Ты, уставший ненавидеть

– Ага! Значит, бля, мы тебе ее подбросили! Или ее хранили без твоего ведома, так что ли?

Кроме Юрия в фонде работали еще двое – пожилые женщины, абсолютно не интересовавшиеся политикой. Нет, это какая-то ерунда, чушь!

– Желаешь взглянуть? – следователь отодвинул ящик стола. – Чтоб не подумал, что мы, бля, блефуем!..

– Да, – кивнул Орловский. – Желаю.

Через мгновение в его руках был большой конверт из скверной оберточной бумаги. Внутри находилось что-то четырехугольное, плоское… Протокол не лгал. Небольшие, аккуратно отпечатанные брошюрки: Троцкий Л.Д. «Уроки Октября». Семь штук, как и указано в документе…

Брошюры были старые, изданные еще в 24-м. Да, такого хватит за глаза для любого приговора… Юрий бегло осмотрел конверт – самый обычный, без надписей, с небольшим браком – зубчиком на верхнем краю. Конверт внезапно показался знакомым, но мало ли ему приходилось встречать подобной канцелярской мелочи?

– И чего получается? – продолжал следователь. – Если будешь молчать, то, выходит, конвертик твой. В общем, колись, Орловский, в последний раз тебе говорю! Кто тебе передал его? Для кого? Ну?

Мысли мелькали, цепляясь одна за другую. Подбросили при обыске? Но зачем? Чтоб засадить его, дворянина, из «бывших», можно было поступить куда проще. Значит?

– Гражданин следователь… – Юрий постарался, чтобы голос звучал как можно увереннее и тверже. – Прошу дать мне время – до завтра. Завтра утром я все расскажу…

– Завтра, завтра, – скривился энкаведист. – Ты чего думаешь, ночью к тебе ангел небесный явится и спасет? Хрен тебе, не явится!

Следователь спрятал улику обратно в ящик стола и быстро перелистал бумаги:

– Работы еще, бля… А я с тобой вожусь, проблядью троцкистской… Ладно, хрен с тобой, Орловский, поверю. Но завтра – учти! – вилять не дам! Будут тебе цветочки, а опосля – и ягодки. Понял?

– Да, – кивнул Юрий, думая уже совсем о другом. – Понял…

Этой ночью в камере было неожиданно шумно. Привели нескольких новичков, которые, еще не остыв и не придя в себя, громко возмущались, требуя освобождения и желая немедленно, сию же секунду, писать письма товарищу Ежову и товарищу Сталину. Впрочем, шум не мешал. Наконец-то можно было подумать спокойно, не торопясь…

…«Они» не знали главное – кем был действительно хранитель фонда № 15 Юрий Петрович Орловский. Не знали о книге, о тех, кто помогал собирать материал, о неизвестной машинистке, перепечатывавшей текст… Юрия арестовали «просто так», вместе с десятками и сотнями других «врагов». Значит следовало признаться, получить неизбежный «червонец» или «четвертак»…

Это было просто. Достаточно подписать любую глупость, и адский конвейер для Юрия закончится в тот же день. Но это значит оговорить двоих ребят, которых он сам же защищал несколько дней назад! Сергея и Василия не спасти, но может, его показания станут решающей каплей, когда суд будет выбирать между «червонцем» и «четвертаком». И был еще профессор Орешин…

Орловский понимал, что у следователя уже есть готовая схема троцкистской организации в Музее. Орешину отводится роль руководителя, Юрий – хранитель «почтового ящика», а молодые ребята – исполнители «вредительских» поручений. Схема очевидно подсказана тем же Аверхом. Ни следователя, ни парторга не смущало, что никто из арестованных и подозреваемых никогда не был троцкистом и не состоял в ВКП(б). Достаточно к слову «троцкист» добавить определение «тайный».

А главное – конверт. Семь брошюрок с ненавистной фамилией на обложке. Самое жуткое, что Орловский ничего не мог возразить. Это его фонд, его кабинет и его стол…

Он еще раз вспомнил брошюрки, отпечатанные на скверной тусклой бумаге, чуть пожелтевшие от времени, но чистые, вероятно, нечитанные. Затем конверт – грубо склеенный, с заметным рубчиком в верхней части. Не отвертеться! И одновременно, это был единственный шанс что-то изменить. Ни профессор Орешин, ни Иноземцев с Кацманом, ни две его помощницы из фонда не имели к конверту никакого отношения. Значит… Значит, следовало найти того, кто очень хотел видеть Юрия в составе «антисоветской троцкистской группы»!

