Томские трущобы. Человек в маске. В погоне за миллионами

Глава 29. Гнездышко опустело

…После событий, описанных в предыдущих главах, прошло около трех месяцев…

Стояла глубокая запоздалая осень… Город превратился в одну сплошную лужу грязи. Круглые сутки моросил мелкией надоедливый дождик. Общественная жизнь замерла: зимний сезон еще не начинался, клубы пустовали, ибо томичи, умудренные горьким опытом, не решались пускаться в путешествие по улицам, тонущим в грязи и мраке. После восьми часов вечера улицы погружались в глубокий сон, нарушаемый лишь колотушками сторожей да шальными револьверными выстрелами, производимыми осторожными обывателями с целью запугать любителей чужой собственности, которые с наступлением темных осенних ночей все чаще и чаще дают о себе знать.

…Итак, повторяем, скучное время наступило для томичей, и многие из них совершенно основательно роптали на затянувшуюся осень.

– Хотя бы холода поскорее наступили… Давно такой гнилой осени не было! – говорили старожилы. Но морозы не наступали, и близкий покров не обещал принести с собой первый свежий снежок…

Город тонул в грязи и тумане дождливых дней; также пасмурно было в розовом приюте любви и наслаждения. Сама хозяйка этого гнездышка после полученного печального известия о трагическом конце своего возлюбленного опустила руки и на все окружающее смотрела безучастно и равнодушно. Стала запивать чаще, чем прежде, и в размерах, пугающих Ивана Семеновича. Тщетно он старался добиться у Кати, что за причина такого неудержимого, мрачного и молчаливого пьянства. Она молчала, замкнувшись в своем одиноком горе, и продолжала топить тоску в вине. Кочеров терял голову. С одной стороны, скверные денежные дела, задолженность и запутанность в делах, с другой – непонятная ему перемена в характере и поведении любовницы – все это окончательно вышибло его из колеи.

Как человек со слабой инертной волей, Кочеров, не отдавая себе отчета в своих поступках, быстро и неуклонно двигался по роковому пути к гибели. Окончательный разрыв с семьей и со всем своим прошлым был для него ничто по сравнению с боязнью потерять Катю, а чувство это за последнее время все чаще и чаще пробуждалось в его душе .

Жизнь, сопряженная с большими расходами на покрытие всех требований любовницы, не могла продолжаться далее. Денег достать было больше негде. Возможный кредит был весь исчерпан. Точно предчувствуя неизбежную близость разрыва, Катя в последнее время возобновила знакомство с Орлихой, принимая ее у себя, и сама пропадала у нее по целым дням. Все это очень не нравилось Кочерову, но он был совершенно бессилен предпринять что-либо против этого…

Так обстояли дела, когда в один темный осенний вечер, после дня, проведенного в безуспешных поисках денег, Кочеров, усталый, весь забрызганный грязью, подъехал к квартире Кати.

Нижний этаж этого дома, в котором помещался трактир, был ярко освещен. Полосы мутного света падали из окон на грязный тротуар. Рассчитавшись с извозчиками, Кочеров с горечью убедился, что весь его наличный капитал не превышает теперь пяти рублей.

«Скверное дело! – подумал он, поднимаясь на скользкие ступени грязного крыльца. – Если завтра не найду денег, дело дрянь!»

Он прошел через трактир и поднялся по лестнице вверх.

– Дома Александр Иванович? – спросил он мимоходом у встретившегося полового.

– Дома… Никак, у себя, чай пьют!

– Гм, хорошо… Ты подашь нам шашлыка и водки. В комнату Екатерины Михайловны. Понял?

– Как не понять! – тряхнул головой официант. – А только хозяин…

– Ну чего там хозяин!? – сердито перебил его Кочеров. – Делай, что тебе говорят!

Иван Семенович прошел по коридору, слабо освещенному чадящей лампочкой, к дверям Катиной комнаты. Двери были полуоткрыты, и в темной комнате царила глубокая тишина.

– Ты спишь, Катя? – вполголоса спросил он, входя в комнату.

– Нет, – кратко ответила Катя.

Она сидела на подоконнике одного из окон, выходящих на улицу. Слабый свет уличного фонаря проникал в комнату, и в его бледном отблеске неподвижно чернел силуэт Кати.

– Чего это ты впотьмах сидишь? Постой, я сейчас зажгу лампу… Ты обедала уже?

– Не зажигай огня… не надо… – медленно и устало выговорила Катя.

– Почему это? – удивился Иван Семенович.

– Так… Опротивело мне смотреть на эту комнату… Эти стены душат меня…

В слабом надломленном голосе девушки слышалась глубокая тоска и страстное желание покоя.

