь возможная! И как это только раньше мне в голову не пришло? Уходить теперь впору! Скоро светло будет… хорошо еще, что ночь темная… тучи ходят…»

Кондратий Петрович озлобленно засопел носом, проклиная в душе и свою недальновидность, и глупость Кочерова. Неудача задуманного дела казалась очевидной, по крайней мере, на сегодня. Егорин скрепя сердце намерен был уже убраться из квартиры, поняв бесцельность своего ожидания, как вдруг за окном, в темноте ночи, ярко и неожиданно вспыхнул огонек спички. Кто-то не спеша закуривал папиросу, остановясь прямо против окна, у которого сидел Егорин.

«Что это? Сигнал?» – даже не поверил себе в первую минуту Егорин, но почти тотчас же раздался по квартире дребезжащий звонок. Не оставалось сомнений, что хозяин квартиры возвратился, что и нужно было Егорину.

Лишь только раздался звонок, Егорин поспешил занять свою позицию под диваном в комнате, смежной со спальней…

«Ну, выноси, кривая!» – подумал он, располагаясь в своем убежище так, чтобы было видно комнату и было удобно вылезти, не производя шума. Около пяти минут трещал звонок, пока наконец заспанный денщик не отворил дверь. До Егорина донеслись звуки сердитого мужского голоса. Очевидно, барин делал денщику выговор за его слишком крепкий сон…

– Опять пьян как сапожник! – ясно разобрал Егорин слова, доносившиеся из прихожей…

Далее послышался звон шпор и тяжелые шаги. В спальню вошли.

Слышно было, как чиркали спички и как вполголоса ворчал что-то хозяин квартиры. Узкая полоска света легла на ковер комнаты, вырываясь в спальню из-за дверей, которые остались неплотно затворенными…

Егорин лежал у себя под диваном, сдерживая дыхание и тревожно прислушиваясь ко всем звукам, доходящим из спальни.

«Раздевается, – прислушался Егорин, – сапоги сбросил… Кровать заскрипела – ложится, стало быть… Так и есть: лампу погасил! Эх, кабы заснул поскорее!»

В квартире опять стало тихо и темно.

…Виски у Егорина мучительно стучали; лежать ему под диваном было тесно и неудобно… Кровь приливала к голове и вызывала шум в ушах. Время тянулось с тягостной медлительностью.

«Э, нечего больше ждать! – решил Егорин, покидая свою засаду. – Спит теперь, наверно!»

Вылезши из-под дивана, он с наслаждением расправил свои члены, еще раз прислушался внимательно и двинулся в спальню. Дверь легко и бесшумно подалась.

Егорин остановился на пороге. Его глаза, вполне освоившиеся с темнотой, ясно различали спящую на кровати фигуру.

С тем непонятным для обыкновенного смертного искусством и ловкостью, которых достигают путем многолетнего опыта, Егорин смело и совершенно бесшумно подошел к кровати. Также легко и спокойно запустил он руку под подушку, зайдя со стороны изголовья. Первым, что попалось ему под руку, был толстый бумажник. Он вынул его и положил в карман. Не бумажником, конечно, мог удовлетвориться он. Ему были нужны ключи от несгораемого шкафа, где, по его предположению, хранились деньги…

Егорин выждал минуту и вновь сунул руку, ища ключи. Но в этот момент он сделал неосторожное движение локтем своей свободной левой руки, и от этого движения маленький ночной столик, стоявший около кровати, покачнулся, и с него с шумом упал графин.

Это была непростительная оплошность со стороны опытного ночного громилы… Егорин хотел поправить свою ошибку тем, чтобы "пришить" свою жертву, но это ему не удалось. Разбуженный шумом хозяин квартиры проснулся и быстро соскочил с кровати на противоположную от Егорина сторону.

Момент для нанесения бесшумного удара был уже упущен, поэтому Егорин бросился к окну, натыкаясь впотьмах на мебель…

Не совсем еще очнувшись от первого крепкого сна, забыв даже крикнуть денщика, хозяин квартиры, молодой, сильный и энергичный человек, презирая опасность, бросился за Егориным. Он не захватил даже оружия, хотя револьвер его лежал тут же на стуле, около кровати. Это обстоятельство, погубившее его, объясняется, конечно, уверенностью в собственных силах и, отчасти, может быть, излишней горячностью…

…Егорин одним прыжком выскочил через окно, намереваясь скрыться от преследования в темных закоулках двора.