Орловский прикрыл глаза и начал вспоминать – неторопливо, обдумывая каждую подробность. Итак, Музей…

…Он попал туда в сентябре 1935-го. В мае, как раз перед летним отпуском, в Институте Народов Востока заговорили о реорганизации. Ни сам Юрий, ни руководитель сектора истории и культуры дхарского народа Родион Геннадьевич Соломатин не придали этому никакого значения. Но в начале июня внезапно вышел приказ. Секторы объединились – и вскоре выяснилось, что для сотрудников дхарского сектора места не предусмотрены. А еще через неделю Родион Геннадьевич исчез. Вскоре были арестованы и остальные сотрудники. Позже Юрий узнал, что одновременно были распущены Дхарское культурное общество и все пять дхарских школ.

Юрий ждал ареста. Тогда он уже работал над книгой и поэтому поспешил отдать все материалы Терапевту. Клава – его жена, с которой он расписался еще в 32-м, не выдержала безденежья и страха. Они развелись, Юрий оставил ей комнату на Ордынке, а сам поселился у «тетки» – двоюродной бабушки – в ее маленьком флигельке…

Тогда все обошлось. К сентябрю Юрий немного успокоился и вновь начал работу над книгой. Жизнь стала налаживаться. Каким-то чудом он сумел прописаться в «теткином» флигеле, с деньгами помог Терапевт, а в сентябре он сумел вновь устроиться на работу. Уже позже он узнал, что в этом ему поспособствовал Флавий, – негласно, через верных знакомых. К этому времени Орловского уже знали, его статьи были достаточно известны, поэтому дирекция без особых возражений доверила ему один из фондов.

В Музее было спокойно и тихо. Можно было даже игнорировать собрания, не интересоваться «общественной жизнью» и заниматься делом. Но вскоре все изменилось. В Музее появился новый парторг – Соломон Исаевич Аверх. Никто не знал его раньше, но Аверх гордо именовал себя профессором и даже ссылался на какие-то свои исследования, напечатанные еще в 20-е. Однажды Орловский ради интереса перелистал старые журналы: Аверх печатал статьи о «мировом революционном процессе» и «беспощадной борьбе» с разного рода «уклонами». Впрочем, научные изыскания были для «красного профессора» уже в прошлом. Сейчас его интересовало другое.

Через неделю после избрания Аверх созвал общее собрание. Парторг обвинил руководство Музея в «мягкотелости», «потакании врагу» и, естественно, в «тайном троцкизме». На следующий день директор Музея был арестован, вскоре взяли – одного за другим – его заместителей, а затем коса пошла по рядовым сотрудникам. Юрия не тронули, но месяца через два его вызвал начальник 1-го отдела Духошин. Этот маленький, лысый и очкастый тип появился в Музее одновременно с Аверхом. Поговаривали, что они знакомы еще с гражданской. Во всяком случае, скоро уже никто не сомневался, что именно Духошин собирает столь необходимые Аверху для его «обличений» данные.

Начальник 1-го отдела предложил Юрию подписать бумагу о сотрудничестве и регулярно информировать о поступках и высказываниях коллег. Отказ удивил, но уговаривать Духошин не стал, отпустив Орловского с миром. А вскоре произошел эпизод с новой экспозицией. Аверх со вкусом разобрал по косточкам все мелкобуржуазно-дворянско-троцкистские уклоны, в которые впал «гражданин Орловский».

Через несколько месяцев Духошин вызвал Юрия и вновь предложил сотрудничать. Это случилось накануне очередного «разоблачительного» собрания. Орловский опять не согласился; начальник 1-го отдела сочувственно покачал головой, но ничего не сказал.

Сережа Кацман и Вася Иноземцев, недавние выпускники университета, работали в отделе, которым руководил сам Аверх. Что-то там произошло, поговаривали, что они возмутились какой-то очередной глупостью, которую изрек Соломон Исаевич. За два дня до собрания Аверх столкнулся с Юрием в коридоре, поинтересовался его делами, чего не случалось еще ни разу, и внезапно предложил выступить против «некоторых научно некомпетентных сотрудников», которые, по его мнению, ведут в Музее вредительскую работу. Орловский тогда ничего не понял и предпочел побыстрее закончить неприятный разговор.

Все стало ясно на самом собрании. Аверх выступил с докладом, обрушившись на «банду вредителей-троцкистов», которые «свили гнездо» в стенах Музея. Когда он назвал фамилии, в зале повисло тяжелое безнадежное молчание. Кацман и Иноземцев сидели белые; вокруг них уже начал образовываться вакуум – стулья пустели, словно ребята внезапно заразились чумой. И тогда Юрий не выдержал…

…Его речь, конечно, ничего не изменила. Аверх вновь оседлал трибуну, тут же возведя в «троцкисты» самого Орловского. Затем, как и полагалось, на голосование был поставлен вопрос о возможности пребывания «банды вредителей» в числе сотрудников Музея. Руки взметнулись единогласно – впрочем, за одним исключением. Профессор Орешин, все собрание, казалось, дремавший, голосовал против…

Дальнейшее было очевидно. Аверх или Духошин позвонили в Большой Дом, последовал обыск, затем во дворе появились парни в одинаковых костюмах. Итак?