Кочеров не на шутку испугался.

– Что с тобой, моя Катя? – нежно и тихо заговорил он, подвигая стул к окну и садясь у ее ног. – Здорова ли ты? Катя, у тебя холодные руки… Дай мне их, я согрею твои маленькие пальчики…

Девушка молча освободила руки и спрятала их под шаль, накинутую на плечи.

– На улице холодно… грязно?.. – спросила она после некоторого молчания.

– Да… Скверная погода!

– Я сегодня целый день сидела на окне и все смотрела на улицу… Даже не пила, против обыкновения… Все это надоело…

– Какая ты сегодня странная: точно спишь с открытыми глазами!

– …Все надоело, – продолжала она, прижимаясь лицом к холодному стеклу окна. – Внизу весь день шумели… орали песни, а я сидела… смотрела на улицу… и думала…

– О чем же ты думала, моя радость? – попробовал пошутить Иван Семенович.

– О многом… тебе это незачем знать… У тебя и своих забот довольно! – оборвала она, поднимаясь с места.

– А вот что я надумала – скажу: жила я шумно, весело, так и дальше хочу жить… А не придется – не надо… Лягу и усну…

В ее последних словах прозвучала твердая решимость, отчаяние человека, призывающего смерть.

– Довольно! Не говори мне больше ничего! Можешь зажигать лампу и делать что тебе заблагорассудится. Ты ведь все еще хозяин в этой комнате!

На другое утро Кочеров вновь пустился в поиски кредита. Когда он уходил, Катя уже не спала. Она молча курила папиросу и смотрела усталым равнодушным взглядом.

Поздно вечером Кочеров вернулся. На этот раз старания его увенчались успехом: ему удалось достать, правда, под чудовищные проценты некоторую сумму. Веселый и оживленный вошел он к Кате, торопясь поделиться приятным известием.

…Кати в комнате не было.

…Когда он зажег лампу, то первое, что бросилось ему в глаза, был конверт, надписанный ею, лежащий на столе. Она писала ему: "Прощай! Я уехала из Томска… Забудь меня – наши дороги разошлись…"

Глухой стон вырвался из груди Кочерова, и он бессильно опустился на стул…

Глава 30. Свидание с «Человеком в маске»

…Говорят, что время – лучший целитель сердечных ран. Так было и с Кочеровым. После взрыва безумного отчаяния, овладевшего им на первых порах разлуки с Катей, наступил кризис. Глубокое горе сменилось тихой затаенной тоской… Время между тем шло… Зима сменила осень, миновали святки… Кочеров круто изменил образ жизни: принес повинную своим старикам и жене, бросил кутить, принялся за дело. Жена, обрадованная и удивленная такой переменой в муже, охотно помогала ему при уплате наиболее срочных долгов. Казалось, Иван Семенович окончательно порвал со своим бурным бесшабашным прошлым и превратился в мирного семьянина. На самом же деле, в глубине его души продолжало жить крепкое, неумирающее чувство любви к бросившей его любовнице. Он знал, что она живет в Красноярске на содержании у одного местного золотопромышленника, человека уже немолодого, грубого и невежественного.

Кочерову удалось завязать переписку с Катей, и из ее писем он мог судить, что настоящая связь не особенно ей приятна, несмотря на всю роскошь, которой окружил ее старый волокита…

В голове Кочерова созрел один план, который он и приводил понемногу в исполнение. Он решил так или иначе заручиться полным доверием со стороны жены, уговорить ее перевести дома на его имя, а затем тем или иным путем избавиться от нелюбимой жены и, сделавшись свободным человеком, жениться на Кате. Вот какие намерения питал в душе Иван Семенович, играя роль делового человека и образцового семьянина. Этот тонко обдуманный план делал честь достойному ученику Егорина, выработавшему свои взгляды в атмосфере убийств и разврата, насилия и лжи.

– Остепенился парень, перебесился! – думали про него родные.

Один только Кондратий Петрович догадывался об истинных намерениях Кочерова, но до поры до времени молчал…

Однажды вечером, на последних днях масленицы, Кондратий Петрович решил немножко повеселиться на холостой манер. Он отправился в Общественное собрание, где в этот вечер был последний маскарад: на святках, 4 января, и перед закрытием зимнего сезона, на масленице, такие вечера проходят обыкновенно очень весело и оживленно. Народа бывает – ступа непротолченная.

