Хроники Кодумы: Узурпатор

Пепел Изборка

В день, когда родился полковник Рауд, красный карлик Пайке выбросил особенно мощный протуберанец. Через тридцать четыре минуты плотный поток протонов пронизал атмосферу, но обгоревшим телам тех, кто не успел забраться в убежище, он уже не повредил. Эмма Рауд, худая и жилистая, как морской конек, с выгнутой для равновесия спиной, мчалась вниз по ступенькам госпитального центра Изборка. На предпоследней площадке отошли воды. Эмма не остановилась, только крепко вжала под живот подол больничной робы. Сзади вскрикнули, грохнулось тело, кто-то завопил от боли, кто-то разразился проклятиями. Эмма влетела в щель закрывающегося гермозатвора, больно стесав плечо. Глянула в сужающийся просвет – на лестнице куча-мала: руки, ноги, серые от натуги и боли лица. Она успела. Жалеть о тех, кто не смог, было некогда – Эмма всегда правильно расставляла приоритеты. Рауд выбрался на свет через пару часов под щелчки датчика радиации и мамин рев: «Да вылезай ты уже, черт тебя дери!»

Кожу кололо, волосы шевелились, во рту стоял вкус ржавого железа, между ног горело и саднило, будто сапогом кто врезал, но Эмма была счастлива.

«Ну фто, мелкий засранец, кто у нас тут мамочку восемь оборотов¹ мучил?» – засюсюкала она, взяв на руки сына, и Рауд потянул к ней багровые ручонки.

Шестьсот оборотов спустя полковник Рауд рукой в багровой перчатке подтянул к себе толстую подшивку из восьмисот сорока восьми бумажных листов, отпечатанных на доисторическом принтере. На титульном листке стояло: «Антон Весик „Узурпатор“». По бокам тянулись неряшливые полосы от изношенного картриджа.

– Мои экземпляры качеством получше. Уж не перепечатывают ли их в канцелярии? – сказал Рауд, переворачивая титульный лист. – Это какая редакция? В моей коллекции их уже двадцать три.

– Вы позволите?

Заключенный в ядовито-салатовой робе протянул руку. Пальцы заметно дрожали. В комнате было темно, единственный источник света – настольная лампа на гибкой ножке. Рауд развернул ее так, чтобы свет падал Весику на колени. Осветился голый бетон пола и стены, решетка вентиляции за стулом. Бумажная полоска, привязанная к верхней ламели еле заметно шевелилась. В комнате стоял затхлый запах гнилых орехов.

– Пожалуйста.

Рауд передал ему подшивку.Трясущимися руками заключенный раскрыл ее на середине. Тыкаясь кончиком носа, зашелестел страницами.

– У меня забрали очки, – извиняющимся тоном сказал он.

– Ну а как же, Весик? Вдруг ты разобьешь их и вскроешь вены? Ты нужен мне живым.

Весик, сощурившись, уставился на Рауда. Его длинное лицо благородного бледно-красного цвета, нервически подергивалось, густые седеющие волосы торчали в беспорядке.

– Зачем? Зачем я нужен вам живым? Чтобы сгноить меня в тюрьме? – Весик говорил тихо и торопливо, как говорят попрошайки, завидя полицейского. – Казнить вы меня не будете, нет-нет, не будете, ни к чему вам моя казнь. Тихонько удавите в своих казематах…

– Так какая редакция? – будто не слыша, спросил Рауд.

– Последняя редакция, последняя, самая полная.

– Это хорошо.

Рауд забрал подшивку, покачал в руке.

– Бумажная книга, – сказал он. – Ей бы хорошую обложку… Вы большой молодец, Весик. В век, когда реклама не работает, а новости никого не интересуют, завирусить печатную книгу… Самиздат в его древнем, исконном значении. Я восхищен. Вам бы на государство работать, а не заниматься глупым фрондерством.

– Ну нет, увольте. Не желаю!

