Такая короткая долгая жизнь

© В. Черникова, текст, 2025

© Издательство «Четыре», 2025

Вступление

Валентину Сергеевну Черникову я знаю более сорока лет, ещё с моей юности. Она как-то сразу располагала к себе и производила впечатление очень активного и позитивного человека. Приехав из Магадана в родной Петербург и коренным образом изменив свою жизнь, Валентина Сергеевна с энтузиазмом осваивала новые горизонты и в быту, и в профессии.

Прошли годы. Долго откладываемая пенсия всё-таки наступила, и привычная жизнь снова поменяла направление. Но Валентина Сергеевна и не собиралась скучать и маяться от безделья. Она опять осваивала новые горизонты.

Большинство людей, выйдя на пенсию, с грустью вспоминают прошедшие годы и коллекционируют болячки. А Валентина Сергеевна пошла учиться, осваивать новую профессию – журналиста. Ведь писать хотелось давно, да руки не доходили. И вот представилась возможность.

Из-под пера стали появляться рассказы. Я случайно стала тем человеком, который открыл литературный талант в Валентине Сергеевне и направил его в нужное русло. Она сомневалась, стоит ли отправлять рассказ на конкурс, а я её подтолкнула к правильному решению. И вот первая победа! Потом были публикации в различных сборниках, победы в литературных конкурсах.

Несмотря на свой солидный возраст, Валентина Сергеевна продолжает писать, радовать читателей своими произведениями. А воспоминания о войне, эвакуации помогают сохранить и передать будущим поколениям нашу память. А это очень и очень важно!

В этой книге собраны рассказы, написанные Валентиной Сергеевной. Их не много. Но в каждом из них – частичка души, короткий момент жизни, жизни непростой, наполненной историческими событиями. В них, как в зеркале, отражается эпоха. А ещё это пример неувядающего жизнелюбия, что чувствуется в каждой строчке.

Дарья Щедрина

Интервью Валентины Черниковой для журнала «Время читать»

(спецвыпуск № 1, 2025 год)

Спецвыпуск журнала посвящён лауреатам литературной премии «Ева», учреждённой издательством «Четыре» для поддержки и поощрения творческих женщин, а также популяризации их достижений в различных сферах жизни.

Вы прошли серьёзный жизненный путь, никогда не останавливаясь на достигнутом. Скажите, а каково это в солидном возрасте вдруг ощутить себя писателем?

Желание писать посещало меня давно, но я всё время откладывала его осуществление. Не было времени, а особенно – уверенности в себе. Когда вышла на пенсию, захотелось поделиться своими эмоциями, воспоминаниями. В тот момент вся страна готовилась праздновать 75 лет победы в Великой Отечественной войне. Все были на подъёме. Меня переполняло желание рассказать о том, что видела сама, будучи ребёнком. Я не думала о возрасте, писала душой и сердцем. А получить признание было неожиданным и приятным.

Как человек с большим жизненным опытом, вы пишете о том, что пережили, в частности о войне и героических людях, которые прошли её. А какова, на ваш взгляд, литература будущего, какова будет её роль в обществе, какие герои?

Сейчас наша страна проходит большое испытание. Именно об этом, думаю, будут писать и надо писать. А героями будущих книг должны стать солдаты, воюющие на СВО. Именно они должны занять достойное место в жизни страны, народа. Именно они должны задать новые нравственные ориентиры.

Раньше, в прошлом веке и до его середины, писатель считался чуть ли не пророком, носителем и вдохновителем идей. Чувствуете ли вы себя таковым хоть немного, и если да, то в чём именно?

Что вы! Я писателем-то себя не считаю, а уж пророком тем более. Россия всегда была полна талантов. Но то, что пишут массы (в том числе и я), – это эмоциональное выражение чувств, воспоминаний, пережитого жизненного опыта. А у каждого человека опыт свой.