Так было и на этот раз. Когда Егорин поднялся по лестнице в фойе собрания, его сразу охватила сутолока густой медленно движущейся толпы масок, мужчин в сюртуках и фраках, военных и студентов. Вся эта разношерстная публика смеялась, разговаривала, перебрасывалась конфетти, и от шарканья ног, шелеста шелковых юбок, смеха и перекрестного разговора стоял неясный несмолкаемый гул. Спиртуозные запахи буфета смешивались с крепкими духами, запахом человеческого тела, пота и дешевой пудры… Было тесно, душно, но весело.

Кондратий Петрович остановился около дверей в столовую и занялся наблюдением проходящих масок. Каких только тут костюмов не было: начиная с дорогих и изящных и кончая жалкими попытками создать при помощи дешевого миткаля и цветной бумаги каких-нибудь "испанцев" или "рыбачек".

В самый разгар маскарада, когда Кондратий Петрович, основательно подогрев себя коньяком, уже намеревался зацепить какую-нибудь из масок и отправиться ужинать, на его плечо опустилась чья-то рука. Кондратий Петрович вздрогнул от этого неожиданного прикосновения и обернулся. Сзади него стояло черное изящное домино.

– Что тебе, маска? – пробормотал Егорин, невольно делая шаг назад, пораженный холодным блеском глаз таинственного домино.

– Идем со мной! – тихо и властно произнесло домино, повертываясь к выходу на лестницу.

«Он, – промелькнуло в голове у Егорина. – Он – «Человек в маске!»

– Одевайтесь и подождите меня у выхода, – шепнуло домино, когда они спустились в вестибюль. Егорин молча кивнул головой и поспешил к вешалкам…

«Посмотрим, что новенького скажет мне он. Наверное, что-нибудь предстоит.. Я готов».

– Следуйте за мной… – произнес спокойным тоном незнакомец в пальто с поднятым воротником, совершенно закрывшим лицо, появляясь перед Егориным. Они вышли из собрания.

– Извозчика не будем брать. Пойдем в "Россию", – заметил Егорину его спутник.

…В отдельном кабинете "России", куда они прошли не снимая верхней одежды, незнакомец потребовал подать бутылку шампанского и, дождавшись, когда его приказание было выполнено, плотно запер за лакеем дверь. Теперь только он снял пальто и Егорин по его дорогому прекрасно сшитому костюму, по бриллиантовым запонкам манишки и белым выхоленным рукам мог еще раз убедиться, что таинственный «Человек в маске» принадлежит к высшему обществу.

– Выпьем, Кондратий Петрович! – поднял свой бокал незнакомец. – Давно мы не имели удовольствия встречаться…

– Да, давненько-таки… – отозвался Егорин, подходя к столу…

Теперь, когда незнакомец протянул руку, чтобы чокнуться с Егориным, их отделял друг от друга всего лишь какой-нибудь аршин расстояния, так что Кондратий Петрович мог хорошо рассмотреть своего загадочного собеседника, тем более что свет электрической люстры падал как раз на голову последнего. Таким счастливым положением Кондратий Петрович, конечно, поспешил воспользоваться, но ничего нового не открыл: черная шелковая маска плотно облегала лицо незнакомца, и оно казалось отлитым из черного гипса. Егорин на мгновение встретился глазами с мрачным неподвижным взглядом незнакомца, так что даже бокал задрожал в его руке.

– Ха-ха-ха, – рассмеялся резким ироническим смехом «Человек в маске». – Вы, Кондратий Петрович, все еще не потеряли надежды открыть мне мое инкогнито. Напрасно стараетесь! Человек, хотя бы раз на одну секунду увидевший мое лицо, не живет долго! Запомните это…

Невольный трепет пробежал по членам Егорина при этих словах, полных страшного значения.

– Я позвал вас, чтобы поговорить об очень важном деле, – начал «Человек в маске», разваливаясь в кресле и спокойно глотая шампанское.

Егорин подобострастно подался вперед, весь превратившись во внимание.

– По донесениям моих агентов, приблизительно через месяц мы можем взять около трехсот тысяч рублей. Сумма, как видите, большая, но и риск немалый! Хотя план действий будет разработан мною всесторонне, все же рисковать придется… От вас я требую быть готовым на все, вполне подчиняться моим указаниям и в известную минуту явиться к моим услугам с двумя хорошими лошадьми в отдельных экипажах и двумя надежными, на все готовыми помощниками. За это вы получите одну треть взятой суммы… Согласны ли вы?

– Под вашим руководством – на все согласен! – решительно ответил Егорин.

Сто тысяч рублей уже рисовались в его воображении и заставляли забыть о грозящих опасностях.

Глава 31. Кандидаты на виселицу

Изъявив согласие на участие в предприятии, хотя и опасном, но заманчивом по выгодности, Егорин задумался над тем, кого взять себе в помощники. Требовались двое, и оба должны были быть люди смелые, решительные.

