Солдаты Римской империи. Традиции военной службы и воинская ментальность
- -
- 100%
- +
Что касается служебной и деловой документации на папирусах, то она достаточно разнообразна[166]. Известны образцы рекомендательных писем, предоставление которых требовалось при поступлении на службу или для получения более высокого и выгодного поста[167]. Для изучения правового статуса военнослужащих и ветеранов, характера их отношений с императорами исключительную важность представляют папирусы юридического содержания, например императорские решения о наделении ветеранов различными привилегиями (ср. особенно эдикт Октавиана от 31 г. до н. э. – P. Berl. 628 = FIRA I, 56; или эдикт Домициана о ветеранах Х легиона Fretensis – Wilkes. Chrest., 463), письма императоров провинциальным наместникам (см., например, послание Адриана префекту Египта Раммию Марциалу от 4 августа 119 г. – BGU, 140 = FIRA I, 78), а также протоколы судебных разбирательств, связанных, в частности, с солдатскими браками или имущественными делами (например, Wilkes. Chrest., 372). Однако по большей части сохранились такие документы, как листы нарядов, рапорты о наличной численности и занятости личного состава, расписки в получении жалования или других ценностей и т. п., из которых отчетливо вырисовывается гарнизонная повседневность, проникнутая скорее духом бюрократизма, чем романтики. Но и они могут немало дать для изучения ментально-идеологических структур[168]. Особое место среди такого рода документов занимает один папирус, открытый в начале 1930‐х гг. в ходе раскопок в Дура-Европос, где был обнаружен большой архив документов дислоцированной здесь когорты вспомогательных войск (Cohors XX Palmyrenorum)[169]. Этот папирус (P. Dur. 54), известный как Feriale Duranum и датируемый временем Александра Севера (точнее 223–227 гг.)[170], представлял собой стандартный, используемый, видимо, во всех римских воинских частях календарь праздников, который в своих базовых элементах, вероятно, восходит еще ко времени Августа[171]. Этот уникальный памятник во многом по-новому осветил религиозно-культовую практику римской армии, подтвердив в высшей степени консервативный характер той официальной идеологии, которая целенаправленно внедрялась в войсках и в которой значительную роль играли почитание традиционных римских божеств, военных знамен, а также императорский культ.
При относительном дефиците свидетельств, происходящих непосредственно из солдатской среды, немаловажное значение приобретают лингвистические данные – это сохранившиеся в литературной традиции, в надписях и на папирусах слова армейского жаргона и отдельные образцы устного словесного творчества солдат. В исследовательской литературе их принято объединять понятием sermo castrensis (или sermo militaris)[172]. Изучение солдатского языка началось более ста лет назад с работы Й. Кемпфа[173] и было продолжено в различных направлениях в последующие десятилетия. Сравнительно недавно почти все имеющиеся материалы были заново систематизированы и на современном научном уровне откомментированы в книге итальянской исследовательницы М. Мочи Сасси[174]. Однако для характеристики солдатской ментальности они привлекались сравнительно редко и только попутно, в виде отдельных замечаний[175]. Взятые в комплексе, данные sermo castrensis позволяют дополнить обобщенный морально-психологический портрет римского воина некоторыми весьма любопытными штрихами[176]. Дело в том, что римская армия, как и всякое сообщество, достаточно обособленное по своим профессиональным задачам и условиям жизнедеятельности, вырабатывала собственный язык, настоящий солдатский арго[177], была местом довольно интенсивного лингвистического взаимодействия, представляя собой, по словам одного исследователя, «настоящую языковую школу»[178]. Надо сказать, что понятием sermo castrensis объединяются весьма разнородные лингвистические реалии, с трудом сводимые к определенному единству. По мнению М. Мочи Сасси, главный критерий их отнесения к sermo castrensis – это их возникновение и (или) бытование в армейской среде. Имеющиеся свидетельства могут быть распределены по следующим рубрикам: 1) триумфальные песни (carmina triumphalia); 2) остроумные и шутливые изречения (ridicule, iocose, facete dicta); 3) наиболее выразительные по своему языку и смыслу надписи на свинцовых снарядах для пращи (glandes plumbeae); 4) cognomina – различные прозвища, которые солдаты давали своим командирам, императорам и другим персонажам; 5) некоторые специальные военные термины и жаргонная лексика (vocabula et locutiones). Разумеется, далеко не все эти свидетельства в равной мере информативны для освещения ментального облика римских солдат. Следует также учитывать их во многом случайную сохранность, определенную «вырванность» из конкретного контекста, разрозненность и достаточно широкий хронологический разброс. Однако, как мы попытаемся показать ниже (глава III), анализ языковых данных с точки зрения их семантики, этимологии и стилистической окраски действительно помогает открыть важные грани в образе римского воина.