Весик теребил пальцами материал робы – жесткая бумажная ткань невыносимо царапала кожу. Простому кодуману такое ни по чем, у них кожи дубленые, а Весик с детства носит шелк и мягкую натуральную шерсть. Повышенная чувствительность – проклятье высшего света. Последние несколько лет качество его жизни ухудшилось. Первая редакция «Узурпатора» вышла за границей. Весик с гордостью поставил на ней свое имя. Когда никаких границ не стало, он пожалел об этом, но было поздно. Пришлось прятаться в тайниках своих друзей – каждый большой дом на Кодуме имеет свой тайник – но эти тайники было во сто крат комфортнее того убожества, что его окружало. От тусклого света экономок дежурного освещения его непрерывно подташнивало, в глазах плавали черные мухи, вода отдавала хлором, а еду и пес не стал бы есть. Но то, что ждало Весика впереди, было еще страшнее. Он был напуган, и страх его выплескивался глупыми, позерскими фразами, и, пока они еще висели в воздухе, Весик уже жалел, что открыл рот.

Покачивая головой, Рауд перелистнул несколько страниц.

– «Ракетная атака на правительственный квартал Вышгорода». Славное дело было. Непроницаемый противоракетный купол, самый плотный на нашей планете. Мне помогли две вещи: уверенность правительства в его непроницаемости и мой однокашник. Он ввел в систему нужного человечка. Когда ракеты вошли в зону поражения ПВО, ни одна пусковая установка не сработала.

– Я не знал. Я, конечно, предполагал вирус…

– Вирусом был майор Геллер из управления собственной безопасности и маленькая серая крыска с потными подмышками, кличка Сниффер. настоящее имя не важно. Крыска выполнила задачу и сдохла в бункере во время зачистки.

– А майор Геллер? Мне ни разу не попадалась эта фамилия.

– Майор Геллер был очень горд своей ролью. Так горд, что мог мне помешать. Он героически погиб, защищая подземный кабинет президента. Так написали твои предшественники, Весик. Это все, что я мог сделать для старого друга.

– Это чудовищно…

– Думаешь? Человек он был не высшей пробы. Столько всего полезло после его смерти… Лучше тебе не знать. Даже мне было гадко. Я решил, что лучше не вспоминать о нем в официальной хронике, а то, что разнесла оппозиция, быстро забылось.

Весик вытер вспотевшую губу и зябко втянул кисть в рукав.

– Значит, удавите, иначе к чему такая откровенность…

Рауд наугад открыл книгу в середине. Бросил быстрый взгляд на Весика.

– Ты какой-то бледный. В обморок падать не собираешься? Может, воды?

– Д-да, пожалуйста.

Рауд достал запаянный пакет с водой из стандартного армейского пайка и бросил на стол. Весик откусил уголок и выжал его в рот. Зубы выбили нервную дробь.

Рауд хмыкнул и постучал пальцем по странице.

– Вот тут неточность. Непроверенные данные. Стыдно, Весик, выдавать глупые слухи за истину.

– Вы о чем?

– О расправе над руководством Союза Партий Гражданских Свобод.

– Это не слухи. Информация из первых рук.

– Чьих интересно? Ярвика?

– Да, Ярвика. Вы убили его детей.

– Он был не слишком откровенен с тобой. Я в самом деле озаботился судьбой детей заговорщиков. Их безголовые родители получили по двадцать лет каторги за измену родине, но дети не должны отвечать за грехи отцов. Все, от мала до велика, были устроены в государственные интернаты.

– Многие погибли…

– Не многие, не надо преувеличивать. Да, дети гибнут. Умирают от болезней или собственной глупости. Это происходит не только в приютах. Если хочешь, я запрошу для тебя статистику об уровне смертности в государственных детских учреждениях. Он не выше смертности в полных семьях.

– Зачем мне это?

– Для торжества правды. Разве не этому ты посвятил свою жизнь? Ну, что ты отворачиваешься? Или тебе нужны только отдельные, определенные, удобные виды правды, а без остальных ты вполне можешь жить?

– Ярвик сказал, что его дети умерли. Он не мог мне соврать.

– Ярвик не уточнил, наверное, что дети умерли для него. Я организовал встречу с отцом спустя три года. Старший к тому времени был кадетом авиационного училища, на хорошем счету, а младший… О-о-о… Активный львенок, спортсмен, отличная успеваемость. Для школьного портала он вел политическую рубрику, рассказывал однокашникам о событиях в мире. Ярвик, как журналист, должен был оценить, но его встреча с сыном расстроила. Дети тоже не очень охотно с ним общались. Заметна была некая напряженность. Я смотрел видеозапись встречи.