Итак! «Qui prodest» – римское право давно нашло верную формулу. Единственным человеком, которому было выгодно разоблачение «троцкиста» Орловского, был товарищ Аверх…

Юрий еще раз вспомнил содержимое конверта. Будь он действительно троцкистским нелегалом, то хранил бы не старые брошюры, а кое-что поновее – хотя бы экземпляры «Бюллетеня оппозиции», издававшиеся изгнанником в Париже или его нашумевшую книгу о сталинской школе фальсификации. Но те, кто спешил «подставить» Орловского, очевидно, сами не имели подобной литературы. Зато у них было кое-что из старого троцкистского хлама.

И тут Юрий вспомнил случайный разговор, слышанный еще год назад. Один из его коллег с горькой усмешкой заметил, что Аверх старается, дабы замолить собственные грехи. В 20-е годы будущий «красный профессор» сам был активным троцкистом. Если это так, то понятно, откуда взялись нечитанные экземпляры «Уроков Октября»! Однако это не доказательство, Юрия просто обвинят в клевете. Брошюрки перевешивали любые умозаключения. Так сказать, «corpus delicti». Брошюрки… Семь книжечек в сером, неважно склеенном, к тому же бракованном конверте. Да, конечно!..

…Конвертов в мире много, но этот имел характерный рубчик – и этот рубчик не выходил из головы. Юрий уже видел конверт с таким точно браком, причем совсем недавно. Оставалось вспомнить – где.

Дома… Нет, в его флигеле таких больших конвертов вообще не было. К Терапевту он не заходил больше трех месяцев. В гостях? Нет, он давно не бывал в гостях…

Оставалась работа – его Музей. Юрий начал тщательно вспоминать. Фонд… У него лежал запас больших конвертов, но они были другие – из белой бумаги, без всякого брака. Соседний фонд… Канцелярия… Не то!..

Перед глазами вставали одинаковые столы, груды папок, высокие шкафы у стен… Нет, не получалось. Конвертов с рубчиком не было ни у его коллег, ни в дирекции, ни в канцелярии.

Орловский закусил губу, стараясь сообразить, в чем ошибка. Может, стоило не вспоминать чужие столы, а представить себе сам конверт. Вернее, конверты – он вдруг понял, что видел не один такой, а целую груду. Они лежали в беспорядке, и Юрий еще подумал, что в подобном заведении такой брак, наверное, недопустим…

«В подобном заведении»… Он вспомнил!

Орловский по-прежнему лежал, закрыв глаза и не двигаясь. На душе было легко, словно все беды остались позади. Теперь ему есть что сказать следователю. Завтра же он расскажет правду…

И тут Юрий оборвал себя. Правду? Ну уж нет! Не он поднял первым меч! И теперь пусть те, кто решил поплясать на его костях, получат сполна. Вспомнилось лицо следователя – типичного недоумка с трехклассным образованием. Ему нужна группа врагов народа? Он ее получит!..

Мелькнула запоздалая мысль о том, что так поступать все же нельзя. Ведь он все-таки интеллигент, дворянин, есть какой-то предел… Но Юрий тут же представил себе наглую, щекастую физиономию Аверха и зло усмехнулся. Нет, хватит бесполезной болтовни! Иного оружия не будет, а его бой не закончен. Песчинка попала в жернова – что ж, и от нее останется царапина…

Юрий заснул крепко, без сновидений, и надзирателю пришлось тряхнуть его за плечо, когда пришло время идти на допрос.

– Че так долго?

От следователя несло дешевым одеколоном и чем-то, напоминающим карболку.

– Заспался, что ли? – энкаведист открыл папку, перелистал бумаги и выжидательно поглядел на Юрия. Пора начинать.

– Я… Да… Заснул лишь под утро…

– Думал? – усмешка была снисходительной, ленивой.

– Да… Я думал… Понимаете, гражданин следователь… Это трудно…

– Вот еще, трудно! – возмутился тот. – Как, бля, против власти рабочих и крестьян шкодить – так не трудно, да? Ладно, колись, Орловский, колись…

– Гражданин следователь, – Юрий вздохнул, стараясь не глядеть врагу в лицо: глаза могли выдать. – Мне… Мне страшно, понимаете? Они… они сказали, что достанут меня везде, даже тут. У них всюду свои люди…

– Это у кого же? – в голосе промелькнула настороженность. – У Кацмана твоего, что ли?