Существенным дополнением к комплексу письменных источников служат самые разнообразные археологические, изобразительные и нумизматические материалы. Военная археология относится к числу интенсивно развивающихся дисциплин; полученные в ходе раскопок и соответствующим образом интерпретированные данные способны пролить свет на очень многие аспекты истории войн и военного дела[179]. В том числе и на те, что относятся к предмету нашего исследования. Многолетние исследования римского пограничья и так называемого лимеса (протяженность которого составляет примерно 10 тысяч км) дали огромный фактический материал, который существенно расширяет и углубляет наши представления о военной архитектуре (в том числе сакральной), боевой подготовке и вооружении римлян, повседневно-бытовых и экономических реалиях лагерной жизни, контактах военных с гражданским населением.
Весьма информативна также сама иконография разного рода изображений – прежде всего исторических скульптурных рельефов на таких коммеморативных сооружениях, как триумфальные арки, памятные победные колонны Траяна и Марка Аврелия, трофей Траяна в Адамклисси и т. п. Подобные памятники, безусловно, своими особыми средствами, через изобразительный ряд и художественные образы выражали и пропагандировали официальную идеологию империи – идеологию победы[180]. Не менее показательными, как мы уже сказали, могут быть в отдельных случаях и изображения, украшавшие частные саркофаги и надгробия (на которых нередко присутствуют идеализированные портреты римских воинов в том виде, в каком они сами хотели себя видеть[181]), а также парадное оружие[182], знамена, наградные фалеры и резные геммы[183]. Специальное рассмотрение всех этих памятников, их специфического иконографического языка не входит в очерченный выше круг задач нашего исследования. Но по мере необходимости мы старались привлекать соответствующие материалы.
Для характеристики официально пропагандируемых и политически значимых идей, событий, ценностей и религиозных культов, так или иначе связанных с военной сферой, большой интерес представляют нумизматические материалы[184]. Монетные выпуски политических лидеров эпохи поздней республики и принципата, в особенности те, что были специально предназначены для выплаты жалованья или наградных легионам и армии в целом, наглядно демонстрируют то огромное значение, какое правители или претенденты на власть придавали своим военным функциям, «имиджу» победоносного полководца и персональным связям с армией. Монетные изображения и легенды посвящались прославлению побед римского оружия и отдельных легионов или армейских группировок. Специальными монетными выпусками и сериями отмечались императорские обращения к войску (allocutiones) и прочие военные мероприятия (например, посещения императором воинских учений и тех или иных провинций), пропагандировались такие важнейшие понятия, часто являвшиеся обожествленными абстракциями, как Disciplina, Fides, Concordia и др., императорские доблести и качества (Virtus, Pietas, Largitas), а также официальные и военные культы. Некоторые из монетных легенд, несомненно, представляли собой политические лозунги, которые власть стремилась донести до подданных. Но, на наш взгляд, было бы ошибкой преувеличивать связь между монетными легендами и целенаправленной правительственной пропагандой, усматривая в монетах едва ли не главное средство формирования общественного мнения[185]. Это отнюдь не означает, что нумизматические данные не могут дать ценной информации о системе ценностей[186], религиозной политике отдельных императоров или об идеологии военного лидерства. Но сами по себе, без учета свидетельств других источников, они все же малоинформативны для основных вопросов нашей темы.
