Кит, бабочка и лягушка

Пролог

Козы рвут листья молодых берёз и жуют клевер. На склоне холма у воды сидят седой крепкий мужчина и русоволосый мальчик.

– Пора нам уже, вечереет.

Мальчик смотрит, как дедушка от ноздрей к щекам разглаживает густые усы и думает, что отрастит такие же, когда вырастет. Рвёт травинку, крутит её двумя пальцами и спрашивает:

– Давай ещё немного посидим?

Мужчина глубоко вздыхает и остаётся на месте. Мальчик ёрзает и говорит:

– Расскажи мне историю про лягушек.

– Тыщу раз слушал, сам рассказывай.

– Расскажи ещё раз.

– Ладно.

–-

Дождь тогда лил сотни лет, вода закрывала собой вершины гор. Люди выныривали посидеть на скользких камнях и поднимали глаза в надежде увидеть луч солнца. Но однажды дождь закончился, будто кто-то его выключил. Люди улыбались и тянули к нему сморщенные пальцы. Постепенно кожа разгладилась, выпученные глаза спрятались за веки. Людям понравилось на суше. Они учились строить дома, готовить еду. Только двум из них было горько и тоскливо. Они уходили сидеть на камнях и смотреть в воду. Один человек сказал:

– Нет нам с тобой места на этой земле. Так давай уйдём обратно в океан. Уплывём в поисках дна.

Второй ответил:

– Лучше давай улетим. Вырастим крылья, как у древних зверей. Поближе к солнцу. Будем свободны.

Уговаривали, но никто не уступал. Однажды с далёкого берега приплыли лодки с другими людьми. У них были такие же руки и ноги, но больше и сильнее. Сказали чужаки, что земля им эта понравилась и теперь они тут будут жить. И началась война. Никто не хотел делиться сушей, слишком дорого она им досталась. Люди убивали друг друга камнями, палками и голыми руками. Жгли, топили и сбрасывали со скал. Но никто не уступал.

Двое пришли к стоячей воде и со слезами умоляли:

– Спасайся со мной, поплыли отсюда!

– Нет, лети со мной, мы будем выше всех!

Они поцеловали друг друга и расстались навсегда. Один улетел ввысь, а второй погрузился в воду и сказал свои последние человеческие слова: «Я люблю тебя». Слова эти пузырём воздуха всплыли на сушу. Пузырь лопнул и родил красивое создание. Оно походило на подводных людей, с такими же большими глазами и сморщенными пальцами, но сияло особой красотой и силой. Кожа сверкала изумрудами, рослое гибкое тело дышало туманом и выдыхало аромат сладкой молодой коры орехового дерева. Оно ходило по земле длинными ногами, ныряло на дно за жемчужинами для своих венцов и прыгало к небу, расправляя руки для полёта. Восхитились люди и спросили:

– Ты единственный умеешь плавать под водой, ходить по земле и взлетать в воздух до верхушек самых высоких деревьев. Ты подчинил себе три стихии, так кто же ты?

Создание вытянулось, посмотрела поверх голов и пропело:

– Я лягушка.

Люди стали приносить лягушке дары, просить о помощи. Пели про неё песни, водили хороводы, рисовали её на стенах хижин. Но люди из самых больших и богатых хижин позавидовали и испугались. Догадались они, что осталась одна стихия, неподвластная лягушке. Пришли они ночью, связали её по рукам и ногам и подожгли. Заплакала лягушка густыми серебряными слезами, укатились они на дно стоячей воды. Вылупились из них маленькие лягушата, попрятались в камышах и шумят по сей день.

–-

Заходящее солнце вплетает лучи в стога сена, ветки берёз и русые волосы ребёнка. Мужчина опирается на палку, поднимается и говорит:

– Вставай, Витюш, пора коз домой гнать.

Утро

Утро. Жара. Каждый вдох даётся с трудом. К вечеру полегчает. На закате солнце зальёт воздух чёрным некрепким чаем. А сейчас глотаю кофе. Вот доживу до осени! Станет совсем хорошо. Листья полетят вдоль карих стволов. В лужах отразится потускневшее небо. Оно будет прятать солнце, но лучи, ребячась, проскользнут сквозь дырки в заборе и дотронутся до загорелых щёк и обветренных губ. Я буду наблюдать за всем, прищурив левый глаз, и мять белой подошвой ещё податливую землю.

Жаль, что нельзя остаться в осени навсегда. Весна наступает, её не оттянуть. Опять придется пройти через утренний ад. Если хочешь проснуться.