Ваша литературная деятельность не осталась незамеченной. Призы, награды и премии говорят сами за себя. Что вы, как женщина прежде всего, испытываете, получая их? Вы гордитесь своим писательским творчеством?

Я горжусь тем, что переборола собственную неуверенность, представила свои произведения людям. Горжусь, что до сих пор не остаюсь равнодушной к происходящему вокруг. Я чувствую себя хоть и маленькой, но активной частичкой нашего народа, страны. И этим тоже горжусь.

На какие темы ещё вам хотелось бы в своих рассказах пообщаться с читателями?

Я считаю, что важно не забывать о пережитой нами Великой Отечественной войне. Чтобы уроки её были уроками для будущих поколений. А ещё хочется просто описывать красоту окружающего мира. Чувство единения с этим миром делает меня счастливой. Я очень остро чувствую связь человека с природой и умею радоваться каждой мелочи.

Далёкое и близкое

Я встретила войну в Ленинграде в возрасте пятнадцати лет, окончив восемь классов одной из ленинградских школ. Отец мой был кадровым военным, служил в городском военкомате нашего города, мама – домохозяйка. У нас была большая дружная семья, в которой было четверо детей. Я была старшей.

В конце июня в Ленинграде началась эвакуация. Первыми вывозили из города детей. Были эвакуированы в Ярославскую область мои сёстры, Елена семи лет, Таня двух с небольшим, и мой брат Игорь тринадцати лет. Мама в числе тысяч ленинградок сразу же была призвана на трудовой фронт и в течение июля 1941 года строила оборонительные рубежи в районе Ораниенбаума. Женщин нашего дома и подростков обучили тушению зажигательных бомб. Мы дежурили по графику на чердаке дома.

Однажды мы с подругой-одноклассницей услышали по радио, что Общество Красного Креста и Полумесяца Фрунзенского района записывает на курсы сандружинниц. На следующий день мы уже были там, подали заявления, в которых написали, что окончили восемь классов, комсомолки. Нас приняли на курсы, паспортов не спросили. В течение десяти дней нас обучали в госпитале Военно- медицинской академии на Фонтанке.

Учёба закончилась, и нам объявили, что мы стоим в резерве по отправке на фронт и при необходимости будем вызваны по повестке на сборный пункт.

С отцом я не виделась, он был на казарменном положении. Мама тоже отсутствовала. Родители ничего не знали о моей учёбе. Я была одна, ждала повестку и хотела быстрее попасть на фронт.

Война продвигалась вглубь страны. В июле 1941 года город жил организованной жизнью. В домах была светомаскировка. Небо по вечерам и ночью рассекали полосы света от прожекторов, висели дирижабли. Бывали сигналы воздушных тревог, и горожане бежали в бомбоубежища или в подвалы домов, приспособленные для укрытия людей.

Днём в определённые часы ленинградцы собирались возле уличных репродукторов большими толпами и слушали тревожные сводки Совинформбюро. Обычно стояла тишина, которую нарушали тяжёлые вздохи и тихий плач.

Город жил по правилам военного времени. Заводы перестраивались на оборонные программы, производили вооружение. Ушедших на фронт заменяли женщины, вчерашние школьники, подростки. Работали магазины. Всё чаще в семьи приходили похоронки. Несмотря на тяжёлое положение на фронте, ленинградцы жили с надеждой и верили в добрые перемены.

У меня свободного времени не было. Кроме дежурств на чердаке, мы вместе с другими старшеклассниками бегали по домам и заполняли специальные анкеты о живущих в городе людях (нужны были подробные сведения).

Наступил август. Мама вернулась в город после рытья окопов. После долгого молчания мы получили письмо от брата, в котором он писал, что младшая сестра Таня (ей уже было два года три месяца) больна, что она находится в изоляторе и у неё повышенная температура. После укусов комаров она расчесала кожу лица и рук и покрылась гнойниками.