Таковы находящиеся в нашем распоряжении источники. Представляется, что привлечение всей совокупности их разнородных, но взаимодополняющих и корректирующих друг друга свиде-
тельств, разумеется, при условии их критического и комплексного использования, позволяет обратиться к исследованию обозначенной выше проблематики, несмотря на то что имеющиеся в них немалые пробелы и неизбежные деформации, обусловленные самим характером соответствующих носителей информации, объективно сказываются на полноте и точности реконструируемой картины традиций и ментально-идеологических компонентов римской военной организации.
Глава II
Очерк историографии: социально-историческое и историко-антропологическое направления в изучении армии императорского рима
Изучение римской императорской армии в XIX – первой половине ХХ века
Военные институты и военная история Древнего Рима неизменно вызывали и вызывают огромный интерес исследователей самых разных историографических направлений и специальностей. Следствием этого неослабевающего интереса является труднообозримый поток многоязычной специальной и научно-популярной литературы. Однако число исследований, непосредственно посвященных своеобразным традициям, ценностям и идеологии императорской армии, сравнительно невелико. Немногим больше и количество тех работ, в которых данная проблематика поднимается с большей или меньшей подробностью в связи с изучением общей истории римской армии или отдельных конкретных сюжетов. Такого рода исследования стали появляться главным образом в последние два-три десятилетия. Основное же внимание специалистов прежде всего концентрируется на детальной реконструкции различных сторон римской военной организации и военного быта, на военной истории отдельных провинций и кампаний, на преобразованиях в армии, проводившихся теми или иными императорами, на выяснении социальной и политической роли армии в Римской империи. Все эти вопросы в большей или меньшей степени соприкасаются с кругом интересующих нас проблем; и тот огромный фактологический материал, что накоплен и разносторонне проанализирован в современной науке, многие суждения и выводы специалистов по отдельным частным сюжетам, безусловно, будут учитываться нами при трактовке конкретных аспектов рассматриваемой темы. К истории изучения отдельных проблем, нынешнему положению дел и дискуссиям в историографии по тем или иным специальным вопросам мы обратимся в последующих главах. В данном же разделе было бы целесообразно, не ограничиваясь только анализом работ, прямо относящихся к нашей теме, выделить и рассмотреть те исследовательские направления и работы приблизительно за 120 лет, которые, с одной стороны, наиболее показательны для основных этапов и тенденций в развитии историографии, а с другой – в той или иной степени затрагивают историко-антропологическую проблематику. Такой проблемно-хронологический анализ позволит, как представляется, лучше уяснить тот историографический контекст, которым во многом определяется выбор конкретных аспектов и задач нашего исследования.
В развитии современной историографии римской армии, на наш взгляд, можно выделить по меньшей мере три крупных этапа. Первый из них охватывает период приблизительно с середины XIX в. по 40‐е гг. ХХ в. Второй этап условно можно датировать 40–70‐ми гг. ХХ столетия. Третий же, новейший, этап, начавшийся в 1980‐е гг., продолжается и в настоящий момент. Для становления и развития научной историографии римской армии определяющее значение имел начальный период первого этапа, охватывающий середину и последние десятилетия XIX в. Именно в это время, прежде всего благодаря введению в научный оборот и систематизации новых эпиграфических и археологических данных, появляется ряд фундаментальных трудов общего характера и большое количество специальных исследований, которые во многом определили главные направления и проблемы в изучении военной организации Рима. Не все из них выдержали проверку временем и по разным причинам достаточно быстро устарели[187]
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Примечания
1
См., в частности, следующие наши работы: 1) «Стратегикос» Онасандра и идеология военного лидерства в Древнем Риме // Проблемы антиковедения и медиевистики (к 25-летию кафедры истории Древнего мира и Средних веков в Нижегородском университете): Межвуз. сб. науч. трудов Нижний Новгород, 1999. С. 29–35; 2) Nobilitas ducis в римской идеологии военного лидерства // ИИАО. 2001. Вып. 7. С. 75–89; 3) Римский полководец в общественном мнении солдат // XII чтения памяти проф. С.И. Архангельского: Материалы междунар. науч. конф. Нижний Новгород, 2001. С. 74–82; 4) Модель идеального полководца в речи Цицерона «О предоставлении империя Гн. Помпею» // Акра. Сб. науч. трудов. Нижний Новгород, 2002. С. 96—109; 5) Scientia rei militaris (К вопросу о «профессонализме» высших военачальников римской армии) // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. Серия «История». 2002. Вып. 1. С. 13–31; 6) Военные упражнения, воинская выучка и virtus полководца // ИИАО. 2003. Вып. 8. С. 61–74; 7) Император Юлиан как полководец: риторическая модель и практика военного лидерства // проблемы исторической науки и творческое наследие С.И. Архангельского: XIII чтения памяти члена-корреспондента АН СССР С.И. Архангельского. Нижний Новгород, 2003. С. 30–35; 8) Роль ораторского искусства полководца в идеологии и практике военного лидерства в Древнем Риме // ВДИ. 2004. № 1. С. 31–48; 9) Идеология военного лидерства в Древнем Риме (к постановке проблемы) // Военно-историческая антропология. Ежегодник, 2003/2004. Новые научные направления. М., 2005. С. 31–47.