Надеваю пиджак, который вечером понесу в руках. Как же слепит солнце. Ну зачем так нахально нарушать мои границы? Светило бы как-то краем, боком, но не в глаза же! Не люблю лето за хамство. Женщины ходят без лифчиков, груди прыгают, соски катаются, как черешни по блюдцу. Еще носят объемные чёрные очки. И где же теперь у них глаза? Запрыгнешь в автобус, а там тётки то поставят тебе на ноги авоську с огурцами, то поцарапают руку черенком от рассады. Мужчины держатся за поручни крепкими руками, оголяя мохнатые подмышки. Волосы, как паучьи лапки, шевелятся на ветру у открытой форточки, и я весь сжимаюсь, когда замечаю, как капелька пота вот-вот оторвется и упадет прямо на белокурую голову миниатюрной девушки. А эти дети. Они везде! Высыпаются из школ и садов и заполняют дворы. Нигде от них не скрыться. Орут так, будто пирамида из сотен оловянных чашек сыпется вниз. И я в тревоге оборачиваюсь на каждый визг. Внутри что-то ёкает. Что это? Отцовский инстинкт? Или заложенная в школе программа: спасаем сначала женщин и детей. Тем не менее, каждый раз громкий детский крик закручивает лёгкие. Но потом будто привыкаешь и слышишь уже не удары чашек о мраморный пол, а скорее звон монет. Будто чайка летела, несла в клюве монету, а та выпала, ударилась о гальку, укатилась, чайка закричала. И так десятки чаек разных возрастов. Кидаются галькой, ищут потерянные монеты. А матери разговаривают друг с другом или не отлипают от телефонов. Я их не осуждаю. Наверное, они уже давно умом тронулись, раз слушают чаек 24/7. Воспитательниц детских садов вообще боюсь. Какая стальная у них менталка! Просто трехметровая протеиновая кукуха, приручающая чаек. Не зря с детьми работают в основном женщины. У них стальные нервы, о себе я такого сказать не могу.

Проезжает мотоциклист, я подпрыгиваю от неожиданности. Следом пацан на заниженной приоре врубает какой-то дерзкий рэп. Подхожу к офису, с облегчением тяну за дверь. Врезаюсь в грузчиков с ящиками помидоров, один из них орёт на меня на своем языке, отпускает одну руку, чтобы добавить экспрессии своим словами, вторая рука принимает на себя всю нагрузку, мышцы увеличиваются и вены вздуваются. Мне от этого вида совсем не по себе. Прошмыгиваю в офис, останавливаюсь. Выдох. Внутри прохладно, работает кондиционер. А главное – тихо. Фух, добрался. Осталось досидеть до вечера, но это уже гораздо проще, чем пережить утро. У входа встречают коллеги, две девушки и парень из отдела продаж. Он накручивает на палец локон рядом стоящей грациозно изогнувшейся дамы и спрашивает:

– Привет, как дела?

– Не сдох и ладно.

Они смеются, считают, что я шучу. Я милый, делаю комплименты. У меня весёлые цветные носки с ламами и виртуозно закрученные усы, я укладываю их гелем. Сажусь, включаю компьютер. Заходит начальница, садится напротив и закидывает ногу на ногу, отчего её юбка-карандаш натягивается в опасном напряжении.

– Доброе утро! Как ты?

– Здравствуйте. Все ещё не сдох, поэтому не очень.

Она смеётся, закатывая глаза, как и все в офисе. И потом продолжает с прежним деловым дружелюбием:

– Лола, наш пиарщик, вчера уволилась. Замену ей ищем. Тебе на какое-то время нужно взять часть её функционала.

Правая нога предательски подпрыгивает. Кладу на неё руку, стараясь не выдать вновь подкатившего к горлу беспокойства. Откуда Лола взяла в себе силу уволиться? Ей же предложили повышение? Коллеги её обожают. Почему? Я бы спросил, да было бы странно задавать такие вопросы, мы почти не общались.

Начальница не видит на моём лице ни капли протеста, как и всегда. Поэтому довольно встает. Её юбка с облегчением сморщивается. А я смотрю в экран погасшего монитора не в силах двинуться. Вижу в отражении, как начальница останавливается у двери, одной рукой облокачивается о косяк, а второй подтягивает тоненькие как паутинка колготки. Заходит Лёха из отдела продаж и зовет покурить. Я послушно встаю, хотя ненавижу запах дыма и фруктового пара.

– Что вчера было!