Он споткнулся обо что-то в темноте, и в тот же момент сильный удар по голове заставил его зашататься…

Глава 23. Шляпа с запахом модных духов

Иван Семенович, расставшись с Егориным, вошел в ярко освещенный подъезд собрания. На сегодня был назначен концерт, после которого должны быть танцы… Благодаря тому, что концерт устраивался с благотворительной целью, отчасти потому, что город скучал в летнее, мертвое в смысле увеселений время, – публики было очень много.

Кочерову стоило немалых трудов найти в пестрой шумной и многолюдной толпе, высыпавшей во время антракта в коридор и фойе, объект предполагаемого наблюдения. Зато, найдя его, Иван Семенович не спускал глаз с худощавого подвижного брюнета среднего роста, одетого в мундир интендантского офицера.

Для новичка в этом деле Кочеров держал себя более чем удовлетворительно: он смело и свободно ходил по пятам своей жертвы, намеренно щуря глаза и улыбаясь неопределенной, блуждающей улыбкой, как сильно выпивший человек… Два-три человека знакомых, встретившиеся с Кочеровым в этот вечер в душной накуренной атмосфере клубного буфета, были посвящены им в подробности весело проведенного времени с "двумя девочками", такими, что пальчики оближешь! Далее Кочеров жаловался на головную боль и предлагал своим знакомым “пройтись по коньячку”. Разыгрывая таким образом роль бесшабашного кутилы, он в то же время наблюдал за интересующим его лицом.

Странное душевное состояние переживал сейчас Иван Семенович.

Минутами ему казалось, что все это, – все эти выслеживания, наблюдения, все переговоры с Егориным, – не более как шутка, странная, увлекательная и вместе с тем страшная шутка… Но скрытая и беспощадная мысль брала верх над фантазией полупьяного, подавленного действительностью человека, и тогда ему хотелось забыть, что завтра будет день, что он, Иван Семенович, был до настоящей минуты тем, кого люди называют "порядочным человеком". Забыть все прошлое, не думать о будущем и твердить одни лишь наставления Егорина… Минутами это настроение сменялось: ему становилось все безразлично и как-то до странного смешно.

«Что тут особенного? – думал в такие минуты Кочеров, сидя за столиком в столовой, медленно глотая пиво и украдкой прислушиваясь к разговору того в мундире, сидящего со своими знакомыми за соседним столом. – Что тут страшного и нового для меня!? Ну возьмем мы его деньги… Может быть даже… И то пустяки: Егорин сам это сумеет сделать, без моей помощи… Вот одно только: попадусь если… Тюрьма… Арестантский халат… позор! Э, пустяки! Дальше солнца не сошлют! Не робей, Ванька, шагай, Ванька, смело… Недаром пословица говорит: "Смелость города берет!"»

…Концерт давно окончился… Из зала доносились звуки оркестра: там танцевали…

Тот, в мундире, все еще сидел в своей компании. Они выпивали, закусывали, смеялись…

Кочеров допивал уже вторую бутылку пива, когда до его слуха донесся со стороны соседнего столика отрывок разговора, заставившего его выйти из столовой и направиться вниз, в раздевальную.

Он знал теперь наверное, что тот будет сейчас тоже уходить домой, и один…

В раздевальной Кочеров намеренно долго возился, надевая пальто, роясь в кошельке, чтобы дать на чай сторожу при вешалке. Все это он проделывал как-то машинально, точно подчиняясь чьей-то чужой, покорившей его воле…

Выйдя из собрания и перебравшись на противоположную сторону улицы, Иван Семенович, зорко оглядываясь по сторонам, уселся на маленькой лавочке около ворот дома, в котором была квартира намеченной жертвы… Эта сторона улицы тонула в густом мраке. Молодые, густо разросшиеся березки, насаженные около тротуара, черными застывшими силуэтами выступали на фоне ярко освещенного здания клуба. Кочеров со своей скамейки мог отлично наблюдать всех выходящих из собрания, оставаясь совершенно невидимым для прохожих.