«Разве Ваньку взять, – подумал Кондратий Петрович. – Он хоть и прикидывается теперь тихоней, а от фарта не откажется».

Предположение Егорина оправдалось: когда он в дружеской беседе с глазу на глаз рассказал Кочерову о готовящемся предприятии, не передавая, впрочем, подробностей его, то Иван Семенович, хотя, видимо, и колебался, но решительного отказа не высказал…

– Ты-то подумай, – уговаривал его Егорин, – сейчас, промежду нас сказано, ладишь ты бабу свою околпачить. Это я давно уже заметил! Скоро тебе жену не провести: хитра, шельма! Не гляди, что смиренницей прикидывается… Скажем так даже: обделаешь ты дельце (хотя тоже хлопот много будет), переведет она дома на тебя. Много ли тебе отчислится? А ждать надо, да комедь ломать! Нет, если уж ты хочешь деньгу иметь да вольной волей жить, то бей с излету. Ты рассуди: в один, может, час какую фортуну составить можно. На худой конец тысяч двадцать на твой пай придется!

…Перспектива положить в карман двадцать тысяч была заманчивой, и Иван Семенович, отбросив колебания, решил примкнуть к Егорину.

«Была не была! – мысленно успокаивал себя он. – По крайней мере сразу могу на ноги встать. И Катю опять взять… Правду говорит Кондратий: нечего, у моря сидя, погоды ждать…»

…Заручившись согласием Кочерова, Егорин посоветовался с ним относительно выбора второго помощника.

– Стой, брат, я знаю! – ответил после некоторого размышления Кочеров. – Есть подходящий человек!

– Кто такой?

– Видишь ли, в трактире у Чебукидзе я познакомился с одним молодым человеком, тоже из грузин, Гришкой Михладзе зовут… В Томск он приехал места искать и сейчас еще без дела шатается. Парень отчаянный, на что хочешь пойдет! Товарищ хороший – не выдаст.

– Это такой черненький, невысокого роста? Тот самый, с которым мы тогда у Орлихи гуляли… осенью, помнишь?

– Этот самый, да…

– Ладно, ты поговори с ним… Где он теперь живет?

– У Чебукидзе… Земляки ведь…

После этого разговора прошло более трех недель. От инициатора дела – «Человека в маске» – никаких еще распоряжений Егорин не получал. Он начал уже сомневаться, не расстроилось ли дело, как однажды утром почтальон принес ему письмо с городским штемпелем. Это было приглашение от «Человека в маске» явиться на свидание, назначенное в одних грязных “номерах для проезжающих”. Мы не останавливаемся здесь на подробностях этого свидания, потому что результаты переговоров Егорина с «Человеком в маске» будут выяснены позже.

Получив подробную инструкцию, Кондратий Петрович оповестил своих помощников о необходимости собраться и перетолковать между собой…

…Был конец марта. В воздухе уже чувствовалось приближение весны, которая в этот год обещала быть ранней. Ездили уже на колесах.

В один из этих дней, поздно вечером, Кондратий Петрович выехал на собственных лошадях без кучера. Он отправился на свидание с Кочеровым и Михладзе. Свидание это, имеющее целью объяснить план действий, было назначено у Михладзе, занимающего маленькую комнату в верхних этажах трактира Чебукидзе. Последний не был посвящен в настоящий заговор, и поэтому предполагаемое свидание должно было происходить в строгой тайне.

…Сдав лошадь на попечение дворника, Егорин поднялся на верхний этаж.

В небольшой комнате, куда вошел Кондратий Петрович, было жарко и сильно накурено. На столе горела свечка, воткнутая в пустую пивную бутылку. Тут же стояли водка и неизменный шашлык – блюдо, приготовлением которого особенно славился трактир Чебукидзе… Хозяин комнаты, безусый юноша, стройный и сухощавый, со смуглым лицом, поднялся навстречу Егорину. Они обменялись рукопожатием.

– Давно пришел? – спросил Кондратий Петрович Кочерова, лежащего на кровати.

– Засветло еще.... Мы уже графин водки успели раздавить.

Кондратий Петрович присел к столу и, помолчав немного, обратился к Михладзе:

– Нас здесь никто не подслушает?

Тот отрицательно покачал головой.

– В соседней комнате никто не живет, а эта стена капитальная, так что можно говорить смело.

Но Егорин тем не менее понизил голос до шепота.

– Садитесь поближе к столу и слушайте хорошенько! – начал он.

Те двое подвинули стулья и приготовились слушать. Кочеров нервно пощипывал свои усики и смотрел куда-то в угол. Михладзе был серьезен, но очень спокоен.