Леха медленно закуривает и не торопится продолжать. Хочет, чтобы во мне проснулось любопытство. Но мне всё равно. Я вышел с ним, потому что привык быть хорошим. Привык всем угождать и идти туда, куда просят. Потому что самому мне идти некуда. Лёха продолжает после двух затяжек:

– Короче, мы вчера пошли праздновать уход Лолы. Она позвала всех в бар. Нормально посидели. А потом!

Леха подпрыгивает и делает долгую паузу. Снова ждет, что я стану спрашивать. Но не выдерживает и выдает:

– Я уехал к Ленке!

Он с облегчением садится и смотрит на меня. Я понимаю, что отмолчаться больше не получится. Чуть привстаю, вздыхаю с ухмылкой и говорю:

– И как она?

Лёха снова подпрыгивает:

– Скакала на мне, как героиня вестерна! Думал, член мне сломает.

Леха с полуоткрытым ртом глазеет на меня с надеждой. Я спешу натянуть сползшую ухмылку обратно. Лёха же наоборот, от обиды тускнеет и горбится. Он давно запал на Лену. Я не могу порадоваться за Лёху не только оттого, что мне всё равно. А скорее оттого, что прекрасно знаю: Лене он не нравится. Она подкалывает его, за спиной откровенно унижает. Сама же постоянно просит его об услуге. Однажды он даже отвёз кота её хахаля в ветеринарку. Жаль Лёху. Почему такие наивные добряки так часто западают на стерв? Лёха продолжает и искры снова прыгают в глазах:

– Ну а потом я на ней, конечно. Я всегда знал, что оседлаю эту строптивую лошадку. Вот она и побывала подо мной. Дело времени.

А, так вот почему.

Леха не дождался моей похвалы и продолжил:

– Ну а ты чего с нами не пошел? Марина очень расстроилась. Ты ей знаешь, как нравишься? Вот серьёзно, какие такие дела у тебя были вчера? Неужели нельзя было отложить?

Лёха снова вскакивает, но уже как-то агрессивно. Смотрит в упор и говорит.

– Чем ты вчера занимался?

– Пытался сдохнуть, но не вышло.

Леха бьет кулаком в стену позади меня. Неожиданно. Обычно на этих словах он смеётся и говорит, что у меня чёрный юморок, но ему нравится. Сейчас всё по-другому. Он не отводит взгляд и шипит:

– Ты думаешь, это смешно?

Лёха говорит тяжело дыша, и я вспоминаю, что он первый человек в моей жизни, который понимает, что я не шучу.

Он спокойно садится напротив меня, не теряя твердости продолжает смотреть прямо в глаза. Ударив в стену, он будто разбил мою хрупкую, но хорошо отполированную броню из сарказма, наигранной вежливости и припудренной доброжелательности. Теперь я сижу напротив него обмякший, грустный, трусливый. Он знает мой секрет. Он видит меня. А я понятия не имею, как оправдаться. И шепчу:

– Я хотел побыть один.

Я говорю еле слышно, с усилием сглатывая слюну. Лёха глубоко затягивается и понижает голос:

– Ты в последнее время всегда один. Даже перестал звать меня поиграть в приставку.

– У меня нет сил.

– Ну так найди.

Найди? Как мне найти силу, когда я даже не знаю, что она такое есть? В чем сила? Этот экзистенциальный вопрос задает себе не одно поколение. Я слышал много ответов на него, мудрых и забавных, глубоких и мерзких. Но ни один из них мне не подходит. Наверное, мне следует уволиться вслед за Лолой и поискать ответ. Может, тогда я стану чуть ближе к тому, чтобы уловить смысл. Хотя я сильно сомневаюсь в его присутствии в принципе.

Я опускаю голову всё ниже, ныряя в свои мысли. А Лёха снова злится.

– Ты можешь поговорить со мной? Я же вижу, как твои глазки постоянно бегают. Ты же думаешь себе ходишь всякое. Так скажи мне! Вслух скажи!

Лёха чуть не срывается на крик на последней фразе.

– Мои мысли совсем не интересны. Поэтому и делиться ими не хочется.

– Знаешь, что? Чтобы это сделать, нужна смелость. А у тебя духу не хватит, слабак!

Лёха с обидой выбрасывает окурок и хлопает дверью.