…Заметив, что объект его наблюдения вышел из дверей клуба и направился к квартире, Кочеров поднялся и отошел несколько в сторону… Верно определив расстояние, он двинулся вперед и перед самой калиткой, запертой на цепь, опередил офицера. Дом этот, как мы уже говорили, имел много квартир, и поэтому последний не обратил особенного внимания на Кочерова, идущего впереди, признав его за одного из квартирантов.

…Лихорадочно дрожащими руками Кочеров достал спички и сделал условный сигнал.

Исполнив это, он поспешил пройти далее и занял определенную позицию за углом одного из флигелей.

Если для Егорина, спрятавшегося под диваном, время, пока заснул хозяин квартиры, тянулось скучно и медленно, то для Кочерова, притаившегося под чахлым кустом смородины в чьем-то палисаднике, минуты казались часами, а часы – вечностью…

Над его головой стояло черное, мрачное небо, казавшееся странно близким и почему-то страшным… В воздухе было напряженно тихо: не шевелился ни один листочек на жалких запыленных деревьях палисадника.

…В голове Кочерова назойливо проносились тревожные мысли о неудачном исходе задуманного дела. Стараясь отогнать эти мысли, он вызывал в своем воображении полуосвещенную спальню… нежную и гибкую фигуру Кати…

«Коньяку бы теперь недурно выпить», – выползла откуда-то нелепая мысль. И тут же растерянная память упорно повторила: "Не ставь на червонную даму – обманет!"

…Тишину ночи рассеял звон выбитого стекла и протяжный, зловещий свист.

Кочеров, бессознательно подчиняясь этому призыву, бросился из палисадника…

В это время в темном и узком проходе между двумя флигелями разыгрывалась молчаливая драма… Егорин, оправившись от удара, быстро повернулся к своему преследователю и взмахнул рукой. Острая сталь ножа мягко вошла в упругое и горячее тело…

Раздался легкий стон.

Егорин отскочил в сторону и сбросил с себя пальто. В этот момент из-за угла появился Кочеров.

– Хватай пальто и беги… живо! – хрипло прошептал Егорин, борясь со своей жертвой и нанося ей страшные смертельные удары…

Когда шум борьбы и предсмертные стоны жертвы разбудили кое-кого из обитателей двора, оба преступника успели благополучно скрыться… На смятом песке рядом с окровавленным трупом лежала забытая Егориным его шляпа… Шляпа, запачканная кровью, но пахнущая модными духами!

Глава 24. Цена крови

Оставив свою жертву неподвижным распростертым трупом и не заботясь больше о своем сообщнике, Егорин бросился от места преступления… Выбежав из ограды, он пустился по направлению к Заистоку. Минута была критическая. Сзади доносились крики:

– Лови! Держи!

Кричали извозчики, стоявшие около клуба. Было очевидно, что в первый момент преследователи не вполне понимали, в чем дело, и считали Егорина за простого воришку, утекающего после неудачной кражи.

…Между тем преследуемый не терял времени. Напрягая все свои силы, он летел по тротуару, прыгая через свежие насыпи и ямы водопроводной сети, которая в то время прокладывалась по городу.

…Уже близок был темный переулок, ведущий в Заисточье, в глухих уголках которого Егорин надеялся избавиться от погони, как вдруг откуда-то из-за угла вывернулся конный объездной ночной стражи и перерезал Егорину дорогу. Но неизбежная опасность окрылила Егорина, и он сделал отчаянный прыжок в сторону, прямо через водопроводную канаву. Объездной же, очевидно, не обративший должного внимания на это препятствие, запутался… Лошадь его попала передними ногами в неожиданную ловушку. Это обстоятельство спасло Егорина. Пока объездной возился, вытаскивая коня, Егорин был уже далеко. На бегу он сбросил с себя рубашку, обильно смоченную кровью убитого, и, оставшись в одном пиджаке, темное сукно которого не выдавало зловещих пятен, перемахнул через какой-то забор. Выбежав на другую улицу, он, все не умеряя шага, скользил около заборов, прячась в ночной темноте.