– Вы промыли им мозги! – выкрикнул Весик.

– Или, наоборот, оградил от промывки мозгов. Все относительно.

– Демагогия!

С этим словом изо рта Весика вылетела капелька слюны, и он сжался на стуле, перекосился, выставив к Рауду правое тощее плечо.

– Я демагог. В изначальном, не искаженном смысле слова: управитель народа. Что ты жмешься? Может, тебе в туалет надо?

– Нет! Да! Да, я хочу в туалет. Можно мне в туалет, пожалуйста?

– Конечно можно. Не стоило так мучиться.

Рауд нажал кнопку под столом. Открылась дверь, вошел гвардеец в багровом камуфляжном комбинезоне, вскинул кулак к плечу. Рауд кивком принял приветствие.

– Отведи заключенного в гальюн, потом вернешь его обратно.

Весик встал, кособоко проковылял к двери. Там оглянулся.

– Зачем вы меня мучаете, полковник? Зачем тратите время? У вас мало дел? Вы же все равно меня убьете. Вы всех убиваете. Вы даже своих земляков не пожалели.

Гвардеец резким махом разложил электрическую дубинку, но Рауд покачал головой.

– Ты сейчас мое дело, Весик, – сказал он спокойно. – Иди оправляйся и продолжим разговор.

Только закрылась дверь, Рауд выключил лампу. Сняв очки, долго, до боли, до призрака радужки в черноте массировал уставшие глаза. Прошло уже тридцать лет, триста оборотов вокруг звезды, а мать его никак не простит. Он упрашивал тогда гордую старуху уехать к нему, в Вышгород, но она уперлась. Жесткая, вяленая баба, вдова капрала, «Змея Пустыни».

Рауд отца почти не помнил, а в те мутные стеклышки раннего детского зрения мог попасть и не он, а кто-то из сослуживцев. Лихо сдвинутый назад и набок берет обнажает изъязвленный песком лоб. Глаз Рауд не помнит, они всегда под очками, сдвигающими спектр от красного к тревожному зеленому – единственное срество от алой слепоты. Черная, черней, чем у него, Рауда, кожа, тонкий нос с горбинкой, тонкий рот как трещина. Зубы с оранжевым налетом от сушеных листьев сигура – Змеи жуют его в рейдах.

В пустыне ориентиров никаких, кроме пакетных сигналов от городских станций. Штурман лидера по триангуляции отмечает точку на бумажной карте, корректируя направление, остальные едут следом. Карминовый песок сливается с красно-оранжевым небом, а над головой – огромное пятнистое солнце, пунцовое, с разводами киновари.

Пустыня бескрайняя, ровная, багровая. Багги катят по песчаным валам вверх-вниз, вверх-вниз, качают бойцов, как малышей в колыбельках. Солнце висит, пейзаж не меняется, и кажется, что багги не двигается, только качается на рессорах, и ветер дует в лицо. Мозг сходит с ума, начинает пририсовывать то, чего нет, и только мерное движение челюстей и бодрящая горечь удерживают в сознании. Без сигура и конверсных очков в пустыню лучше не заезжать.

Пустыня ставит тавро, на всем ее печать. У змеев грубые негромкие голоса, неторопливый говор – иссеченные, изрубцованные песком голосовые связки иначе не могут. Движения скупы и точны – каждое лишнее движение это новая порция песка под ткань. Кожа в рытвинах, очень черная, самая черная на Кодуме – никто на планете не проводит столько времени под солнцем. Худые, жилистые, высушенные – лишняя влага в телах не задерживается. Выносливые, упертые – без этого любая нештатная ситуация кончится гибелью. Змеи, бывало, после аварий или внезапных бурь ползком добирались до обитаемого кольца – с отказавшим оборудованием, в ожогах, фонящие, как древний реактор. И выживали.

Когда Рауд уничтожил правительственный квартал Вышгорода, сеть взорвалась негодованием. «Кровавым полковником» окрестили его писаки. Прозвище так ему понравилось, что, даже подчинив себе всю планету, он остался полковником, только сменил род войск – стратегические ракетные на войска внутренней безопасности. Плюс три звания достаточно, чтобы сохранить за собой высшее воинское звание – ни генерал-лейтенантов, ни полных генералов на планете давно не было, как и войн.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.