Вот тут, Лёха, ты неправ. Чтобы покончить с собой, много ума не надо. Способов – тысячи. Причин – миллиард. Особенно когда каждый вдох причиняет страдание. Когда день ото дня ты выскребаешь крупицы сил на то, чтобы этого НЕ сделать. А голос в голове шепчет: «Вперед. Это же так просто. Всего шаг и всё закончится. Навсегда. Ты освободишься!» Какой сладкий этот голос, будто обнимает тебя. Знал бы ты, Лёха, сколько сил мне нужно, чтобы сопротивляться ему и вставать с кровати. С каким трудом я тащу себя за волосы, чтобы прожить ещё один бессмысленный день. Тащу и не могу найти ни одной причины остаться. Но остаюсь, потому что я не слабак.

К концу дня Леха сидит у компьютера в наушниках и тычет в запястье свежезаточенным карандашом. Резко хлопает крышкой ноутбука. Встает, прощается со всеми, кроме меня. Подходит ближе и тихо говорит:

– До завтра, друг.

От этого слова внутри меня все сворачивается в игольчатый ком. Друг. Меня тошнит. Хочется пить.

Я не тороплюсь выходить из офиса. Хочу убедиться, что солнце действительно завалится за горизонт грузной начищенной армейской бляшкой и случайно не выпрыгнет обратно. На закате мир успокаивается. Звуки раздаются реже, но продолжительнее, кроны деревьев зеленеют ярким, глубоким оттенком. И я тоже замедляю шаг. Смотрю на гравий в клумбе, на лимонные ирисы, на щекастые пионы и представляю, что на самом деле не стою на асфальте, а лежу в этой клумбе, гравий сыпется на грудь, нежно шуршит и постукивает приятной, чешущей болью. Распахиваю глаза, а там небо, исполосанное самолетами, дыхание перехватывает от его величия. Ведь оно каждый день надо мной. Такое красивое, страшное. И как же я хожу под ним вот так просто каждый день? И по венам вдруг растекается какая-то слезливая благодарность за то, что я здесь. Что могу вдыхать ароматы, слышать трели, ощущать воздух в легких. И видеть эту бесконечную, вечно рождающую себя жизнь. Но столько боли… так много, нестерпимо. Я вдыхаю её сладко-соленый смрад, слышу крики, чувствую ужас. Она застревает в горле, перекрывая кислород. Я пью таблетки. Антидепрессанты и транквилизаторы. Я хочу убить себя. Но при этом страшно тревожусь, задыхаюсь от панических атак. Неужели боль стоит этих цветов? А если стоит, то где найти силу остаться?

Учитель

– Коллеги, знакомьтесь. Лолита Константиновна – наш новый учитель русского языка и литературы.

Весь педсостав вяло кивает в сторону девушки, отворачивается и продолжает изучать её боковым зрением.

– Здравствуйте!

У Лолы пересыхает в горле от волнения, и она тянется за кофе из бумажного стаканчика.

– Простите, у нас не принято приносить еду и напитки, только воду. Перекусить вы можете в столовой.

Завуч Белла Эдуардовна пытается говорить сдержанно, прикусывает тонкие ярко накрашенные губы, от чего её бледное морщинистое лицо теряется на фоне блеклой блузы. Но присутствующие всё равно отчетливо слышат скрежет её зубов. Она никогда не кричит, только шипит, и этот звук напоминает скворчание раскалённого масла, на котором она тебя вот-вот поджарит. Учителя про себя зовут её Белла Адовна, а ученики – гаргалыга.

Желание что-то рассказать о себе у Лолы испаряется. Коллеги, похоже, даже не собирались слушать, зашуршали бумажками и разбежались по кабинету.

«Мда… Трудно мне с вами будет, бумеры. Посмотрим, сколько продержусь» – думает Лола, выходя из кабинета, и чувствует, как чья-то рука тащит её за локоть. Это Светлана Сергеевна, учительница истории. Ученики прозвали её «шар земной» за сходство фигуры с глобусом, но, сами того не подозревая, попали в самую суть её характера. Светлану Сергеевну раздуло не столько от столовских котлет, сколько от чувства собственной важности. Она относится к тем учителям, кто искренне считают, будто вокруг их предмета вертится весь мир. И пытаются доказать это окружающим. Несмотря на молодой возраст и постоянно распущенные, спутанные длинные черные волосы, она отлично вписалась в коллектив.

– Постойте, милочка. Хочу пожелать вам удачи. Вы ведь знаете, вместо кого будете работать?

– На собеседовании говорили, что прошлый учитель ушел на пенсию. Да и в целом можно на «ты».

Лола смотрит в глаза коллеге, улыбается и тут же опускает взгляд. Светлана Сергеевна натужно растягивает уголки рта и смотрит Лоле поверх бровей.