– Нет, не у него… У главного.

– Ну-ну, – подзадорил следователь. – И кто это там у вас главный?

Тут следовало сделать небольшую паузу. Юрий еще раз вспомнил подготовленную байку. Самое забавное – если что либо могло быть забавным в этом адском месте, что все в ней – или почти все – правда…

– Дайте, пожалуйста, конверт.

Через секунду конверт был у него в руках. Орловский еще раз поглядел на зубчик и даже коснулся его пальцем…

– Этот конверт положил мне в стол гражданин Духошин.

– Кто?! – вопрос был быстрый, словно молния.

– Духошин… Я не помню его имя и отчество. Он начальник 1-го отдела Музея. Я понимаю, вы мне не поверите. Я докажу… Вот, смотрите: этот конверт – бракованный…

…Именно такие конверты Юрий заметил на столе у Духошина. Начальник 1-го отдела уговаривал Орловского начать сотрудничество, а Юрий, чтоб не смотреть ему в глаза, глядел в сторону – на бумаги, громоздившиеся на столе…

Следователь не перебивал. Перо летало по бумаге. Да, похоже, клюнуло, надо жать дальше…

– Духошин давно хотел меня завербовать. Он грозил мне, гражданин следователь! Говорил, что я дворянин, меня будет легко уволить при первой же чистке…

…Чистая правда! Именно так изъяснялся Духошин.

– Пока это все слова, гражданин Орловский, – следователь оторвался от протокола и с сомнением взглянул на Юрия. – Все-таки начальник 1-го отдела…

– Так в том-то и дело! Понимаете? – Юрий даже вскочил, а затем, словно обессилев, рухнул на стул. – У них там целая банда! Они вербуют сотрудников – и все боятся!..

– Стоп! Ты вот что, успокойся! Ты их не бойся, Орловский. Ты, бля, нас бойся!

– Да, да, конечно… Извините, мне действительно страшно… – Юрий перевел дух, решив, что пора выдавать главное. – В Музее действительно есть группа врагов народа… троцкистов. Они имеют задание истреблять честных сотрудников, коммунистов и беспартийных, чтобы ставить на их место своих людей. Ведь Музей находится рядом с Главной Крепостью, оттуда простреливается вся площадь. Если они сумеют контролировать здание Музея…

– Е-мое! А ведь правда!

Кажется, мысль о стратегическом положении главного Столичного Музея пока не приходила в голову следователя. Орловский закусил губу, чтобы не улыбнуться.

– Они действуют в Музее уже около года. За это время им удалось скомпрометировать очень многих. Всех тех, кто не желал сотрудничать, они обвиняли во вредительстве. Им все верили…

…И это – тоже правда.

– Меня завербовали… Но Кацман и Иноземцев вызвали почему-то подозрения, и их решили убрать…

– А чего ты выступал в их защиту?

Это был, действительно, опасный вопрос. Но не слишком.

– Мне приказали. Я должен был выступить, а собрание – меня поддержать. Якобы для того, чтобы этих ребят просто напугать, сделать податливыми для вербовки. Мне так обещали, гражданин следователь! Только сейчас я понял, что меня тоже решили убрать. Но я не мог отказаться, понимаете? Они сказали, что меня найдут даже здесь. Еще им мешал профессор Орешин, его тоже решили скомпрометировать.

– Постой, Орловский, – следователь дописал строчку и стукнул ребром ладони по столу. – Что ты заладил: «они, они»! Ты фамилии называй!..

– Я… всех не знаю… Это же тайная группа, гражданин следователь! Но я знаю главного… самого главного… Это бывший троцкист – еще с 20-х…

– Фамилия!

Юрий молчал. Интересно все же, поверил или нет? Наверное, еще нет. Во всяком случае, не до конца…

– Фамилию говори! Ну? Чего молчишь, проблядь?

…Удар был короткий, почти без размаха. Юрий упал на пол, боль затопила голову…

– Вставай, вставай!..

Орловский медленно встал. Энкаведист был рядом, придерживая его за ворот окровавленной рубашки. Юрий заметил, что пальцы следователя тоже в крови. Он набрал в грудь воздуха. Пора!..

– Аверх… Профессор Аверх, парторг Музея…

Окровавленная рука отпустила ворот, и Юрий медленно опустился на стул. Голова гудела, кровь текла по лицу, но это было сущей ерундой по сравнению с главным. Поверил?

– Аверх, Аверх… – энкаведист закусил костяшки пальцев, о чем-то размышляя. – Слушай, Орловский, а ты не врешь? Учти, если врешь – я тебя, суку, сгною!