2
См., в частности: Махлаюк А.В. Подвластный сын на военной службе: patria potestas, peculium castrense и социальный статус легионеров в эпоху империи // ВДИ. 2007. № 1. С. 130–142; он же. Римский полководец в ситуации солдатского мятежа: жесты и эмоции // ВДИ. 2008. № 4. С. 114–131; он же. Стихотворная надпись центуриона М. Порция Ясуктана и римская virtus как категория воинской этики // ИИАО. 2009. Вып. 12. С. 213–238; он же. Воинская сходка, «римская демократия» и акцептация императора // Народ и демократия в древности: Доклады российско-германской научной конференции / Отв. ред. В.В. Дементьева. Ярославль, 2011. С. 223–248; он же. Внешний вид войска и солдата: эстетика и прагматика воинской экипировки в Древнем Риме // Древний Восток и античный мир. Вып. VIII. М., 2012. С. 104–121; Makhlayuk A.V. The Roman Citizenry in Arms: The Republican Background and Traditions of the Imperial Army // Ruthenia Classica Aetatis Novae: A Collection of Works by Russian Scholars in Ancient Greek and Roman History / Ed. A. Mehl, A.V. Makhlayuk, O. Gabelko. Stuttgart, 2013. Р. 185–214; он же. Castrensis iurisdictio и правовой статус воинов в римском гражданском процессе // Вестник Литературного института им. А.М. Горького. 2014. № 3. С. 104–113; он же. Перебежчики и предатели в римской императорской армии // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. 2014. № 6 (1). С. 68–78; он же. Празднества и игры в римской императорской армии // Олимпийские игры в политике, повседневной жизни и культуре (от Античности до современности) / Отв. ред. В.О. Никишин. СПб., 2021. С. 157–172; Makhlayuk A.V. Omnia deinde arbitrio militum acta: Political Initiative and Agency of the Army in Late Republican and Early Imperial Rome // Leadership and Initiative in Late Republican and Early Imperial Rome / Ed. R.M. Frolov, C. Burden-Strevens. Leiden; Boston, 2022. P. 457–488; он же. Гражданство – награда за доблесть: традиции и новации в практике приобретения civitas Romana // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. 2023. № 1. С. 33–47.
3
Махлаюк А.В., Негин А.Е. Римские легионы в бою. М., 2012 (1-е изд. – 2009); они же. Римские легионы: самая полная иллюстрированная энциклопедия. М., 2018; они же. Повседневная жизнь римской армии в эпоху империи: монография. СПб., 2021.
4
Я оставляю в стороне недавние отечественные работы, которые сравнительно немногочисленны. Основные публикации представлены в полезном библиографическом труде: Нефёдкин А.К. Изучение древнего военного искусства в России и странах СНГ (XVIII – начало XXI в.). Библиография. СПб., 2020. С. 98—106, 237–283.
5
A Companion to the Roman Army / Ed. P. Erdkamp. Oxford, 2007; The Cambridge History of Greek and Roman Warfare / Ed. P. Sabin, H. van Wees, M. Whitby. Vol. 1–2. Cambridge, 2007.
6
Le métier du soldat dans le monde romain. Actes du cinquième congrès de Lyon organisé les 23–25 septembre 2010 par l’Université Jean Moulin Lyon 3 / Ed. C. Wolff. Lyon, 2012.