На следующий день получаем ещё письмо, которое нас ещё больше встревожило. Игорь писал, что если мы не заберём их из эвакуации, то он убежит на фронт. Он мог это сделать! Срочно послали телеграмму, чтобы не отправляли сестричку в больницу и проследили за братом. Были случаи, когда родители забирали детей из лагеря и возвращались с ними в город.

Решено было ехать за ними в Ярославскую область. Уезжали мы с мамой из Ленинграда в тревожном состоянии, налегке, рассчитывая на скорое возвращение. 15 августа папа посадил нас на скорый поезд, идущий в Ярославль.

Дорога оказалась трудной. Выехали вечером. Через несколько часов пути поезд поставили на запасной путь. Мимо проезжали военные эшелоны и санитарные поезда. Утром наш поезд тронулся, и когда мы проезжали по Калининской области, то попали под обстрел немецких самолётов. Все пассажиры выскочили из вагонов и по песочной насыпи кинулись в перелесок, спрятались в кустах. Железнодорожники и пассажиры быстро потушили пожар, и по рупору было сообщено, чтобы все быстро садились в поезд. По насыпи спустилось много людей. Часть из них успела войти в свои вагоны, когда над поездом появились вновь немецкие самолёты. На бреющем полёте они начали нас расстреливать. Мама прикрыла меня своим телом. Мы, как и все, лежали на земле. Чувство страха сковало тело, я боялась пошевелиться. Вновь по рупору прозвучала команда, чтобы все, кто в состоянии, заходили в вагоны. Раненых просили оставаться на местах до осмотра и оказания помощи.

Когда мы с мамой поднялись, чтобы бежать в вагон, глазам предстала ужасная картина! На насыпи лежали неподвижные тела, стоял стон и плач. Вдруг из-под женщины, лежавшей недалеко от нас, выполз с плачем маленький полуголый ребёнок. Оказывается, мать убили, а ребёнок остался жив. Я никогда не забуду увиденного. Этот ужасный кадр остался в моей памяти на всю жизнь. Ребёнка какая-то женщина унесла в вагон. На земле остались мёртвые тела, а поезд продолжил свой путь.

На железнодорожной станции Сонково Калининской области нас всех высадили из поезда. Раненых увезли санитарные машины. Повреждённый поезд ушёл в ремонтное депо. Дежурный по станции объяснил нам, что будут приняты меры по дальнейшей отправке пассажиров, а пока следует размещаться в привокзальном сквере, так как вокзал переполнен людьми. То, что произошло с поездом, было нашим боевым крещением.

Мы с мамой расположились в сквере у ограды недалеко от входа и стали ждать, как все, объявлений. За сквером проходила шоссейная дорога, и вверх по ней нескончаемой рекой днём и ночью шли эвакуированные из прифронтовой полосы и из Прибалтики. С измученными людьми следовал и скот, двигались конные повозки, на которых везли маленьких детей. Стоял ни с чем не сравнимый незатихающий шум движения, в котором можно было услышать плач детей, мычание коров и топот, топот ног, не прекращающийся ни на миг. Это была картина большого человеческого горя.

Стояли холодные августовские ночи. Мы были плохо одеты и всю ночь прыгали и бегали у ограды, пытаясь согреться. Со станции доносился шум движущихся составов. На фронт двигалось много поездов с военными, с фронта шли санитарные поезда. Днём, так же как и в Ленинграде, стояли люди и слушали сводки о делах на фронте. Оглядываясь на прошлое, я думаю, что стоявшие люди были похожи на окаменевшие изваяния. Услышав тревожные новости, толпа не расходилась, а чего-то ждала. На шумном месте привокзальной площади возникала какая-то необычная, тяжёлая тишина, которую нарушали гудки и шум движения поездов.

Мы вторые сутки находились в сквере, голодные и холодные. Никто к нам не подходил, объявлений не было. Постепенно в сквере становилось меньше людей: часть пассажиров нашего поезда сумела уехать. Мы с мамой несколько раз прошли по путям, разыскивая состав, идущий в Яро- славль или через него. Но безуспешно. Тогда мама с трудом нашла на станции военного коменданта и, как жена военнослужащего, обратилась к нему за помощью. Он пообещал при первой возможности нас отправить, советовал никуда не уходить от нашего места ожидания в сквере.