– Да-да, всё верно. На заслуженный отдых. Тамара Александровна – гордость школы. Вырастила столько олимпиадников! Первый стобальник в городе, кстати, её протеже. Ученики её обожали! Трудно вам будет, милочка. Планка-то какова!

Лола поворачивается боком и смотрит на дверь. Историчка дотрагивается до её плеча двумя пальцами.

– К тому же, хм, вам положено знать. Наш завуч, Белла Эдуардовна, до повышения тоже преподавала русский и литературу.

Лола резко сминает стаканчик от кофе и бросает в урну. А вместо «пошла на хрен» говорит:

– Спасибо.

Девушка подходит к кабинету и заглядывает в приоткрытую дверь. Одиннадцатиклассники уже сидят за партами, но почему-то тихо. Лола натягивает улыбку, распахивает дверь и уверенно шагает к доске.

– Здравствуйте, ребята. Мня зовут Лолита. Э-э-э… Лолита Константиновна.

Тишина. Тридцать здоровых лбов смотрят на неё и не шелохнутся. Она ожидала гомон, смешки с последних парт, язвительные вопросы, на которые она уже заготовила выразительные ответы. Какие-то неправильные подростки. Руки сложили и вылупили на неё свои рыбьи глаза. Лола проклинает день, когда решила подать документы в педагогический, и уже фантазирует над причиной увольнения. Но тут девочка за первой партой говорит:

– У вас необычное имя.

«Ох, спасибо тебе, милое создание». Лола вдыхает всей грудью, поднимает глаза и тараторит:

– Имя самое обычное. Вспомните его, когда будем проходить Набокова.

Снова тишина. Шутка не зашла. Лола заливается краской и пытается найти поддержку у девочки. Та только смотрит исподлобья со скрываемой ухмылкой. Лола скользит взглядом по первой парте и замечает тетрадь с аниме на обложке.

– Хотела произвести на вас впечатление, но как-то не задалось.

Лола виновато улыбается и продолжает громко:

– Но, как говорил Наруто: «Никогда не сдаваться. Встать, когда все рухнуло – вот настоящая сила».

Волной от первой до последней парты проносится одобрительный смешок. Девушка выдыхает, опускает плечи, даёт ученикам отшептаться друг с другом и уверенно говорит:

– Меня зовут Лола. Но по правилам школы вам нужно называть меня Лолита Константиновна. Хотя мне больше по душе мадемуазель Лилит. Кстати, это мой ник в твиттере.

Спустя месяц русский язык и литература стали любимыми предметами у одиннадцатиклассников. Они смотрели ролики на ютубе и искали ошибки в ударениях (оказалось, популярные блогеры – те ещё грамотеи), готовили презентации о прочитанных книгах и создавали странички в соцсетях для поэтов серебряного века. Лола выпросила у учителя ОБЖ проектор, на котором он должен был показывать ученикам фильмы о вреде курения и про ужасы абортов. Но Григорий Иванович вместо этого весь урок травил байки про приключения своего стройотряда и потягивал чай «с секретиком» из термоса. А ещё с помощью проектора Лола освободила себя от проверки домашки или диктантов. Она просила учеников поменяться тетрадями, и они сами находили ошибки одноклассников, сравнивая тексты с правильным вариантом на экране. Работа была бы в радость (не считая утренних летучек). Но подружиться с семиклассниками никак не получалось. Подростки то и дело пытались сорвать урок, подшутить над новой учительницей. Лола включала обаяние на максимум, смотрела все видео, которые цитируют ученики, даже пыталась рассказывать правила русского языка мемами. Ничего не помогало.

– Трудный класс. Я на них давно поставила крест. Преподаю только первым партам. Остальные путь хоть на ушах стоят.

Учительница химии Маргарита Антоновна с жалостью сморит на Лолу и поправляет челку.

– Понимаю, но что-то же можно сделать.

Лола вздыхает, греет руки о чашку с чаем и любуется, как сверкает малахитовая брошь на груди химички. Та подвигает ближе домашние пирожки. Ох и попадет им от гаргалыги за это чаепитие, если вдруг узнает. Но Маргарита Антоновна очень хочет по-матерински поддержать бедную девочку, а другого способа найти не может.

– А что вы сделаете? Для них даже ремень родителей не авторитет!

Маргарита Антоновна пытается приподнять тучное тело и налить ещё чая. Ученики по-доброму относятся к ней, но по школьным традициям прозвали её Целлюлитой Антоновной.