7
Eaton J. Leading the Roman Army: Soldiers & Emperors 31 B.C. – A.D. 235. Barnsley, 2020; Le Bohec Y. La vie quotidienne des soldats romains à l’apogée de l’empire, de 31 av. J.-C. à 235 ap. J.-C. P., 2020; Lee A.D. Warfare in the Roman World. Cambridge; New York, 2020. Для русскоязычных читателей полезны будут также переводы книг: Уотсон Г. Римский воин / Пер. с англ. А.Л. Андреева. М., 2010; Дандо-Коллинз С. Легионы Рима. Полная история всех легионов Римской империи / Пер. с англ. Н.Ю. Живловой. М., 2015.
8
Bingham S. The Praetorian Guard. A History of Rome’s Elite Special Forces. L., 2013; Ward G.A. Centurions: The Practice of Roman Officership: PhD Dissertation. University of North Carolina. Chapel Hill, 2012; Sorrosal C.S. El ceremonial military romano: liturgias, rituals y protocolos en los actos solemnes relativos a la vida y la muerte en el ejército romano del alto imperio: Tesis doctoral. Bellaterra, 2013.
9
Connal R. Rational mutiny in the Year of Four Emperors // Arctos. 2012. Vol. 46. P. 33–52; Panaget C. Les révoltes militaires dans l’empire romain de 193 à 324. Dissertation. Université Rennes 2, 2014; Master J. Provincial Soldiers and Imperial Instability in the Histories of Tacitus. Ann Arbor, 2016; Brice L.L. Second Chance for valor: Restoration of order after mutinies and indiscipline // Aspects of Ancient Institutions and Geography: Studies in Honor of Richard J.A. Talbert / Ed. L.L. Brice & D. Slootjes. Leiden; Boston, 2015. P. 103–121; Brice L.L. Indiscipline in the Roman army of the Late Republic and Principate // New Approaches to Greek and Roman Warfare / Ed. L.L. Brice. Hoboken, NJ, 2020. P. 113–126; Brice L.L. Commanders’ responses to mutinies in the Roman army // People and Institutions in the Roman Empire: Essays in Memory of Garrett G. Fagan / Ed. A.F. Gatzke, L.L. Brice, M. Trundle. Leiden; Boston, 2020. P. 44–67. Прочую литературу см.: Makhlayuk A.V. Omnia deinde arbitrio militum acta…
10
См., например: Billing J.A. Symbolic objects of ideology, veneration and belief: The military standards of the Roman legions // Ancient Warfare. 2007. Vol. VII, Issue 1. P. 41–45.
11
Stoll O. Integration und doppelte Identität. Römisches Militär und die Kulte der Soldaten und Veteranen in Ägypten // Militärgeschichte des pharaonischen Ägypten. Altägypten und seine Nachbarkulturen im Spiegel der aktuellen Forschung / Hrsg. R. Gundlach, C. Vogel. Paderborn; München; Wien; Zürich, 2009. S. 419–458; idem. Der Genius centuriae und der soziale Kontext der Weihepraxis von Armeeangehörigen im Imperium Romanum // Utere felix vivas. Festschrift für Jürgen Oldenstein / Hrsg. P. Jung, N. Schücker. Bonn, 2012. S. 253–266; idem. Genius, Minerva und Fortuna im Kontext. Gruppenbezogene Weihepraxis von Armeeangehörigen am Obergermanisch-Rätischen Limes // Römische Weihealtäre im Kontext. Internationale Tagung in Köln vom 3. bis zum 5. Dezember 2009 “Weihealtäre in Tempeln und Heiligtümern” / Hrsg. A.W. Busch, A. Schäfer. Friedberg, 2014. S. 335–379.
12
L’armée romaine et la religion sous le Haut-Empire romain: Actes du quatrième Congrès de Lyon (26–28 octobre 2006) / Ed. C. Wolff avec la collaboration de Y. Le Bohec. Paris, 2009; Religion and Classical Warfare: The Roman Empire / Ed. M. Dillon and C. Matthew. Barnsley, 2022.