На следующий день поздно вечером в темноте мы услышали, что несколько раз прозвучала наша фамилия. Мы откликнулись. К нам подошли двое солдат с фонарями и повели на станцию. Они с трудом втиснули нас в переполненный вагон товарного поезда, который шёл через Ярославль в Среднюю Азию. Мы поняли, что в Ленинград мы уже не вернёмся.

Ночью в вагоне было темно и тесно. Утром, когда рассвело, открыли дверь, началось передвижение. В пространстве вагона между нарами стало несколько свободнее, можно было даже лечь на пол. Мы устроились удобнее. Сидящие рядом люди перезнакомились, у всех были свои заботы, тревоги, горе, но возникло какое-то взаимопонимание, и каждый готов был помочь другому.

Поезд часто стоял на путях по несколько часов, без предупреждения трогался. Мы подъезжали к какой-то станции. Кто-то сказал, что есть возможность набрать кипятка. В те времена на каждой станции были колонки с горячей водой. Не помню, как получилось, но мне дали чайник, и я вместе с другими пассажирами выпрыгнула из вагона. Мама даже не возразила. Наш поезд стоял на третьем пути от перрона, пришлось пролезать под вагонами стоящих впереди поездов. Набрав кипяток, я вместе с другими пассажирами пошла по перрону в сторону движения нашего поезда. Я запомнила, когда выпрыгнула из вагона, где стоял паровоз нашего состава.

Вдруг раздались гудки, и на путях началось движение. Вначале непонятно было, в каком направлении отходят поезда на первом и втором путях. Наш поезд не был виден. На перроне началась суматоха. Я бросила чайник и побежала вместе с другими людьми, ища наш поезд. В этой суете я была уверена, что бегу правильно.

Наконец стал виден третий путь, на котором был наш поезд. Появилась надежда, что он будет стоять и я успею добежать. Но раздался гудок, двинулся и наш поезд. Казалось, до него небольшое расстояние, но он медленно уходил. Вместе с другими бегущими я пересекла пути, почти догнала поезд, но он стал набирать скорость. Меня отнесло к последнему вагону. Я пыталась ухватиться за металлическую лестницу, но она ускользнула. Ко мне тянулись руки из вагона, но у меня не получалось ухватиться за них. Наконец женщинам из вагона удалось схватить меня и втащить в вагон. Потом в вагон втащили ещё двоих оставшихся людей. Трудно передать моё состояние. Я рыдала. Когда меня спросили, из какого я вагона, я не смогла ответить, так как не знала. Меня успокаивали.

На каком-то полустанке поезд остановился. Я выскочила и побежала вдоль поезда к паровозу. Двери в вагоны были открыты, ни из одного меня не позвали. Я вернулась со слезами в последний вагон, где меня приютили. На следующей остановке со мной пошла женщина искать мой вагон. Мы шли, а не бежали, и у двери каждого вагона вызывали маму по фамилии. И мы нашли друг друга в вагоне, на котором мелом была написана крупно цифра восемь.

Дальше уже без происшествий доехали до Ярославля. Мама сумела дозвониться в горвоенкомат, переговорила с папой. Он сказал, что ситуация в Ленинграде изменилась, что нам нужно забрать детей, собраться и поехать в деревню Волыново в Ярославской области, где стоял заколоченный дом папиного родственника, который жил в Ленинграде. Папа также сообщил, что в райцентр выслал для мамы денежный аттестат.

Из Ярославля мы на пароходе добрались по Волге до села Большие Соли (Некрасовское), где в бывшем пионерском лагере жили эвакуированные из Ленинграда дети. Какое счастье, что наконец мы встретились с моими сёстрами, братом, что собралась наша семья!