– Вы бы лучше занимались одиннадцатиклассниками, у них ЕГЭ. А этих шалопаев расформируем. Мы с вами уговорим других учителей обратиться к директору с этим вопросом.

Но у Лолы уже есть идея получше.

––

Лола заглядывает в класс, но большая часть учеников как обычно не реагирует. За ней заходят ещё три парня и три девушки. Они выстраиваются вдоль доски и с улыбкой смотрят на семиклассников. Те затихают и шепчутся. Высокий брюнет Давид, по которому сохнет полшколы, оглядывает класс и говорит:

– Всем привет! Сегодня у вас будет необычный урок. Мы разделимся на шесть команд, у каждой будет капитан – кто-то из нас. Мы будем выполнять задания, их даст Лолита Константиновна, а потом презентуем перед классом.

– Я составила список команд, сейчас выведу на экран.

Лола робко включает проектор. Старшеклассники дружелюбно подмигивают ученикам.

На экране появляется список с фамилиями, семиклассники срываются с мест, переставляют столы, кто-то пытается поменяться командами. Все до одного включились в процесс. Лола облокачивается на стол и наблюдает. Не только девчонки, но и Лёлик, самый хулиганистый и неуправляемый заводила, смотрит на Давида с восхищением, ловит каждое слово и старается впечатлить его. У Лёлика нет отца, а мать ездит работать на вахту. Бабушка не справляется с мальчиком, пытается наказывать по-советски – стоянием за горохе или чисткой лука, отчего Лёлик только больше протестует и срывает злость на одноклассниках. Например, на Тимуре, неказистом и скромном отличнике, чей отец выбил из него малейшее желание сопротивляться и проявлять свое «я».

––

На следующий день Лола, как обычно, собирается с духом, чтобы открыть кабинет. Но вместо привычного ора слышит спокойное перешёптывание. Неужели Лёлик не пришел? Не мог же один урок со старшеклассниками так всё изменить! Она заходит, семиклассники медленно садятся за парты. Все кроме одного. Лола подходит к мальчику и наклоняется к его уху.

– Тимур, а ты почему не садишься?

– Можно я постою?

– Ладно, стой.

Лола начинает урок, то и дело поглядывая на Тимура. Хилый ребёнок, изгой в классе. Всегда в одной и той же белой рубашке, заправленной в чёрные штаты. Зачем он даёт одноклассникам очередной повод издеваться над собой? После урока Лола просит мальчика остаться.

– Объясни, пожалуйста, что это было?

– Просто мне так удобней.

– Тимур, пойми, это первый урок. Дальше у тебя что? История, кажется. Вряд ли тебе там тоже разрешат стоять. К тому же вы должны проходить историю Рима и Древней Греции. Поверь, одноклассники не оставят тебя в покое своими усмешками.

Мальчик опускает голову и молчит. Лола рассматривает его и замечает синяк на левой руке.

– Тебя обижают одноклассники?

– Нет.

– Тим, прости, пожалуйста.

Лола резко бьет его журналом по ягодицам. Мальчик подскакивает, корчится от боли и орет:

– Что, что вы делаете?

– Это родители? Из-за тройки?

– Не ваше дело!

Тимур в ярости швыряет рюкзак к двери, но сам уйти не смеет. Лола чувствует, как стучит в висках и дрожит левая лодыжка. Она разжимает челюсти и говорит спокойно:

– Хочешь исправить оценку?

Тимур удивлённо смотрит на учительницу, продолжая молча тяжело дышать.

– Я разрешаю тебе переписать сочинение. Ты должен будешь сам объяснить все свои ошибки и предложить, как можно их исправить. Понимаешь?

– Нет. Да!

Тимур пятится назад и заторможенно подбирает рюкзак.

– Вот и договорились. Теперь пойдём к Светлане Сергеевне. Я сама попрошу её разрешить тебе стоять.

На удивление историчка не стала узнавать причину странной просьбы, поблагодарила Лолу за ответственность перед учеником, а в конце добавила, что директриса ждет её у себя.

––

– Присаживайтесь.

Лариса Владимировна указывает на пластиковый стул у двери. Сама садится за огромный п-образный стол, который занимает половину кабинета, и откидывается в кресле. Лола присаживается на самый край стула и скрещивает ноги.

– До меня дошла информация, что вы не проверяете домашнее задание у старшеклассников. А ещё на уроках включаете им какие-то ролики. Я на многое готова закрыть глаза, Лолита Константиновна, но эта последняя выходка… Зачем вы позвали одиннадцатиклассников к семиклассникам и устроили балаган?