13
Töpfer K. Signa Militaria. Die römischen Feldzeichen in der Republik und im Prinzipat. Mainz, 2011; Dziurdzik T. Roman soldiers in official cult ceremonies: Performance, participation and religious experience // The Religious Aspects of War in the Ancient Near East, Greece, and Rome / Ed. K. Ulanowski. Leiden; Boston, 2016. P. 376–386; D’Amato R. Roman Standards & Standard-Bearers (1): 112 B.C. – A.D. 192. Oxford, 2018; D’Amato R. Roman Standards & Standard-Bearers (2): A.D. 192–500. Oxford, 2018.
14
Phang S.E. Roman Military Service. Ideologies of Discipline in the Late Republic and Early Principate. Cambridge; New York, 2008. Подробнее о ней см.: Махлаюк А.В. Духи предков, доблесть и дисциплина: социокультурные и идеологические аспекты античной военной истории в новейшей историографии // ВДИ. 2010. № 3. С. 141–162.
15
James J.R. Virtus et disciplina: An Interdisciplinary Study of the Roman Martial Values of Courage and Discipline. Ph. D. Dissertation. University of Missouri. Columbia, 2019.
16
См., например: Coulston J. Courage and Cowardice in the Roman Imperial Army // War in History. 2013. Vol. 20 (1). P. 7—31; Flaig E. L’honneur de l’armée impériale et le risque que prend celui qui ose l’insulter // Honneur et dignité dans le monde antique / Ed. Christophe Badel, Henri Fernoux. Rennes, 2023. P. 207–220.
17
О различных аспектах данной проблемы см., в частности: Кулаковский Ю.А. Римское государство и армия в их взаимоотношении и историческом развитии. Публичная лекция. Киев, 1909; Игнатенко А.В. Армия в государственном механизме рабовладельческого Рима эпохи республики. Историко-правовое исследование. Свердловск, 1976; Токмаков В.Н. Военная организация Рима Ранней республики (VI–IV вв. до н. э.). М., 1998; Евсеенко Т.П. Военный фактор в государственном строительстве Римской империи эпохи раннего принципата. Ижевск, 2001; Garlan Y. La guerre dans l’Antiquité. P., 1972; Nicolet C. Le métier de citoyen dans la Rome républicaine. P., 1976. P. 123 suiv.; Harris W.V. War and Imperialism in Republican Rome. 327—70 B.C. Oxford, 1979; Dahlheim W. Die Armee eines Weltreiches: Der römische Soldat und sein Verhältnis zu Staat und Gesellschaft // Klio. 1992. Bd. 74. S. 197–213; War and Society in the Roman world / Ed. J. Rich and G. Shipley. L.; N.Y., 1993; Campbell J.B. War and Society in Imperial Rome, 31 B.C. – A.D. 284. L., 2002.
18
Harris W.V. Op. cit. P. 9—53; Hopkins K. Conquerors and Slaves: Sociological Studies in Roman History. Vol. I. Cambridge, etc., 1978. P. 25–37; Dawson D. The Origins of Western Warfare. Militarism and Morality in the Ancient World. Oxford, 1996. P. 113 ff.
19
Достаточно привести некоторые наиболее характерные высказывания. Если верить Плутарху (Pyrrh. 16; Tit. 5), когда эпирский царь Пирр впервые увидел устройство лагеря и боевые порядки римлян, то воскликнул с удивлением: «Порядок в войсках у этих варваров совсем не варварский!» По словам Полибия (XVIII. 28. 2), как некогда лакедемоняне превзошли в военном деле всех азиатов и эллинов, так римляне оказались в этом отношении выше всех народов (ср. Dion. Hal. Ant. Rom. Prooem. 5). Для Иосифа Флавия устройство римского войска является образцом для всех умеющих ценить совершенство и наиглавнейшим предметом изучения для тех, кто желает понять причины величия Рима (B. Iud. III. 5. 8; cp. Polyb. VI. 26. 11–12). Элий Аристид заявляет даже, что в отношении военной науки (ἐν γε τακτικῶν λόγον) все прочие люди – дети по сравнению с римлянами (Or. 26. 87 Keil).