Мы прожили несколько дней в лагере, где проводилась активная работа по приготовлению к жизни в условиях зимы, и когда выздоровела младшая сестрёнка Таня, мы собрались в обратный путь. Нам нужно было доехать вновь до Ярославля, откуда добираться дорогами до маленькой деревеньки Волыново, где предстояло нам жить. На дворе был сентябрь, прошло почти три месяца страшной войны. Папа был на Ленинградском фронте. Мы о нём ничего не знали. Ленинград был в блокаде.

Нас ждала неизвестность и новые испытания. Шёл первый год войны – 1941-й.

Военное лихолетье

Мне было пятнадцать лет, когда началась Великая Отечественная война. В моей памяти остались воспоминания, которые никогда не забываются. Они словно кадры из кино стоят перед глазами, несмотря на то что прошло 80 лет после Великой Победы в Отечественной войне.

Наша семья оказалась в эвакуации в Ярославской области. Папа – кадровый военный – служил на фронте. В селе Малое Никольское, где мы жили, было много эвакуированных, в основном ленинградцев и москвичей. Нам выделили половину дома у одной из семей колхозников: комната, кухня с русской печью, сени. Дрова заготавливали сами, правление колхоза выделяло лошадь для их вывоза.

В 1942 году стояли очень сильные морозы, часто случались снегопады, и заготовка дров была очень тяжёлой работой. Наши одежда, обувь не выдерживали такой холод. Люди в селе жили бедно. У немногих в хозяйстве были коровы, в основном держали кур, коз, свиней. Помогали выжить огороды. Колхозники относились к нам внимательно, помогали чем могли. Нас объединяло общее горе – война.

Колхоз причислялся к разряду запущенных, имел много проблем. После неурожая в течение нескольких лет не выполнял государственные поставки. На трудодни колхозники получали очень мало, так как даже при урожаях колхоз рассчитывался за накопившиеся долги.

Эвакуированные, в основном женщины и подростки, уже в марте 1942 года стали работать в колхозе, который готовился к посевной. В нашей большой семье в колхозе работали двое – я и брат тринадцати лет. Мама в этот период тяжело болела. Она простудилась и заболела фурункулёзом. У неё отекли ноги, и она не могла ходить. Мы – дети – ухаживали за ней. Дома с ней оставались сестрёнки, одной было семь лет, другой – два года десять месяцев.

Меня определили в бригаду подростков. Бригадиром у нас была замечательная тётя Зина, которую я никогда не забуду за её доброту и терпение. У молодой женщины недавно на фронте погиб муж, но личное горе не помешало ей жалеть нас, учить работать, подкармливать, никогда не ругать. По утрам она обегала дома, стучала в окна, собирала нас на работу. А работа была разной и непривычной для нас. Мы её слушали, старались работать лучше.

Помню, когда перебирали картофель в холодном складе, то быстро замёрзли. Пальцы не могли удержать картофелины, они падали из рук. Тётя Зина поднимала нас с ящиков и заставляла прыгать, пыталась нас развеселить, рассказывала что-то смешное. А однажды принесла чайник и кружки, и мы пили кипяток и грели руки о металлические бока чашек. В этот день она отпустила нас с работы раньше и каждому в карман положила по несколько картофелин.

Приходилось выполнять разную работу. Особенно тяжело было копать землю. Казалось, что лопата с землёй весила не меньше пуда. Трудно ещё было и потому, что одеты и обуты мы были плохо. Но постепенно втянулись в работу, стало полегче.

Лето 1942 года принесло хороший урожай. Но на трудодни мы почти ничего не получили: колхоз рассчитывался за долги. Тяжело жили все. Эвакуированные получали по карточкам продукты, но так мало, что всех не покидало чувство постоянного голода. Всегда хотелось есть. Помню, как готовили похлёбку из крапивы и разных трав. Весной часто в доме стоял запах гнили, от которого было трудно избавиться. Научились из сгнившего, фиолетового цвета картофеля получать крахмал, из которого на буржуйке пекли лепёшки.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.