– Дело, за которое мы беремся, – продолжал Егорин, – предстоит скоро… Послезавтра… В этот день, в десять часов утра, поедут на томский вокзал железнодорожные артельщики… Жалованье на линию повезут. Сумма большая – десятками тысяч пахнет! Действовать мы будем так: ты, Ваня, запряги часов в девять свою лошадь и приезжай сюда. Выедете отсюда вы вместе. Михладзе поедет на томский вокзал, а ты сам около Обруба слезай и иди к главной бухгалтерии, где касса помещается....

– Это – на Ямском переулке?

– Да… Там мы встретимся с тобой и будем следить за артельщиками. А ты Михладзе, поезжай шагом и обязательно надевай белую шапку. Это сигнал… Так доедешь до кладбища, тебе встретятся двое и спросят: "Не видал ли где белого зайца?" Ты говори: "Собаки сзади!" Смотри не перепутай – это наши ребята будут.

Михладзе аккуратно записал условный пароль.

– С ними поезжай вперед; проедете кладбище, сверните с дороги – будто тяж лопнул. Смотрите в оба на дорогу и, как увидите меня, я за артельщиками следом поеду, то вертайтесь навстречу. Ну, а уж там само дело подскажет!

Глава 32. Роли распределены

Михладзе сосредоточенно нахмурился и переспросил:

– Нет уж, вы, Кондратий Петрович, говорите так, чтобы все ясно было, чтобы все роли распределены были.

– Да, конечно, чтобы все было на виду, – поддержал Кочеров.

– Ну да теперь вам нечего толковать, ты со мной будешь, – бросил ему Кондратий Петрович. – А вот ты, Михладзе, слушай. Править лошадью ты умеешь?

Михладзе утвердительно кивнул головой.

– Когда ты будешь подъезжать к нам, смотри в оба – не выпускай вожжей. Тут ребята перебросят тебе на телегу чемодан, заскочит к тебе на телегу еще один человек из наших же, и дуйте вы с ним, куда он укажет. В этом все твое дело.

Михладзе, внимательно выслушав объяснение Егорина, молча кивнул головой, отодвинул свой стул и прошелся по комнате.

– Видите ли, Кондратий Петрович, – заговорил он, – я на это дело согласен. Труса праздновать не буду; не знаю, как кто, а по мне все равно!

Черные глаза Михладзе блеснули, и весь он точно вырос.

«Ну, этот назад не попятится!» – невольно залюбовался на него Егорин.

Иван Семенович в продолжение всего этого разговора молча сидел на кровати и нервно вздрагивал при каждом слабом стуке, доносившемся из коридора.

Теперь, когда он увидел, что всякое отступление уже поздно и что ему не далее как послезавтра придется рисковать собой, в его душе зашевелилось позднее опасение.

Егорин сразу обратил внимание на побледневшее лицо Кочерова, поймал его смущенный, виноватый взгляд и резко заметил:

– Ну, Ванька, теперь танцевать поздно. Взялся за гуж – так не говори, что не дюж!

– С чего ты взял!? – обиженным тоном отозвался Кочеров.

– Так, между прочим говоря, – прикоснулся к его плечу Егорин, – дело это не мной начато, и одному мне с вами всей этой каши не расхлебать! От кого начало пошло, тот человек серьезный. Ежели кто из вас сдрейфит, тут тому и карачун будет.

– Больно уж стращаешь ты, Кондратий Петрович, – слегка улыбнулся Михладзе, расхаживая по комнате. – Ты ли этому делу зачинщик, или другой кто, по мне все равно.

– Секир башка! – совсем некстати рассмеялся Кочеров.

Михладзе даже не удостоил его взглядом и продолжал, обращаясь к Егорину:

– Ну так вот, я говорил: ты ли будешь верховодить, или другой кто, меня это не касается. Помни! Хоть молод я, усов еще себе не нажил, а уж на что пошел, так пойду до конца. Не в нашей породе пятки показывать!

Горячий, возбужденный тон молодого грузина, уверенного в себе и в своих силах, победил и Кочерова.

– Что тут толковать, – вставил он, протягиваясь за гитарой, висящей на стене. – Сказано – сделано, или пан, или пропал, какие тут могут быть разговоры!?

Кондратий Петрович подкрутил усы и, обращаясь к Михладзе, предусмотрительно добавил:

– Ты дорогу-то на томский вокзал знаешь?

Тот ответил утвердительно.

– Ну, теперь вот что, парнюги, – поднялся Егорин, – засиживаться мне долго не приходится. С Ванькой-то я еще увижусь. А вот тебя… Есть у тебя револьвер?